Пауза. Пахан отворачивается и принимается засыпать, а я слушаю, как
сопит рядом Паханенок. Наверняка он сейчас все внимательно выслушал, учел
и завтра будет получать новые директивы. Ладно бы завтра, а ну как во сне
сейчас удушит? Подумав, я решаю, что не удушит, и отхожу ко сну, а
проснувшись - сам, без побудки - прежде всего гляжу на эльфов - живы ли.
Живы, спят и ухом не ведут, хотя из щели уже свет виден. Я снова пытаюсь
разобрать, глядя вверх, насколько глубоко мы находимся, но толку никакого.
Сзади подходит Граф - чутко, однако, спал.
- Ну как, увидел что-нибудь?
- Ага. Ветерок, дождик небольшой, грибы на поляне растут, и озеро за
деревьями плещется.
Граф улыбается и отходит к своей кучке, а я от нечего делать сажусь
листать "синюю книгу", по-прежнему ничего не понимая. Снова эльф подходит,
на этот раз Хворый. Он дружелюбно мне улыбается и говорит без всяких
вступлений:
- Алек, скажи, тебя орки не раздражают? Ведь ты с ними, как я понял,
имел дело уже, знаешь, что каждую секунду можно нож в спину получить.
Мы-то связаны клятвой, до первого их предательства, но я боюсь, что для
нас оно окажется и последним. А у тебя руки свободные...
Так. Не один Пахан такой умный оказался. Нет уж, дудки.
- А мне какое дело? Я вырос среди мертвого железа своего острова и не
смогу вас понять!
Хворый качает своей красивой головой и идет поднимать своих сородичей
и, так сказать, сородичей наоборот. Пока в молчании сгладывается почти
невесомый завтрак, я размышляю над сложившейся ситуацией. Конечно, орк
есть орк, даже если он с десяток поколений под черным хозяином не ходил. В
здешних местах они без узды, пожалуй, и подольше жили, но генетика и
обычаи все равно влияют, так что совсем неудивительна та легкость, с
которой Пахан взялся ликвидировать подозрительных попутчиков, да и лишние
рты к тому же. Хотя тут даже не кровожадность роль сыграла, а трезвый
расчет, не обремененный излишком совести. Вот Паханенок - тот другое дело.
Он пошел бы на мокрое ради самого процесса, из чистого удовольствия, если
бы не боялся, не трусил. Может, я на него и напраслину возвожу, но
впечатление именно такое. Но вот что эльфов на мысль о такой грязной
операции толкнуло, да еще с клятвопреступлением граничащей? Неужели эти
двое им кажутся настолько опасными, настолько невмоготу мешающими? Итого
получаются два мини-блока, которые в любую минуту могут сцепиться не на
жизнь, а на смерть, и я между ними, ни рыба ни мясо этакое. Что тут делать
- ума не приложу!
Прикладывание ума на ходу не очень получается, опять уже порядком
надоевший подземный ход и слабый ветерок в лицо. Паханенок замечает, ни к
кому особо не обращаясь:
- Еды мало, а воды совсем нет.
- Ничего страшного, - успокаивает Хворый. - Мы в такое место идем,
где всего хватит.
- Это куда же?
- Не бойся, не пропустишь.
Дорога потихоньку меняется. Перекрестки все чаще, в стенах начинают
появляться боковые окна. Я в одно заглянул - темень беспросветная, щелкнул
языком - эхо с минуту гуляло. Где-то часа через четыре коридор обрывается
в куполе размером поменьше того, что до сих пор я видел, опять со щелями в
потолке. Их явно недостаточно, полумрак стоит. Ход выходит в зал на высоте
вертикальной части стены - то есть метра три до пола и столько же до
начала закругления свода. Вперед ведет дорожка из тех же каменных плит,
каждая на свою колонну опирается. Посреди зала, пересекая его по диаметру,
течет быстрая речушка, дорожка через нее перекинута мостом, от него к
каждому берегу сделаны ступенчатые спуски, а дальше дорожка раздваивается
и опять уходит в туннели. На земле, а вернее на песке у воды лежат три
остова, когда-то это были лодки, а теперь только скелеты посеревшие. Эльфы
трогаются вперед, идут гуськом, на развилке Хворый не колеблясь
сворачивает влево. Новый тоннель значительно отличается от тех, что
раньше. Потолок уже не полукруглый, а плоский, световые щели исчезли. Зато
есть вкрапленные в панели стен небольшие, с пол-кулака камешки, которые
светятся очень неярким светом, но их много, и коридор освещен неплохо.
