– Знаешь, Михаэль, – сказал я, – опять мне почему-то хочется лететь от места бедствия, а не наоборот.
– Мне определенно нравится подобная точка зрения, – сообщил Михаэль. – Однако…
– Ну да, – оборвал его я. – Когда долг зовет, надо идти. Однако исполнять свой долг – одно, а уж любить – совсем другое.
Когда Иоланда спросила другого констебля, куда точно нужно прибыть, он указал ей на командный пункт на углу Нордхоффа и Сото. Почему он располагался именно там, я понял, когда мы подлетели поближе: командный пункт был устроен на таком расстоянии от «Шоколадной ласки», на котором можно было находиться, не опасаясь неминуемой и кошмарной гибели.
Конечно же, там оказался и легат Кавагучи – в шлеме и в военной форме, но не в том стандартном мундире, какой обычно носят офицеры полиции, а в боевом самурайском облачении. К шлему был прикреплен знак его клана для защиты от злобной магии.
Он вовсе не удивился, увидев меня.
– Здравствуйте, инспектор Фишер. Должен признать, вы не ошиблись, определив, что происходит в этом здании. – Он указал на восток.
Я посмотрел туда же. Тонкий столб дыма поднимался из трубы «Шоколадной ласки».
– Скажите мне, что это не то, чего я опасаюсь, – попросил я.
– Хотел бы, да не могу, – ответил Кавагучи. – Они вырывают сердца своих жертв и разводят огонь в их груди. Мы столкнулись не только с Уицилопочтли, но и с Шиутекутли, богом огня.
– В настоящем ацтекском ритуале такое практикуется только по завершении пятидесятидвухлетнего цикла, – сообщил Михаэль, словно возмущаясь не самим кровопролитием, а тем, что оно производится в неурочное время.
Порой мне кажется, что наш чародей способен довести до белого каления даже ангела.
– Может быть, они изменили ритуал, чтобы привести Силы в полную боеготовность на вражеской территории? – предположил Кавагучи, на что Михаэль недовольно проворчал:
– Да, полагаю, что подобные действия могут вызвать такой эффект. И все равно это неправильно. Теперь вы понимаете, что я имел в виду?
– Где они добыли жертвы? – спросил я. Для меня это было гораздо важнее, чем то, правильно ли они выполняют свои обряды. Я подумал о тех двоих из магазинчика «Хозяйственные заклинания», которые позволили мне взять детектор. Я представил их лежащими на жертвеннике со вспоротыми грудными клетками, и меня чуть не вырвало.
– Сопротивление, подкрепленное ритуальной магией высокой мощности, началось сразу же, как наши первые отряды опустились на стоянку, – сказал Кавагучи. – Возможно, поначалу некоторые рабочие добровольно решили принести себя в жертву, чтобы вызвать своих богов. – Да, вполне возможно, – согласился Михаэль. Я тоже кивнул. Любопытно, что Кавагучи умудрялся подбирать совершенно нейтральные выражения для описания самых кровожадных жертвоприношений. Наверное, констеблям необходимо хоть как-то защищать свой рассудок от реалий нелегкой службы. В конце концов, у слов тоже есть Сила.
Потом мне на ум пришло кое-что еще.
– Вы сказали, что эти жертвы были вначале. А что потом?
– К сожалению, в число жертв попали и другие люди, и много, хотя точных данных пока нет, – сказал Кавагучи. – Могущество Сил, вызванных на «Шоколадной ласке», несколько раз вынуждало нас отступать. Преступники воспользовались этим и совершили набег на ближайшие учреждения и жилые дома. Мы не знаем, в каком состоянии находятся все пленники, но некоторые, несомненно, стали приманкой для Уицилопочтли и Шиутекутли.
И я представил какого-то несчастного, чей желудок вздумал забурчать, когда он летел по Нордхоффу. Он заметил «Золотой шпиль», заскочил туда, купил бутерброд… и все кончилось тем, что его трепещущее сердце было вырвано у него из груди, и все из-за того, что он оказался в неподходящем месте в неподходящее время. Надо быть твердолобым кальвинистом, чтобы усмотреть в такой участи хоть каплю божественного предопределения.
Потом мне в голову пришла мысль еще более страшная. Намного более страшная. Ведь я действовал, предполагая, что люди с «Шоколадной ласки» как-то причастны к похищению Джуди. Если ее прятали где-то в здании, то, когда прибыла полиция…
– Боже сохрани, – прошептал я. Я пытался не думать об этом, пытался убедить себя, что это невозможно, но я слишком хорошо понимал, что это не так.
