Кто ты?
– Друг заретты…
– Что? – возмутилась я. – Мне пришлось самой вести этот корабль, в то время как на борту находился еще один член экипажа? Тебя что, тоже вывела из строя «вязанка»?
– Нет, – ответил призрак, – но я ничего не понимаю… в полетах. «Кусака», конечно… не послушалась бы меня… даже если бы я попытался вмешаться. Я не… член экипажа. Я… друг.
Некоторое время я просто сердито разглядывала призрачного человека, и только потом до меня дошло, в каком смысле он употребляет слово «друг»: он был супругом заретты, то есть мужчиной ее вида, ее любовником. Это наводило на мысль, что некоторые или даже все крошечные частички его тела представляют собой семя… и предназначены для того, чтобы оплодотворять яйцеклетки «Звездной кусаки».
Я поспешно вытерла руки о пол.
РАЗГОВОР С ПРИЗРАЧНЫМ ЧЕЛОВЕКОМ
– Что ты здесь делаешь? – требовательно спросила я. – Мы в легких. Разве тебе положено быть не в другом органе? Делать всякие неприличные вещи, в результате которых на свет появляются ваши малыши?
– Я регулярно посещаю все органы, кроме исполнения своих… супружеских обязанностей… – эти слова прозвучали почти весело, – я также являюсь тем, кого можно назвать… ветеринаром. Или, может, корабельным инженером. Я проверяю воздухопроводы своей подруги и кровеносную систему в поисках… метаболических отклонений. – Призрак сделал жест в мою сторону. – Что и привело меня к тебе.
– Я не метаболическое отклонение!
Он указал на то место, где я сидела.
– Ты создаешь тепловое пятно. И я ощущаю присутствие неизвестных химикалий…
– Мои химикалии очень даже известны! Ты что, никогда не слышал о стекле?
– Существует много видов стекла, но ты не относишься ни к одному из них. Твоя кожа представляет собой… смесь прозрачных полимеров, обслуживаемую целой армией… сложных клеточных агентов… которые ухаживают за ней и защищают от… внешних микробов. На твоем теле снаружи есть… следы жидкости… для каких целей, я не понимаю. Это не обычный пот… может, просто легкая телесная смазка, препятствующая прилипанию пыли… а может, что-то более сложное. Вот такие… биохимические компоненты… и внушают мне беспокойство, учитывая пусть незначительный, но вполне реальный шанс, что они могут оказать вредное воздействие на мою… покровительницу.
– Не говори глупостей, – заявила я. – Никакого вредного воздействия я не оказываю… сам видишь, «Звездная кусака» здорова и счастлива.
– На данный момент, да, – ответил призрак. – Однако ты – незнакомка с чужеземной биохимией, и я нахожу это достаточным поводом для беспокойства.
– Я не незнакомка. Я Весло. Весло – это приспособление, которое используется для продвижения судна. А тебя как зовут, глупый призрак?
– Нимбус, – ответил он. – Или полностью, как указано в регистрационном справочнике родословных, «Венец капеллы Нимбус Л-3 5». – Внезапно призрачная ткань его тела затуманилась, как будто каждая частичка содрогнулась от отвращения. – Во времена моего деда… мужчин-заретт называли «Удачливый», или «Туманный», или «Облако дождя»; но потом наши владельцы вступили в контакт с homo sapiens и переняли у них обычай давать чистокровным зареттам нелепые имена. Мою прежнюю подругу звали «Принцесса янтарной пустоты». Между прочим, тот, кто дал ей это имя, не владел земным языком, и для него это имя являлось пустым набором звуков. Единственная цель – произвести впечатление на людей-покупателей.
