«Послушай, папа, – сказала мне она, – помоги мне получить право часового вещания три раза в не­делю на одном из каналов и выдели определенную сумму денег, которые я могу тратить по собственно­му усмотрению, и ты увидишь, что из этого получится». Потом она заговорила об этике, о том, как человек, живущий в современном мире, может спасти свою душу. Она мечтала о чтении с экрана небольших лек­ций и проповедей, перемежающихся соответствую­щими песнопениями и танцами. Ей хотелось обсудить проблему абортов, и она уже подготовила несколько эмоциональных выступлений по этому вопросу, в ко­торых доказывала, что как; сторонники, так и противники столь радикальной меры регулирования рожда­емости по-своему правы. С одной стороны, любая жизнь священна, но с другой – каждая женщина должна обладать правом, самостоятельно принимать решения, касающиеся ее собственного тела.
– Я видел эту программу.
– Ты только представь! Семьдесят пять кабель­ных каналов купили право на передачу ее в эфир! А теперь вообрази, каким образом известие о моей смерти может отразиться на том, что делает Дора.
Он замолчал ненадолго, словно обдумывая что-то, а потом все с той же страстностью продолжил:
– Знаешь, у меня никогда не было отвлеченных религиозных устремлений, так сказать, чисто духов­ных целей, не подкрепленных материально. Ты пони­маешь, о чем я?
– Конечно.
– Но с Дорой все по-другому. Она действительно совершенно чужда какой-либо материальной заинте­ресованности. Сокровища древности, иконы и про­чие ценности для нее ровным счетом ничего не зна­чат. Вопреки всем доводам психологии, интеллекта и разума она искренне верит, что Бог на самом деле су­ществует. – Он опять умолк и горестно покачал го­ловой. – Ты был совершенно прав, назвав меня афе­ристом и мошенником. Даже в отношении своего любимого Винкена я преследовал собственные цели. Но Дору ни в коем случае нельзя обвинить в мошен­ничестве.
Мне вновь вспомнились его слова, сказанные в ба­ре, – о том, что ради возможности бывать в таких местах, как тот отель, он готов был продать душу. Как тогда, так и сейчас я отлично понимал, что именно он в виду.
– А теперь позволь мне вернуться к рассказу, – прервал мои размышления Роджер. – Как я уже го­ворил, от идеи создания некой мирской религии я от­казался давным-давно, за много лет до того, как Дора всерьез заинтересовалась подобными проблемами. У меня была она. У меня был Винкен. И мне их впол­не хватало. Я усердно разыскивал книги Винкена и в ходе этих поисков обнаружил и благодаря своим ши­роким связям сумел приобрести целых пять писем, относящихся к интересующему меня периоду и не­двусмысленно упоминавших о Винкене де Вайльде, о Бланш де Вайльд и о ее муже Дэмиене. Не только в Америке, но и в Европе на меня работали ученые, со­биравшие и глубоко изучавшие материалы о рейн­ском мистицизме.
Мои исследователи обнаружили в нескольких не­мецких текстах краткие упоминания о Винкене. Там рассказывалось о женщинах, которые занимались колдовством и использовали некоторые ритуалы куль­та Дианы, и о том, что Винкен был изгнан из монасты­ря, и ему было предъявлено публичное обвинение. Страницы, посвященные суду и его исходу, к сожале­нию, оказались утерянными.
Великое множество документальных свидетельств было утрачено в годы Второй мировой войны. Однако немалое число писем и бумаг уцелело, и теперь они хранились в разных местах. Стоило набрать в архивах ключевое слово «Винкен» – и поиски давали нуж­ный результат. Нужно только знать, что именно вы хотите найти.
Как только выдавалось свободное время, я откры­вал книги Винкена, внимательно рассматривал изо­бражения обнаженных людей и учил наизусть его стихи о любви. Большую их часть я помнил так хоро­шо, что мог даже пропеть. Встречаясь с Дорой – а виделись мы с ней при каждом удобном случае и по воз­можности вместе проводили уикенды, – я старался прочесть ей очередное стихотворение, а иногда пока­зывал свои новые находки.
