Все равно лучше, чем слоняться бессильным и бесплотным духом по Земле и подкладывать своих жен под разных мужиков.
Гавейн неопределенно передернул плечами.
— Отчасти резонно, отчасти нет, — сказал он. — Но покуда мне никак нельзя покинуть Землю. Наследника мужского пола нет — стало быть, главное дело не закончено. И это с моей стороны не оглядка на юридические штучки-закорючки. Это личное. Хочу иметь наследника-мальчишку! Хочу и буду его иметь!
— В таком случае не трать время на меня. Найди своей корове другого быка.
— Есть уже, есть. Но это, сам понимаешь, быстро не делается…
— Что ж получается? Ты по новой еще девять месяцев будешь кантоваться возле меня?
— Не то чтобы угадал. Видишь ли, я чувствую некоторую ответственность за тебя…
— Ты? Ответственность? За меня?
— Да, за тебя. Кто, как не я, втравил тебя в эту историю, из которой ты вышел тенью себя прежнего? Я притащил тебя к Орлин. Я испоганил наследственность ребенка. Таким образом, я тебя вознес — и я же тебя шмякнул об землю. И не мне винить тебя за то, что ты по сю пору такой грустный и хамишь мне почем зря.
— Что было, то прошло, — сказал Нортон. — Как говорится, кто старое помянет, тому глаз вон. Я же знаю, что в твоих поступках не было злого умысла.
— Не было, не было. А груз на душе все-таки остался.
— Как призрак может иметь груз на душе? Я полагал, что призрак — это голая душа, то есть душа без тела.
— Хоть душа-то и голая, да не склизкая, — лукаво усмехнулся Гавейн. — Вот груз-то и не скатывается. Давит он на меня, давит. И вниз тянет, в сторону Ада.
— Но ведь уже решено, что тебе в Рай!
— На час смерти так оно и было, — пояснил Гавейн. — Но перевес добра во мне был самый минимальный. Помнишь библейское «легче верблюду пройти сквозь игольное ухо, нежели богатому войти в Царство Небесное»? При жизни я был человеком чести, даром что ты не одобряешь мое ремесло. И я был в душе больше добрым, нежели злым. Точнее говоря, чуть-чуть более добрым, нежели злым. Но потом, когда я полуневольно отравил твою жизнь, зло вдруг стало перевешивать.
— Странно, — сказал Нортон. — До сих пор я считал, что смерть, образно говоря, закрывает все счета и после кончины никак нельзя добавить к уже сделанным ни новых грехов, ни новых добрых поступков. В противном случае души, обреченные на геенну огненную, после смерти брались бы за ум и совершали массу добрых поступков — так сказать, копили очки. А в итоге они все возносились бы в Рай — даром что при жизни грешили на полную катушку!
— То, что смерть закрывает счета, очень близко к истине, — согласился Гавейн и начал терпеливо объяснять: — Наделе все несколько сложнее. Достойные Рая рано или поздно там и окажутся. Но прежде им придется на протяжении нескольких тысячелетий влачить самое жалкое существование — пока они не искупят свои прижизненные грехи (ибо есть они даже у праведников!). Поступки за гробом имеют лишь одну миллионную веса прижизненных поступков. Иными словами, там, где живому достаточно одного доброго дела, покойнику надо сотворить миллион добрых дел! Вот почему для всякого человека более практично жить безгрешно — не уповая на то, что после смерти он что-то наверстает. Но призраки — категория особая, равно как и инкарнации. Они как бы застряли в промежуточном состоянии: для Рая они плохи, для Ада — слишком хороши. Если они вторгаются в дела живых, то им засчитывается положительный или отрицательный результат подобного вмешательства. Когда я закрутил сюжет вокруг своего наследника, я отлично сознавал, чем рискую. Большинство душ, расставшись с телом, становятся вдруг малодушными и робеют совершать какие-либо смелые поступки. Поэтому-то в мире так мало призраков, ибо призрак — это душа, которую не смутила потеря тела, душа, которая решила энергично действовать в новых условиях. Я из тех, кто, оказавшись на том свете, не захотел стушеваться. Ведь я и при жизни не был робкого десятка! А главное, моя идефикс — продолжение рода. Я помешан на желании иметь наследника. Это было двигателем всех моих поступков после смерти… Ну и в итоге я наломал дров. Если я не исправлю причиненный тебе вред, то мне прямой путь в Ад.
