И он бы готовил, но ему претят указания сверху. Он хочет выдумывать, создавать что-то новое, он хочет творить. И я в том нисколько ему не мешаю. Меня восхищают его новые блюда А он – из уважения и благодарности – дает им названия в мою честь. Салат а ля Клодия! Как тебе нравится? Звучит, по-моему, очень неплохо. Таких блюд уже три.
Она кинула взгляд на супруга, и лицо ее стало беспомощным – Жервез опять наполнял свой бокал. Графиня повернулась к Мадлен и продолжила с преувеличенным оживлением:
– Разумеется, он страшно нервный и вспыльчивый. Что поделать – все гении таковы. Мы терпеливо сносим его капризы, зато наслаждаемся прекрасным столом.
– Я слышала, – подхватила Мадлен, не давая тетушке времени на раздумья, – что однажды он даже угрожал покончить с собой. Когда лакей не принес ему с рынка какую-то травку.
Клодия издала звонкий смешок.
– Да, наш Онфредо таков. Как-то он пришел в страшную ярость, когда гостивший у нас аббат вздумал ему объяснить, что подают по пятницам, а что – нет. Он ухватил за ножки молочного поросенка…
Она покосилась на мужа и увидела, что тот встает из-за стола.
Жервез, покачиваясь и пряча глаза, заявил воинственным тоном:
– Мадам, я ухожу! – Язык графа основательно заплетался.– Передайте мои наилучшие пожелания вашему братцу-ханже. Вам будет на ком сорвать свое раздражение, а меня ожидает Жак Шатороз. Мы едем в отель «Де Виль» – там намечается большая игра Что делать, приходится вас оставить, я в полном отчаянии, мадам…
Он шутовски раскланялся и зашагал к дверям, небрежно помахивая зажатой в руке бутылкой. Вино выплескивалось из горлышка, оставляя лужицы на полу.
После его ухода в столовой опять воцарилась мертвая тишина. Потом Клодия закрыла лицо руками и разразилась рыданиями, которых ничто уже не могло удержать.
Мадлен, выждав минуту, поднялась и выскользнула за дверь, благо остановить ее было некому. Она взяла льняную салфетку, лежавшую на притулившемся к стенке комоде, и окунула ее в вазу с цветами, стоявшую тут же. Убедившись, что салфетка намокла, девушка отжала ее и вернулась в столовую, предусмотрительно щелкнув дверной задвижкой.
– Тетушка, – произнесла она твердо, – вам следует успокоиться. Я принесла салфетку. Приложите ее к глазам. Скоро придет батюшка Что он подумает, найдя вас в таком положении?
Графиня покорно кивнула и позволила Мадлен отвести себя к одному из кресел, стоявших возле камина. Сотрясаясь всем телом, она крепко держала племянницу за руку.
– Тетушка, умоляю. Я знаю, каково вам приходится, но, право, не стоит так себя изводить.– Мадлен нагнулась и принялась промакивать лицо графини салфеткой.– Перестаньте, у вас Покраснеют глаза Вы растеряете всю свою красоту.
К ее удивлению, рыдания вдруг прекратились. Клодия несколько раз судорожно вздохнула и, отобрав у Мадлен салфетку, принялась приводить себя в порядок сама.
– Ах, дорогая, это случилось невольно, я вовсе не собиралась вести себя так.– Она заставила себя выпрямиться и вздохнула еще раз.– Но иногда становится очень уж горько. Бедняжка, тебе приходится возиться с заплаканной теткой, беде которой ты все равно не можешь помочь! Однако… довольно истерик. Я не хочу, чтобы о моих семейных нескладицах узнал еще и Робер. Хотя мне, возможно, и стоило бы обратиться к нему за советом…
– Ах, тетушка, нет! – вырвалось вдруг у Мадлен.
– Что? – удивленно вскинулась Клодия.
– О, ничего. Я только хотела сказать, что батюшка – человек несомненно хороший и честный, но, мне кажется… ему несвойственна житейская мудрость. Иное дело… граф Сен-Жермен. Он так много видел и такой рассудительный… впрочем, вы сами знаете, что для вас лучше… – Склонив голову, девушка прислушалась.– Похоже, кто-то идет. Пожалуйста, дорогая тетушка, вернитесь за стол, давайте продолжим трапезу как ни в чем не бывало. А там вы сами поймете, как вам поступить.
Клодия уже стояла возле стола.
– И в самом деле, – сказала она решительным тоном.– Уж и не знаю, что на меня нашло. Ты абсолютно права, моя дорогая. Открой дверь Роберу. Мы будем беспечны и веселы, как парочка шаловливых подружек.
Мадлен оттянула задвижку и улыбнулась стоящему на пороге отцу.
