А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Когда у нас в тюрьме появилась лихорадка, я имел возможность благодаря этим деньгам приглашать докторов и покупать пищу для больных. Эпидемия была прекращена в самом начале.
В первых числах августа нас перевели из Бриджуотера в Таунтон. Здесь нас вместе с несколькими сотнями других пленных поместили в тот самый шерстяной склад, в котором наш полк квартировал в начале кампании. От перемены места мы выиграли мало. Впрочем, наши здешние стражи утомились от жестокости и оказались добрее прежних. Пленных они теснили гораздо менее. Нам позволяли видеться с друзьями из города; можно было даже добывать книги и бумагу. Стоило только дать на чай дежурному сержанту.
До суда осталось более месяца, и это время мы провели здесь несколько приятнее и свободнее, нежели в Бриджуотере.
Однажды вечером я стоял, прислонясь к стене, и глядел на узенькую голубую полоску неба, которая виднелась через высокое окно. Мне представилось, что я снова дома и хожу по лугам Хэванта. И вдруг я услышал голос, который мне действительно напомнил Гэмпшир и родное село. Я услыхал густые, хриплые звуки, переходившие по временам в гневный рёв. Этот голос мог принадлежать только моему старому приятелю моряку. Подошёл к двери, из-за которой слышались эти крики, прислушался к разговору, и все мои сомнения исчезли.
— Как, ты не пустишь меня вперёд? Не пустишь! — кричал Соломон Спрент. — А знаешь ли ты, что я не менял курса даже в тех случаях, когда люди попроще тебя требовали, чтобы я спустил паруса? Говорю же я вам, что у меня есть разрешение адмирала. Нам, брат, выкрашенные в красный цвет лодки нипочём. Уж я парусов наготове брать не стану, будьте благонадёжны. Итак, освободи фарватер, а то я тебя пущу ко дну.
— Нам до ваших адмиралов дела нет, — ответил дежурный солдат, — в эти часы к арестантам посторонних не допускают. Уноси, старик, свои потроха отсюда, а то так угощу тебя алебардой по шее, что сам не рад будешь.
— Ах ты, береговая птица, да тебя ещё на свете не было, когда я наносил удары и получал их, — закричал Соломон Спрент, — мы, брат, с де Рюйтером сцеплялись нос в нос в то время, как ты соску сосал. Ты думаешь, что я старый. Нет, брат, я ещё держусь на воде и могу постоять против любого пиратского судна, как бы оно раскрашено ни было. Я не погляжу на то, что у тебя на корме королевский герб вырезан. Прямо изо всех боковых пушек залп дам, и тогда пиши пропало. Да я и ещё лучше поступлю: дам задний ход, возьму на абордаж майора Огильви и сигнализирую ему о том, как вы меня приняли. Тогда, брат, берегись, корма у тебя станет ещё краснее, чем мундир.
— Майор Огильви! — воскликнул сержант более почтительным тоном. — Вот если бы вы сразу сказали, что у вас есть разрешение от майора Огильви, это было бы совсем другое дело. А вы тут стоите и болтаете о каких-то адмиралах да попах. Вы говорите по-иностранному, а я по-иностранному не обучен.
— Ну и срам вашим родителям за то, что они не могли выучить как следует хорошему английскому языку, — проворчал старый Соломон, — по правде, приятель, меня даже удивляет то, что нам, морякам, приходится учить вас, береговых крыс, английскому языку. Плавал я, друг, на судне «Ворчестер». Это тот самый «Ворчестер», который затонул в Фунчальской бухте. Команды нас было семьсот человек, и все, включая мальчишек, понимали меня. А вот как я стал жить на берегу, дела пошли совсем другие. Я только и встречаю, что тупиц вроде тебя. По-английски ни аза в глаза не понимают. Подумаешь, что это португальцы какие-нибудь, а не англичане. Станешь говорить вот с таким, как ты, молодцом, а он глазеет на тебя, как свинья на ураган, и ничего не понимает. Спроси у него какой-нибудь пустяк — ну хоть каким, дескать, курсом идёшь или сколько склянок пробило, он даже этого не понимает.
— Кого вам видеть-то надо? — сердито спросил сержант. — У вас язык чертовски длинный.
— И грубый, когда я говорю с дураками, — подтвердил моряк, — отдать бы тебя, паренёк, мне под руководство. Выдержал бы я тебя на вахте, покрейсировали бы мы годика три, ну, тогда, пожалуй, из тебя вышел бы человек.
— Пропустить старика! — бешено крикнул сержант. И моряк, ковыляя, вступил в наше помещение. Лицо его ухмылялось и превратилось в сплошную гримасу. Соломон был рад своей словесной победе над сержантом и засунул в рот большую, чем обыкновенно, порцию табаку. Войдя к нам и не видя меня, он приложил руки ко рту в виде рупора и стал во весь дух кричать:
— Кларк! Михей! Эгой! Эгой!
