Похоже, даже не раненый. Только кунтуш изорван острейшими клыками.
— Скорее, сюда! — не помня себя от радости, заорал Ендрек, замахал руками.
Пан Юржик дернулся в его сторону. Должно быть, намеревался бежать за лошадьми.
Худой — хребет наружу — волк бросился на грудь шляхтичу. Ударил зубами в лицо. Пан Юржик, откидывая голову назад, успел закрыться клинком.
Кривая сабля рухнула сверху, поперек спины зверя.
— Манна! Турген!*
* Сюда! Скорее!
Сильная рука вцепилась пану Бутле в ворота жупана, дернула.
Мухортый, хрипя под двойной тяжестью, мчался прямо на Ендрека.
— Йах! Учугэй!* — крикнул Бичкен-аскер, улыбаясь от уха до уха.
* Хорошо!
Но волки так не думали.
Уму непостижимо, но звери, даже потерпев жестокий урон, потеряв больше половины стаи, не думали отступать. Мчались за мухортым по пятам, норовя вцепиться в скакательный сустав.
Бичкен отмахивался саблей. Перекинутый через седло пан Бутля рычал и тоже тыкал своим клинком в пасти стелющихся рядом зверей.
Пан Войцек, из-под руки которого выглядывал перепуганный, но не пытающийся противостоять природному любопытству лесовик, налетел сбоку. Рубанул раз, другой, третий...
Закричал, размахивая окровавленной саблей:
— Уходим! За мной!
Они снова понеслись по заснеженной дороге.
Лошади хрипели. Бичкен-аскер голосил что-то по-своему, по-аранкски. Черными словами ругался висящий кулем на конской холке пан Юржик.
Какое-то время волки продолжали преследование, но затем один за другим отстали.
Прекратив погоню, хищники усаживались на задние лапы, задирали головы к небу, начинавшему сереть в преддверии сумерек, и выли. Выли тоскливо и страшно. Словно предрекая беды и несчастья.
Потревоженная ими, сорвалась стая крупных, иссиня-черных воронов с веток ближайшей рощи. Резкий крик птиц смешался с беспокойным кличем волчьей стаи, провожая чудом спасшихся людей.
Глава девятая,
из которой читатель узнает об особенностях псовой охоты на оленя в Великих Прилужанах, что за бродяги шастают по заброшенным трактам неподалеку от Батятичей, а также присутствует при беседе с безумным слепцом-коломиечником.
Тяжелая короткокрылая птица с шумом вылетела из елки.
Взбрыкнули, освобождаясь от груза, мохнатые ветви. Завихрилась в морозном воздухе искристая снежная пыль.
Кони присели, шарахнулись в стороны.
— Тетерев! — Редкоусый юноша в куцей шубейке и волчьей шапке с фазаньим пером вскинул самострел.
— Ворона!! — в тон ему крикнула хорошенькая панянка с разрумянившимся лицом. Светло-русые прядки выбились из-под беличьей шапочки, оттеняя серые с голубизной глаза.
— Сама ты... — обиделся молодой шляхтич. Опустил арбалет, так и не выстрелив. — Ворона щипанная!
— От петуха облезлого слышу! — Девушка ловко наклонилась в дамском седле, замахиваясь изящной плеточкой. — Вот я тебя!
Юноша испуганно ойкнул, толкнул коня шпорами, проскакивая на добрых три корпуса вперед. При этом, сам того не желая, он прикрыл рукой... Как бы помягче выразиться? Вот именно, мягкие части пониже спины. Видно, получал не единожды от скорой на расправу панянки.
Остальные присутствующие при споре паны захохотали.
— Ай да Ханнуся! — воскликнул высокий, широкоплечий шляхтич с раздвоенным подбородком и густыми усами. — Ох, и отбрила Лаврушку! Эй, Лаврин, двумя руками за зад хватайся-то, а то отобьет!
Лаврин-Лаврушка зарделся пуще алого мака.
— Тихо, Вяслав! — прикрикнул на советчика пан с легкой проседью в чубе. — Все ж родной брат тебе!
— Так и я — сестра! — задорно воскликнула Ханнуся.
— Вот и помиритесь, а то скубетесь, хуже кошки с собакой. Верно, Цимош?