Голос призрачного человека постепенно набирал силу и теперь достиг уровня обычной громкости, а по тону очень напоминал голос Уклода, как будто мистер заретта использовал голос маленького оранжевого преступника в качестве модели. Еще я заметила, что Нимбус больше не делал пауз посреди предложения. Когда он произносил свои первые слова «грустная женщина», казалось, он почти не знает английского; зато теперь говорил очень гладко. Может, на «Кусаке» есть специальные устройства обучения языкам, позволяющие призрачному человеку осваивать новые языки за секунды? Это нечестно – я усердно трудилась несколько недель, чтобы овладеть английским, а оказывается, можно избежать нудного процесса обучения с помощью машин!
– Имена заретт меня не волнуют, – сказала я, – но если тебе не нравится, как тебя назвали, возьми себе другое имя.
– Ничего не получится, – ответил Нимбус. – Мы, заретты, наделены неистребимым инстинктом во всем уступать своим хозяевам, даже когда сами предпочли бы действовать иначе. Преодолеть этот инстинкт невозможно, что бы рациональная часть нас ни думала об этом. Быть добрым, послушным рабом – вот что жестко запрограммировано в моих генах.
– Какой же ты добрый и послушный, если жалуешься на своего хозяина первому встречному? Или, может, ты рассчитываешь, что я отправлюсь к Уклоду и скажу: «Пожалуйста, смени Нимбусу имя на Пушистик»?
– При чем тут Уклод? Он мне не хозяин! Просто взял меня в аренду для… любовных целей.
Я заподозрила, что последнюю фразу он добавил, чтобы спровоцировать меня. Его тактика сработала; я встала и сердито сказала:
– Не нравится мне такой разговор. Не знаю, то ли ты умышленно раздражаешь меня, то ли просто такой глупый, что ничего лучше придумать не в состоянии… Возможно, если бы меня принудили исполнять грязную роль жиголо, я тоже с легкостью рассуждала бы на такие неприличные темы. Но я не из их числа.
Резко повернувшись, я зашагала в сторону ведущего на мостик коридора. Но неожиданно для себя остановилась, оглянулась через плечо и, к собственному удивлению, добавила:
– Между прочим, я не девственница.
И выскочила в коридор, чувствуя, как вспыхнуло лицо.
ВОТ И ПРОЯВЛЯЙ СМЕЛОСТЬ; НИКТО НИКОГДА НЕ ПОХВАЛИТ ТЕБЯ ЗА ЭТО
Мне не хотелось возвращаться на капитанский мостик – не очень-то приятно смотреть, как Ладжоли прижимается к Уклоду, словно, кроме него, никто во всем мире не имеет значения. Однако я опасалась, что, если усядусь в коридоре, Нимбус снова притащится следом и будет провоцировать меня, обзывая метаболическим отклонением.
– Никакое я не отклонение, – пробормотала я. – Фактически на этом корабле я единственная, кто умеет себя вести.
Я шла по коридору, все медленнее и медленнее, надеясь, что что-нибудь случится прежде, чем я доберусь до мостика… но ничего не произошло, и я заставила себя войти.
Ладжоли сидела в прежней позе, однако Уклод уже очнулся. Эти двое негромко разговаривали, нос к носу. Войдя, я с силой топнула ногой, давая им понять, что они здесь не одни. Было бы приятно, если бы от неожиданности они подскочили с виноватым видом… но они просто дружно повернули ко мне физиономии. Их щеки почти соприкасались. До чего же несносно!
– Ты, я вижу, уже в сознании! – Я громко обратилась к Уклоду. – Вовремя… мне наскучило удирать от чужеземного корабля в одиночку.
– Чего шадиллы хотели, мисси? – угрюмо спросил Уклод.
– Думаю, они хотели захватить нас. Но мы сбежали.
Маленький человек прищурился.
– Каким образом?
– Я полетела в солнце.
– В солнце?
– Да. И корабль-«вязанка» за нами туда не погнался; шадиллы оказались не такие смелые, как я. Хотя, может, они убежали не из-за солнца, а из-за человеческого флота.
– Человеческого флота, – повторил Уклод.