В последнее время Нортона несколько озадачивало и настораживало видимое бескорыстие призрака. Теперь стало ясно, отчего Гавейн так хлопочет вокруг него. Нормальный эгоизм.
— Искренне сочувствую тому, что ты угодишь в Ад, — сказал Нортон. — Однако дров ты действительно наломал. Сделанного не воротишь. Если бы я познакомился с Орлин при других обстоятельствах! Если бы все не закончилось так печально… Не утруждай себя, тебе меня ничем не утешить. Ступай в Ад.
— Если бы ты познакомился с Орлин при других обстоятельствах? — воскликнул Гавейн. — Послушай, а ведь это идея! Я знал, что смогу чем-нибудь зацепить твой интерес! А насчет Орлин я уже подумал — и даже побеседовал с Клото. Она ничего против не имеет. Если пожелаешь…
— Пожелаю чего?
Призрак приосанился.
— Мне пришло в голову, — сказал он, — что тебе бы понравилось прошвырнуться назад во времени и познакомиться с Орлин до ее свадьбы со мной. Разумеется, тут есть одно крохотное затрудненьице…
— Знаю я твое «крохотное затрудненьице»! Так вляпаешься, что не отмыться!
— Не вороти нос! Я говорю об уникальной возможности! Такое бывает раз в жизни! А потом, что ты теряешь? Что тебя ждет на Земле?
— Да, на Земле меня ничто не ждет, — согласился Нортон. — Поэтому-то я и притащился на Марс.
— Да нет, я хочу сказать, какое у тебя будущее?
Нортон остановился как вкопанный в облачке красной пыли. Из-за меньшей силы тяжести эта пыль оседала медленней обычного. Буря на Марсе должна быть препротивной штукой — при таком обилии ленивой пыли!
— Моя жизнь скоро закончится? — напрямик спросил Нортон.
Гавейн смущенно рыл носком башмака красную пыль — не тревожа ее.
— Ну, я бы так не формулировал, — бормотнул Гавейн.
— Не темни! Я этих твоих экивоков терпеть не стану. Своей рукой зашвырну тебя в Ад!
— А я для него стараюсь! — с упреком воскликнул Гавейн. — Послушай, Нортон, есть только одна персона, то есть одно нечто, которое вольно, по должности, перемещаться во времени. И я разнюхал, что эта, так сказать, персона вот-вот, так сказать, освободит свое кресло. Отчего бы тебе не занять эту вакантную должность с такой знатной привилегией! Ты человек достойный. Клото говорит, что ты вполне подойдешь. А она в этом дока, ее мнению можно доверять. Если поторопиться и не считать ворон — наше дельце выгорит.
— Ты однажды толковал мне что-то об этой Клото. Напомни, кто она такая.
— Она одна из богинь Судьбы. Их три, точнее, три аспекта единого целого. Клото — та, что прядет нить человеческой жизни. Если ты согласишься на эту работу, то будешь запросто путешествовать во времени. Сможешь делать что захочешь и когда захочешь! Пожелаешь — направишься поглядеть на Орлин, когда она была девочкой. Пожелаешь — повстречаешь ее семнадцатилетней. Возможно, тебе удастся повернуть ее жизнь так, что ничего этого не случится — ни брака со мной, ни мертвого ребенка. Мне без разницы — ведь у меня теперь есть Лайла, которая носит под сердцем моего наследника.
— Природа не допускает временного парадокса. Прошлое невозможно изменить! Это все сказка.
— Кому сказка, а кому и быль. Хоть и одно-единственное, но есть существо, для которого этот парадокс — семечки, потому что оно управляет временем по своему усмотрению.
