-- Да с чего ты взял, что я собираюсь устраивать митинги
по этому поводу. Я рассказала тебе все, что думаю. Но я не
собираюсь публично делать выводы.
Марсен встал, размял ноги и заметил, оглядываясь:
-- А почему мы сидим именно здесь?
-- Потому что я этого хочу, -- отрезала я.
Он пристально на меня посмотрел и все-таки не удержался:
-- Что ты думаешь делать здесь?
-- А что должна здесь делать Рэста?
-- Знаешь что? -- Марсен поковырял песок носком сапога и
все же продолжил: -- Я буду исправно нести свою службу и буду
приветствовать тебя на людях так, как предписывает закон вести
себя с могущественными иерархами. Но ты не Рэста. Ты никогда ею
не была, и никогда не будешь. Ты пришла откуда-то издалека и
разобрала наш мир по косточкам. Ты смотришь и будешь смотреть
на него со стороны. А я здесь живу. Поэтому знаю, что ты, в
сущности, права. Но ты чужая, если бы все знали, насколько ты
чужая, у тебя было бы куда больше врагов, чем сейчас, когда все
тебя считают сестрой иерарха...
-- Извини, -- я перебила его. -- Ты что, обиделся?
-- В какой-то степени. Но я не о том. Ведь я же сказал,
что ты права. Я хочу, чтобы ты сделала выводы и сказала мне,
что ты собираешься делать. Не как Рэста, а как та, другая.
-- Другую зовут Екатерина.
-- Прекрасно, -- улыбнулся Марсен.
-- Я ничего не собираюсь делать. Ни пытаться сделать тут у
вас переворот, ни распространять свои идеи. Потому что познание
проблемы -- это одно, а решать ее все равно будут те, кто имеет
на это право и силы. А у меня есть право и силы совсем для
другого...
Произнося эти слова, я снова почувствовала, как меня
неумолимо повлек вниз очередной поток. Я заставила себя не
смотреть на неведомую пещеру. Я была довольна уже тем, что не
придется больше ломать голову над вопросом: пытаться ли мне
спасти свой мир от вторжения, или решать свои мелкие личные
проблемы. Кесарю -- кесарево... Мне -- мое. К черту иерархии и
миры с их заморочками. Тем более, что над ними есть
надсмотрщики и покруче меня. Но я могу теперь делать несколько
забавных вещей, которые не могут делать остальные. Так пусть же
мои желания определят для меня мое место. А мое место -- в
Петербурге... Есть такой городок в Дерзком мире...
-- А ну-ка, Марсен, ты научишь меня управлять этой
штуковиной? -- я показала на вертолет.
-- Да, Рэста, -- он поклонился, а потом хитренько взглянул
на меня. -- Конечно, Екатерина. Пойдем...
Он подал мне руку и потащил по разъезжающемуся песку на
верхушку обрыва.
Глава 13.
-- Ты еще кому-нибудь говорила это? -- Виллен встал и
подошел к окну.
-- Говорила.
Он резко обернулся, посмотрел на меня, как на чокнутую. --
-- Марсену, -- добавила я.
-- Только?
-- Только.
-- Это правда?
-- Правда. За кого ты боишься? За себя или за меня?
Виллен не ответил. Здесь, в небольшом лесном поместье, он
и то не чувствовал себя в полной безопасности. И поэтому
прежде, чем отвечать на мои самые безобидные вопросы, он долго
и напряженно обдумывал слова. И если поначалу я считала, что
его неторопливость, точность формулировок -- просто черта
характера, после нескольких недель общения стало ясно: Виллен
существует в абсолютно невыносимой для него обстановке и
вынужден взвешивать каждое слово.
Доверял ли он вообще кому-нибудь? Я удивилась бы, если бы
такой человек обнаружился. Марсен не в счет. Доверие к
телохранителю сродни доверию к любому человеку, хорошо
делающему свою работу. Это все равно, что доверять хирургу,
умеющему хорошо вырезать аппендицит. Друзей же у Виллена не
было, да и не могло быть.