Четвертый пан — любой прохожий с легкостью признал бы в них всех родных братьев — серьезно кивнул, потер по давней привычке пальцем небольшой шрам через левую бровь и веко.
— Верно, Климаш, верно. Ты ж старший. Вот и прикажи им помириться.
— А ведь и правда! — расправил усы Климаш. — Старший я или не старший? А ну-ка помиритесь, обнимитесь и поцелуйтесь.
— Вот еще! — фыркнула Ханнуся. — Не буду я Лаврушку целовать! Он усы салом мажет, чтоб росли лучше. А они только вонючими становятся.
— Кто мажет? Я мажу? — обернулся заехавший довольно далеко вперед Лаврин. — Неправда! Врет она! Брехухой с детства уродилась!
Выпалив это, он опасливо покосился на пятого паныча, едущего с ними, бок о бок с игреневым мерином Ханнуси. Он не отличался от братьев Беласцей — весьма известного рода в окрестностях Батятичей — одеждой или упряжью гнедого злого жеребца, но выделялся среди них, как выделяется овчарка-пастух, зарабатывающая свой кусок хлеба в жару и в стужу, от откормленных псов-охранников на купеческом подворье. Светлые густые усы, подкрученные самую малость на кончиках, спускались ниже подбородка по северной моде, из-под лихо заломленной шапки с лазоревым верхом выбивался пышный чуб.
— Все болтаете, дрын мне в коленку! — усмехнулся он. — Так и зверь уйдет.
Только глухой не узнал бы в его речи малолужичанский выговор.
— Да ну? — Климаш прислушался к далекому лаю. — Не уйдет. На нас гонят. Петраш!
— Слушаю, пан Климаш! — Кряжистый доезжачий с лицом, изрытым оспинами, поравнялся с Беласцями.
— Не уйдет олень?
— Не должон. — Доезжачий почесал затылок. — Вдоль Евражьего лога я кметей выставил с трещотками и бубнами. Отпугнут. На лед он не выскочит — побоится. Не крепкий еще лед-то... В самый раз должен между Крутым яром и нами проскочить.
— Да я и так слышу, что сюда ведут, — вмешался Цимош.
Далекий лай гончих постепенно приближался. Утробно завывали ищейки, им дробно вторили выжлы.
— Сюда, сюда! Точно сюда! — Ханнуся от нетерпения едва не подпрыгивала в седле. — Пан Янек, поехали посмотрим!
Малолужичанин, которого она назвала паном Янеком, смущенно потупился. Никак не мог привыкнуть к шляхетскому обращению.
— Да не пан я, дрын мне в коленку... Сколько говорить можно? Батька рыбаком на Луге был. Возиться бы и мне с сетями, когда б...
Ищейки загудели громче. Теперь в их голосах слышался азарт и жажда крови. Тут же в отдалении запел охотничий рожок.
— По зрячему пошли! — вскинулся Климаш.
— Точно, пан, по зрячему, — согласился доезжачий.
— Верно! — кивнул Цимош. — Как заливаются!
— Варом варят, — подтвердил Петраш.
— Готовь свору! — в воодушевлении взмахнул кулаком Беласець.
Петраш кивнул и поскакал туда, где выжлятники с трудом уже сдерживали рвущихся в нетерпении собак. Гончие визжали и поскуливали, припадали на передние лапы, оглядываясь — ну когда же, когда?
— Глянь, сестрица, Струнка как рвется! — улыбнулся прищуренный Цимош, указывая на светлую, цвета спелой ржаной соломы выжлу. — Если не она первая оленя догонит, я трижды с башни прокукарекаю.
— Ханнуся оленя догонит. Вперед Струнки, — ядовито заметил Лаврин. — Ей тоже невтерпеж.
— Молчи уж! — прикрикнул на него Климаш — старший брат.
— Пошли выжлятники! — выкрикнул доезжачий и поднес к губам рожок.
Сильные, глубокие звуки раскатились в морозной свежести утра.
Свора, разделенная на три смычка по восемь собак, рванула вперед, волоча за собой верховых выжлятников. Рыжие, сероватые, желтые с чепраками спины плыли над снегом.
— Можно уже, братик? — Ханнуся кусала губы, едва не срываясь с места вслед за выжлами.
Вновь пропел рожок. Еще ближе.