И вдруг крыша «Шоколадной ласки» вспыхнула. Это было не простое пламя, это даже не был огонь саламандры, вызываемый из Иной Реальности, но видимый в Нашем мире. Это пламя не столько виделось, сколько ощущалось той самой частью человеческой сущности, откуда исходят молитвы. Я закрыл глаза, но это не помогло. Моя душа заныла, как обожженная.
– Шиутекутли! – хором выдохнули Михаэль с легатом. Михаэль тихо добавил: – Следовательно, число жертв внутри здания достигло критической массы, и это позволило богу огня полностью проявиться в Энджел-Сити.
– Интересно, долго ли нам придется ждать Уицилопочтли? – тупо пробормотал я.
– Он более могущественная Сила, и нужно больше жертвоприношений, чтобы привести его в Наш мир, – ответил Михаэль. – Однако появление Шиутекутли ускорит его переход из обители ацтекских богов в Наш мир.
– Спасибо, успокоил, – огрызнулся я. Михаэль посмотрел на меня с удивлением, потом уловил иронию и кивнул.
Пламя на крыше взвилось еще выше. Вскоре повалил густой дым, и настоящее пламя соединилось с призрачным. Я не понимал, как люди могут находиться внутри здания. Может быть, Шиутекутли оберегает их от пламени, чтобы они могли продолжать жертвоприношения? Или, может быть, они будут делать свое дело, пока не угорят до смерти? Всегда находятся мученики, готовые пойти на смерть во славу тех Сил, которым они поклоняются.
Но лучше бы ацтеки проявляли свою набожность как-нибудь иначе.
Кавагучи прокричал что-то в полицейский эфирнет. В этих моделях сидят два разных бесенка, которые могут как принимать, так и передавать сообщения. Легат посмотрел на горящее здание, потом на нас с Михаэлем.
– Джентльмены, вам, случайно, не знаком хитайский иероглиф для обозначения слова «кризис»?
– Мне знаком, – сказал Михаэль. Я бы удивился, ответь он иначе. Он продолжал: – Он состоит из иероглифов «опасность» и «возможность».
Кавагучи, похоже, был удивлен и даже несколько разочарован тем, что какой-то бледнолицый так хорошо разбирается в восточных тонкостях.
– Именно так. А сейчас события как раз достигли критической точки. Если через несколько минут Уицилопочтли воплотится в той же мере, что Шиутекутли…
Да, тогда начнется настоящая потеха. Если это случится, Энджел-Сити попадет в такую беду, какой тут еще никогда не бывало. К сожалению, я не видел ни малейшего признака «возможности» – только «опасность».
– Я связался с архиепископатом Энджел-Сити, – сказал Кавагучи. – Они сделают все возможное.
– Очень разумный шаг, – Михаэль одобрительно кивнул. – Рим уже победил теночтитланских богов пятьсот лет назад. Если повезет, это произойдет еще раз.
Но меня такие соображения не убедили и не обнадежили. Испанцы, насаждавшие христианство в Ацтекии, были настоящими фанатиками, да они и не могли не быть таковыми, иначе у них не возникло бы подобного замысла. Ни за пять веков Церковь разжирела и обленилась. Теперь настоящие фанатики засели в «Шоколадной ласке», делая все возможное, чтобы воскресить старых ацтекских богов. «Баланс Сил», – подумал я и содрогнулся.
– Чего мы ждем? – спросил я у Кавагучи. – Что приедут заклинатели духов и прогонят Уицилопочтли обратно в Иную Реальность, пока он еще не вполне проявился?
Вы уже знаете, что Кавагучи – матерый и суровый волчище. А тут он удивил меня, засияв радостной улыбкой.
– А вот кардинал отнесся к моим словам не столь равнодушно!
Я решил, что слово «равнодушно» не слишком хорошо подходит, чтобы описать ощущения, возникающие, когда в Энджел-Сити призывают Уицилопочтли и Шиутекутли. Но кардинал, этот твердолобый ирландец! Ведь я счел его настоящим фанатиком, когда он отказал обожженному монаху из монастыря святого Фомы в косметической магии. Я всегда считал, что фанатизму не место в современном обществе.
И вот теперь этому фанатику предстоит спасти нашу жизнь, а может быть, даже души.
Кавагучи, не отрываясь, наблюдал за небом. Если бы здесь попытался воплотиться Кецалькоатль, я снова связался бы с Бербанком, чтобы посмотреть, сможет ли птица Гаруда справиться с Пернатым Змеем. Но пока что даже птица была бесполезна.
Я не мог понять, чего ждет Кавагучи. Кого бы он ни вызвал, я надеялся, что это будет нечто доброе и очень могущественное. Какая-то гадость – я хочу сказать, какая-то новая гадость – в любую минуту могла появиться в здании. Я чувствовал, как она приближается, чувствовал той же самой частью души, которая ощутила огненный жар Шиутекутли.
