– Если дело снова провалится, Шатороз, вы пожалеете, что появились на свет.
Он вышел. И хотя маркиз стоял у камина, он вдруг почувствовал, что совершенно продрог, словно от раскаленных угольев веяло смертным холодом, а не животворным теплом.
Документ, изложенный на пергаменте по-латыни, хранящийся в библиотеке Сен-Себастьяна.
«19 августа 1722 года.
Во имя Асмодея, Велиала и Ашторет, Круга, Крови, Закона и Знака!
Я, Робер Марсель Ив Этьен Паскаль, маркиз де Монталье, клянусь кругу и его главе, барону Клотэру де Сен-Себастьяну, что мой перворожденный законный ребенок будет вручен кругу, дабы тот распорядился им по своему усмотрению.
Будучи человеком еще не женатым, но обрученным с Маргаритой Денизой Анжелиной Раньяк, я подтверждаю, что первый ребенок, рожденный в моем с ней браке, будет признан законным. Если первенцем будет мальчик, он унаследует все мое состояние.
Буде я попытаюсь эту клятву нарушить, да лишусь я навеки дарованного мне блага и да не будет ниспослано мне покоя ни на море, ни на суше, пока не настигнут меня отмщение круга и мощь сатаны, иже пребудет во веки веков.
Cue подписано, засвидетельствовано и действительно вне зависимости от того, жив буду я или мертв в то время, когда моему перворожденному отпрыску исполнится 21 год.
Р. М. И. Э. П.,
маркиз де Монталье».

ЧАСТЬ 2
МАДЛЕН РОКСАНА БЕРТРАНДА ДЕ МОНТАЛЬЕ
Отрывок из письма аббата Понтнефа к кузену маркизу де Монталье.
«16 октября 1743 года.
…А недавно ваша сестра устраивала прием, и я имел счастье насладиться пением вашей дочери. Господин Сен-Жермен аккомпанировал ей на гитаре. Признаюсь, я не поклонник гитары – ей не хватает утонченности, флейты и божественной мелодичности лютни – однако готов согласиться, что Сен-Жермен играл очень мило и музыка, им сочиненная, гармонично сливалась с чудным вокалом Мадлен. Я с удовольствием просмотрел тексты арий, их содержание не вызвало у меня ни малейшего нарекания; уверен, и вы бы нашли их вполне удовлетворительными. Сен-Жермен дважды прав, не следуя нынешней моде на диссонансы: напротив, его мелодии всецело обращены к классическим образцам и даже несколько устаревшим созвучиям прошедших веков.
…Что же касается религиозной стороны жизни Мадлен, я счастлив и горд сообщить: тут нет никаких причин чего-либо опасаться. В дни Господа нашего и по пятницам дочь ваша ходит к мессе, исповедуется по вторникам или субботам. Она чиста помыслами и исполнена подлинной веры, то есть в точности такова, какой вы ее мне описывали в прежних своих посланиях.
Тревога ваша относительно Сен-Жермена представляется мне безосновательной. Мадлен говорит, что находит его внимание приятным и лестным, однако не более. Ей и в голову не приходит рассматривать графа в качестве возможного жениха. Чтобы увериться в том окончательно, я поговорил с самим Сен-Жерменом. Он не поскупился на похвалы Мадлен, особенно восхищаясь ее вокальными дарованиями и тонким умом, однако проявлений других каких-либо чувств я не заметил. Откровенно говоря, лично мне никогда не казалось, будто Сен-Жермен уделяет вашей дочери больше внимания, чем того требуют совместные музыкальные упражнения. Точно также он был внимателен и к мадам де Кресси, пока та не заболела. Не беспокойтесь, дорогой кузен: ни Мадлен, ни Сен-Жермен друг в друга не влюблены, и нет никаких признаков, что это случится, ваша дочурка мыслит исключительно здраво, и, поверьте, в вопросах серьезных она никогда не воспротивится воле семьи. Когда в беседах с ней я затрагиваю тему светских и семейных обязанностей женщины, Мадлен неизменно мне отвечает, что осознает свой долг и не намерена им пренебрегать.
Позвольте мне, дорогой Робер, еще раз воззвать к вашему сердцу, дабы вы примирились с Богом и церковью: человеческий век недолог, дни наши полны скорби. Ваши ошибки остались в далеком прошлом, раскаяние ваше искренне и глубоко. Не впадайте в отчаяние, но неуклонно надейтесь на бесконечную милость Божию и прощение матери-церкви. Грешник, сбившийся с пути истинного и обретший покаяние, во сто крат дороже Господу, чем тот, кто никогда не оступался. Исповедуйтесь, кузен, и покайтесь от всего сердца, дабы снова позволено вам было подойти к причастию и вкусить крови и тела Господня. Молитесь Святой Деве о милосердии. Да, ваш грех велик, ибо вы отреклись от Господа, но святой Петр совершил то же самое и был прославлен в раю. Если Господь простил своему сподвижнику, он примет и вас. Пообещайте, что соберетесь наконец с духом и придете на исповедь…
Будьте уверены, что ваша дочь находится под моим неусыпным надзором и я всякую минуту готов прийти ей на помощь и уберечь от ошибок, если она дрогнет перед искушением. Жития святых мучеников и мои наставления да послужат ей путеводной звездой.