— Набрасывай! — скомандовал Климаш доезжачему. И махнул рукой панам. — Вперед!
Сытые, охочие до скачки кони сорвались с места. Вынесли седоков на опушку леса. Дальше расстилались широкие порубки с наделами кметей, лишь вдалеке темнело голыми ветвями раменье. Где-то за ним скрывался Евражий лог — глубокий, с покатыми краями, заросшими лозняком и терном. Правее лес сбегал к Крутому яру.
— Вон он! Набрасывай! — заорал Вяслав — тот самый Беласець с раздвоенным подбородком, — тыкая плетью в дальний край поля.
— Отпускай! — махнул арапником Петраш.
Выжлятники разом отстегнули смычки. Запорскали, заголосили.
Изнывающие от нетерпения псы понеслись по снегу, забирая наперерез ведущей матерого оленя своре.
— Что ждем? Вперед! — звонко закричала Ханнуся, тряхнула поводом.
— Вперед! — согласно крикнул Климаш.
И они поскакали.
Взрыли снег крепкие, подкованные копыта.
Лаврин засвистал, заулюлюкал.
Доезжачие мчались впереди, щелкая арапниками.
— Взы, взы!
— Ату его!!! Ату!!!
— И-и-и-йэх!!!
В десятке саженей от края леса Ханнусин игреневый скакнул через плетень — видно, находчивый кметь поставил загородку, чтоб снег на поле накапливать. Панночка покачнулась в седле, но выровнялась, задорно улыбаясь братьям и Янеку. Вот только беличья шапочка слетела у нее с головы. Полетела по ветру длинная коса.
Янек на полном скаку отвернул в сторону гнедого, ловко наклонился, подхватывая шапочку кончиками пальцев. Подбросил ее вверх, поймал. С поклоном передал Ханнусе, поравнявшись с ее конем, чем вызвал одобрительные и полные уважения взгляды братьев Беласцей.
Панна сложила губки, словно для поцелуя, стрельнула глазками в кавалера, нахлобучила шапку на голову.
— Вперед, Янек, а то не поспеем!
А вдали уже показался стремительно бегущий по полю олень.
Красавец. Размах рогов почти полсажени, да и весу пудов шесть, не меньше. Не зря хвастался-хвалился выслеженной дичью лесник Юсь Младший.
Гладкая шерсть оленя играла на солнце не хуже соболиной. Светло-бурая с желтоватыми кончиками волос на боках, она темнела к хребту, сливаясь в почти черный ремень, а на шее набирала густо-коричневый оттенок, делалась гуще и длиннее. Матерый зверь закинул рога на спину и бежал, размашисто выбрасывая ноги. На мгновение замедлил ход, оглянулся на висящую на хвосте свору круглым вишневым глазом и опять пошел мерить снежную целину раздвоенными копытами.
— Взы, взы! Ату!!!
Три крупные, рыжие с красным отливом длинноухие ищейки, бежавшие впереди, одновременно задрали брылястые морды и заголосили:
— У-у-а-гау-у-у!
Выжлы ответили им частым перебрехом, слившимся для привычного уха в некое подобие музыки — куда там бродячим шпильманам со своими тренькалками!
Свежая, только что «наброшенная» свора заставила оленя потесниться в сторону дальнего раменья и прибавить ходу. Теперь он не рысил, а перешел на размеренный галоп, и, несмотря на то, что выглядел довольно свежим, во взгляде его промелькнула всплывшая внезапно тоска.
— Ату! Ату его!!!
Доезжачий завертел над головой арапник. Защелкали кнутами выжлятники.
Паны развернули коней и понеслись рядом, но немного в стороне от погони — так интереснее наблюдать. Нет, все-таки могучий олень. Такой и уйти может, если забыть предосторожности.
— Эх! — крикнул Цимош доезжачему. — В лес уйдет — выпорю!
— Не уйдет! — крякнул Петраш. Чего-чего, а панского гнева он не боялся. Оно конечно, не без неприятностей. Ну, накричат в горячке, могут и плетью поперек спины перетянуть, но потом-то все равно отдарят. И отдарят сторицей. Могут полную шапку серебра насыпать, могут шубу или коня подарить.
— Эх, уйдет!
— Не уйдет, пан Цимош! Гляди!