— Что за должность ты мне предлагаешь?
— Ту, что занимает Хронос. Инкарнация Времени.
— Инкарнация? Он что — вроде Танатоса?
— Ну да. Честно говоря, именно Танатос предложил твою кандидатуру. Он ведь с тобой имел разговор — небось, ты не забыл! Ты пришелся ему по сердцу. Он назвал твое имя, Матушка Природа поддержала… Поверь мне, Нортон, при таких покровителях место, считай, у тебя в кармане! Только вообрази себе: ты — новый Хронос!
Нортон был всерьез ошарашен.
— А что… что случилось с прежним Хроносом? — наконец спросил.
— Ничего плохого. Он то ли рождается, то ли зачинается — насчет этого не совсем в курсе… Короче, освобождает место. Баланс добра и зла у него в порядке, так что он отправится прямиком в Рай.
— Рождается? Это что за притча? Я полагал, у него должна быть долгая жизнь за плечами?
— Она и есть у него за плечами.
— Не понимаю.
— Ну, вот это и есть крохотное затрудненьице, которое я упоминал в начале нашего разговора. Видишь ли, Хронос живет в обратном направлении. Его работа — следить, чтобы в прошлом все свершалось правильно. Поэтому он живет навстречу прошлому — от взрослого к ребенку. Если ты согласишься стать его преемником, ты тоже начнешь жить вспять — до своего рождения или до зачатия, уж точно не знаю. После этого ты естественным образом освобождаешь свое место для кого-нибудь другого — потому что прекращаешь существование. Тебе вот-вот стукнет сорок, и впереди тебе вряд ли светит больше еще сорока лет. Таким образом, тебе все равно, в какую сторону жить
— к старости и смерти или к младенчеству и рождению. Ты ничего не потеряешь в смысле количества прожитых лет. Зато какое место, какие возможности! И главное, ты снова будешь с Орлин! Прочувствуй, какой невиданный шанс!
— Голова кругом идет… Возникает такая пропасть вопросов…
— Так ты их задай! Айда со мной. Приглядишься как следует. Если тебе работа не глянется — что ж, тебя никто не принудит взять Песочные Часы.
— Что за песочные часы?
— Символ власти Хроноса. Принимая Песочные Часы, ты выражаешь согласие занять эту должность и работать до самого своего рождения. Однако нам следует спешить. Путь далекий, а я обещал Клото, что ты прибудешь уже сегодня.
— Сегодня? Нет, я должен сперва хорошенько подумать. Решения такой важности в одночасье не принимаются!.. Я впервые слышу о работе Хроноса. Мне необходимо…
— Смелей, дружище! Обдумаешь все по дороге. Вызови-ка песчаный скутер — пешком замучишься идти.
Ошарашенный Нортон покорился. Через микрофон в своем шлеме он вызвал по радио скутер.
Пока они ждали марсианский быстролет, Нортон лихорадочно соображал. Жить вспять, вновь увидеть Орлин — живой и счастливой… Однако он знал, что между ними ничего произойти не может, ибо это изменило бы курс истории. Это общеизвестная временная петля: если Нортон встретит Орлин до ее брака с Гавейном и этот брак не состоится, то не будет и всего остального, а значит, Гавейн не пошлет его в прошлое и поэтому Нортон никогда не встретит и не полюбит Орлин — неразрешимый парадокс в действии. Нарушь Нортон что-либо в прошлом — и началась бы отчаянная круговерть бессмыслицы. Стало быть, он и не сможет ничего нарушить! Стало быть, он обречен любоваться Орлин со стороны, оставаясь для нее невидимкой… точно также, как Гавейн! Быть невидимым призраком для любимой — чем это лучше смерти? Но и это мнилось Нортону соблазнительным вариантом, ибо — есть ли иной путь повидаться с обожаемой Орлин?..
На скутере Нортон добрался до ближайшей станции переброса материи, где его уже давно поджидал призрак. Оттуда они переправились в Марс-Сити и наконец оказались на Земле. На протяжении всего путешествия Гавейн в присутствии других людей оставался невидимкой: призраки далеко не всем по сердцу. Особенно настороженно к ним относятся таможенные инспектора.