— Я здесь, Соломон, — сказал я, прикасаясь к его плечу.
— Благослови тебя Господь, паренёк, благослови тебя Бог! — воскликнул Соломон Спрент, с чувством потрясая мне руку. — А я-то тебя и не заметил, но да это и не удивительно. Одна из моих гляделок так же затянулась туманом, как утёсы Ныофаундлэнда. Около тридцати лет тому назад долговязый Виллиамс из Пойнта, сидя со мной в гостинице «Тигр», запустил мне в гляделку квартой пива. С тех пор она и не действует. Ну, как поживаешь? Держишься на воде? Течи не имеется?
— Ничего, живу помаленьку, — ответил я, — жаловаться нечего.
— Значит, оснастка в порядке? — продолжал спрашивать старик. — Мачты не попорчены выстрелами? От подводных пробоин не пострадал? Враг не обстреливал, не брал на абордаж, ко дну не пускал?
— Нет-нет, этого не было, — ответил я, смеясь.
— Но право же, ты точно бы похудел. В два месяца состарился на десять лет. На войну ты двинулся в настоящем виде — нарядный, оснащённый, как только что спущенное на воду военное судно, но теперь это судно изрядно потрёпано погодой и боями. Краска с бортов сошла, да и флаги ветром с мачт сорваны. А все-таки я рад тому, что корпус у тебя цел и что ты держишься на воде.
— Ну да зато и видеть мне пришлось кое-что такое, что легко может состарить человека на десять лет, — ответил я.
Соломон покрутил головой и, вздохнув, ответил:
— Ах, это препоганое дело! — ответил он. — Ну, да пускай буря бушует, море рано или поздно успокоится. Бросай только якорь поглубже, уповай на Провидение. Да, мальчик-, упование на Бога — вот в чем наше спасение. Но ведь я тебя знаю. Ты небось горюешь вот об этих бедняках больше, чем о себе?
— Действительно, мне становится грустно, когда я смотрю на то, как эти люди страдают. Они молчат и не жалуются. А из-за кого страдают? Из-за такого человека! — сказал я.
Соломон заскрежетал зубами и воскликнул:
— Черт возьми эту земляную крысу! А тоже, королём захотел быть!
— Ну, как поживают отец и мать? — спросил я. — И как вам удалось отъехать так далеко от дома?
— Ну, брат, я не мог дольше оставаться на своей стоянке, очень уж меня забрало. Обрезал я, стало быть, якорь и взял курс на север, по направлению к Солсбери. Ветер мне благоприятствовал. Лицо у твоего отца спокойное: старик взял себя в руки и каждый день выходит на работу. Судьи к нему приставали, таскали два раза в Винчестер для допроса, но бумаги у него оказались в порядке, и обвинений к нему никаких не предъявляется. Твоя мать-бедняга все плачет. Такая слёзная течь сделалась, что беда. Но плакать-то она плачет, а дело не забывает. И соседей лечит, и пироги печёт все по-прежнему. Будь она поваром на корабле, она бы из кухонной каюты не ушла бы, даже если бы судно тонуло. Такой уж характер. Всех эта буря огорчила. Одни молятся, а другие ром пьют. Ром — это дело хорошее, сердце оно разогревает. Когда я к тебе поплыл, они обрадовались. Я дал твоим родителям слово моряка, что сделаю все возможное, чтобы вытащить тебя из твоих засадок.
— Вытащить меня, Соломон?! — произнёс я. — Об этом и толковать нечего. Вытащить меня отсюда невозможно.
— Ну нет, разные способы есть, — ответил старик, понижая голос до шёпота и многозначительно кивая головой. По-видимому, он много думал над этим вопросом. — Можно просверлить дно, — шепнул он.
— Просверлить дно?!
— Ну да, мальчик, просверлить дно. Во время второй голландской войны я был квартирмейстером на галере «Провидение». Эскадра Ван Тромпа прижала нас к берегу. Произошёл бой. Мачты у нас все посшибли, а палуба была залита кровью. Нас взяли на абордаж и отправили пленными в Тексеч. Все мы были закованы в кандалы и посажены в трюм. Кроме воды и крыс — никакого удовольствия. Сидим в темноте, запертые, а наверху, на палубе, сторожат враги. Но удержать они нас не могли. Мы сняли кандалы, и наш младший плотник Вилль Адаме провертел в дне корабля дыру. Судно начало тонуть, поднялась суматоха, мы выскочили на палубу и пустили в вход вместо дубин кандалы. Перебив команду, мы завладели судном. Однако, чего ты улыбаешься? Разве мой план кажется тебе трудноосуществимым?
— Нет, он осуществим, — ответил я, смеясь, — но для того, чтобы сделать все это, надо, чтобы этот шерстяной склад превратился в галеру «Провидение» и город Таунтон — в Бискайскую бухту.