Едва заметными фигурками на противоположном конце поля стали появляться кмети-загонщики. Далеко высовываться из лесу им не было велено, и потому они скакали меж деревьями. Орали, махали руками. Трещали трещотками, били в бубны.
— Дайте, я его! — воскликнул Лаврин, размахивая самострелом.
— Я тебе дам! — погрозил ему кулаком Вяслав. — Не порть забаву!
А ведь и правда, не в добыче же дело? Подумаешь, оленина! Не голодают же паны Беласци. Могли приказать и корову зарезать для пира. Так нет, охоту затеяли.
А для чего?
А все для того же.
Для скачки очертя голову через редколесье, кметские поля, канавы, кусты и плетни.
Для морозного воздуха, врывающегося в легкие, липнущего к усам сосульками.
Для солнца, сверкающего и переливающегося на взбитых копытами снежинках.
Для терпкого запаха конского пота на рукавице.
Для разрумянившихся щек Ханнуси и ее бьющейся по ветру не хуже конского хвоста косы.
Да Лаврин и не думал портить удовольствие. Сам наслаждался погоней, скачкой, нетерпением и азартом. Просто шутил. Не мог не подначить слишком уж серьезного Вяслава.
Янек скакал вместе со всеми и никак не мог понять, почему же он телом здесь, а мыслями где-то далеко, совсем в других краях. Там, откуда доносятся в Выговское воеводство лишь неясные и противоречивые слухи. Жгут, мол, зейцльбержцы малолужичанские города... А с юга под стены Крыкова Твожимир Зурав реестровых понагнал. Правда, последним указом короля смещен он с великих гетманов, а на его место новый назначен, молодой да напористый. Но будет от этого Малым Прилужанам легче? Кто подскажет?..
— Смотри, Янек! Струнка что делает! — отвлекла его панна.
Золотистая сука, далеко опередив обе своры, мчалась едва не касаясь черным носом задних ног оленя.
— Эге-ге! Доспела-таки! — обрадованно закричал Цимош. — Взы его, Струнка, взы!
— Сейчас хватка будет! — с восторгом воскликнула Ханнуся, оборачивая лицо к Янеку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
— Скорее, сюда! — не помня себя от радости, заорал Ендрек, замахал руками.
Пан Юржик дернулся в его сторону. Должно быть, намеревался бежать за лошадьми.
Худой — хребет наружу — волк бросился на грудь шляхтичу. Ударил зубами в лицо. Пан Юржик, откидывая голову назад, успел закрыться клинком.
Кривая сабля рухнула сверху, поперек спины зверя.
— Манна! Турген!*
* Сюда! Скорее!
Сильная рука вцепилась пану Бутле в ворота жупана, дернула.
Мухортый, хрипя под двойной тяжестью, мчался прямо на Ендрека.
— Йах! Учугэй!* — крикнул Бичкен-аскер, улыбаясь от уха до уха.
* Хорошо!
Но волки так не думали.
Уму непостижимо, но звери, даже потерпев жестокий урон, потеряв больше половины стаи, не думали отступать. Мчались за мухортым по пятам, норовя вцепиться в скакательный сустав.
Бичкен отмахивался саблей. Перекинутый через седло пан Бутля рычал и тоже тыкал своим клинком в пасти стелющихся рядом зверей.
Пан Войцек, из-под руки которого выглядывал перепуганный, но не пытающийся противостоять природному любопытству лесовик, налетел сбоку. Рубанул раз, другой, третий...
Закричал, размахивая окровавленной саблей:
— Уходим! За мной!
Они снова понеслись по заснеженной дороге.
Лошади хрипели. Бичкен-аскер голосил что-то по-своему, по-аранкски. Черными словами ругался висящий кулем на конской холке пан Юржик.
Какое-то время волки продолжали преследование, но затем один за другим отстали.
Прекратив погоню, хищники усаживались на задние лапы, задирали головы к небу, начинавшему сереть в преддверии сумерек, и выли. Выли тоскливо и страшно. Словно предрекая беды и несчастья.
Потревоженная ими, сорвалась стая крупных, иссиня-черных воронов с веток ближайшей рощи. Резкий крик птиц смешался с беспокойным кличем волчьей стаи, провожая чудом спасшихся людей.