В своей старомодной одежде он смотрелся довольно нелепо: полы камзола до неприличия узкие, карманы подняты чересчур высоко. Но скроен был этот костюм, безусловно, изрядным мастером, а сизый цвет рубчатой ткани вовсе не выглядел мрачным. Он усмехнулся:
– Я тронут. Девочка оторвалась от трапезы, чтобы встретить отца.
Мадлен взяла его за руки.
– Мы с тетушкой, вас поджидая, считали минуты и почти не притрагивались к еде.
Она посторонилась, приглашая отца войти.
Брат и сестра замерли, всматриваясь друг в друга, ведь расстояние, их разделявшее, измерялось годами. Графиня, неуверенно улыбаясь, присела в весьма церемонном поклоне. Маркиз, спохватившись, ответил ей в той же церемонной манере.
– Ах, Робер, – наконец произнесла Клодия и подошла, чтобы поприветствовать гостя по-родственному.– Сколько лет прошло, сколько зим…
Брат сдержанно обнял сестру, затем отступил и склонил голову набок.
– Прошло, – согласился он, внимательно ее оглядев.– Но годы были милостивы к тебе, Клодия. Я бы никогда не поверил, что тебе все тридцать семь. Ты выглядишь не более чем на тридцать.
Клодия благосклонно приняла комплимент и проводила Робера к столу.
– Прошу вас присесть и разделить с нами наш ужин. Конечно, вам сейчас принесут то, что вы заказали, но от этого нежного, протушенного в винном соусе мяса не отвернулся бы и король.
Робер сел, но выглядел несколько скованно.
– А где же, Клодия, ваш супруг? Я надеялся возобновить с ним знакомство.
Клодия оказалась на высоте и ответила с восхитительной легкостью:
– Ах, Робер, Жервез, такой бестолковый. Он, не посоветовавшись со мной, дал какие-то обязательства на этот вечер еще неделю назад и был просто в отчаянии, что ничего не может переиначить. Прошу, не судите его слишком строго. Надеюсь, он вскоре освободится и прибудет сюда.
Робер склонил голову, принимая ответ к сведению. Он не видел сестру много лет, а потому и не понял, что она думает вовсе не то, что говорит.
– Что ж, понимаю. Взятые на себя обязательства следует исполнять. Не беспокойтесь, сударыня, я ничуть не задет и с удовольствием побеседую с ним немного позднее.
Он улыбнулся двум женщинам, а те ответили ему взглядами, полными нежной любви.
* * *
Отрывок из письма маркиза де Шеню-Турея к маркизу де Монталье.
«2 ноября 1743 года.
…С вашей прекрасной дочерью я имел удовольствие познакомиться в отеле «Трансильвания» – на одном из приемов. Составив ей партию в нескольких танцах, я убедился, что ее обаяние более обусловлено духовными качествами, нежели неотъемлемой от нее красотой. Остроумие мадемуазель де Монталье вызвало мое восхищение, а добродетельные суждения пробудили во мне истинное уважение к ней.
Так как о других обращениях к вам по интересующему меня поводу мне ничего не известно, я беру на себя смелость обратиться к вам напрямую, в английской манере, чтобы сказать: я сочту величайшим счастием моей жизни, если вы примете меня как своего зятя. Мое состояние и ранг равны вашим, так же как и прочие атрибуты моего положения. Я предлагаю вашей дочери свою искреннюю преданность и надеюсь, что она вызовет в ней ответное чувство.
Разумеется, мне не будет достаточно лишь вашего одобрения. До того как все решить окончательно, я хочу узнать у мадемуазель де Монталье, склонна ли она дать мне желанный ответ. Мои чувства к вашей дочери таковы, что, не ощутив в ней взаимности, я немедленно откажусь от всяческих на нее притязаний, ибо ищу не только руки ее, но и сердца.
Посему четвертого числа этого месяца после приема у д'Аржаньяков я намереваюсь сделать вашей дочери предложение. С вашего позволения я предложу к ее услугам свой экипаж для прогулки. Если вы изъявите желание сопровождать нас, то будьте уверенны, что препятствий к тому не имеется никаких.
Смею надеяться, что, будучи свободной от треволнений, связанных с праздничными обстоятельствами, мадемуазель де Монталье откроет мне свое сердце и либо дарует счастье, либо скажет, чтобы я оставил надежду завоевать ее когда-либо.
…Я почту за честь быть представленным вам на этом приеме. Возможно, вы пожелаете о чем-нибудь меня расспросить или, быть может, откажете мне. Я знаю одно: все, что бы вы ни решили, будет продиктовано интересами вашей дочери, а не меркантильными соображениями. Хотя, увы, в этом мире молодые люди очень часто становятся чем-то вроде разменной монеты в руках корыстолюбивых родителей, преследующих сиюминутные цели и не заботящихся о ценностях высших.