При первой же возможности Гавейн снова объявился и дал Нортону точные указания касательно дальнейшего маршрута. Конечной целью был полузаброшенный район одного пребывающего в упадке города. Ни развлекательных центров, ни парков на крышах. Асфальт в рытвинах, ряды жалких одинаковых блочных домов. Чужаку сюда лучше не соваться, если он не самоубийца.
Как и следовало ожидать, они сразу же нарвались на большую группу агрессивного вида парней. Пока те приближались с намерением взять пришельцев в кольцо, Нортон здорово перетрусил: при нем не было оружия — призрак сорвал его с Марса внезапно, а по тамошним пустыням было глупо бродить с заговоренным мечом!
— Спокойно! — сказал Гавейн. — Со мной не пропадешь.
— Защитничек нашелся! — сердито буркнул Нортон. — Ты же и пальцем никого тронуть не можешь!
Гавейн хитро усмехнулся. В следующее мгновение он превратился в дюжего полицейского, полностью экипированного для разгона массовых беспорядков: электрическая дубинка, бронежилет, щит и все прочее.
— Подыграй мне, — шепнул призрак.
Нортон не растерялся, развернулся к «полицейскому» и с ходу стал громко канючить:
— Сэр, я законопослушный гражданин, и мне сорок лет! Чего ж меня под одну гребенку с другими? У вас на кого облава? На пацанов, которые уклоняются от службы в армии! Ну и ловите их! Глядите, вот же их сколько — и все призывного возраста, все отлынщики.
Гавейн грозно замахнулся на Нортона электрошоком.
— Что мне твой возраст? У меня разнарядка. Нужное число лбов я обязан доставить — и доставлю. Врежут пару раз дубинкой под ребра — сразу признаешься, что тебе как раз восемнадцать… А что до этих пацанов… — Обращаясь к тому, кто выглядел главарем молодежной шайки, Гавейн крикнул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Гавейн неопределенно передернул плечами.
— Отчасти резонно, отчасти нет, — сказал он. — Но покуда мне никак нельзя покинуть Землю. Наследника мужского пола нет — стало быть, главное дело не закончено. И это с моей стороны не оглядка на юридические штучки-закорючки. Это личное. Хочу иметь наследника-мальчишку! Хочу и буду его иметь!
— В таком случае не трать время на меня. Найди своей корове другого быка.
— Есть уже, есть. Но это, сам понимаешь, быстро не делается…
— Что ж получается? Ты по новой еще девять месяцев будешь кантоваться возле меня?
— Не то чтобы угадал. Видишь ли, я чувствую некоторую ответственность за тебя…
— Ты? Ответственность? За меня?
— Да, за тебя. Кто, как не я, втравил тебя в эту историю, из которой ты вышел тенью себя прежнего? Я притащил тебя к Орлин. Я испоганил наследственность ребенка. Таким образом, я тебя вознес — и я же тебя шмякнул об землю. И не мне винить тебя за то, что ты по сю пору такой грустный и хамишь мне почем зря.
— Что было, то прошло, — сказал Нортон. — Как говорится, кто старое помянет, тому глаз вон. Я же знаю, что в твоих поступках не было злого умысла.
— Не было, не было. А груз на душе все-таки остался.
— Как призрак может иметь груз на душе? Я полагал, что призрак — это голая душа, то есть душа без тела.
— Хоть душа-то и голая, да не склизкая, — лукаво усмехнулся Гавейн. — Вот груз-то и не скатывается. Давит он на меня, давит. И вниз тянет, в сторону Ада.
— Но ведь уже решено, что тебе в Рай!