Виллен еще неделю назад перевел меня из иерархии за многие
километры в центр нескончаемого лесного массива в милый домик,
окруженный несколькими озерами и полянами. Перевел без всяких
комментариев и объяснений. Здесь было красиво, глухо и очень
тоскливо. В причудливом двухэтажном доме находились около
десяти человек прислуги, мужчин и женщин. Все относились ко
мне, как и к Виллену, с трепетом и почтением. Стоило только
кому-нибудь из них поймать мой взгляд, как человек тут же
принимался вытанцовывать ритуальное приветствие. Сначала это
меня немного пугало, потом стало смешить. А в конце концов
опротивело. Меня раздражали безмолвные фигуры, бесшумно
передвигающиеся по дому и постоянно кланяющиеся. Мне было бы
совсем невыносимо, если бы не Марсен. Он постоянно находился
где-нибудь поблизости, но ни на какие существенные вопросы не
отвечал, ссылаясь на то, что Виллен мне сам все расскажет. Зато
по нему, как по чуткому индикатору, можно было понять многое.
Едва заметно, но довольно четко он реагировал на слова и
действия окружающих, давая мне понять, как нужно относиться к
тому или иному факту, как повести себя в той или иной ситуации.
Обстановка в доме была какой-то слишком ненатуральной,
неестественной. Все обитатели лесного дома, включая и меня,
постоянно находились в напряжении, несмотря на то, что
источники этого напряжения были совершенно различными.
Все, кого я встречала в Первом мире, были сосредоточенны и
серьезны, даже когда улыбались. Все словно находились под
невидимым колпаком, причем общим для всех. Приглаженность и
аскетизм обстановки, четкая субординация в пределах иерархии,
да и вне ее, сделали людей похожими друг на друга, как
близнецы. Одежда, разная по цвету и крою, была, в сущности,
одинаковой: неизменно простой и функциональной. Полувоенное
общество носило полувоенную одежду, четко дающую понять, кто
есть кто. Место человека в иерархии общества было определено с
рождения, и будь кто-нибудь хоть семи пядей во лбу, но если он
не принадлежит к верхним сословиям клана Вебстера, ему никогда
не носить мягкого серебристо-серого костюма с кошкой на груди.
И никогда не получить право говорить, что думаешь, и делать,
что считаешь нужным.
Все, кто обслуживал меня в лесном доме, относились к
низшим. Они уважительно относились к Марсену, но никогда перед
ним не расшаркивались, а это значило, что они считали его
равным скорее себе, чем кому-то более высокостоящему. Когда я
начинала рассуждать о странных внутренних законах Первого мира,
у меня начинала болеть голова. Я пыталась найти рациональное
зерно в подобном порядке вещей, но все впустую. Человеку,
воспитанному на несколько ином общественном устройстве, очень
трудно принять то, что для Первого мира было тысячелетним
привычным законом.
Поэтому, чтобы не забивать себе голову, я бродила по дому,
изучала и разглядывала диковинную обстановку, которая никак не
вязалась с той жизнью, которую я видела вокруг себя. Обстановка
выглядела архаичной и даже антикварной в сравнении с тем
техническим уровнем и той промышленной эстетикой быта, с
которыми я познакомилась в здании иерархии. В доме было много
деревянной мебели, деревянных сувениров, комнатных растений,
картин-пейзажей и книг. Поскольку просмотр иллюстраций не мог
меня удовлетворить, я заставила Марсена научить меня читать.
Рэста, которую никогда в жизни ничему не учили, и которая чудом
научилась говорить на родном языке, справилась с обучением
чтению довольно быстро, теперь оставалось только приступить к
изучению множества толстых томов. Если бы у меня были планы
задержаться здесь или я была заядлым книгочеем, я бы уже могла
кое-что прочесть. Но не успела. Вернее, не постаралась успеть.
Виллен прилетал в мою новую красивую тюрьму практически
каждый день на несколько часов. Казалось, он отдыхал здесь,
пытался разрядиться. Несколько раз он брал меня с собой в
вертолет, и мы часами носились над поверхностью планеты,
любуясь красотами. И я с трудом сдерживалась, чтобы не стали
заметны те совершенно физические реакции, которые иногда
возникали у меня в ответ на сильное притяжение некоторых
участков ландшафта. Все ощущения были разными, но ни одно не
было таким сильным, как то, что дал мне овраг с пещерой. Я не
хотела загадывать вперед и делать выводы, но объяснение уже
было нащупано.
Виллен обычно говорил со мной о разных пустяках, но его
уставшие, напряженные глаза и скованные, неловкие жесты ясно
говорили, что он не очень удачно пытается играть беззаботного
человека. Я ждала, как долго продлится проверка моей
лояльности. Я приняла игру, и вела себя так же невозмутимо,
каким он пытался представить себя.
