— Товарищ, где здесь телефон?
Капюшон временно задержанного за рукав поворачивается. И на меня смотрит, кто бы мог подумать, прапорщик Баобабова собственной персоной. Знакомого до каждой липучки бронежилета не наблюдаю. Армейских ботинок тоже. Машка босиком, в мешковине. Страшное подозрение возникает в умной лейтенантской голове.
— Ты?.. С ними?.. Как же ты могла?
Мария Баобабова, сотрудник отдела “Пи”, крутит пальцем у виска:
— Лесик, ты совсем или понемногу? Куда с ними? Между прочим, я тоже показания читаю. И капитан просматривает. Вон он у березок. Так что ручонками не балуй.
Вижу капитана. Угробов стоит, прислонившись плечом к статуе плачущей девы без ребенка, смолит одну за другой сигареты, прикуривая их у натыканных вокруг свечек. Взгляд его заинтересован, но паники не замечаю. У капитана Угробова выдержка железная. А то, что он шарит рукой по ребрам в поисках любимой кобуры, еще ни о чем не говорит.
Успокаиваюсь. В самом деле, что это я? Читать показания спокойно и то не могу.
Баобабова толкает меня и говорит:
— Ты лучше посмотри, что двумя параграфами ниже.
Я смотрю во все глаза.
Рука цепляется за выступ и, подбадриваемая многочисленными помощниками, а также привлеченная множеством горящих свечек, выкарабкивается наружу, вытаскивая за собой и все остальное тело.
Слышу, как плюется капитан у монумента девы без ребенка:
— Какая мерзость!
Мне тоже не по себе.
Это не человек. Это только нечто, похожее на человека. Угловатое, цветное, с прилизанными клочками волос и разноцветными зрачками тело. И с .пушкой, каких нет на вооружении нашей доблестной армии.
У меня создается впечатление, что это чудо только что нарисовали безграмотные художники. Рисованный? О чем-то подобном рассказывал гражданин заявитель Иван Силуянович Пейпиво.
Первым делом появившееся из камня чудо озирается. Куда это, мол, я попало? Куда, куда, на кладбище попало. Где ранее положено было. И чего не лежалось?
Чудное существо, сориентировавшись в пространстве, задирает прилизанную макушку к луне, страшно и неприятно воет, нарушая все законы ухогорлоностики, и, с силой оттолкнувшись, бросается в толпу встречающих. Хватает первого попавшегося сумасшедшего, отворачивает ему голову, ненужное тело откидывает метров на двадцать. Запихивает оторванную голову за пазуху и бросается к следующему сумасшедшему.
Естественно, все страшно кричат, пытаются спастись бегством. Мечутся, натыкаются на кресты, вязнут в сугробах, подпаливаются на свечках. Но тщетно. У существа резвые ноги. Догоняет гигантскими прыжками то одного, то другого товарища в мешковине и планомерно отрывает им головы.
А из черного камня появляются другие “нарисованные”, один в один похожие на первое существо. Замирают на мгновение, воют и с остервенением голодных зверей включаются в охоту. Снег вокруг взломанной надгробной плиты обагряется кровью. Лужами крови. Даже кажется, еще немного и побегут красные ручьи.
Я не спеша, трусцой, топаю подальше от места страшной трагедии. Иногда и ползком. Снег глубок, дороги нет. Несколько раз рядом сваливаются безголовые потерпевшие. Одно из тел больно врезается в мою поясницу. В какой-то момент силы покидают меня. Прислоняюсь спиной к одинокому дереву и с ужасом вижу, как могильное существо прыгает в мою сторону. В трех метрах меняет направление, настигает очередного беглеца. Голова жертвы исчезает в безразмерной пазухе охотника. И он уже смотрит на меня. Даже приседает перед прыжком. Но резко останавливается, неторопливо разворачивается.
Вижу, как внимание его привлекает Мария Баобабова, с интересом ковыряющаяся в зубах метрах в десяти.
— Беги, Маша! — кричу.
Но не слышит меня прапорщик. Поглаживает свою бритую голову. Разминает пальцы. И ждет непонятно чего. Дура.
Рисованные, потеряв интерес ко всем остальным убегающим, группируются вокруг Машки. Облизываются, рассматривая ее идеальную голову. И устремляются вперед, к моей несчастной напарнице.