— На час смерти так оно и было, — пояснил Гавейн. — Но перевес добра во мне был самый минимальный. Помнишь библейское «легче верблюду пройти сквозь игольное ухо, нежели богатому войти в Царство Небесное»? При жизни я был человеком чести, даром что ты не одобряешь мое ремесло. И я был в душе больше добрым, нежели злым. Точнее говоря, чуть-чуть более добрым, нежели злым. Но потом, когда я полуневольно отравил твою жизнь, зло вдруг стало перевешивать.
— Странно, — сказал Нортон. — До сих пор я считал, что смерть, образно говоря, закрывает все счета и после кончины никак нельзя добавить к уже сделанным ни новых грехов, ни новых добрых поступков. В противном случае души, обреченные на геенну огненную, после смерти брались бы за ум и совершали массу добрых поступков — так сказать, копили очки. А в итоге они все возносились бы в Рай — даром что при жизни грешили на полную катушку!
— То, что смерть закрывает счета, очень близко к истине, — согласился Гавейн и начал терпеливо объяснять: — Наделе все несколько сложнее. Достойные Рая рано или поздно там и окажутся. Но прежде им придется на протяжении нескольких тысячелетий влачить самое жалкое существование — пока они не искупят свои прижизненные грехи (ибо есть они даже у праведников!). Поступки за гробом имеют лишь одну миллионную веса прижизненных поступков. Иными словами, там, где живому достаточно одного доброго дела, покойнику надо сотворить миллион добрых дел! Вот почему для всякого человека более практично жить безгрешно — не уповая на то, что после смерти он что-то наверстает. Но призраки — категория особая, равно как и инкарнации. Они как бы застряли в промежуточном состоянии: для Рая они плохи, для Ада — слишком хороши. Если они вторгаются в дела живых, то им засчитывается положительный или отрицательный результат подобного вмешательства. Когда я закрутил сюжет вокруг своего наследника, я отлично сознавал, чем рискую. Большинство душ, расставшись с телом, становятся вдруг малодушными и робеют совершать какие-либо смелые поступки. Поэтому-то в мире так мало призраков, ибо призрак — это душа, которую не смутила потеря тела, душа, которая решила энергично действовать в новых условиях. Я из тех, кто, оказавшись на том свете, не захотел стушеваться. Ведь я и при жизни не был робкого десятка! А главное, моя идефикс — продолжение рода. Я помешан на желании иметь наследника. Это было двигателем всех моих поступков после смерти… Ну и в итоге я наломал дров. Если я не исправлю причиненный тебе вред, то мне прямой путь в Ад.
В последнее время Нортона несколько озадачивало и настораживало видимое бескорыстие призрака. Теперь стало ясно, отчего Гавейн так хлопочет вокруг него. Нормальный эгоизм.
— Искренне сочувствую тому, что ты угодишь в Ад, — сказал Нортон. — Однако дров ты действительно наломал. Сделанного не воротишь. Если бы я познакомился с Орлин при других обстоятельствах! Если бы все не закончилось так печально… Не утруждай себя, тебе меня ничем не утешить. Ступай в Ад.
— Если бы ты познакомился с Орлин при других обстоятельствах? — воскликнул Гавейн. — Послушай, а ведь это идея! Я знал, что смогу чем-нибудь зацепить твой интерес! А насчет Орлин я уже подумал — и даже побеседовал с Клото. Она ничего против не имеет. Если пожелаешь…
— Пожелаю чего?
Призрак приосанился.
— Мне пришло в голову, — сказал он, — что тебе бы понравилось прошвырнуться назад во времени и познакомиться с Орлин до ее свадьбы со мной. Разумеется, тут есть одно крохотное затрудненьице…
— Знаю я твое «крохотное затрудненьице»! Так вляпаешься, что не отмыться!
— Не вороти нос! Я говорю об уникальной возможности! Такое бывает раз в жизни! А потом, что ты теряешь? Что тебя ждет на Земле?
— Да, на Земле меня ничто не ждет, — согласился Нортон. — Поэтому-то я и притащился на Марс.
— Да нет, я хочу сказать, какое у тебя будущее?
Нортон остановился как вкопанный в облачке красной пыли. Из-за меньшей силы тяжести эта пыль оседала медленней обычного. Буря на Марсе должна быть препротивной штукой — при таком обилии ленивой пыли!