Ряды световых камешков уходят вдаль двумя линиями и сливаются в туманное
сияние впереди, и мы идем еще часа три, и затем - большой перекресток,
целый узел подземных дорог. Короткие боковые отростки в соседние коридоры,
отходящие под углом наклонные тоннели - все связано в хитрый клубок.
Хворый тормозит, видимо, ориентируется, и направляется к одному из
ответвлений. Короткий переход - и мы оказываемся в помещении объема
среднего зала у Куна - мелочь по сравнению со здешними куполами. Световые
камни вкраплены в потолок и образуют сложный узор, а стены закрыты
несколькими рядами полок, сверху донизу заставленными разноцветными и
разноформенными корзинами и кувшинами. Хворый объявляет:
- Пришли. Здесь мы можем отдохнуть и пополнить запасы. В черных
кувшинах вода, в зеленых и серых корзинах - сухая еда. Но сначала нужны
четыре пары рук, чтобы открыть дорогу вперед.
- А попозже нельзя? - это Паханенок предчувствует скорое пожрать и
теперь любит всех вокруг, кроме тех, конечно, кто хочет оттянуть сладкий
миг. - Сейчас бы вместе посидели да поели в охотку!
Хворый снисходит до объяснения:
- Убирать затворные плиты можно только в одно время дня, оно
наступило сейчас. А еще на сутки здесь задерживаться не стоит. Пойдем мы
трое, и...
- Можно, я? - встреваю. Хворый говорит "да" с еле заметным
неудовольствием, у меня появляется подозрение - уж не хотел ли он с орками
насчет меня договориться, как недавно ко мне насчет них подходил?
Пока идем к затворной плите, я все гадаю, зачем четыре пары рук
нужны, но все разъясняется достаточно просто. В четырех разных местах
одного из тоннелей нужно положить руки на определенный камень, а потом
хором нажать с молитовкой, кою произносит Граф, один за всех. Тупиковая
стена тихо отъезжает в сторону, и ее торец становится одной из
вертикальных плит боковой облицовки, и что интересно - камешек световой на
ней тоже присутствует. За плитой оказывается такой же коридор, и я
прикидываю, сколько тупиков мы уже миновали, и ведь наверняка каждый - это
вот такая дверь. Идем обратно, по дороге - светская беседа на отвлеченную
тему, и на подходе к тоннельчику, ведущему к складу, Граф вдруг замирает,
и все тоже останавливаются. Из прохода доносится песня на два
несовпадающих голоса, Пахан-паханенковские, естественно. Причем если
Паханенок исполняет один из официальных гимнов Союза Свободных Народов, то
Пахан на ту же мелодию кладет вирши примерно такого смысла:
Эх, края родимые, лесные да болотные,
Всякий сброд по ним шатается, всех мастей и цветов,
Да и пахнет всяк по-своему, кто откуда взялся - поди узнай.
А я не виноват, что такой родился,
А моя жизнь - сплошная ненависть всех вокруг.
Я им зла не хотел желать, а меня обидели,
И теперь мне ничего не надо, кроме как уйти туда,
Где будет хорошо, но сначала всем отомщу,
И себя не пощажу, и про все другое забуду ради этого.
Поет Пахан слезливым громким голосом, напрочь заглушая официальный
текст типа: "Пусть все мы разных лиц, но цель у нас одна - приблизить дни
всеобщего блаженства". Эльфы уже бегут вперед, а я за ними. У дверей
возникает пробка, я пробиваюсь и вижу картину в духе лучших традиций
Великого Маршала. На полу - несколько вскрытых корзин, в миске - размазня
из желтой муки, два открытых черных кувшина, один зеленый, один красный, и
еще осколки второго красного разбросаны по полу. Около красной посудины
сидят оба орка, при нашем появлении песня обрывается. Паханенок просто
глядит узкими глазками, а Пахан проявляет инициативу.
- Во! - говорит он, поднимая с пола донышко разбитого кувшина с
зазубренными краями, и наливает в него чего-то, желтоватого цвета, оно
распространяет запах спирта в смеси с розовой водой и мясным бульоном.
- Во, - повторяет он, - хорошая вещь! Ты на меня так не гляди, я
красный случайно разбил, а что упало - то пропало. Не будешь? Ну и не
надо!
Он говорит довольно ровно, но отправляя в рот содержимое донышка,
проливает половину. Затем залихватски бьет импровизированный стакан об
пол, орет как взрезанный - просто так, от полноты ощущений - и валится на
спину. Паханенок тоже тянется к кувшину, но тут уже вмешиваюсь я.