– Да, человеческого флота. И, возможно, это их испугалась «вязанка». Однако люди оказались не так уж страшны. «Звездная кусака» легко оторвалась от них – может, потому, что ее поле ССС очень хорошо «напиталось» от солнца. Между прочим, не знаешь, внутри звезд живут какие-нибудь создания? Огромные стеклянные бабочки, которые поют? Если они существуют, это очень украсило бы вселенную.
Маленький человечек удивленно замигал. Повернулся, двинул вперед свое кресло и застучал по выступам перед собой. В отличие от машин на Мелаквине, у «Кусаки» не было экрана дисплея; однако, видимо, у нее имелись возможности передавать Уклоду информацию, потому что спустя некоторое время он в полном изумлении откинулся на спинку кресла.
– Черт побери, – прошептал он, – мы действительно ныряли в солнце.
– Да, – сказала я. – Оно очень яркое.
– Могу себе представить.
– Но там безопасно и мирно. Оно не причинило нам вреда. Ты ошибался, думая, что мы сгорим.
– Послушай, – негромко заговорил он, – жар меня беспокоил меньше всего. Гравитация. Магнетизм. Все проклятые частицы субатомного бестиария, от бомбардировки которых мы были в состоянии расплавиться. Могу продемонстрировать тебе надежные математические уравнения, доказывающие, что поле ССС не выжило бы там дольше наносекунды…
– Не говори глупостей, – прервала его я. – Математические уравнения не могут быть надежны – это просто написанные кем-то каракули. И кто бы ни пользовался ими, он, конечно, допустил ошибку, потому что с нами все было просто прекрасно.
Ладжоли наклонилась еще ближе к мужу… если это было возможно, и сказала ему:
– Уравнения целостности поля ССС дали нам шадиллы.
Уклод посмотрел на нее, широко распахнув глаза.
– Черт побери… Черт побери!
– Шадиллы? – переспросила я. – Эти чудовища, которые пытались съесть нас своими «прутьями»? Я ни за что не поверила бы в их уравнения, ни за что!
– Но… но… – Уклод бессвязно пролопотал что-то, прежде чем смог нормально заговорить. – Шадиллы изобрели заретт. И поля ССС. Мы используем их уравнения на протяжении столетий и ни разу… ни разу… Проклятье! – Он посмотрел на Ладжоли. – Это посерьезнее, чем просто какое-то дерьмовое разоблачение человеческого Адмиралтейства. Мы мчимся домой с такой скоростью… – Он глянул на управляющий выступ перед собой. – Черт, черт, черт! Знаешь, как быстро мы летим?
– Думаю, что очень быстро, – сказала я. – Мы получили много энергии от солнца. Потому и сумели сбежать от землян и корабля-«вязанки».
– Черт! – Уклод провел пальцами по лбу, как будто вытирая пот. – Раскрыть такой секрет… это же просто динамит, мисси. Хуже, чем динамит: чистая антиматерия. Если прыжок в звезду не разрушает поле ССС, а, напротив, усиливает его… если шадиллы на протяжении столетий сознательно вводили нас в заблуждение относительно ограничений оболочки ССС… – Он покачал головой. – Но как им это удалось? Наверняка наши люди осуществляли всякие проверки, проводили всевозможные эксперименты с целью обнаружения предела прочности поля ССС. Инженеры всегда так делают! И если тем не менее шадиллы на протяжении столетий ухитрились водить всех за нос… Черт, теперь они наверняка опасаются, что мы обнаружили истину. И, скорее всего, гонятся за нами. Что же нам делать?
Ладжоли встала, совершенно бесшумно.
– Что бы ты ни надумал, – заявила она, – уверена, это будет мудрое решение. Не будем тебе мешать; когда захочешь, я принесу тебе поесть.
Она склонилась над ним, нежно обхватила руками шарики его ушей и прикоснулась губами к лысому черепу. Это был очень интимный жест… из разряда тех, которые вызывают у наблюдателя чувство смущения, злости и одиночества одновременно. Потом великанша повернулась и молча пошла к выходу.
