– Чтобы совершить столь жестокий поступок и при этом не чувствовать ни малейшего раскаяния, нужно, наверное, нести в своей душе что-то от зверя…
– Однако ты не подвергал его таким мукам, ка­кие пришлось испытать тебе самому, – мягко возра­зил я. – Ты отчетливо сознавал, что делаешь и зачем. За то время, что я следил за тобой, у меня все же не сложилось правильного представления о твоем ха­рактере. Ты показался мне более порочным и развра­щенным, чем на самом деле, и гораздо глубже погру­женным в собственные мечты и фантазии. Ловким и хитрым, но при этом подверженным самообману.
– Разве то, что ты сделал со мной, можно назвать муками? – спросил он. – Я не чувствовал боли – только ярость при мысли о том, что должен умереть. Как бы то ни было, того человека на Лонг-Айленде я убил ради денег. Его жизнь или смерть для меня ров­ным счетом ничего не значили. Я даже не испытал об­легчения. Было лишь ощущение собственной силы и сознание исполненного обязательства. А главное, мне хотелось вновь испытать нечто подобное. И вскоре мне представилась такая возможность.
– В общем, ты нашел свой путь в жизни.
– Именно так. И собственный стиль тоже. Слу­хами земля полнится, и вскоре обо мне заговорили: «Если задача выглядит невыполнимой, обратитесь к Роджеру». Я мог переодеться врачом, повесить на грудь табличку с именем, взять в руки папку с зажи­мом и в таком виде проникнуть в больницу, чтобы там прямо в постели убить очередного «клиента», не оставив ни следов, ни свидетелей. В моей практике действительно были такие случаи.
И все-таки состояние свое я нажил не на убий­ствах, а на торговле в первую очередь героином, а по­сле и кокаином. Причем в кокаиновом бизнесе я словно вновь возвращался в те далекие времена романти­ческих приключений, поскольку встречался с теми же ковбоями, которые на тех же самолетах, теми же про­веренными путями переправляли кокаин через гра­ницу. Тебе, конечно, хорошо известна история, то, как все начиналось. Об этом сегодня знают все. Пер­вые наркоторговцы пользовались грубыми и прими­тивными методами. Это была своего рода игра с влас­тями в «полицейских и разбойников» – со всеми соответствующими атрибутами: убийствами, погоня­ми, стрельбой и тому подобной ерундой. Самолетики с кокаином умудрялись удирать от преследования, хо­тя были перегружены настолько, что, когда призем­лялись, пилот не мог выбраться из кабины. Мы быст­ренько перетаскивали кокаин в машины и смывались кто куда.
– Да, я слышал что-то такое.
– Теперь в этом бизнесе работают настоящие ге­нии, которые пользуются сотовой связью и компью­терами и хорошо знают, как «отмывать» деньги. Но тогда… В то время гением наркобизнеса был я. За­частую приходилось решать нелегкие задачи, уверяю тебя. Но мне всегда удавалось уладить любое дело, во­время связаться с доверенными людьми, найти на­дежных курьеров, обеспечить безопасный канал пе­реправки через границу. Еще до того, как наркотики получили широкое распространение и стали, так: ска­зать, достоянием улицы, у меня была налажена широ­кая сеть связей с богатыми людьми в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе. Мои постоянные заказчики были весьма обеспеченными, и им достаточно было позво­нить по телефону, чтобы товар доставили прямо на дом. Качество при этом гарантировалось. Все остава­лись довольны. Тем не менее я решил, что пора по­кончить со всем этим и уехать. Мне хватило ума и ловкости провести несколько очень выгодных сделок с недвижимостью, которые принесли кучу денег. А как ты знаешь, это были времена кошмарной инфляции. Но я сумел заработать целое состояние.
– А каким образом Терри и Дора оказались втя­нутыми во все это?
– Просто нелепая случайность. А быть может, судьба. Трудно сказать. Я вернулся домой, в Новый Орлеан, чтобы повидаться с матерью, встретил там Терри, она забеременела… В общем, полный идио­тизм…
Мне было двадцать два. Мать умирала и попросила меня приехать. Ее дружок с морщинистым лицом к тому времени был уже на том свете, и она осталась совершенно одна. В последнее время я: постоянно по­сылал ей деньги, и немало.