Глава девятая,
из которой читатель узнает об особенностях псовой охоты на оленя в Великих Прилужанах, что за бродяги шастают по заброшенным трактам неподалеку от Батятичей, а также присутствует при беседе с безумным слепцом-коломиечником.
Тяжелая короткокрылая птица с шумом вылетела из елки.
Взбрыкнули, освобождаясь от груза, мохнатые ветви. Завихрилась в морозном воздухе искристая снежная пыль.
Кони присели, шарахнулись в стороны.
— Тетерев! — Редкоусый юноша в куцей шубейке и волчьей шапке с фазаньим пером вскинул самострел.
— Ворона!! — в тон ему крикнула хорошенькая панянка с разрумянившимся лицом. Светло-русые прядки выбились из-под беличьей шапочки, оттеняя серые с голубизной глаза.
— Сама ты... — обиделся молодой шляхтич. Опустил арбалет, так и не выстрелив. — Ворона щипанная!
— От петуха облезлого слышу! — Девушка ловко наклонилась в дамском седле, замахиваясь изящной плеточкой. — Вот я тебя!
Юноша испуганно ойкнул, толкнул коня шпорами, проскакивая на добрых три корпуса вперед. При этом, сам того не желая, он прикрыл рукой... Как бы помягче выразиться? Вот именно, мягкие части пониже спины. Видно, получал не единожды от скорой на расправу панянки.
Остальные присутствующие при споре паны захохотали.
— Ай да Ханнуся! — воскликнул высокий, широкоплечий шляхтич с раздвоенным подбородком и густыми усами. — Ох, и отбрила Лаврушку! Эй, Лаврин, двумя руками за зад хватайся-то, а то отобьет!
Лаврин-Лаврушка зарделся пуще алого мака.
— Тихо, Вяслав! — прикрикнул на советчика пан с легкой проседью в чубе. — Все ж родной брат тебе!
— Так и я — сестра! — задорно воскликнула Ханнуся.
— Вот и помиритесь, а то скубетесь, хуже кошки с собакой. Верно, Цимош?
Четвертый пан — любой прохожий с легкостью признал бы в них всех родных братьев — серьезно кивнул, потер по давней привычке пальцем небольшой шрам через левую бровь и веко.
— Верно, Климаш, верно. Ты ж старший. Вот и прикажи им помириться.
— А ведь и правда! — расправил усы Климаш. — Старший я или не старший? А ну-ка помиритесь, обнимитесь и поцелуйтесь.
— Вот еще! — фыркнула Ханнуся. — Не буду я Лаврушку целовать! Он усы салом мажет, чтоб росли лучше. А они только вонючими становятся.
— Кто мажет? Я мажу? — обернулся заехавший довольно далеко вперед Лаврин. — Неправда! Врет она! Брехухой с детства уродилась!
Выпалив это, он опасливо покосился на пятого паныча, едущего с ними, бок о бок с игреневым мерином Ханнуси. Он не отличался от братьев Беласцей — весьма известного рода в окрестностях Батятичей — одеждой или упряжью гнедого злого жеребца, но выделялся среди них, как выделяется овчарка-пастух, зарабатывающая свой кусок хлеба в жару и в стужу, от откормленных псов-охранников на купеческом подворье. Светлые густые усы, подкрученные самую малость на кончиках, спускались ниже подбородка по северной моде, из-под лихо заломленной шапки с лазоревым верхом выбивался пышный чуб.
— Все болтаете, дрын мне в коленку! — усмехнулся он. — Так и зверь уйдет.
Только глухой не узнал бы в его речи малолужичанский выговор.
— Да ну? — Климаш прислушался к далекому лаю. — Не уйдет. На нас гонят. Петраш!
— Слушаю, пан Климаш! — Кряжистый доезжачий с лицом, изрытым оспинами, поравнялся с Беласцями.
— Не уйдет олень?
— Не должон. — Доезжачий почесал затылок. — Вдоль Евражьего лога я кметей выставил с трещотками и бубнами. Отпугнут. На лед он не выскочит — побоится. Не крепкий еще лед-то... В самый раз должен между Крутым яром и нами проскочить.
— Да я и так слышу, что сюда ведут, — вмешался Цимош.