Только сегодня он заговорил со мной о моих теориях,
касающихся Первого мира. Я сказала ему то, что уже говорила
раньше Марсену, почти слово в слово.
-- Я и раньше думал об этом, но у меня нет и не может быть
доказательств твоей правоты, -- заметил он наконец.
-- Я не настаивала на своей правоте. Просто я сказала
Марсену то, что думаю.
-- Ему так тоже показалось.
-- Ах вот как? Значит ты не только телохранителя ко мне
приставил, но еще и исполнительного шпиона? -- я искренне
огорчилась, узнав о том, что то, кто уговаривал меня саму не
говорить Виллену ни слова, сам побежал и выложил все.
-- Я приставил к тебе, пожалуй, самого честного парня из
всего моего окружения. Он был озабочен твоей судьбой, поэтому и
сообщил мне, что твои теории могут выплыть наружу и принести
тебе массу неприятностей. И я поселил тебя здесь.
-- Из одной тюрьмы в другую?
-- Это не тюрьма, это твой дом. Это дом нашей матери.
Здесь она родилась, выросла и жила до тех пор, пока не вышла
замуж за иерарха Варскеля. Я не хотел тебе раньше об этом
говорить и запретил Марсену. Мне нужно было сначала понять,
насколько ты приняла свое новое положение.
-- А что, у меня есть выбор? -- проворчала я, но Виллен
меня не услышал.
Теперь мне стало ясно, почему лесной особнячок выглядел
таким домашним. Но Виллена, кажется, совсем не грело то, что он
находился в доме матери. Он был напряжен, как струна, и
собирался, видимо, продолжать какой-то важный разговор.
-- А ты знаешь, Виллен, что о твоем незаконном положении
знает отнюдь не только Даррина?
-- Да, теперь знаю, -- отозвался Виллен после небольшой
паузы. -- И тоже от Марсена.
-- Хорош честный парень! И ваших, и наших, всех заложил...
-- Если бы он был из более близких мне слоев клана, я бы с
радостью предоставил ему самый высокий пост в иерархии, но по
своему происхождению он занимает верхнюю ступень, которая ему
позволена законом, -- возразил мне Виллен.
-- Очень может быть. Но не все смиряются с той ступенью,
которая им уготована мудрым законом. Например, Даррина.
-- Я всегда знал, что Даррина будет вести двойную игру, --
нахмурился Виллен. Хорошо еще, если не тройную. Ей по рангу
положено несколько больше, чем Марсену, но она тоже не может
рассчитывать на пост иерарха.
-- Но ведь ты считаешь ее серьезным противником?
Виллен серьезно кивнул:
-- Понимаешь, Рэста, Даррина из тех людей, которые меняют
правила игры в тот момент, когда они перестают их устраивать.
-- Зачем тогда ты вел себя с ней вызывающе?
Виллен вернулся от окна, где, видимо, пытался успокоиться,
глядя на вековые деревья.
-- О чем ты, Рэста?
-- Тогда, после того, как ты представил меня Совету, ты
унизил Даррину передо мной. Заставил ее в угоду мне прервать
работу, которую она вела годами. Разве разумно было делать это
тогда, учитывая твое зависимое от нее положение?
-- У меня появился шанс найти новую точку опоры, --
усмехнулся он.
-- Проще говоря, ты пробовал меня купить?
-- Пожалуй, -- кивнул Виллен. -- Нужно же мне было
привлечь тебя на свою сторону. Глупо было надеяться на голос
крови. А теперь я и вовсе готов сделать для тебя все, что в
моих силах, лишь бы ты помогла мне поскорее покончить с моим
шатким положением.
-- Что конкретно ты от меня хочешь? Без пространных
разговоров и намеков.
Виллен придвинул свободное кресло вплотную к моему и сел.
-- Я хочу, чтобы ты... -- он начал, замолчал, задумался.
-- Если ты будешь тянуть кота за хвост, хуже будет только
тебе.
-- Я просто понял, что ты не хочешь открывать двери для
Первого мира...
-- Дело не в том, что я этого не хочу, а в том, что это
было бы большой ошибкой, которая может погубить тех, кто еще
остался.
-- Поэтому пока я хочу покончить хотя бы с тем проклятым
парнем, который заставляет меня плясать под дудку Даррины.
Из-за того, что он еще жив, я нахожусь между небом и землей...
-- То есть, ты хочешь, чтобы я прошла обратно в Дерзкий
мир и убила твоего двойника-аналога?
-- Да. Только и всего, -- четко ответил Виллен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53