Предосторожность казалась нелепой – еще минуту назад она страстно желала, чтобы ее поскорее нашли. Но позвоночник Мадлен словно оледенел, а сердце заколотилось вдвое быстрее.
Она вся превратилась в слух и через минуту решила, что верховых приблизительно пятеро. Именно столько всадников и покидали Сан-Дезэспор поутру, но, поскольку все они в конце концов растерялись, подъезжавший отряд был определенно чужим.
Повинуясь внезапному импульсу, Мадлен сошла с тропы и завела жеребца в заросли. Она стояла недвижно, обхватив руками морду коня и боясь шевельнуться. Теперь кучи прелых листьев радовали ее: на них не оставалось следов и они гасили все звуки.
Перестук копыт сделался громче, и на тропе показались всадники. Их было шестеро: лица мрачны, лошади в мыле. Кровь застыла в жилах Мадлен. Этих людей она знала. Первым ехал Сен-Себастьян, за ним – де Ла Сеньи и Боврэ, остальных разглядеть не удалось, да это и не имело значения.
Глаза девушки округлились, лицо помертвело. Она прижала руку к горлу, пытаясь унять внезапную дрожь. Сен-Себастьян! Колени Мадлен подломились, внезапная слабость заставила ее судорожно вцепиться в гриву коня. Надо сейчас же, не размышляя, не тратя ни единой секунды, бежать! Скакать через весь лес очертя голову, напролом – лишь бы уйти, лишь бы не даться им в руки! Стой, шепнуло ей что-то. Стой как стоишь и молчи.
Всадники проехали мимо. Теперь о них напоминал только удаляющийся стук двух дюжин подков, и Мадлен вздохнулось свободней. Не расслабляйся, шепнул ей внутренний голос. Возьми себя в руки, переживать будешь потом. Тебе надо выйти из переделки целой и невредимой. Стук копыт постепенно стихал, и, когда он угас, Мадлен ощутила, что к ней возвращается мужество.
Поводья мешали, она накинула их на сучок, потом вздернула к талии бархат своей амазонки и принялась отвязывать нижние юбки. Отвязывала и переступала, отвязывала и переступала, пока последняя, четвертая, юбка не упала к ее ногам. Стало холоднее, зато свободнее. Наклонившись, Мадлен вытащила из закрепленных на голенище ботинка ножен маленький охотничий нож. Ее снабдил им когда-то отец – на случай неудачного падения с лошади. Чтобы можно было легко и быстро отсечь стремя, если в нем вдруг запутается нога. Теперь этот нож пригодится ей для другого. Мадлен примерилась и принялась отрезать от своих юбок длинные полосы, раскладывая их на траве, как бинты.
Это была непростая работа, и девушка порядком устала задолго до ее завершения. Наконец она решила, что полосок достаточно, чтобы несколько раз обмотать ими копыта коня. Сен-Себастьян, безусловно, не прекратит свои поиски, ей надо передвигаться бесшумно.
Когда она закончила бинтовать англичанина, в лесу стало много темнее и холодней. Ночь предстояла тяжелая, и надо было как-то ее пережить.
Мадлен уже собиралась отправиться в путь, как в голову ей пришла новая мысль. Охотящиеся за ней люди ищут всадницу, а не всадника. Одобрительным кивком похвалив себя за сообразительность, она отстегнула подпругу и стащила седло со спины жеребца. Прекрасное дамское седло, изготовленное для нее по заказу. Если ночью пойдет дождь – а скорее всего, он пойдет, – то оно будет безнадежно испорчено. Мадлен со вздохами сожаления затолкала седло поглубже под ветви низкорослой сосны, надеясь, что те защитят его от непогоды.
Потом, вздохнув еще тяжелее, она разрезала сверху донизу остававшуюся на ней юбку – как спереди, так и сзади, подоткнула ее где нужно и обмотала полотнища вокруг ног, закрепив их полосками ткани. Получились на удивление удобные бриджи.