Далекий лай гончих постепенно приближался. Утробно завывали ищейки, им дробно вторили выжлы.
— Сюда, сюда! Точно сюда! — Ханнуся от нетерпения едва не подпрыгивала в седле. — Пан Янек, поехали посмотрим!
Малолужичанин, которого она назвала паном Янеком, смущенно потупился. Никак не мог привыкнуть к шляхетскому обращению.
— Да не пан я, дрын мне в коленку... Сколько говорить можно? Батька рыбаком на Луге был. Возиться бы и мне с сетями, когда б...
Ищейки загудели громче. Теперь в их голосах слышался азарт и жажда крови. Тут же в отдалении запел охотничий рожок.
— По зрячему пошли! — вскинулся Климаш.
— Точно, пан, по зрячему, — согласился доезжачий.
— Верно! — кивнул Цимош. — Как заливаются!
— Варом варят, — подтвердил Петраш.
— Готовь свору! — в воодушевлении взмахнул кулаком Беласець.
Петраш кивнул и поскакал туда, где выжлятники с трудом уже сдерживали рвущихся в нетерпении собак. Гончие визжали и поскуливали, припадали на передние лапы, оглядываясь — ну когда же, когда?
— Глянь, сестрица, Струнка как рвется! — улыбнулся прищуренный Цимош, указывая на светлую, цвета спелой ржаной соломы выжлу. — Если не она первая оленя догонит, я трижды с башни прокукарекаю.
— Ханнуся оленя догонит. Вперед Струнки, — ядовито заметил Лаврин. — Ей тоже невтерпеж.
— Молчи уж! — прикрикнул на него Климаш — старший брат.
— Пошли выжлятники! — выкрикнул доезжачий и поднес к губам рожок.
Сильные, глубокие звуки раскатились в морозной свежести утра.
Свора, разделенная на три смычка по восемь собак, рванула вперед, волоча за собой верховых выжлятников. Рыжие, сероватые, желтые с чепраками спины плыли над снегом.
— Можно уже, братик? — Ханнуся кусала губы, едва не срываясь с места вслед за выжлами.
Вновь пропел рожок. Еще ближе.
— Набрасывай! — скомандовал Климаш доезжачему. И махнул рукой панам. — Вперед!
Сытые, охочие до скачки кони сорвались с места. Вынесли седоков на опушку леса. Дальше расстилались широкие порубки с наделами кметей, лишь вдалеке темнело голыми ветвями раменье. Где-то за ним скрывался Евражий лог — глубокий, с покатыми краями, заросшими лозняком и терном. Правее лес сбегал к Крутому яру.
— Вон он! Набрасывай! — заорал Вяслав — тот самый Беласець с раздвоенным подбородком, — тыкая плетью в дальний край поля.
— Отпускай! — махнул арапником Петраш.
Выжлятники разом отстегнули смычки. Запорскали, заголосили.
Изнывающие от нетерпения псы понеслись по снегу, забирая наперерез ведущей матерого оленя своре.
— Что ждем? Вперед! — звонко закричала Ханнуся, тряхнула поводом.
— Вперед! — согласно крикнул Климаш.
И они поскакали.
Взрыли снег крепкие, подкованные копыта.
Лаврин засвистал, заулюлюкал.
Доезжачие мчались впереди, щелкая арапниками.
— Взы, взы!
— Ату его!!! Ату!!!
— И-и-и-йэх!!!
В десятке саженей от края леса Ханнусин игреневый скакнул через плетень — видно, находчивый кметь поставил загородку, чтоб снег на поле накапливать. Панночка покачнулась в седле, но выровнялась, задорно улыбаясь братьям и Янеку. Вот только беличья шапочка слетела у нее с головы. Полетела по ветру длинная коса.
Янек на полном скаку отвернул в сторону гнедого, ловко наклонился, подхватывая шапочку кончиками пальцев. Подбросил ее вверх, поймал. С поклоном передал Ханнусе, поравнявшись с ее конем, чем вызвал одобрительные и полные уважения взгляды братьев Беласцей.
Панна сложила губки, словно для поцелуя, стрельнула глазками в кавалера, нахлобучила шапку на голову.
— Вперед, Янек, а то не поспеем!
А вдали уже показался стремительно бегущий по полю олень.