Проходя мимо, она крепко взяла меня за руку и повела за собой.
Я испытывала такое сильное чувство подавленности, что последовала за ней без возражений.
ЧАСТЬ IX
КАК Я УЗНАЛА КОЕ-ЧТО НОВОЕ О НАШИХ ВРАГАХ
ПРИЯТНОГО АППЕТИТА
Рука Ладжоли ощущалась как очень холодная… такая холодная, как будто кровь у нее имела температуру талого снега. Как это раздражает: у чужеземцев температура тела (да и многое другое) всегда не такая, как надо, – то они слишком теплые, то слишком холодные; то слишком твердые, то слишком мягкие; то слишком сухие, то слишком влажные; то слишком торопливые, то слишком медлительные, слишком тупые, слишком надоедливые. Иногда они оказываются также слишком сильными… Вот почему мне не оставалось ничего другого, как поспешить вслед за оранжевой женщиной, тащившей меня прочь с капитанского мостика.
Где-то посреди коридора Ладжоли остановилась и положила руку на мерцающее желтое пятно. Лично для меня оно ничем не выделялось среди прочих, однако спустя три секунды раздался слабый чмокающий звук, и противоположная стена открылась. За ней обнаружился еще один коридор, выше и уже первого. Великанша направилась по нему, однако для двоих идущих рядом здесь не хватало места, и в результате я плелась позади, стараясь не чувствовать себя маленькой девочкой, которую старшая сестра тянет к обучающей машине. Надо сказать, обучающие машины в моем родном городке не слиш-ком продвинутые в научном отношении и не принадлежат к тому типу, что внедряют знания непосредственно в мозг. Представляете, они заставляют снова и снова повторять урок до тех пор, пока не захочется завопить во весь голос. Ужасно тупые машины и к тому же обладают невероятной прочностью – их невозможно сломать даже с помощью прекрасного серебряного топора!
Вскоре мы достигли перекрестка, от которого вправо и влево отходили два еще более узких коридора. Ладжоли повела меня в левый;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
– Друг заретты…
– Что? – возмутилась я. – Мне пришлось самой вести этот корабль, в то время как на борту находился еще один член экипажа? Тебя что, тоже вывела из строя «вязанка»?
– Нет, – ответил призрак, – но я ничего не понимаю… в полетах. «Кусака», конечно… не послушалась бы меня… даже если бы я попытался вмешаться. Я не… член экипажа. Я… друг.
Некоторое время я просто сердито разглядывала призрачного человека, и только потом до меня дошло, в каком смысле он употребляет слово «друг»: он был супругом заретты, то есть мужчиной ее вида, ее любовником. Это наводило на мысль, что некоторые или даже все крошечные частички его тела представляют собой семя… и предназначены для того, чтобы оплодотворять яйцеклетки «Звездной кусаки».
Я поспешно вытерла руки о пол.
РАЗГОВОР С ПРИЗРАЧНЫМ ЧЕЛОВЕКОМ
– Что ты здесь делаешь? – требовательно спросила я. – Мы в легких. Разве тебе положено быть не в другом органе? Делать всякие неприличные вещи, в результате которых на свет появляются ваши малыши?
– Я регулярно посещаю все органы, кроме исполнения своих… супружеских обязанностей… – эти слова прозвучали почти весело, – я также являюсь тем, кого можно назвать… ветеринаром. Или, может, корабельным инженером. Я проверяю воздухопроводы своей подруги и кровеносную систему в поисках… метаболических отклонений. – Призрак сделал жест в мою сторону. – Что и привело меня к тебе.
– Я не метаболическое отклонение!
Он указал на то место, где я сидела.
– Ты создаешь тепловое пятно. И я ощущаю присутствие неизвестных химикалий…
– Мои химикалии очень даже известны! Ты что, никогда не слышал о стекле?