Она снисходительно терпела мои восторги по по­воду «давно исчерпавших себя идей свободной люб­ви и мистицизма», когда-то проповедуемых хиппи. «Я очень люблю тебя, Роже, – говорила она. – Но ты излишне романтичен и совершенно далек от реаль­ности, если полагаешь, что этот нечестивый монах был в некотором роде святым. Ведь все, что он делал – это спал с женщинами, не так ли? А его книги служили своеобразным средством общения с осталь­ными… обеспечивали им возможность связаться друг с другом…»
Однако в книгах Винкена де Вайльда нет ничего порочного или уродливого – возражал я. – Взгляни сама, Дора, и ты убедишься в моей правоте». К тому времени у меня в коллекции насчитывалось уже шесть его сборников. И все они были посвящены любви. Профессор Колумбийского университета, ко­торый переводил для меня тексты, искренне востор­гался мистицизмом стихов Винкена. Его поражало искусство, с каким их автор умел сплести воедино по­читание Бога и плотскую любовь. Дора отказывалась покупать такие издания. Ее гораздо больше интересо­вали совсем иные проблемы религии. Она читала тру­ды Пауля Тиллиха, Уильяма Джеймса, Эразма и массу книг, посвященных положению вещей в современ­ном мире. Да, именно «положение вещей в современ­ном мире» стало для нее главной темой, в некотором роде даже навязчивой идеей.
– И если я все-таки сумею раздобыть книги Вин­кена и принесу их Доре, они оставят ее равнодуш­ной? – спросил я.
– Совершенно, – подтвердил Роджер. – Она паль­цем не притронется ни к одному из предметов, хра­нящихся в моей коллекции. Во всяком случае, сейчас.
– Вот почему ты просишь меня позаботиться о твоих сокровищах и сохранить их?
– Года два назад, – со вздохом пояснил он, – в прессе появилась пара статей. Они не имели никако­го отношения к Доре, однако разрушили завесу тай­ны и открыли дочери глаза на суть и характер моего бизнеса. По ее словам, кое-какие подозрения зароди­лись у нее давно. И рано или поздно она все равно до­копалась бы до истины и выяснила, что мои деньги – «грязные» деньги.
Грязные… – задумчиво повторил он и покачал го­ловой. – Последнее, что она позволила мне приобрес­ти для нее, – это монастырь. Миллион стоило само здание, и еще миллион пришлось заплатить за то, что­бы его полностью очистили от современной скверны, привели в порядок и придали ему тот вид, который оно имело в 1880-х годах, когда там жили монахини. Нужно было восстановить часовню, трапезную, спаль­ные комнаты, широкие, просторные коридоры.
Но даже этот дар она приняла весьма неохотно. А что касается произведений искусства.. О них не мо­жет быть и речи. Она никогда не возьмет ни цента из моих денег, хотя они очень нужны ей для обучения приверженцев ее ордена – или как; там телеевангелисты это называют? А ведь этот ее кабельный канал ничто в сравнении с тем, что я мог бы создать для нее на базе старого монастыря. А статуи? А иконы? Ты только представь! «Я могу сделать тебя не менее зна­менитой, чем Билли Грэхем или Джерри Фалвелл, – уговаривал я Дору. – Ради всего святого, дорогая, ты не можешь отказаться от моей помощи!»
Роджер печально покачал головой.
– В последнее время она встречалась со мной только из жалости. А этого чувства в ней хоть отбавь, такое впечатление, что она черпает его из не­иссякаемого источника. Иногда она соглашалась при­нять от меня маленький подарок. А вот нынешним вечером отказалась наотрез. Однажды, когда ее про­грамму едва не закрыли, она воспользовалась предло­женной помощью, но ровно в той мере, которая была необходима, чтобы пережить кризис. А вот к моим святым и ангелам ни разу даже не прикоснулась, не бросила ни единого взгляда на собранные мною сокровища и ценные книги.
Естественно, мы оба понимали, какая опасность грозит ее репутации. И ты оказал большую услугу, не только убив меня, но и уничтожив все следы. Однако вскоре известие о моем исчезновении все же просо­чится в газеты и выпуски новостей: «Телеевангелис­тов финансировал кокаиновый король!» Неплохой за­головок, правда? Как долго ее тайна будет оставаться нераскрытой? Лестат! Она должна пережить мою смерть! Ты слышишь меня? Должна! И она, и ее про­грамма!
– Я слушаю тебя очень внимательно, Роджер. Каждое твое слово. Пока еще никто ничего не знает о Доре. Поверь, я тебя не обманываю.
– Мои враги жестоки и безжалостны. А власти… правительство… Черт его знает, что такое наше прави­тельство и чего от него можно ожидать.
– Она боится скандала?
– Нет. Вся эта шумиха разобьет ей сердце, но она ее не боится. Она смирится с тем, что произойдет. Все, чего она требовала и ожидала от меня, – это отказа от торговли наркотиками. Она хотела, чтобы я бросил этот бизнес к чертовой матери. И не потому, что рано или поздно весь мир мог узнать о наших родственных связях, о том, что она моя дочь, а только из страха за меня самого. Она умоляла меня отойти от дел, потому что боялась за меня, как боятся за своих отцов и му­жей дочери и жены гангстеров.