Вдруг Кавагучи вытянул руку. Я заметил ковер, летящий напрямик, через все летные пути. Может быть, он обладал правами полицейского, которые подавляли все дорожные заклинания… или же подчинялся куда более могущественной Силе.
Когда ковер приблизился, я увидел, что это большой, тяжелогруженый грузовик. Он был золотым с белым крестом – как ватиканский флаг. Я знал, что на ватиканском ковре также должна быть выткана белая надпись: «IN HOC SIGNO VINCES» <"Сим победиши" – под этим знаменем победишь (лат.).>, но ковер был слишком высоко и далеко, чтобы разглядеть ее.
Ковер направлялся прямиком к «Шоколадной ласке». Магическое пламя ацтекского божества взметнулось выше, навстречу ему. Я испугался, что огонь сожжет и ковер, и тех, кто на Нем. В католичестве мне нравится лишь одно – строгое разделение обязанностей у святых, отвечающих за самые разнообразные стороны жизни (наверное, им приходится еще труднее, чем чиновникам АЗОС). Так, святой Флориан обязан присматривать за теми, кто возится с огнем. Не знаю, как он мог одолеть засевшего в здании Шиутекутли, но, видимо, благодаря его заступничеству ковер не загорался.
Один из монахов, управлявших ковром (я видел, как его лысая голова сверкнула в лучах заходящего солнца), сбросил на крышу «Шоколадной ласки» большой глиняный горшок, потом еще один и еще. Он действовал с методичностью ковролетчика-бомбардира времен Второй Магической войны.
Горшки были тяжелыми – издалека было слышно, как они громыхали по крыше, возможно, пробивая ее насквозь. А их содержимое оказалось чрезвычайно эффективным. Неугасимый огонь Шиутекутли, опалявший мою душу, вдруг угас, словно я окунулся в прозрачный поток. Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим, подкрепляет душу мою, – промелькнуло у меня в голове.
Я повернулся к Кавагучи и Михаэлю:
– Что они сбрасывают?
Оба уставились на меня, как на законченного идиота. Потом Михаэль сказал:
– Ах, ну да, ты же иудей, – словно только теперь вспомнил! Очень мягко, по-отечески, он объяснил: – Это святая вода, Дэвид.
– А! – Все верно, я действительно идиот. На самом деле я был даже дважды идиотом; это средство не только обладает чудотворной силой, но и идеально в символическом смысле – что может лучше противостоять огню, чем вода?
Как только все горшки с ковра были сброшены на «Шоколадную ласку», Кавагучи достал свисток и протяжно, переливчато свистнул. Отряды ОМОНовцев, спасателей Иоланды и АЗОС ринулись на штурм вражеского здания. Простые полицейские в почти незащищенных мундирах и с обычным, не магическим оружием замыкали строй.
– Нас уже дважды отбрасывали, – сказал Кавагучи, более себе, чем нам с Михаэлем. – Но теперь…
Теперь констебли уверенно шли на штурм. Колдуны из Отряда Магов Особого Назначения несли водометы со святой водой, наподобие тех, что были у охранников в «Локи». Раньше этого было недостаточно, чтобы противостоять нарастающей мощи ацтекских Сил. Но после бомбардировки с воздуха они сильно ослабели, и теперь омоновцы осторожно продвигались к стоянке у «Шоколадной ласки», потом к самому зданию.
Тут я отвлекся от атаки – архиепископский ковер приземлился всего в нескольких футах от меня.
– Здравствуйте, инспектор Фишер! – закричал один из монахов. – А я-то все думал, не вы ли это! Так и вышло.
– Брат Ваган! – воскликнул я. – Ну конечно! – Я подбежал к аббату, чтобы пожать ему руку. – Значит, это вы тот славный бомбардир?
– Точно, я, – скромно сказал он. – Неисповедимы пути Господни, и в этом случае Его воля проявилась заметнее всего.
– О чем вы говорите?
– Я был в покоях кардинала, на коленях умоляя его пересмотреть решение о запрете косметической магии для моих братьев, когда сообщение легата Кавагучи достигло ушей его высокопреосвященства. Он счел, что я подхожу для исполнения этого задания, и я с радостью повиновался.
Брат Ваган был наивен, как ребенок, если надеялся уговорить кардинала. К тому же препираться с начальством запрещено уставом монашеского ордена – ведь монахи дают обет послушания, а также обеты бедности и целомудрия. Вероятно, добрый настоятель не возражал бы, если бы решение кардинала касалось лично его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55