Баобабова непонятно откуда вытаскивает обрез. Не знаю, сами у нее спрашивайте. У прапорщиков масса мест, куда можно спрятать разные полезные штучки. Машка, не целясь, палит с обоих стволов. Как и следовало ожидать, выстрелы звучат только в нашем воображении. Наверняка сейчас Мария дырявит из табельного оружия потолок в кабинете. Она же такая невыдержанная.
Охотники из черного камня как по команде наваливаются на прапорщика, но в том месте, где только что стояла Баобабова, никого нет. Охотники обескуражены, расстроены, но не потеряли желания еще кого-нибудь растерзать. На всем кладбище, кроме меня, никого. Даже Угробова у березок не видать. Надо же было так лопухнуться.
Рисованные, сверкая глазками на все цвета радуги, дружной толпой кидаются на меня.
Я закрываю глаза и прекращаю читать показания.
— Занятная история.
Капитан Угробов, человек несгибаемой воли и железной хватки, стоит за моей спиной, попыхивая сигареткой. Напарница разглядывает потолок, расстрелянный во время чтения. В руках ее дымящиеся стволы.
— Сильно написано, — соглашается она. — Зрелищно.
Я осторожно заглядываю на последнюю страничку признания. Там только непонятные каракули, кляксы и неразборчивая подпись.
— Что скажете, сотрудники? — Угробов выходит из-за моей спины, и я замечаю, как подрагивает его сигарета. Ознакомление с документами и для Угро-бова не проходит бесследно.
— Бред, — коротко высказывается Баобабова, неприязненно посматривая на стопку бумаг. — Не верю ни одному слову. Чушь. На меня, гаденыши, тоже кинулись.
— Скорее всего имела место массовая галлюцинация, — заявляю я. — В последнее время такое часто в наших местах происходит. Однако меня насторожило то внимание, с которым безголовое тело заинтересовалось бритой наголо девушкой, в образе как бы Марии. Что-то в этом есть. Вспомните, что наши потерпевшие тоже все лысые.
— Факт, — капитан щупает собственную макушку и с облегчением вздыхает. Его волосы в порядке. Слегка седые только. — Что хотел сказать нам Садовник, присылая отвратительно написанный очерк с кладбища? О чем он предупреждает? Может, это словесное описание личности маньяков. Это уже кое-что. Жаль, особых примет маловато.
— Да что вы, товарищи! — Возмущенная Мария старается не подходить к окну. Слежка невероятна, но возможна. — Еще неизвестно, кем и при каких условиях была написана эта отвратительная история. Писулька какая-то, в самом деле.
— За выражениями следите, прапорщик. Мужчины кругом.
Дверь в кабинет резко, без стука, распахивается. Все, даже Угробов, вздрагивают, но выясняется, что непосредственной опасности нет.
Это всего лишь генерал. В спортивном костюме, но с шашкой и в каракулевой папахе. Прежде чем закрыть дверь, проверяет, нет ли слежки. Странно, сегодня он без свиты. Но на то он и генерал, чтобы ни перед кем не отчитываться.
— Руководство операцией возлагаю на себя, — говорит генерал с порога, забывая поздороваться. — Я к вам на минуту, довести до сотрудников новые, только что вскрывшиеся факты. Не надо ничего объяснять. Все знаю и все понимаю.
Пододвигает ногой стул, садится. Кивает на стопку бумаги.
— Письмо из психушки? От нашего друга? Ознакомились? Бред сумасшедшего, не находите? А между тем — ценнейшие сведения. Рывок в расследовании. Так или иначе, мы, а теперь и вы трое, знаем, где скрывается банда, терроризирующая наш любимый город.
Капитан, терпеливо выслушав генерала, делает шаг вперед и требовательно тянет вверх руку:
— Подтвердите ваши полномочия. Может быть, вы шпион? Или занимаетесь любительским расследованием в свободное от работы время?
Генерал, как уже отмечалось, все понимает. Обзывает капитана “нудным служакой”, но требованию подчиняется. Протягивает красные с позолотой корочки и свернутое в трубочку направление на работу.
Угробов медленно читает, чуть шевеля губами. Говорит: “Чтоб я так служил”, возвращает документы и кивает нам, подтверждая — генерал в деле.
— А у вас ничего, — новоявленный руководитель крутит головой, рассматривая обстановку. — Грязновато только. Но не это главное. Стержень любого уголовного дела в справедливости закона. Верно говорю, сынок?
Этот человек не так давно хотел меня пристрелить. Но я не держу на него зла. Работа такая у нас.
— Кто он? — киваю на принесенное им признание.