«Пожалуйста, позволь мне помочь, возьми день­ги», – умолял я. Телевизионное шоу доказало, что Дора обладает незаурядной смелостью и мужеством. Но что толку? Вокруг нее все рушилось. Часовая програм­ма, шедшая три раза в неделю, стала для нее своего рода лестницей в небеса, по которой приходилось взбираться в одиночку. И все же меня она и близко не подпускала – надеялась только на свою аудиторию. Но разве зрители в состоянии были принести ей мил­лионы, в которых она нуждалась?
А эти женщины-мистики, которых она цитирует! Хильдегарда Бингенская, Юлиана из Нориджа, Тере­за Авильская… Тебе приходилось читать произведе­ния хотя бы одной из них?
– Всех троих, – ответил я.
– Умные женщины, желающие внимать умным женщинам, – вот кто составляет ее аудиторию. Но в последнее время слушателей становилось все больше и больше – ее программы стали вызывать интерес у самых разных людей. Иначе и быть не могло. В та­ком деле нельзя добиться успеха, если обращаешься к представителям только одного пола. Поверь, я знаю и говорю сейчас не как ее отец, а как специалист по мар­кетингу и гений Уолл-стрит. А в этом ты тоже можешь не сомневаться. Она привлекает к себе внимание всех без исключения. Ах, если бы только у меня были эти последние два года, если бы я успел все организовать и профинансировать, прежде чем она узнала!..
– Ты неправильно воспринимаешь случившееся. Не стоит ни о чем жалеть. Если бы ты успел поставить ее дело на широкую ногу, то тем самым только скорее раскрыл бы себя и сделал скандал еще более громким.
– Нет. Чем прочнее стояла бы на ногах ее цер­ковь, тем меньшую опасность представила бы для нее любая шумиха. В том-то вся и хитрость. Дора слиш­ком уязвима именно потому, что масштабы ее дея­тельности невелики. И в этой ситуации любой скан­дал может обернуться катастрофой. – Роджер покачал головой. Чувствовалось, что он рассердился, но гнев и возбуждение сделали его образ значительно явствен­нее. – Я не имею права разрушать жизнь Доры!
Он содрогнулся и умолк. Потом вопросительно взглянул на меня.
– Что будет дальше, Лестат? Чем все это может закончиться?
– Доре придется самой бороться за существова­ние, – ответил я. – После того как станет известно о твоей смерти, ей понадобится вся ее вера, чтобы вы­нести все испытания и выжить.
– Да, ты прав. Получается, что и при жизни, и по­сле смерти я – самый страшный ее враг. А ее цер­ковь… Знаешь, Дора ходит буквально по лезвию ножа. Ведь она далеко не пуританка Она называет ерети­ком Винкена, но при этом даже не подозревает, на­сколько ее собственная тяга к плотским удовольстви­ям, свойственная всем современным молодым людям, близка к тому, о чем он писал.
– Понимаю. Но коль скоро речь зашла о Винкене, скажи, чего ты от меня ждешь? Его я тоже должен спасти? Что я должен сделать для Винкена?
– Она ведь по-своему гениальна, – продолжал Роджер, словно не услышав мой вопрос, – Именно имел в виду, называя ее ученым богословом. Она в совершенстве владеет греческим, латинским и древ­нееврейским. Ты только представь, скольких трудов ей это стоило, особенно если учесть, что в детстве она не проявляла выдающихся способностей к языкам.
– Да, ты прав. Хотя у нас все происходит несколь­ко по-другому и…
Я вдруг осекся на полуслове, потому что в голову мне пришла страшная мысль, весь ужас которой я смог осознать только сейчас
И эта мысль буквально лишила меня дара речи.
Слишком поздно! Слишком поздно сделать Род­жера бессмертным! Он уже мертв!
В течение всего нашего разговора во мне жила подспудная уверенность, что, стоит мне только захо­теть, и я смогу слушать его повествование еще очень и очень долго, смогу удержать его рядом с собой, не по­зволить ему уйти… И вдруг… Мне словно во всей пол­ноте открылась жестокая, беспощадная истина: я бе­седую с призраком! С мертвецом!
Когда до меня дошла вся нелепость ситуации, ко­гда я понял, что не в силах уже что-либо изменить, боль, разочарование, потрясение были столь сильны, что я едва не застонал, но сумел сдержаться, дабы дать возможность Роджеру продолжить рассказ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71