Красавец. Размах рогов почти полсажени, да и весу пудов шесть, не меньше. Не зря хвастался-хвалился выслеженной дичью лесник Юсь Младший.
Гладкая шерсть оленя играла на солнце не хуже соболиной. Светло-бурая с желтоватыми кончиками волос на боках, она темнела к хребту, сливаясь в почти черный ремень, а на шее набирала густо-коричневый оттенок, делалась гуще и длиннее. Матерый зверь закинул рога на спину и бежал, размашисто выбрасывая ноги. На мгновение замедлил ход, оглянулся на висящую на хвосте свору круглым вишневым глазом и опять пошел мерить снежную целину раздвоенными копытами.
— Взы, взы! Ату!!!
Три крупные, рыжие с красным отливом длинноухие ищейки, бежавшие впереди, одновременно задрали брылястые морды и заголосили:
— У-у-а-гау-у-у!
Выжлы ответили им частым перебрехом, слившимся для привычного уха в некое подобие музыки — куда там бродячим шпильманам со своими тренькалками!
Свежая, только что «наброшенная» свора заставила оленя потесниться в сторону дальнего раменья и прибавить ходу. Теперь он не рысил, а перешел на размеренный галоп, и, несмотря на то, что выглядел довольно свежим, во взгляде его промелькнула всплывшая внезапно тоска.
— Ату! Ату его!!!
Доезжачий завертел над головой арапник. Защелкали кнутами выжлятники.
Паны развернули коней и понеслись рядом, но немного в стороне от погони — так интереснее наблюдать. Нет, все-таки могучий олень. Такой и уйти может, если забыть предосторожности.
— Эх! — крикнул Цимош доезжачему. — В лес уйдет — выпорю!
— Не уйдет! — крякнул Петраш. Чего-чего, а панского гнева он не боялся. Оно конечно, не без неприятностей. Ну, накричат в горячке, могут и плетью поперек спины перетянуть, но потом-то все равно отдарят. И отдарят сторицей. Могут полную шапку серебра насыпать, могут шубу или коня подарить.
— Эх, уйдет!
— Не уйдет, пан Цимош! Гляди!
Едва заметными фигурками на противоположном конце поля стали появляться кмети-загонщики. Далеко высовываться из лесу им не было велено, и потому они скакали меж деревьями. Орали, махали руками. Трещали трещотками, били в бубны.
— Дайте, я его! — воскликнул Лаврин, размахивая самострелом.
— Я тебе дам! — погрозил ему кулаком Вяслав. — Не порть забаву!
А ведь и правда, не в добыче же дело? Подумаешь, оленина! Не голодают же паны Беласци. Могли приказать и корову зарезать для пира. Так нет, охоту затеяли.
А для чего?
А все для того же.
Для скачки очертя голову через редколесье, кметские поля, канавы, кусты и плетни.
Для морозного воздуха, врывающегося в легкие, липнущего к усам сосульками.
Для солнца, сверкающего и переливающегося на взбитых копытами снежинках.
Для терпкого запаха конского пота на рукавице.
Для разрумянившихся щек Ханнуси и ее бьющейся по ветру не хуже конского хвоста косы.
Да Лаврин и не думал портить удовольствие. Сам наслаждался погоней, скачкой, нетерпением и азартом. Просто шутил. Не мог не подначить слишком уж серьезного Вяслава.
Янек скакал вместе со всеми и никак не мог понять, почему же он телом здесь, а мыслями где-то далеко, совсем в других краях. Там, откуда доносятся в Выговское воеводство лишь неясные и противоречивые слухи. Жгут, мол, зейцльбержцы малолужичанские города... А с юга под стены Крыкова Твожимир Зурав реестровых понагнал. Правда, последним указом короля смещен он с великих гетманов, а на его место новый назначен, молодой да напористый. Но будет от этого Малым Прилужанам легче? Кто подскажет?..
— Смотри, Янек! Струнка что делает! — отвлекла его панна.
Золотистая сука, далеко опередив обе своры, мчалась едва не касаясь черным носом задних ног оленя.
— Эге-ге! Доспела-таки! — обрадованно закричал Цимош. — Взы его, Струнка, взы!
— Сейчас хватка будет! — с восторгом воскликнула Ханнуся, оборачивая лицо к Янеку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50