Старик нахмурился и ответил:
— Ты прав, я вышел из фарватера, но у меня есть другой превосходный план. Надо взорвать тюрьму — вот что.
— Взорвать тюрьму?! — воскликнул я в недоумении.
— Ну да, это нетрудно! Надо только запастись парой бочонков с порохом, длинным фитилём и выбрать ночку потемнее. Тогда эти стены улетят к черту на кулички, и уходи куда хочешь.
— Но что станется с людьми, которые сидят здесь? — спросил я. — Стало быть, и их надо взрывать?
— Ах, чума меня возьми, об этом-то я и забыл, — воскликнул Соломон — ну, в таком случае придумывай сам что-нибудь. Говори, что делать! Командуй! Ты будешь адмиральским кораблём, а я линейным судном. По команде я немедленно же подниму паруса и буду действовать до тех пор, пока старый корпус будет слушаться руля.
— В таком случае я дам такой совет, мой дорогой, старый друг, — ответил я, — предоставьте события их естественному течению и возвращайтесь в Хэвант. Моим отвезите поклон, скажите, чтобы они были бодры и надеялись на лучшее. Ни вы, никто в свете не может мне помочь. Я решил разделить участь вот этих бедных людей и ни за что их не оставлю. Утешьте, пожалуйста, мою бедную матушку и передайте мой привет Захарии Пальмеру. Ваше посещение доставило мне величайшую радость, а они будут также рады вашему возвращению. В Хэванте вы мне будете более полезны, чем здесь.
— Нет, пусть меня утопят, если я уеду, ничего не сделав, — проворчал старик. — Ну да что же делать? Раз вы так хотите, нечего и толковать. А вот что мне скажи, мой мальчик. Ты ведь поехал на войну с этим долговязым, худым, похожим на вяленую селёдку человеком? Не сделал ли он тебе чего-нибудь худого? Если он сделал какую-нибудь скверность, то, клянусь вечным Богом, я возьму его на абордаж и залью всю его палубу кровью. Ведь он, подлец, ушёл от бури. Я видел его оснащённым, во всей красоте. Он ждёт прилива, чтобы выйти в море.
— Как, вы видели Саксона?! — воскликнул я. — Да неужели в самом деле вы знаете, где он находится? Ради Бога, говорите тише. Солдат, которому удастся наложить руки на Саксона, получит офицерский чин и пятьсот фунтов стерлингов.
— Ну, едва ли это им удастся, — произнёс Соломон, — когда я шёл сюда, мне пришлось зайти починиться в порт, называемый Брутоном. Там есть гостиница, и шкипером этой гостиницы состоит баба. Язык у неё длинный, а глаза этакие весёлые. Я сидел в этой самой гостинице и пил эль с пряностями. Привычка у меня такая. Как только пробьёт шесть склянок средней вахты, я непременно эль пью. Ну вот сижу я и вижу, что на дворе грузит на возы бочки с пивом долговязый рабочий. Пригляделся я к нему и вижу, будто лицо-то мне знакомо — нос это у него словно соколиный клюв, глаза закрыты длинными веками и сверкают время от времени. Что ты хочешь, а знакомое лицо! Вдруг этот рабочий стал ругаться по-голландски, но тут я и припомнил, как этот корабль называется. Вышел на двор и тронул его за плечо. А он, мальчик, как отскочит от меня да как зашипит — аккурат, как дикая кошка. Все волосы на голове у него ощетинились. А затем он выхватил из кармана нож, видно, думал, что я хочу получить награду и выдать его солдатам. Но я его успокоил, сказав, что свято сохраню его тайну. Стали разговаривать. Спросил у него, знает ли, дескать, что ты взят на абордаж. Ответил, что знает. Ничего, говорит, с Кларком худого не случится, я, дескать, за это отвечаю. Это долговязый-то сказал, но, признаться, я ему не очень поверил. Он и со своими-то парусами управиться не может, куда же ему о других кораблях хлопотать и лоцманом при них состоять? Я и оставил его там, в Брутоне, и опять поеду его разыскивать, если он тебя чем-нибудь обидел.
— Нет, он меня ничем не обидел, — ответил я, — я очень рад, что он нашёл себе там убежище. Мы с ним, правда, не сошлись во мнениях, но ссор между нами не было никаких. Он был всегда ко мне расположен и оказывал мне услуги.
— А уж и хитёр же он… тонкая шельма! — сказал Соломон и прибавил: — Видел я и Рувима Локарби. Он тебе посылает привет. Он ещё хворает, рана не зажила. Валяется постоянно на койке, но за ним ходят хорошо. Майор Огильви говорил мне, что очень любит Рувима: хлопочет за него и, наверное, от суда освободит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
Поиск книг  2500 книг фантастики  4500 книг фэнтези  500 рассказов