И замечательно. Мадлен взяла в руку поводья, ухватилась за гриву успевшего отдохнуть жеребца и неуклюже вскарабкалась ему на спину. Ей не понадобилось и минуты, чтобы освоиться в новой позе. Помогли навыки детства, и она, изредка поерзывая, чтобы получше устроиться, пустила англичанина шагом.
Тот, не возражая, двинулся в кромешную тьму, но по тропе или нет, выяснить было нельзя.
Прошло около двадцати минут, и до Мадлен донеслись звуки облавы. Она натянула поводья и прислушалась, пытаясь понять, откуда они идут. На мгновение ей показалось, будто слух ее обманулся и принял за лошадиный топот скрежет ветвей. Налетел новый порыв ветра, наполненный тихими звуками, и более-менее прояснил ситуацию. Мадлен поняла, что ее преследователи рассыпались по лесу цепью. Она вздернула подбородок, чтобы подавить глухое рыдание; отчаяние разрасталось в ней, словно медленный взрыв. Бегство казалось бесполезным, бессмысленным. Но перед внутренним взором беглянки вдруг появилась жестокая усмешка Сен-Себастьяна, и страх вдохнул в нее новые силы. Конь продолжал двигаться шагом, хозяйка не позволяла ему перейти на трусцу.
Ночь вступила в свои права и добавила слез. Трижды незримые ветки чуть не сбивали Мадлен на землю, она готова была завыть от досады – ее удерживал только немолчный стук тайных копыт.
Лицо и руки девушки были исцарапаны в кровь, шляпка давно потерялась, волосы спутались в какой-то бесформенный ком. Даже свиную кожу одной из перчаток разорвало сучком, и левая рука ее онемела по локоть. Ветер утратил порывистость и дул все сильнее, сгибая деревья в дугу.
Внезапно в кустах что-то двинулось, и жеребец всхрапнул. Ветер нажал, дерева застонали.
Мадлен потянулась к охотничьему ножу. Если это Сен-Себастьян, сюрприз ему обеспечен. Возможно, она убьет и кого-то еще, прежде чем ее схватят.
Тень в кустах подобралась ближе, и жеребец чуть было не понес.
Мадлен неимоверным усилием сдержала его, выпрямилась и натянула поводья. Оглянувшись, она различила во тьме что-то белесое, крадущееся за ней, но не нападающее, а словно бы жмущееся к земле.
Прищурившись, девушка всмотрелась во мрак и обмерла от страха. Теперь она видела четко: это был волк.
Глаза ее тут же обшарили каждый окрестный куст. Мадлен хотела понять, велика ли вся стая. Странно, но этот волк был один, теперь он стоял совершенно недвижно. Сердце беглянки бешено колотилось, пульс отдавался громом в ушах, но страх откатился. Мадлен усмехнулась: она с ним справилась. Это, оказывается, вовсе не сложно. Не труднее, чем управляться с конем.
Топот копыт придвигался, становился отчетливым Изредка темноту разрывали возгласы – сообщники перекликались, ободряя друг друга. Ночь впитывала в себя угрюмые звуки и словно бы заражалась алчностью и нетерпением рыщущих в ее мраке людей.
Волге принялся ходить большими кругами, не приближаясь к испуганному коню. Он коротко взвыл, потом тихо взвизгнул, исчез в темноте, но тут же вернулся и опять забегал по кругу, по-прежнему огибая готового понести скакуна.
Мадлен колебалась, наблюдая за странным поведением хищника. Она почти успокоилась, сообразив, что стаи поблизости нет. Вдруг волк завыл. Это был странный вой, совсем не похожий на голодную жалобу. Казалось, само одиночество вселилось в волчью гортань. В ответ на этот щемящий призыв в сердце Мадлен что-то сжалось, ее охватила безумная жажда пасть с коня, удариться оземь и на четырех пружинящих лапах унестись далеко-далеко.