Во имя Господа, пред лицом которого все мы братья и смиренные рабы, посылаю вам благословение. Не падайте духом и укрепляйтесь молитвами. Ибо Спаситель приходит ко всем.
Имею честь оставаться вашим преданным кузеном.
Аббат Альфонс Рейнар Понтнеф».
ГЛАВА 1
На бумагу в третий раз шлепнулась клякса, и Мадлен с раздражением отшвырнула перо. – В чем дело, дорогая? – спросила графиня.
Они находились в самом обширном из дальних покоев – просторном, слегка старомодном салоне с шестью высокими окнами, выходящими на северо-запад. Обычно из них открывались прекрасные виды, но мелкий осенний дождь зарядил еще с ночи, и в помещении было полутемно. Душа Мадлен жаждала ливня, а нынешняя неизбывная морось способна была нагнать лишь тоску. Тоску нагоняла и тетушка, корпевшая над шитьем, и то, что самой Мадлен приходилось корпеть над скучной работой.
Графиня перекусила нитку и спросила опять:
– Так что же случилось?
– Дурацкие перья! – тряхнула головкой Мадлен. – Мне ни за что не успеть! Ни за что! Так и знайте!
Взглянув на кипу уже приготовленных к отправке конвертов, она добавила:
– Их пятьдесят семь. А осталось больше трехсот.
– Ну что ж, – заметила Клодия, делая очередной стежок, – можешь позвать Милана и поручить это ему. Кажется, кто-то сам вызвался мне помочь, а теперь начинает хныкать.
– Я, наверное, была не в своем уме, – вздохнула Мадлен, отодвигая в сторону миниатюрный столик. – Не обращайте внимания, тетушка. У меня просто болит голова. Визит вашего генерала испортил мне настроение. Как будто кому-то есть дело до Австрии. Какая разница, кто там взошел на трон?
– Понимаешь, Мадлен, – произнесла тетушка, снова склоняясь над рукоделием, – пока был жив Флери, мирная жизнь у нас длилась и длилась. А генералам мир не по вкусу.
Распутывая нитки, она добавила:
– Теперь Флери умер, и королевской пассии вздумалось повоевать, что с ее стороны, по-моему, очень глупо. А глупость всегда наказуется. В один прекрасный день его величество от нее отвернется, попомни мои слова. Что до политики, то Мария Терезия Австрийская очень не вовремя принялась заигрывать с англичанами, и затяжной войны нам, пожалуй, не миновать.
– Как все это скучно. Скучно и… безотрадно.
Мадлен встала, подошла к окну и застыла возле него, глядя на облака. Она была очень хороша в рассеянном пасмурном свете. Ей удивительно шло платье из узорчатой плотной тафты, впрочем ей шло все, что бы она ни надела. Шею девушки облегал атласный розовый шарф, на плечи она накинула испанскую шаль с бахромой – в доме было прохладно.
– Слава великого прадеда не дает его величеству спать. Наш король вознамерился продемонстрировать всем, что он способен править Францией самостоятельно, – продолжала графиня. – И это весьма неразумно. Ведь рядом с ним хватает людей, способных прекрасно со всем этим справиться. Зачем взваливать на себя непомерное бремя? Ах, Боже мой, – вдруг взволновалась она. – Что это я так разболталась? Я не хотела сказать ничего дурного. Мадлен, ты должна помнить: наш король, без сомнения, великий и славный монарх.
На какое-то время Клодия погрузилась в работу, потом заметила совсем другим тоном:
– Да не волнуйся ты так. Все пройдет хорошо. Мы не хуже других и славно отпразднуем твои именины. Тебя кавалеры просто затормошат, ты будешь танцевать до упаду, а наутро почувствуешь себя совершенно разбитой и проваляешься в постели весь день. Прием, конечно, всегда ералаш, но как-нибудь обойдется.
– Ах, тетушка! Ну при чем тут прием? Просто мне как-то тоскливо. Сегодня с утра я хотела прокатиться верхом, но этот несносный дождь все испортил…
Мадлен резко отвернулась от окна и пошла к своему столику.
– Да, тяжело сидеть взаперти, если мечтал о прогулке, – согласилась Клодия, перебирая мотки ниток в коробке. – Вот ведь досада! – воскликнула вдруг она. – Злодей-красильщик опять все напутал. Разве эти цвета одинаковы? Конечно же нет, я ведь еще не слепая. Завтра я с этим мошенником поговорю, а сегодня, так уж и быть, поработаю с фоном.