- Все, нельзя! - и убираю емкость на самый верхний стеллаж, туда ему
уже не добраться. В дело вступают светлые, они волокут обоих пьяниц к
стене у выхода, а я пока занимаюсь провизией. В зеленом кувшине
растительное масло, не подсолнечное, конечно, а какое-то хитрое. Потом
всласть напиваюсь и наполняю свою, еще со времен налета на деревню,
баклажку водой, а потом и рядом лежащую пахановскую, только уже не водой,
а пойлом алкогольным - пригодится. Барон усмиряет гуляк, ругается на
всеобщем и ирчисленге, поминая всевозможных животных и насекомых, большей
частью вредных. Паханенок пытается вновь запеть, Барон это пресекает,
потом Пахан принимается изливать душу, не реагируя на тычки и пинки.
Впрочем, его монолог никому особо не мешает, и Барон просто приглядывает,
чтобы оратор с места не сдвигался. Пахан жалуется на трудности в
сколачивании организации - и недоверчивы орки здешние, и за грош продать
готовы, и от остальных наций надо прятаться, и оружия путевого не достать.
А сейчас еще с Запада беженцы-переселенцы идут косяками. Там, видать,
главного хозяина убрали, который силой всех в своих руках держал, а у
оставшихся мелких никто служить не желает, бегут кто куда. Они - беженцы -
к дисциплине, конечно, привычны и опыт боевой имеют, но в общины вступают
неохотно и хотят своими мозгами жить.
- А где у них мозги эти?! - втолковывает Пахан в пустоту нетвердым
голосом. - Думают, без хозяев рай наступит, солдафоны стоеросовые!
Наконец он смолкает и приваливается к стенке, а Паханенок уже давно
утих, мерно издает самые неожиданные звуки. Барон считает свою миссию
исчерпанной и идет к своим - они улеглись между рядами полок, и я тоже
прикладываюсь через полку от орков - вдруг чего. Эльфы, похоже, и вправду
спят - уж столько ночей глаз не смыкали; наверняка, когда Хворый меня
щупал, они только притворялись.
Я лежу - не сплю, скорее кемарю, пока Паханенок не принимается
вполголоса ругаться во сне - длинно, визгливо и противно. Я поднимаюсь
заткнуть ему рот и замираю на месте: в проеме показываются два белых урха,
они входят не сторожась и с любопытством озираются по сторонам. Один из
них довольно громко говорит:
- Еще один склад, смотри-ка. Тут кто-то из наших побывал уже.
- Да, - отвечает второй, - но все же никогда еще так не было - раз
прошли - тупик, два прошли - тупик, а сейчас идем - ход в новые системы.
Паханенок открывает один глаз, проклинает все системы, старые и
новые, на навозной куче их замеси, и вновь отходит ко сну. Один из урхов:
- Тьфу, кто их только пустил вперед, это быдло крючконосое? Мы ж
вроде их не брали с собой, здесь они все одно дохнут!
- Нам тоже сам знаешь что может быть. Растолкай их!
Второй принимается расталкивать. Я оборачиваюсь назад - эльфы на
ногах, стоят в полной готовности, почти на самом виду, да тут и спрятаться
негде. В тоннеле появляется еще один урх, он тащит на волокуше какой-то
ящик. Услыхав мычание Паханенка, он бросает веревку и идет сюда. Один из
первых двух говорит:
- Ага, хорошо, что пришел. Ты у нас с недоделанными возишься? Гляди,
твои уже нализаться успели.
Новый глядит на орков и усмехается:
- А это и не мои. Точно.
Первый урх оборачивается, и наконец видит наши мешки, а затем
поднимает глаза и наконец-то замечает эльфов. Среагировать на новость он
не успевает, я швыряю ему в голову тяжелый зеленый кувшин, который громко
разбивается об скулу. Следующий, красный, летит в нового, но я, наверное,
растянул себе что-то в руке, и кувшине не долетает до цели. Тогда я
выскакиваю из-за полки, прыжком бросаюсь на пол, рядом с залитым маслом
противником и бью его ножом в грудь, а над головой слышен посвист стрел.
Один из урхов медленно валится на пол, а другой остается стоять с
удивленным видом, и потом отпрыгивает в проход. Барон кидается за ним,
теньканье тетивы, грохот и тишина, только разбуженный Паханенок что-то
бормочет. Хворый очень тихо командует:
- Забираем оружие, мешки и уходим, здесь мы в ловушке!
Я хватаю под мышки тяжеленного Пахана и волоку его, пока дорогу не
загораживает ящик и рядом - труп урха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58