— Моя жизнь скоро закончится? — напрямик спросил Нортон.
Гавейн смущенно рыл носком башмака красную пыль — не тревожа ее.
— Ну, я бы так не формулировал, — бормотнул Гавейн.
— Не темни! Я этих твоих экивоков терпеть не стану. Своей рукой зашвырну тебя в Ад!
— А я для него стараюсь! — с упреком воскликнул Гавейн. — Послушай, Нортон, есть только одна персона, то есть одно нечто, которое вольно, по должности, перемещаться во времени. И я разнюхал, что эта, так сказать, персона вот-вот, так сказать, освободит свое кресло. Отчего бы тебе не занять эту вакантную должность с такой знатной привилегией! Ты человек достойный. Клото говорит, что ты вполне подойдешь. А она в этом дока, ее мнению можно доверять. Если поторопиться и не считать ворон — наше дельце выгорит.
— Ты однажды толковал мне что-то об этой Клото. Напомни, кто она такая.
— Она одна из богинь Судьбы. Их три, точнее, три аспекта единого целого. Клото — та, что прядет нить человеческой жизни. Если ты согласишься на эту работу, то будешь запросто путешествовать во времени. Сможешь делать что захочешь и когда захочешь! Пожелаешь — направишься поглядеть на Орлин, когда она была девочкой. Пожелаешь — повстречаешь ее семнадцатилетней. Возможно, тебе удастся повернуть ее жизнь так, что ничего этого не случится — ни брака со мной, ни мертвого ребенка. Мне без разницы — ведь у меня теперь есть Лайла, которая носит под сердцем моего наследника.
— Природа не допускает временного парадокса. Прошлое невозможно изменить! Это все сказка.
— Кому сказка, а кому и быль. Хоть и одно-единственное, но есть существо, для которого этот парадокс — семечки, потому что оно управляет временем по своему усмотрению.
— Что за должность ты мне предлагаешь?
— Ту, что занимает Хронос. Инкарнация Времени.
— Инкарнация? Он что — вроде Танатоса?
— Ну да. Честно говоря, именно Танатос предложил твою кандидатуру. Он ведь с тобой имел разговор — небось, ты не забыл! Ты пришелся ему по сердцу. Он назвал твое имя, Матушка Природа поддержала… Поверь мне, Нортон, при таких покровителях место, считай, у тебя в кармане! Только вообрази себе: ты — новый Хронос!
Нортон был всерьез ошарашен.
— А что… что случилось с прежним Хроносом? — наконец спросил.
— Ничего плохого. Он то ли рождается, то ли зачинается — насчет этого не совсем в курсе… Короче, освобождает место. Баланс добра и зла у него в порядке, так что он отправится прямиком в Рай.
— Рождается? Это что за притча? Я полагал, у него должна быть долгая жизнь за плечами?
— Она и есть у него за плечами.
— Не понимаю.
— Ну, вот это и есть крохотное затрудненьице, которое я упоминал в начале нашего разговора. Видишь ли, Хронос живет в обратном направлении. Его работа — следить, чтобы в прошлом все свершалось правильно. Поэтому он живет навстречу прошлому — от взрослого к ребенку. Если ты согласишься стать его преемником, ты тоже начнешь жить вспять — до своего рождения или до зачатия, уж точно не знаю. После этого ты естественным образом освобождаешь свое место для кого-нибудь другого — потому что прекращаешь существование. Тебе вот-вот стукнет сорок, и впереди тебе вряд ли светит больше еще сорока лет. Таким образом, тебе все равно, в какую сторону жить
— к старости и смерти или к младенчеству и рождению. Ты ничего не потеряешь в смысле количества прожитых лет. Зато какое место, какие возможности! И главное, ты снова будешь с Орлин! Прочувствуй, какой невиданный шанс!
— Голова кругом идет… Возникает такая пропасть вопросов…
— Так ты их задай! Айда со мной. Приглядишься как следует. Если тебе работа не глянется — что ж, тебя никто не принудит взять Песочные Часы.