Волк смолк, преследователи приближались. Мадлен, справившись с новым приступом паники, заметила, что хищник отпрянул в сторону. У нее появилась возможность уйти от облавы, проскакав мимо него. Или угодить в его зубы, если он решится напасть. Что лучше – попасть в руки двуногих зверей или быть растерзанной четвероногим убийцей? Мадлен склонялась к последнему. По крайней мере, это будет достойная смерть. А может быть, и не смерть. Возможно, ей удастся что-то придумать. Только бы жеребец успокоился. Тогда можно будет попробовать подпустить зверя поближе и втоптать его в землю копытами английского скакуна.
С бравадой отчаяния Мадлен вскинула руку и вытащила из волос удерживающий их гребешок. Плечи ее словно накрыло тяжелой волной, волосы амазонки вырвались на свободу. Движениями коленей она успокаивала пляшущего под ней жеребца и выжидала.
Волк выскочил на тропу и вновь коротко взвыл, потом убежал вперед и снова вернулся. Мадлен зачарованно следила за ним. На память ей вдруг пришли слова Сен-Жермена:
«Ваша душа подобна клинку – отточенному, сияющему, рассекающему покровы лжи и отверзающему дорогу к правде. Никогда не поддавайтесь сомнению, когда слышите этот голос, Мадлен!»
Она бросила взгляд через плечо, пришпорила коня и поскакала во тьму – вслед за быстрой белесой тенью.
Сколько времени длилась эта странная скачка, Мадлен не могла бы сказать, и, когда впереди замаячил смутный силуэт какого-то обособленного строения, девушка облегченно вздохнула Она натянула поводья и осторожно подъехала к темному зданию, стараясь не поднимать шума, могущего растревожить его обитателей.
С неба упали первые капли дождя. Мадлен чувствовала себя смертельно уставшей. Она с удивлением поняла, что видит старинную церковь – заброшенную, но еще достаточно крепкую. Тяжелые арки и приземистые колонны указывали, что ее строили много веков назад.
Беглянка соскользнула с коня, нервно оглянулась через плечо и толкнула тяжелую дубовую дверь.
Мрак придела был непрогляднее окружавшей ее темноты. Повинуясь внезапному импульсу, она потянула повод. Обмотанные копыта коня не нарушали царившую вокруг тишину; англичанин фыркнул, переступая порог.
Мадлен прикрыла входную дверь, привязала поводья к засову и двинулась дальше. В основном помещении храма было чуть посветлее, и она могла там кое-что разобрать.
Несмотря на запустение, алтарь оставался на месте, а в затхлом воздухе витал слабый аромат ладана. Она поднялась на клирос и механически склонилась перед распятием, бормоча несвязную благодарственную молитву.
Выпрямившись, она увидела его.
– Мадлен, – выдохнул он с тревогой, но улыбка, затаившаяся в темных глазах, наполнила ее сердце радостью.
– Сен-Жермен! – воскликнула она и упала ему на руки, готовая разрыдаться.
– Тише, милая, тише, – прошептал взволнованно граф.– Мадлен, дорогая, вам нечего больше бояться. Здесь вы в безопасности. Сен-Себастьян не ступит на освященную землю.
Эти слова смутили ее, и она встрепенулась.
– Если вы здесь, значит, это место не освящено. Добрые сестры мне говорили…
Сен-Жермен с горечью усмехнулся.
– Они не всеведущи. Освященная земля нас приемлет. Многие мне подобные в ней и погребены. Он почувствовал, что Мадлен напряглась.
– Ну вот, я вас напугал.
Граф высвободился из объятий беглянки и подошел к алтарю.
– Зажигать здесь огонь небезопасно. Хотя окна довольно узкие и находятся высоко, нас могут заметить снаружи.– Он достал из-за обшлага дорожной тужурки кремень и огниво.– Впрочем, я полагаю, мы можем затеплить лампадки на хорах.
На мгновение бледная вспышка озарила его. Костюм из узких бриджей и полувоенной тужурки цвета бутылочного стекла придавал графу весьма решительный вид, однако лицо Сен-Жермена было осунувшимся и усталым. Оно выдавало в нем человека, изнуренного долгим путешествием.