– Существует много видов стекла, но ты не относишься ни к одному из них. Твоя кожа представляет собой… смесь прозрачных полимеров, обслуживаемую целой армией… сложных клеточных агентов… которые ухаживают за ней и защищают от… внешних микробов. На твоем теле снаружи есть… следы жидкости… для каких целей, я не понимаю. Это не обычный пот… может, просто легкая телесная смазка, препятствующая прилипанию пыли… а может, что-то более сложное. Вот такие… биохимические компоненты… и внушают мне беспокойство, учитывая пусть незначительный, но вполне реальный шанс, что они могут оказать вредное воздействие на мою… покровительницу.
– Не говори глупостей, – заявила я. – Никакого вредного воздействия я не оказываю… сам видишь, «Звездная кусака» здорова и счастлива.
– На данный момент, да, – ответил призрак. – Однако ты – незнакомка с чужеземной биохимией, и я нахожу это достаточным поводом для беспокойства.
– Я не незнакомка. Я Весло. Весло – это приспособление, которое используется для продвижения судна. А тебя как зовут, глупый призрак?
– Нимбус, – ответил он. – Или полностью, как указано в регистрационном справочнике родословных, «Венец капеллы Нимбус Л-3 5». – Внезапно призрачная ткань его тела затуманилась, как будто каждая частичка содрогнулась от отвращения. – Во времена моего деда… мужчин-заретт называли «Удачливый», или «Туманный», или «Облако дождя»; но потом наши владельцы вступили в контакт с homo sapiens и переняли у них обычай давать чистокровным зареттам нелепые имена. Мою прежнюю подругу звали «Принцесса янтарной пустоты». Между прочим, тот, кто дал ей это имя, не владел земным языком, и для него это имя являлось пустым набором звуков. Единственная цель – произвести впечатление на людей-покупателей.
Голос призрачного человека постепенно набирал силу и теперь достиг уровня обычной громкости, а по тону очень напоминал голос Уклода, как будто мистер заретта использовал голос маленького оранжевого преступника в качестве модели. Еще я заметила, что Нимбус больше не делал пауз посреди предложения. Когда он произносил свои первые слова «грустная женщина», казалось, он почти не знает английского; зато теперь говорил очень гладко. Может, на «Кусаке» есть специальные устройства обучения языкам, позволяющие призрачному человеку осваивать новые языки за секунды? Это нечестно – я усердно трудилась несколько недель, чтобы овладеть английским, а оказывается, можно избежать нудного процесса обучения с помощью машин!
– Имена заретт меня не волнуют, – сказала я, – но если тебе не нравится, как тебя назвали, возьми себе другое имя.
– Ничего не получится, – ответил Нимбус. – Мы, заретты, наделены неистребимым инстинктом во всем уступать своим хозяевам, даже когда сами предпочли бы действовать иначе. Преодолеть этот инстинкт невозможно, что бы рациональная часть нас ни думала об этом. Быть добрым, послушным рабом – вот что жестко запрограммировано в моих генах.
– Какой же ты добрый и послушный, если жалуешься на своего хозяина первому встречному? Или, может, ты рассчитываешь, что я отправлюсь к Уклоду и скажу: «Пожалуйста, смени Нимбусу имя на Пушистик»?
– При чем тут Уклод? Он мне не хозяин! Просто взял меня в аренду для… любовных целей.
Я заподозрила, что последнюю фразу он добавил, чтобы спровоцировать меня. Его тактика сработала; я встала и сердито сказала:
– Не нравится мне такой разговор. Не знаю, то ли ты умышленно раздражаешь меня, то ли просто такой глупый, что ничего лучше придумать не в состоянии… Возможно, если бы меня принудили исполнять грязную роль жиголо, я тоже с легкостью рассуждала бы на такие неприличные темы. Но я не из их числа.
Резко повернувшись, я зашагала в сторону ведущего на мостик коридора. Но неожиданно для себя остановилась, оглянулась через плечо и, к собственному удивлению, добавила:
– Между прочим, я не девственница.
И выскочила в коридор, чувствуя, как вспыхнуло лицо.