— Что за песочные часы?
— Символ власти Хроноса. Принимая Песочные Часы, ты выражаешь согласие занять эту должность и работать до самого своего рождения. Однако нам следует спешить. Путь далекий, а я обещал Клото, что ты прибудешь уже сегодня.
— Сегодня? Нет, я должен сперва хорошенько подумать. Решения такой важности в одночасье не принимаются!.. Я впервые слышу о работе Хроноса. Мне необходимо…
— Смелей, дружище! Обдумаешь все по дороге. Вызови-ка песчаный скутер — пешком замучишься идти.
Ошарашенный Нортон покорился. Через микрофон в своем шлеме он вызвал по радио скутер.
Пока они ждали марсианский быстролет, Нортон лихорадочно соображал. Жить вспять, вновь увидеть Орлин — живой и счастливой… Однако он знал, что между ними ничего произойти не может, ибо это изменило бы курс истории. Это общеизвестная временная петля: если Нортон встретит Орлин до ее брака с Гавейном и этот брак не состоится, то не будет и всего остального, а значит, Гавейн не пошлет его в прошлое и поэтому Нортон никогда не встретит и не полюбит Орлин — неразрешимый парадокс в действии. Нарушь Нортон что-либо в прошлом — и началась бы отчаянная круговерть бессмыслицы. Стало быть, он и не сможет ничего нарушить! Стало быть, он обречен любоваться Орлин со стороны, оставаясь для нее невидимкой… точно также, как Гавейн! Быть невидимым призраком для любимой — чем это лучше смерти? Но и это мнилось Нортону соблазнительным вариантом, ибо — есть ли иной путь повидаться с обожаемой Орлин?..
На скутере Нортон добрался до ближайшей станции переброса материи, где его уже давно поджидал призрак. Оттуда они переправились в Марс-Сити и наконец оказались на Земле. На протяжении всего путешествия Гавейн в присутствии других людей оставался невидимкой: призраки далеко не всем по сердцу. Особенно настороженно к ним относятся таможенные инспектора.
При первой же возможности Гавейн снова объявился и дал Нортону точные указания касательно дальнейшего маршрута. Конечной целью был полузаброшенный район одного пребывающего в упадке города. Ни развлекательных центров, ни парков на крышах. Асфальт в рытвинах, ряды жалких одинаковых блочных домов. Чужаку сюда лучше не соваться, если он не самоубийца.
Как и следовало ожидать, они сразу же нарвались на большую группу агрессивного вида парней. Пока те приближались с намерением взять пришельцев в кольцо, Нортон здорово перетрусил: при нем не было оружия — призрак сорвал его с Марса внезапно, а по тамошним пустыням было глупо бродить с заговоренным мечом!
— Спокойно! — сказал Гавейн. — Со мной не пропадешь.
— Защитничек нашелся! — сердито буркнул Нортон. — Ты же и пальцем никого тронуть не можешь!
Гавейн хитро усмехнулся. В следующее мгновение он превратился в дюжего полицейского, полностью экипированного для разгона массовых беспорядков: электрическая дубинка, бронежилет, щит и все прочее.
— Подыграй мне, — шепнул призрак.
Нортон не растерялся, развернулся к «полицейскому» и с ходу стал громко канючить:
— Сэр, я законопослушный гражданин, и мне сорок лет! Чего ж меня под одну гребенку с другими? У вас на кого облава? На пацанов, которые уклоняются от службы в армии! Ну и ловите их! Глядите, вот же их сколько — и все призывного возраста, все отлынщики.
Гавейн грозно замахнулся на Нортона электрошоком.
— Что мне твой возраст? У меня разнарядка. Нужное число лбов я обязан доставить — и доставлю. Врежут пару раз дубинкой под ребра — сразу признаешься, что тебе как раз восемнадцать… А что до этих пацанов… — Обращаясь к тому, кто выглядел главарем молодежной шайки, Гавейн крикнул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45