В свете лампад на стене храма проступили очертания фресок. Главная изображала Христа, умиротворяюще простиравшего руки. Из ран, оставленных на его ладонях гвоздями, сочилась алая кровь. Спасителя окружали святые и мученики. Их одеяния принадлежали одиннадцатому столетию. Чуть в стороне располагалась еще одна крупная фреска. Благообразный старец строго взирал на Мадлен. В одной руке он держал перо, в другой – открытую книгу в кожаном переплете.
– Святой Иероним,– прошептала девушка, – Очень красиво, правда?
Сен-Жермен неотрывно глядел на нее.
– Очень, – кивнул он. Мадлен обернулась.
– Как случилось, что вы оказались здесь?
– Я же обещал защищать вас.– Он шагнул к ней и поднес ее исцарапанную руку к губам.– А защита сейчас вам более чем нужна.
Мадлен вспыхнула.
– В лесу я неплохо справилась и одна. Мне удалось убежать и добраться до этого места…
Она запнулась и вдруг с большим подозрением покосилась на графа.
– Тот волк?…
Сен-Жермен утвердительно наклонил голову.
– Я просто не мог оставить вас без присмотра, – сказал он виновато.– Вы, конечно, отважны, находчивы и прекрасно управляетесь с лошадью, но…
Мадлен схватила его за руки и крепко их сжала.
– Благодарю вас, Сен-Жермен. Не хочу даже думать, что могло бы случиться…
– А разве с вами уже ничего не может случиться? Вы ведь знаете, кто я такой. Разумно ли вести себя столь беспечно, когда опасность близка?
Граф с вызовом глянул в лицо Мадлен и, заложив руки за спину, отошел к алтарю. Она издала негодующий возглас.
– О нет, Сен-Жермен, пожалуйста, нет! Зачем вы ушли, зачем говорите все это? Похоже, вам нравится мучить меня.
Не зная, как выразить всю глубину своего возмущения, Мадлен топнула ножкой. Граф продолжал следить за ней исподлобья. Руки его по-прежнему были сцеплены за спиной.
– Спасти, а потом оттолкнуть! Очень мило! Зачем же вы тогда утруждались? Отвечайте, я жду!
– Вы же знаете:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Она вся превратилась в слух и через минуту решила, что верховых приблизительно пятеро. Именно столько всадников и покидали Сан-Дезэспор поутру, но, поскольку все они в конце концов растерялись, подъезжавший отряд был определенно чужим.
Повинуясь внезапному импульсу, Мадлен сошла с тропы и завела жеребца в заросли. Она стояла недвижно, обхватив руками морду коня и боясь шевельнуться. Теперь кучи прелых листьев радовали ее: на них не оставалось следов и они гасили все звуки.
Перестук копыт сделался громче, и на тропе показались всадники. Их было шестеро: лица мрачны, лошади в мыле. Кровь застыла в жилах Мадлен. Этих людей она знала. Первым ехал Сен-Себастьян, за ним – де Ла Сеньи и Боврэ, остальных разглядеть не удалось, да это и не имело значения.
Глаза девушки округлились, лицо помертвело. Она прижала руку к горлу, пытаясь унять внезапную дрожь. Сен-Себастьян! Колени Мадлен подломились, внезапная слабость заставила ее судорожно вцепиться в гриву коня. Надо сейчас же, не размышляя, не тратя ни единой секунды, бежать! Скакать через весь лес очертя голову, напролом – лишь бы уйти, лишь бы не даться им в руки! Стой, шепнуло ей что-то. Стой как стоишь и молчи.
Всадники проехали мимо. Теперь о них напоминал только удаляющийся стук двух дюжин подков, и Мадлен вздохнулось свободней. Не расслабляйся, шепнул ей внутренний голос. Возьми себя в руки, переживать будешь потом. Тебе надо выйти из переделки целой и невредимой. Стук копыт постепенно стихал, и, когда он угас, Мадлен ощутила, что к ней возвращается мужество.