ВОТ И ПРОЯВЛЯЙ СМЕЛОСТЬ; НИКТО НИКОГДА НЕ ПОХВАЛИТ ТЕБЯ ЗА ЭТО
Мне не хотелось возвращаться на капитанский мостик – не очень-то приятно смотреть, как Ладжоли прижимается к Уклоду, словно, кроме него, никто во всем мире не имеет значения. Однако я опасалась, что, если усядусь в коридоре, Нимбус снова притащится следом и будет провоцировать меня, обзывая метаболическим отклонением.
– Никакое я не отклонение, – пробормотала я. – Фактически на этом корабле я единственная, кто умеет себя вести.
Я шла по коридору, все медленнее и медленнее, надеясь, что что-нибудь случится прежде, чем я доберусь до мостика… но ничего не произошло, и я заставила себя войти.
Ладжоли сидела в прежней позе, однако Уклод уже очнулся. Эти двое негромко разговаривали, нос к носу. Войдя, я с силой топнула ногой, давая им понять, что они здесь не одни. Было бы приятно, если бы от неожиданности они подскочили с виноватым видом… но они просто дружно повернули ко мне физиономии. Их щеки почти соприкасались. До чего же несносно!
– Ты, я вижу, уже в сознании! – Я громко обратилась к Уклоду. – Вовремя… мне наскучило удирать от чужеземного корабля в одиночку.
– Чего шадиллы хотели, мисси? – угрюмо спросил Уклод.
– Думаю, они хотели захватить нас. Но мы сбежали.
Маленький человек прищурился.
– Каким образом?
– Я полетела в солнце.
– В солнце?
– Да. И корабль-«вязанка» за нами туда не погнался; шадиллы оказались не такие смелые, как я. Хотя, может, они убежали не из-за солнца, а из-за человеческого флота.
– Человеческого флота, – повторил Уклод.
– Да, человеческого флота. И, возможно, это их испугалась «вязанка». Однако люди оказались не так уж страшны. «Звездная кусака» легко оторвалась от них – может, потому, что ее поле ССС очень хорошо «напиталось» от солнца. Между прочим, не знаешь, внутри звезд живут какие-нибудь создания? Огромные стеклянные бабочки, которые поют? Если они существуют, это очень украсило бы вселенную.
Маленький человечек удивленно замигал. Повернулся, двинул вперед свое кресло и застучал по выступам перед собой. В отличие от машин на Мелаквине, у «Кусаки» не было экрана дисплея; однако, видимо, у нее имелись возможности передавать Уклоду информацию, потому что спустя некоторое время он в полном изумлении откинулся на спинку кресла.
– Черт побери, – прошептал он, – мы действительно ныряли в солнце.
– Да, – сказала я. – Оно очень яркое.
– Могу себе представить.
– Но там безопасно и мирно. Оно не причинило нам вреда. Ты ошибался, думая, что мы сгорим.
– Послушай, – негромко заговорил он, – жар меня беспокоил меньше всего. Гравитация. Магнетизм. Все проклятые частицы субатомного бестиария, от бомбардировки которых мы были в состоянии расплавиться. Могу продемонстрировать тебе надежные математические уравнения, доказывающие, что поле ССС не выжило бы там дольше наносекунды…
– Не говори глупостей, – прервала его я. – Математические уравнения не могут быть надежны – это просто написанные кем-то каракули. И кто бы ни пользовался ими, он, конечно, допустил ошибку, потому что с нами все было просто прекрасно.
Ладжоли наклонилась еще ближе к мужу… если это было возможно, и сказала ему:
– Уравнения целостности поля ССС дали нам шадиллы.
Уклод посмотрел на нее, широко распахнув глаза.
– Черт побери… Черт побери!
– Шадиллы? – переспросила я. – Эти чудовища, которые пытались съесть нас своими «прутьями»? Я ни за что не поверила бы в их уравнения, ни за что!