Дама вздохнула и принялась вдевать нитку в иглу.
Мадлен лишь поморщилась, затачивая перо. Покончив с заточкой, она скептически оглядела чернильницу и долила туда немного воды.
– Думаю, дело именно в этом. Густые чернила мешают письму.
Вздохнув еще горше, чем тетушка, девушка погрузилась в работу.
К стопке готовых конвертов добавились пять других, когда дверь открылась и в салон вошел граф д'Аржаньяк. Его элегантный наряд свидетельствовал о том, что он успел сменить платье с дороги. Тридцатидевятилетний аристократ был совсем недурен собой, и выглядеть просто красавцем ему мешало лишь выражение лица, кислое и капризное, как у обиженного мальчишки.
– Жервез!
Пяльцы упали на пол, графиня встала. Граф подчеркнуто холодно поцеловал ей руку.
– Добрый день, Клодия. Я вижу, у вас все в порядке.
Он повернулся к Мадлен.
– Надеюсь, мадемуазель, Париж вам все еще нравится?
Тон графа ясно указывал: лучшее, что может сделать Мадлен, это немедленно удалиться.
– О, Париж восхитителен, граф. Мне не нравится дождь.
Мадлен склонилась в почтительном реверансе, но ей ответили небрежным кивком. Девушка вспыхнула, ее самолюбие было задето.
– Жервез, – мягко укорила графиня. – Мадлен – любимая наша племянница, нельзя с ней так поступать. Или вы еще не отстали от деревенских привычек?
Она произнесла эти слова с улыбкой, но челюсти графа сжались.
– Прошу извинить, моя милая, – произнес иронически он, отвешивая племяннице глубокий поклон. – Я ведь и впрямь только что из деревни. А деревенщину в городе многое раздражает.
– Жервез, – сухо сказала графиня. – Вас раздражаю, конечно же, я. Давайте поговорим, но не стоит втягивать в наши склоки ребенка…
Мадлен уже шла к дверям.
– Извините меня, тетушка. Прошу прощения, граф. Мне срочно понадобился учебник по каллиграфии. Я хочу его разыскать. Если пожелаете увидеть меня, я буду в библиотеке.
– Хорошо, дорогая Я знаю, ты любишь чтение и, надеюсь, не станешь скучать.
Улыбка графини была принужденной. Как только затихли шаги ушедшей Мадлен, Клодия захлопнула дверь, тяжело вздохнула и взглянула в лицо мужу.
– Мои поздравления, мадам, – едко произнес граф. – Вы даже не способны поздороваться мирно.
– Разве девочку обидела я? Но ладно… оставим. Вы просто обеспокоены, а потому и раздражены. – Клодия сжала руки. – Ах, почему вы мне не доверились? Почему не решились рассказать обо всем?
– Чтобы дать вам повод посматривать на меня с жалостью и тайным злорадством? Нет уж, Клодия, благодарю. Поверьте, во мне еще жива гордость.
Граф придвинул к камину тяжелое кресло и упал в него, всем своим видом показывая, что он смертельно устал.
– Разумеется, гордости вам не занимать, – начиная раздражаться, заметила Клодия. – Но почему-то она не позволяет вам быть экономным, а вот швырять деньги налево-направо не мешает ничуть. Граф, вы должны понять: вас ждут серьезные неприятности.
– Ни слова больше! – поднял он руку. – Мои финансовые дела не ваша забота.
Графиня подошла к нему и опустилась на колени, глядя на него снизу вверх. В уголках карих печальных глаз ее блеснули слезинки.
– Но это моя забота, Жервез. Если вы не сможете расплатиться с долгами, король потребует, чтобы я расплатилась за вас.
Граф яростно закивал, отталкивая руку жены.
– Ax вот оно что? Ну теперь, по крайней мере, все ясно. У вас возникли проблемы. На ваше драгоценное состояние покушаются. А прежде, пока вас не трогали, вам и дела не было до меня…
– Вы все не так поняли, – глухим голосом ответила Клодия, чувствуя, что вот-вот расплачется. – Жервез, умоляю, опомнись! Ты же не хочешь нас погубить? Только подумай, чем это грозит. Мы можем потерять не только твои владения, но и дом, в котором живем…
– Вас это только обрадует! – Он вырвал руку. – Вы ведь всегда хотели моего разорения? Вы ведь только и ждете, когда я, как побитая собачонка, спрячусь за вашими юбками и начну жалко скулить…
Жервез выпрямился, откинулся в кресле.
– И довольно слез, мадам, избавьте меня от сцен.
– Ну ладно, – произнесла Клодия, медленно поднимаясь на ноги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41