Поводья мешали, она накинула их на сучок, потом вздернула к талии бархат своей амазонки и принялась отвязывать нижние юбки. Отвязывала и переступала, отвязывала и переступала, пока последняя, четвертая, юбка не упала к ее ногам. Стало холоднее, зато свободнее. Наклонившись, Мадлен вытащила из закрепленных на голенище ботинка ножен маленький охотничий нож. Ее снабдил им когда-то отец – на случай неудачного падения с лошади. Чтобы можно было легко и быстро отсечь стремя, если в нем вдруг запутается нога. Теперь этот нож пригодится ей для другого. Мадлен примерилась и принялась отрезать от своих юбок длинные полосы, раскладывая их на траве, как бинты.
Это была непростая работа, и девушка порядком устала задолго до ее завершения. Наконец она решила, что полосок достаточно, чтобы несколько раз обмотать ими копыта коня. Сен-Себастьян, безусловно, не прекратит свои поиски, ей надо передвигаться бесшумно.
Когда она закончила бинтовать англичанина, в лесу стало много темнее и холодней. Ночь предстояла тяжелая, и надо было как-то ее пережить.
Мадлен уже собиралась отправиться в путь, как в голову ей пришла новая мысль. Охотящиеся за ней люди ищут всадницу, а не всадника. Одобрительным кивком похвалив себя за сообразительность, она отстегнула подпругу и стащила седло со спины жеребца. Прекрасное дамское седло, изготовленное для нее по заказу. Если ночью пойдет дождь – а скорее всего, он пойдет, – то оно будет безнадежно испорчено. Мадлен со вздохами сожаления затолкала седло поглубже под ветви низкорослой сосны, надеясь, что те защитят его от непогоды.
Потом, вздохнув еще тяжелее, она разрезала сверху донизу остававшуюся на ней юбку – как спереди, так и сзади, подоткнула ее где нужно и обмотала полотнища вокруг ног, закрепив их полосками ткани. Получились на удивление удобные бриджи.
И замечательно. Мадлен взяла в руку поводья, ухватилась за гриву успевшего отдохнуть жеребца и неуклюже вскарабкалась ему на спину. Ей не понадобилось и минуты, чтобы освоиться в новой позе. Помогли навыки детства, и она, изредка поерзывая, чтобы получше устроиться, пустила англичанина шагом.
Тот, не возражая, двинулся в кромешную тьму, но по тропе или нет, выяснить было нельзя.
Прошло около двадцати минут, и до Мадлен донеслись звуки облавы. Она натянула поводья и прислушалась, пытаясь понять, откуда они идут. На мгновение ей показалось, будто слух ее обманулся и принял за лошадиный топот скрежет ветвей. Налетел новый порыв ветра, наполненный тихими звуками, и более-менее прояснил ситуацию. Мадлен поняла, что ее преследователи рассыпались по лесу цепью. Она вздернула подбородок, чтобы подавить глухое рыдание; отчаяние разрасталось в ней, словно медленный взрыв. Бегство казалось бесполезным, бессмысленным. Но перед внутренним взором беглянки вдруг появилась жестокая усмешка Сен-Себастьяна, и страх вдохнул в нее новые силы. Конь продолжал двигаться шагом, хозяйка не позволяла ему перейти на трусцу.
Ночь вступила в свои права и добавила слез. Трижды незримые ветки чуть не сбивали Мадлен на землю, она готова была завыть от досады – ее удерживал только немолчный стук тайных копыт.
Лицо и руки девушки были исцарапаны в кровь, шляпка давно потерялась, волосы спутались в какой-то бесформенный ком. Даже свиную кожу одной из перчаток разорвало сучком, и левая рука ее онемела по локоть. Ветер утратил порывистость и дул все сильнее, сгибая деревья в дугу.
Внезапно в кустах что-то двинулось, и жеребец всхрапнул. Ветер нажал, дерева застонали.
Мадлен потянулась к охотничьему ножу. Если это Сен-Себастьян, сюрприз ему обеспечен. Возможно, она убьет и кого-то еще, прежде чем ее схватят.
Тень в кустах подобралась ближе, и жеребец чуть было не понес.