– Но… но… – Уклод бессвязно пролопотал что-то, прежде чем смог нормально заговорить. – Шадиллы изобрели заретт. И поля ССС. Мы используем их уравнения на протяжении столетий и ни разу… ни разу… Проклятье! – Он посмотрел на Ладжоли. – Это посерьезнее, чем просто какое-то дерьмовое разоблачение человеческого Адмиралтейства. Мы мчимся домой с такой скоростью… – Он глянул на управляющий выступ перед собой. – Черт, черт, черт! Знаешь, как быстро мы летим?
– Думаю, что очень быстро, – сказала я. – Мы получили много энергии от солнца. Потому и сумели сбежать от землян и корабля-«вязанки».
– Черт! – Уклод провел пальцами по лбу, как будто вытирая пот. – Раскрыть такой секрет… это же просто динамит, мисси. Хуже, чем динамит: чистая антиматерия. Если прыжок в звезду не разрушает поле ССС, а, напротив, усиливает его… если шадиллы на протяжении столетий сознательно вводили нас в заблуждение относительно ограничений оболочки ССС… – Он покачал головой. – Но как им это удалось? Наверняка наши люди осуществляли всякие проверки, проводили всевозможные эксперименты с целью обнаружения предела прочности поля ССС. Инженеры всегда так делают! И если тем не менее шадиллы на протяжении столетий ухитрились водить всех за нос… Черт, теперь они наверняка опасаются, что мы обнаружили истину. И, скорее всего, гонятся за нами. Что же нам делать?
Ладжоли встала, совершенно бесшумно.
– Что бы ты ни надумал, – заявила она, – уверена, это будет мудрое решение. Не будем тебе мешать; когда захочешь, я принесу тебе поесть.
Она склонилась над ним, нежно обхватила руками шарики его ушей и прикоснулась губами к лысому черепу. Это был очень интимный жест… из разряда тех, которые вызывают у наблюдателя чувство смущения, злости и одиночества одновременно. Потом великанша повернулась и молча пошла к выходу.
Проходя мимо, она крепко взяла меня за руку и повела за собой.
Я испытывала такое сильное чувство подавленности, что последовала за ней без возражений.
ЧАСТЬ IX
КАК Я УЗНАЛА КОЕ-ЧТО НОВОЕ О НАШИХ ВРАГАХ
ПРИЯТНОГО АППЕТИТА
Рука Ладжоли ощущалась как очень холодная… такая холодная, как будто кровь у нее имела температуру талого снега. Как это раздражает: у чужеземцев температура тела (да и многое другое) всегда не такая, как надо, – то они слишком теплые, то слишком холодные; то слишком твердые, то слишком мягкие; то слишком сухие, то слишком влажные; то слишком торопливые, то слишком медлительные, слишком тупые, слишком надоедливые. Иногда они оказываются также слишком сильными… Вот почему мне не оставалось ничего другого, как поспешить вслед за оранжевой женщиной, тащившей меня прочь с капитанского мостика.
Где-то посреди коридора Ладжоли остановилась и положила руку на мерцающее желтое пятно. Лично для меня оно ничем не выделялось среди прочих, однако спустя три секунды раздался слабый чмокающий звук, и противоположная стена открылась. За ней обнаружился еще один коридор, выше и уже первого. Великанша направилась по нему, однако для двоих идущих рядом здесь не хватало места, и в результате я плелась позади, стараясь не чувствовать себя маленькой девочкой, которую старшая сестра тянет к обучающей машине. Надо сказать, обучающие машины в моем родном городке не слиш-ком продвинутые в научном отношении и не принадлежат к тому типу, что внедряют знания непосредственно в мозг. Представляете, они заставляют снова и снова повторять урок до тех пор, пока не захочется завопить во весь голос. Ужасно тупые машины и к тому же обладают невероятной прочностью – их невозможно сломать даже с помощью прекрасного серебряного топора!
Вскоре мы достигли перекрестка, от которого вправо и влево отходили два еще более узких коридора. Ладжоли повела меня в левый;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53