— А! — отмахивается рукой генерал. — Серенький и слабый человек, которому не нашлось места в нашей трудной жизни, — генерал несколько раз странно дергает головой, — извините, издержки конспирации. Одним словом, расходный материал, который тем не менее нашел в себе силы описать события, вскрывающие цепь кровавых убийств по всему городу.
— Я, вообще-то, о том негодяе из могилы спрашивал.
— Ах, этот! Этот тот еще субъект. Генерал наклоняется, ухватывает кончиками пальцев за уголок один из листков и демонстрирует его нам:
— Новая неприятность, свежий гноящийся прыщ на теле матушки нашей Земли. Сначала мы приняли этот бред за бред, но события последних двух недель указывают на то, что в чем-то гражданин из психушки прав. В городе нагло орудуют неопознанные преступники. Нападают на граждан и, да простят меня присутствующие здесь прапорщики, отрезают жертвам головы. Останавливаться, похоже, не собираются.
— Не вижу связи с обыкновенным бандитизмом и отделом “Пи”.
С каких это пор Угробов заботится о нашем отделе?
— Связь самая прямая. Лейтенант, это ваш чай? Прапорщика? Я допью, а то в горле пересохло. Двадцать километров каждое утро, это вам не шутка.
Баобабова инстинктивно пытается защитить кружку, но поздно, генерал одним движением опрокидывает чай. Стоя, за присутствующих в кабинете дам.
— Жадность, запомните все, несвойственна российским прапорщикам. О чем мы говорили? О связи. Верно. Кое-кому из находящихся здесь должно быть известно, что в городе с некоторых пор накаленная обстановка.
Капитан Угробов коротко кивает.
— Почему отдел “Пи”? Объясню. Так получилось, что до недавнего времени в милицию регулярно поступали тревожные сигналы о совершенных преимущественно в вашем районе убийствах. Как раз с обезглавливанием, заметьте. Но оперативные группы, прибывающие на место преступления, ничего не находили. Ни тел, ни крови, ни, сами понимаете, подозреваемых.
— Исчезновение материальных трупов?
— Какой догадливый старший лейтенант, — улыбается генерал, шаря глазами по кабинету в поисках чего-нибудь перекусить после двадцатикилометрового кросса. — Дел никто не возбуждал. Нет тела, нет дела. Заявления о пропажах тоже никто приносить не торопился. Но все изменилось две недели назад.
Две недели, две недели… Слишком много совпадений. Только за вчерашний день я слышал это словосочетание раз пять.
— На чисто подметенных улицах нашего города один за другим стали появляться вполне нормальные трупы. Но без голов, прошу отметить. И уже никто никуда не пропадал. Однако, как опять-таки все понимают, хоронить человека без головы нехорошо, и на самом верху было принято решение задержать ритуалы вплоть до обнаружения верхних мозговых конечностей. На расследование были брошены лучшие наши силы. Сидите, сидите, товарищ капитан. Гордиться-то нечем, да? Потому, что результатов полный ноль.
— В свете новой, только что поступившей информации…
— Полноте, батенька, не в главке на ковре, паясничать не надо. Здесь все свои. Результатов нет, точно так же, как… Капитан, вам еще не докладывали?
Угробов не понимает, о чем речь.
— Жаль. А следовало бы знать, что вчера вечером из моргов города одновременно пропали все тела, которым отхватили, простите, самое дорогое, что было в жизни. И в настоящее время никому неизвестно, где шляется почти сотня мертвецов. Сотня! Лейтенант Пономарев, мы вас выслушаем, но чуть позже. Рвение похвально, но не во время моего доклада. О чем я? О сотне похищенных мертвецов. Именно поэтому решено немедленно и бесповоротно привлечь к расследованию хорошо зарекомендовавший себя отдел “Пи”. Кому как не вам общаться с пропавшими жмуриками. Вы согласны со мной, капитан?
Угробов ругается. Долго и красиво. Только отслужив в органах столько же, сколько он, можно научиться ругаться так интересно и так виртуозно.
Вроде бы и приличными словами, но мороз по коже продирает основательно. Отругавшись и отведя душу, капитан звонит кому-то по телефону, снова повторяет все ранее сказанное, но теперь адресуя крепкие выражения определенному лицу на том конце провода. Бросает в сердцах трубку на аппарат. Трубка не удерживается, слетает, виснет на крученом шнуре.
— Казенное имущество все портить горазды, — ворчит Мария, возвращая инвентарь на место. — Материально отделу помочь никого не допросишься, а работу подкинуть каждый дурак норовит.