Пансиона уже не существовало, дом был предо­ставлен матери в полное распоряжение. У нее были две служанки и личный шофер, готовый в любой мо­мент отвезти ее в «Кадиллаке», куда она только поже­лает. Матери безумно нравилась такая жизнь, и она никогда не интересовалась происхождением моих ка­питалов. И конечно, я не забывал о Винкене и его кни­гах. Мне удалось отыскать и приобрести еще две. Мой антикварный склад в Нью-Йорке постепенно попол­нялся все новыми сокровищами, но, если не возража­ешь, о нем мы поговорим чуть позже. И о Винкене тоже.
Мать никогда и ни о чем меня не просила. Почти все время она проводила в своей огромной спальне и уверяла меня, что беседует там с теми, кто покинул этот мир раньше нее: со своим дорогим братом Мик­ки, любимой сестрой Алисой, со своей матерью – на­шей, так сказать, родоначальницей. Ирландка по про­исхождению, она служила горничной в этом доме и после смерти его безумной хозяйки получила особняк в наследство. А еще мать говорила, что к ней часто приходит Крошка Ричард – брат, который умер, ко­гда ему было всего четыре года. От столбняка. Крошка Ричард… Она утверждала, что Крошка Ричард зовет ее к себе…
Но ей хотелось, чтобы я вернулся домой. Она жда­ла меня в своей спальне. Я знал об этом и понимал ее желание. Прежде ей приходилось ухаживать за уми­рающими квартирантами, да и я заботился не только о Старом Капитане. Вот почему я поехал в Новый Ор­леан.
Никто не знал, куда я направился, равно как нико­му не было известно ни мое настоящее имя, ни проис­хождение. Поэтому мне не составило труда исчезнуть из Нью-Йорка. Я вновь поселился на Сент-Чарльз-авеню и почти все время оставался возле матери – когда ее тошнило, держал возле ее подбородка чашку, вытирал слюну, подавал судно, когда агентство не име­ло возможности прислать сиделку. Конечно, мы мог­ли позволить себе нанять постоянных сиделок, медсе­стер и любых помощниц, но матери не нравилось пользоваться услугами «этих ужасных цветных женщин», как; она их называла. И я вдруг сделал со­вершенно неожиданное для себя открытие: уход за матерью не вызывал во мне практически никаких от­рицательных эмоций. А сколько простыней мне при­шлось сменить и постирать. Естественно, в доме была стиральная машина. Я вновь и вновь менял белье на постели – наверное, слишком часто, но такой уж я человек: ни в чем не знаю меры. Я просто делал то, что считал нужным. Я бессчетное число раз мыл и насухо вытирал судно, посыпал его специальной пудрой и ставил возле кровати. Воздух в комнате всегда оста­вался свежим. В конце концов, нет такого запаха, который остается навечно и от которого невозможно избавиться.
– Во всяком случае, не на этой земле, – пробор­мотал я. Но он, слава Богу, не расслышал моих слов.
– Так продолжалось примерно две недели. Мать не хотела, чтобы я отправил ее в больницу. Я нанимал круглосуточных сиделок – просто для страховки, что­бы в случае необходимости они могли проверить ее пульс, давление и остальные жизненные показатели. Я играл для нее, вслух читал вместе с ней молитвы – словом, делал все, что обычно делают для людей, нахо­дящихся на смертном одре. С двух до четырех дня она принимала посетителей – в основном каких-то престарелых родственников. «А где же Роджер?» – спра­шивали они, но я на это время уходил и старался с ни­ми не встречаться.
– И у тебя не разрывалось сердце при виде ее страданий?
Во всяком случае, они не доводили меня до безумия. Практически весь ее организм был поражен раком, и никакие деньги уже не могли ее спасти. Мне было очень тяжело наблюдать, как мучительно она уми­рает, я мечтал, чтобы все поскорее закончилось, одна­ко в глубине моей души всегда жило некое безжалост­ное и жестокое чувство, которое в любой ситуации говорило мне: «Просто делай то, что необходимо». И я сутками сидел рядом с матерью, практически без сна и отдыха. До самой ее смерти.
Мать без конца разговаривала с призраками. Сам я их не видел и не слышал, но часто мысленно обра­щался к ним и умолял забрать ее к себе. «Крошка Ри­чард, – просил я, – возьми ее. Дядя Микки, если ей не суждено поправиться, приди за ней…»
Незадолго до смерти матери появилась Терри – опытная сиделка, не имевшая, однако, специального медицинского образования. Она приходила тогда, ко­гда все дипломированные медсестры были заняты, ибо работы у них всегда хватало с избытком. Ах, Тер­ри… Блондинка, ростом пять футов семь дюймов, де­шевка и в то же время самая соблазнительная и обольстительная девчонка, какую мне когда-либо до­водилось встречать. Ты понимаешь, о чем я. У нее, что называется, все было на месте и как надо. В общем, потрясающая, ослепительная дрянь.