Мадлен неимоверным усилием сдержала его, выпрямилась и натянула поводья. Оглянувшись, она различила во тьме что-то белесое, крадущееся за ней, но не нападающее, а словно бы жмущееся к земле.
Прищурившись, девушка всмотрелась во мрак и обмерла от страха. Теперь она видела четко: это был волк.
Глаза ее тут же обшарили каждый окрестный куст. Мадлен хотела понять, велика ли вся стая. Странно, но этот волк был один, теперь он стоял совершенно недвижно. Сердце беглянки бешено колотилось, пульс отдавался громом в ушах, но страх откатился. Мадлен усмехнулась: она с ним справилась. Это, оказывается, вовсе не сложно. Не труднее, чем управляться с конем.
Топот копыт придвигался, становился отчетливым Изредка темноту разрывали возгласы – сообщники перекликались, ободряя друг друга. Ночь впитывала в себя угрюмые звуки и словно бы заражалась алчностью и нетерпением рыщущих в ее мраке людей.
Волге принялся ходить большими кругами, не приближаясь к испуганному коню. Он коротко взвыл, потом тихо взвизгнул, исчез в темноте, но тут же вернулся и опять забегал по кругу, по-прежнему огибая готового понести скакуна.
Мадлен колебалась, наблюдая за странным поведением хищника. Она почти успокоилась, сообразив, что стаи поблизости нет. Вдруг волк завыл. Это был странный вой, совсем не похожий на голодную жалобу. Казалось, само одиночество вселилось в волчью гортань. В ответ на этот щемящий призыв в сердце Мадлен что-то сжалось, ее охватила безумная жажда пасть с коня, удариться оземь и на четырех пружинящих лапах унестись далеко-далеко.
Волк смолк, преследователи приближались. Мадлен, справившись с новым приступом паники, заметила, что хищник отпрянул в сторону. У нее появилась возможность уйти от облавы, проскакав мимо него. Или угодить в его зубы, если он решится напасть. Что лучше – попасть в руки двуногих зверей или быть растерзанной четвероногим убийцей? Мадлен склонялась к последнему. По крайней мере, это будет достойная смерть. А может быть, и не смерть. Возможно, ей удастся что-то придумать. Только бы жеребец успокоился. Тогда можно будет попробовать подпустить зверя поближе и втоптать его в землю копытами английского скакуна.
С бравадой отчаяния Мадлен вскинула руку и вытащила из волос удерживающий их гребешок. Плечи ее словно накрыло тяжелой волной, волосы амазонки вырвались на свободу. Движениями коленей она успокаивала пляшущего под ней жеребца и выжидала.
Волк выскочил на тропу и вновь коротко взвыл, потом убежал вперед и снова вернулся. Мадлен зачарованно следила за ним. На память ей вдруг пришли слова Сен-Жермена:
«Ваша душа подобна клинку – отточенному, сияющему, рассекающему покровы лжи и отверзающему дорогу к правде. Никогда не поддавайтесь сомнению, когда слышите этот голос, Мадлен!»
Она бросила взгляд через плечо, пришпорила коня и поскакала во тьму – вслед за быстрой белесой тенью.
Сколько времени длилась эта странная скачка, Мадлен не могла бы сказать, и, когда впереди замаячил смутный силуэт какого-то обособленного строения, девушка облегченно вздохнула Она натянула поводья и осторожно подъехала к темному зданию, стараясь не поднимать шума, могущего растревожить его обитателей.
С неба упали первые капли дождя. Мадлен чувствовала себя смертельно уставшей. Она с удивлением поняла, что видит старинную церковь – заброшенную, но еще достаточно крепкую. Тяжелые арки и приземистые колонны указывали, что ее строили много веков назад.
Беглянка соскользнула с коня, нервно оглянулась через плечо и толкнула тяжелую дубовую дверь.
Мрак придела был непрогляднее окружавшей ее темноты. Повинуясь внезапному импульсу, она потянула повод. Обмотанные копыта коня не нарушали царившую вокруг тишину; англичанин фыркнул, переступая порог.