Капитан зыркает на прапорщика, нервно оборачивается к генералу:
— Так точно, в моргах ни одного трупа. Свидетелей похищения нет, двери-окна целы, следы взломов не обнаружены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Капюшон временно задержанного за рукав поворачивается. И на меня смотрит, кто бы мог подумать, прапорщик Баобабова собственной персоной. Знакомого до каждой липучки бронежилета не наблюдаю. Армейских ботинок тоже. Машка босиком, в мешковине. Страшное подозрение возникает в умной лейтенантской голове.
— Ты?.. С ними?.. Как же ты могла?
Мария Баобабова, сотрудник отдела “Пи”, крутит пальцем у виска:
— Лесик, ты совсем или понемногу? Куда с ними? Между прочим, я тоже показания читаю. И капитан просматривает. Вон он у березок. Так что ручонками не балуй.
Вижу капитана. Угробов стоит, прислонившись плечом к статуе плачущей девы без ребенка, смолит одну за другой сигареты, прикуривая их у натыканных вокруг свечек. Взгляд его заинтересован, но паники не замечаю. У капитана Угробова выдержка железная. А то, что он шарит рукой по ребрам в поисках любимой кобуры, еще ни о чем не говорит.
Успокаиваюсь. В самом деле, что это я? Читать показания спокойно и то не могу.
Баобабова толкает меня и говорит:
— Ты лучше посмотри, что двумя параграфами ниже.
Я смотрю во все глаза.
Рука цепляется за выступ и, подбадриваемая многочисленными помощниками, а также привлеченная множеством горящих свечек, выкарабкивается наружу, вытаскивая за собой и все остальное тело.
Слышу, как плюется капитан у монумента девы без ребенка:
— Какая мерзость!
Мне тоже не по себе.
Это не человек. Это только нечто, похожее на человека. Угловатое, цветное, с прилизанными клочками волос и разноцветными зрачками тело. И с .пушкой, каких нет на вооружении нашей доблестной армии.
У меня создается впечатление, что это чудо только что нарисовали безграмотные художники. Рисованный? О чем-то подобном рассказывал гражданин заявитель Иван Силуянович Пейпиво.
Первым делом появившееся из камня чудо озирается. Куда это, мол, я попало? Куда, куда, на кладбище попало. Где ранее положено было. И чего не лежалось?
Чудное существо, сориентировавшись в пространстве, задирает прилизанную макушку к луне, страшно и неприятно воет, нарушая все законы ухогорлоностики, и, с силой оттолкнувшись, бросается в толпу встречающих. Хватает первого попавшегося сумасшедшего, отворачивает ему голову, ненужное тело откидывает метров на двадцать. Запихивает оторванную голову за пазуху и бросается к следующему сумасшедшему.
Естественно, все страшно кричат, пытаются спастись бегством. Мечутся, натыкаются на кресты, вязнут в сугробах, подпаливаются на свечках. Но тщетно. У существа резвые ноги. Догоняет гигантскими прыжками то одного, то другого товарища в мешковине и планомерно отрывает им головы.
А из черного камня появляются другие “нарисованные”, один в один похожие на первое существо. Замирают на мгновение, воют и с остервенением голодных зверей включаются в охоту. Снег вокруг взломанной надгробной плиты обагряется кровью. Лужами крови. Даже кажется, еще немного и побегут красные ручьи.
Я не спеша, трусцой, топаю подальше от места страшной трагедии. Иногда и ползком. Снег глубок, дороги нет. Несколько раз рядом сваливаются безголовые потерпевшие. Одно из тел больно врезается в мою поясницу. В какой-то момент силы покидают меня. Прислоняюсь спиной к одинокому дереву и с ужасом вижу, как могильное существо прыгает в мою сторону. В трех метрах меняет направление, настигает очередного беглеца. Голова жертвы исчезает в безразмерной пазухе охотника. И он уже смотрит на меня. Даже приседает перед прыжком. Но резко останавливается, неторопливо разворачивается.
Вижу, как внимание его привлекает Мария Баобабова, с интересом ковыряющаяся в зубах метрах в десяти.
— Беги, Маша! — кричу.
Но не слышит меня прапорщик. Поглаживает свою бритую голову. Разминает пальцы. И ждет непонятно чего. Дура.
Рисованные, потеряв интерес ко всем остальным убегающим, группируются вокруг Машки. Облизываются, рассматривая ее идеальную голову. И устремляются вперед, к моей несчастной напарнице.