Я улыбнулся, вспомнив покрытые розовым лаком ногти и влажные розовые губки – видения, выхва­ченные когда-то из его разума и промелькнувшие пред моим мысленным взором.
– У этой малышки была продумана каждая де­таль, все было направлено на достижение цели: и то, как она жевала резинку, и золотой браслет на лодыж­ке, и манера сбрасывать с ноги тапочки, чтобы я мог полюбоваться накрашенными ногтями на ее ногах, и просвечивающая сквозь тонкий нейлон белого халатика ложбинка на груди… В ее глазах под тяжеловатыми веками не отражалось ни грамма интеллекта, но при этом они были безукоризненно подведены карандашом, а на ресницах лежал слой туши фирмы «Мейбеллин». А как кокетливо у меня на глазах подпиливала она ноготки! Уверяю тебя, никогда прежде не доводилось мне видеть столь совершенное воплощение порока и соблазна Истинный шедевр!
Я рассмеялся, Роджер, не удержавшись, – тоже, однако он продолжал свой рассказ:
– Поверь, она была действительно неотразима. Этакое сексуальное животное, но только без шерсти. И мы стали заниматься с ней «этим» при каждом удобном случае. Стоя в ванной комнате, например, пока мать спала. Пару раз мы уходили в одну из пустующих спален. Нам никогда не требовалось на это двадцати минут – я засекал время. Как прави­ло, она даже не снимала свои розовые трусики – только спускала их, и они болтались где-то возле ее лодыжек. Она пахла, как духи «Голубой вальс».
Я тихо рассмеялся, а потом задумчиво произнес:
– Ах, если бы мне дано было познать то, о чем ты говоришь. А вот ты познал… Влюбился в нее и… поддал­ся искушению.
– Ну-у, ведь я был в двух тысячах миль от Нью-Йорка, от моих женщин и моих мальчиков – от все­го. От всего, что неизбежно сопутствует богатству, влиянию и власти: от тупых телохранителей, суетливо распахивающих перед тобой двери, от глупеньких де­вочек, которые клянутся тебе в вечной любви на зад­нем сиденье лимузина только потому, что знают, что накануне вечером ты кого-то пристрелил. Иногда я чувствовал такое пресыщение сексом, что в самый разгар очередного приключения вдруг ловил себя на том, что мысли мои заняты совсем другим, и я не в си­лах даже сосредоточиться и получить наслаждение, даже если рядом оказывалась самая профессиональ­ная и искуснейшая в мире проститутка.
– Мы похожи с тобой гораздо больше, чем я мог предположить.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Роджер.
– Сейчас не время говорить об этом. Тебе нет нужды знать подробности моей жизни. Вернемся к Терри. И к истории появления на свет Доры.
– Терри забеременела от меня. Хотя я был уве­рен, что она принимает противозачаточные таблетки. Она же думала только о том, что я богат. И для нее не имело значения, люблю я ее или нет, равно как и любит ли меня она. Поверь, это было самое тупое и при­митивное человеческое существо из всех, кого я знал. Сомневаюсь, что столь невежественные и скучные люди, как Терри, способны привлечь тебя даже в ка­честве источника для утоления голода.
– И в конце концов родилась Дора?
– Да. Терри заявила, что избавится от ребенка, если я не женюсь на ней. Тогда я заключил с ней сдел­ку: сто тысяч долларов, как только мы поженимся (ес­тественно, я вступил с ней в брак под вымышленным именем и поступил совершенно правильно, посколь­ку теперь мы с Дорой официально никак не связаны), и еще тысячу «косых» в день рождения малыша. По­сле этого я обещал дать Терри развод, поскольку все, что мне нужно было от нее, – это моя дочь.
«Наша дочь», – поправила меня тогда Терри. «Да, наша», – согласился я. Господи! Каким же надо было быть идиотом, чтобы не понять то, что буквально ле­жало на поверхности! Мне и в голову не пришло, что эта вульгарно накрашенная женщина в тапочках на каучуковой подошве, не вынимающая изо рта жева­тельную резинку, без конца полировавшая при мне свои ногти, на пальце которой, тем не менее сверкало великолепное обручальное кольцо с бриллиантом, вдруг искренне воспылает любовью к новорожденной дочери. Она была глупым, тупым животным, но жи­вотным млекопитающим и не желала расставаться со своим детенышем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71