Не молю вас о снисходительности, но смиренно прошу дать мне понять, смею ли я надеяться. Главным для меня, как, конечно же, и для вас, является благополучие вашей дочери.
С наипочтительнейшими пожеланиями всего наилучшего имею честь пребывать вашим покорным слугой,
Самсон Жильбер Эгилъ Николь Эррио Ив,
маркиз де Шеню-Турей».
ГЛАВА 3
Парадные двери особняка д'Аржаньяков были призывно распахнуты, в холле коридором выстроились лакеи, принимающие плащи и шляпы гостей. Приглашенные начали прибывать, когда часы пробили девять. Все помещения первого этажа дома сияли, всюду – в дополнение к люстрам – установили напольные канделябры, источавшие мягкий мерцающий свет.
Мадлен стояла рядом с графиней, улыбаясь входящим. Щеки девушки порозовели от возбуждения. Ее роскошное платье со смелым вырезом и прошнурованными до локтей рукавами имело цвет платины, драгоценные камни, его осыпавшие, вспыхивали мириадами крошечных огоньков. Искусная вышивка, покрывавшая каждую пядь парадного туалета Мадлен, изображала морские волны и резвящихся в них тритонов и нимф, нижняя юбка из светлого атласа была отделана жемчугами. Локоны в два ряда обрамляли прелестное личико юной красавицы, шею ее облегало великолепное ожерелье, набранное из сапфиров и турмалинов.
Пышное темно-синее платье графини чуть колыхалось и очень ей шло. Впрочем, три ряда кружев, украшавших его корсаж, странно напоминали о модах прошлого века. Точно такие же кружева шли по краю нижней юбки владелицы дома, они же мерцали и в ее напудренных волосах, охваченных плотной сеткой. Из драгоценностей на ней были лишь золотые браслеты с крупными бриллиантами безупречной огранки.
Маркиз де Монталье находился тут же. Бархатный, красновато-коричневый, хорошо пошитый костюм сидел на нем очень недурно, однако делал его похожим на ментора. Впрочем, лицо маркиза лучилось от удовольствия, что с лихвой возмещало консервативность наряда.
Гости все шли и шли непрерывным потоком и часам к десяти заполонили весь дом. Клодия удовлетворенно вздохнула и улыбнулась Мадлен. Девушка улыбнулась в ответ и тихо о чем-то с ней заговорила, но вдруг, прервавшись на полуслове, повернулась к дверям.
– Сен-Жермен! – воскликнула непроизвольно она и, спохватившись, присела в озорном реверансе.
Граф глубоко поклонился девушке, поймал в поклоне ее руку и с безупречной учтивостью запечатлел на ней вежливый поцелуй.
– Дорогая, нельзя быть такой красивой. У меня перехватывает дыхание, я восхищен. Мадлен просияла.
– Вы и сами выглядите просто отменно. Эти лягушки на вашем плаще очень милы. В ответ на дерзость граф улыбнулся.
– Я всего лишь старался вам угодить.
– И двойные подвязки! Полагаю, они войдут в моду, – сказала девушка, откровенно любуясь гостем. В своем черном наряде он был безусловно хорош. Волосы, равномерно напудренные, уложены волнами, ложные петли на широких манжетах отделаны серебром. Крошечные фигурки фениксов, возрождающихся из пепла, покрывали камзол Сен-Жермена, по черному полю его жилета мчался к охотнику темно-красный единорог. Но особенной похвалы в этом костюме заслуживали, несомненно, подвязки. Двойные и серебристые, они выгодно контрастировали с черным шелком чулок графа, их рубиновые застежки пылали, как вишенки, перекликаясь с волшебным свечением большого рубина, утопавшего в кружевах, драпирующих грудь. Темные глаза графа остановились на Мадлен, и сердце ее замерло, чтобы через секунду заколотиться в бешеном ритме.
Но граф уже поворачивался к маркизу де Монталье. Он почтительно поклонился и произнес:
– Я граф Сен-Жермен. Имею ли я честь обращаться к отцу мадемуазель де Монталье?
– Да, сударь, это я, – ответил маркиз. Наружность нового гостя располагала к себе, но… не чересчур ли свободны его манеры?
– Рад нашей встрече. Я много лестного слышал о вас. Для меня большая честь познакомиться с человеком, пользующимся таким уважением среди своих близких.
Маркиз озадаченно глянул на собеседника.
– Вы очень любезны, сударь, но, боюсь, я не совсем понимаю, что вы хотите этим сказать.
Сен-Жермен мысленно усмехнулся. Провинциал вовсе не глуп, но разумом косен, если его настораживает простой комплимент.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41