Баобабова непонятно откуда вытаскивает обрез. Не знаю, сами у нее спрашивайте. У прапорщиков масса мест, куда можно спрятать разные полезные штучки. Машка, не целясь, палит с обоих стволов. Как и следовало ожидать, выстрелы звучат только в нашем воображении. Наверняка сейчас Мария дырявит из табельного оружия потолок в кабинете. Она же такая невыдержанная.
Охотники из черного камня как по команде наваливаются на прапорщика, но в том месте, где только что стояла Баобабова, никого нет. Охотники обескуражены, расстроены, но не потеряли желания еще кого-нибудь растерзать. На всем кладбище, кроме меня, никого. Даже Угробова у березок не видать. Надо же было так лопухнуться.
Рисованные, сверкая глазками на все цвета радуги, дружной толпой кидаются на меня.
Я закрываю глаза и прекращаю читать показания.
— Занятная история.
Капитан Угробов, человек несгибаемой воли и железной хватки, стоит за моей спиной, попыхивая сигареткой. Напарница разглядывает потолок, расстрелянный во время чтения. В руках ее дымящиеся стволы.
— Сильно написано, — соглашается она. — Зрелищно.
Я осторожно заглядываю на последнюю страничку признания. Там только непонятные каракули, кляксы и неразборчивая подпись.
— Что скажете, сотрудники? — Угробов выходит из-за моей спины, и я замечаю, как подрагивает его сигарета. Ознакомление с документами и для Угро-бова не проходит бесследно.
— Бред, — коротко высказывается Баобабова, неприязненно посматривая на стопку бумаг. — Не верю ни одному слову. Чушь. На меня, гаденыши, тоже кинулись.
— Скорее всего имела место массовая галлюцинация, — заявляю я. — В последнее время такое часто в наших местах происходит. Однако меня насторожило то внимание, с которым безголовое тело заинтересовалось бритой наголо девушкой, в образе как бы Марии. Что-то в этом есть. Вспомните, что наши потерпевшие тоже все лысые.
— Факт, — капитан щупает собственную макушку и с облегчением вздыхает. Его волосы в порядке. Слегка седые только. — Что хотел сказать нам Садовник, присылая отвратительно написанный очерк с кладбища? О чем он предупреждает? Может, это словесное описание личности маньяков. Это уже кое-что. Жаль, особых примет маловато.
— Да что вы, товарищи! — Возмущенная Мария старается не подходить к окну. Слежка невероятна, но возможна. — Еще неизвестно, кем и при каких условиях была написана эта отвратительная история. Писулька какая-то, в самом деле.
— За выражениями следите, прапорщик. Мужчины кругом.
Дверь в кабинет резко, без стука, распахивается. Все, даже Угробов, вздрагивают, но выясняется, что непосредственной опасности нет.
Это всего лишь генерал. В спортивном костюме, но с шашкой и в каракулевой папахе. Прежде чем закрыть дверь, проверяет, нет ли слежки. Странно, сегодня он без свиты. Но на то он и генерал, чтобы ни перед кем не отчитываться.
— Руководство операцией возлагаю на себя, — говорит генерал с порога, забывая поздороваться. — Я к вам на минуту, довести до сотрудников новые, только что вскрывшиеся факты. Не надо ничего объяснять. Все знаю и все понимаю.
Пододвигает ногой стул, садится. Кивает на стопку бумаги.
— Письмо из психушки? От нашего друга? Ознакомились? Бред сумасшедшего, не находите? А между тем — ценнейшие сведения. Рывок в расследовании. Так или иначе, мы, а теперь и вы трое, знаем, где скрывается банда, терроризирующая наш любимый город.
Капитан, терпеливо выслушав генерала, делает шаг вперед и требовательно тянет вверх руку:
— Подтвердите ваши полномочия. Может быть, вы шпион? Или занимаетесь любительским расследованием в свободное от работы время?
Генерал, как уже отмечалось, все понимает. Обзывает капитана “нудным служакой”, но требованию подчиняется. Протягивает красные с позолотой корочки и свернутое в трубочку направление на работу.
Угробов медленно читает, чуть шевеля губами. Говорит: “Чтоб я так служил”, возвращает документы и кивает нам, подтверждая — генерал в деле.
— А у вас ничего, — новоявленный руководитель крутит головой, рассматривая обстановку. — Грязновато только. Но не это главное. Стержень любого уголовного дела в справедливости закона. Верно говорю, сынок?
Этот человек не так давно хотел меня пристрелить. Но я не держу на него зла. Работа такая у нас.