Мадлен прикрыла входную дверь, привязала поводья к засову и двинулась дальше. В основном помещении храма было чуть посветлее, и она могла там кое-что разобрать.
Несмотря на запустение, алтарь оставался на месте, а в затхлом воздухе витал слабый аромат ладана. Она поднялась на клирос и механически склонилась перед распятием, бормоча несвязную благодарственную молитву.
Выпрямившись, она увидела его.
– Мадлен, – выдохнул он с тревогой, но улыбка, затаившаяся в темных глазах, наполнила ее сердце радостью.
– Сен-Жермен! – воскликнула она и упала ему на руки, готовая разрыдаться.
– Тише, милая, тише, – прошептал взволнованно граф.– Мадлен, дорогая, вам нечего больше бояться. Здесь вы в безопасности. Сен-Себастьян не ступит на освященную землю.
Эти слова смутили ее, и она встрепенулась.
– Если вы здесь, значит, это место не освящено. Добрые сестры мне говорили…
Сен-Жермен с горечью усмехнулся.
– Они не всеведущи. Освященная земля нас приемлет. Многие мне подобные в ней и погребены. Он почувствовал, что Мадлен напряглась.
– Ну вот, я вас напугал.
Граф высвободился из объятий беглянки и подошел к алтарю.
– Зажигать здесь огонь небезопасно. Хотя окна довольно узкие и находятся высоко, нас могут заметить снаружи.– Он достал из-за обшлага дорожной тужурки кремень и огниво.– Впрочем, я полагаю, мы можем затеплить лампадки на хорах.
На мгновение бледная вспышка озарила его. Костюм из узких бриджей и полувоенной тужурки цвета бутылочного стекла придавал графу весьма решительный вид, однако лицо Сен-Жермена было осунувшимся и усталым. Оно выдавало в нем человека, изнуренного долгим путешествием.
В свете лампад на стене храма проступили очертания фресок. Главная изображала Христа, умиротворяюще простиравшего руки. Из ран, оставленных на его ладонях гвоздями, сочилась алая кровь. Спасителя окружали святые и мученики. Их одеяния принадлежали одиннадцатому столетию. Чуть в стороне располагалась еще одна крупная фреска. Благообразный старец строго взирал на Мадлен. В одной руке он держал перо, в другой – открытую книгу в кожаном переплете.
– Святой Иероним,– прошептала девушка, – Очень красиво, правда?
Сен-Жермен неотрывно глядел на нее.
– Очень, – кивнул он. Мадлен обернулась.
– Как случилось, что вы оказались здесь?
– Я же обещал защищать вас.– Он шагнул к ней и поднес ее исцарапанную руку к губам.– А защита сейчас вам более чем нужна.
Мадлен вспыхнула.
– В лесу я неплохо справилась и одна. Мне удалось убежать и добраться до этого места…
Она запнулась и вдруг с большим подозрением покосилась на графа.
– Тот волк?…
Сен-Жермен утвердительно наклонил голову.
– Я просто не мог оставить вас без присмотра, – сказал он виновато.– Вы, конечно, отважны, находчивы и прекрасно управляетесь с лошадью, но…
Мадлен схватила его за руки и крепко их сжала.
– Благодарю вас, Сен-Жермен. Не хочу даже думать, что могло бы случиться…
– А разве с вами уже ничего не может случиться? Вы ведь знаете, кто я такой. Разумно ли вести себя столь беспечно, когда опасность близка?
Граф с вызовом глянул в лицо Мадлен и, заложив руки за спину, отошел к алтарю. Она издала негодующий возглас.
– О нет, Сен-Жермен, пожалуйста, нет! Зачем вы ушли, зачем говорите все это? Похоже, вам нравится мучить меня.
Не зная, как выразить всю глубину своего возмущения, Мадлен топнула ножкой. Граф продолжал следить за ней исподлобья. Руки его по-прежнему были сцеплены за спиной.
– Спасти, а потом оттолкнуть! Очень мило! Зачем же вы тогда утруждались? Отвечайте, я жду!
– Вы же знаете:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41