— Кто он? — киваю на принесенное им признание.
— А! — отмахивается рукой генерал. — Серенький и слабый человек, которому не нашлось места в нашей трудной жизни, — генерал несколько раз странно дергает головой, — извините, издержки конспирации. Одним словом, расходный материал, который тем не менее нашел в себе силы описать события, вскрывающие цепь кровавых убийств по всему городу.
— Я, вообще-то, о том негодяе из могилы спрашивал.
— Ах, этот! Этот тот еще субъект. Генерал наклоняется, ухватывает кончиками пальцев за уголок один из листков и демонстрирует его нам:
— Новая неприятность, свежий гноящийся прыщ на теле матушки нашей Земли. Сначала мы приняли этот бред за бред, но события последних двух недель указывают на то, что в чем-то гражданин из психушки прав. В городе нагло орудуют неопознанные преступники. Нападают на граждан и, да простят меня присутствующие здесь прапорщики, отрезают жертвам головы. Останавливаться, похоже, не собираются.
— Не вижу связи с обыкновенным бандитизмом и отделом “Пи”.
С каких это пор Угробов заботится о нашем отделе?
— Связь самая прямая. Лейтенант, это ваш чай? Прапорщика? Я допью, а то в горле пересохло. Двадцать километров каждое утро, это вам не шутка.
Баобабова инстинктивно пытается защитить кружку, но поздно, генерал одним движением опрокидывает чай. Стоя, за присутствующих в кабинете дам.
— Жадность, запомните все, несвойственна российским прапорщикам. О чем мы говорили? О связи. Верно. Кое-кому из находящихся здесь должно быть известно, что в городе с некоторых пор накаленная обстановка.
Капитан Угробов коротко кивает.
— Почему отдел “Пи”? Объясню. Так получилось, что до недавнего времени в милицию регулярно поступали тревожные сигналы о совершенных преимущественно в вашем районе убийствах. Как раз с обезглавливанием, заметьте. Но оперативные группы, прибывающие на место преступления, ничего не находили. Ни тел, ни крови, ни, сами понимаете, подозреваемых.
— Исчезновение материальных трупов?
— Какой догадливый старший лейтенант, — улыбается генерал, шаря глазами по кабинету в поисках чего-нибудь перекусить после двадцатикилометрового кросса. — Дел никто не возбуждал. Нет тела, нет дела. Заявления о пропажах тоже никто приносить не торопился. Но все изменилось две недели назад.
Две недели, две недели… Слишком много совпадений. Только за вчерашний день я слышал это словосочетание раз пять.
— На чисто подметенных улицах нашего города один за другим стали появляться вполне нормальные трупы. Но без голов, прошу отметить. И уже никто никуда не пропадал. Однако, как опять-таки все понимают, хоронить человека без головы нехорошо, и на самом верху было принято решение задержать ритуалы вплоть до обнаружения верхних мозговых конечностей. На расследование были брошены лучшие наши силы. Сидите, сидите, товарищ капитан. Гордиться-то нечем, да? Потому, что результатов полный ноль.
— В свете новой, только что поступившей информации…
— Полноте, батенька, не в главке на ковре, паясничать не надо. Здесь все свои. Результатов нет, точно так же, как… Капитан, вам еще не докладывали?
Угробов не понимает, о чем речь.
— Жаль. А следовало бы знать, что вчера вечером из моргов города одновременно пропали все тела, которым отхватили, простите, самое дорогое, что было в жизни. И в настоящее время никому неизвестно, где шляется почти сотня мертвецов. Сотня! Лейтенант Пономарев, мы вас выслушаем, но чуть позже. Рвение похвально, но не во время моего доклада. О чем я? О сотне похищенных мертвецов. Именно поэтому решено немедленно и бесповоротно привлечь к расследованию хорошо зарекомендовавший себя отдел “Пи”. Кому как не вам общаться с пропавшими жмуриками. Вы согласны со мной, капитан?
Угробов ругается. Долго и красиво. Только отслужив в органах столько же, сколько он, можно научиться ругаться так интересно и так виртуозно.
Вроде бы и приличными словами, но мороз по коже продирает основательно. Отругавшись и отведя душу, капитан звонит кому-то по телефону, снова повторяет все ранее сказанное, но теперь адресуя крепкие выражения определенному лицу на том конце провода. Бросает в сердцах трубку на аппарат. Трубка не удерживается, слетает, виснет на крученом шнуре.
— Казенное имущество все портить горазды, — ворчит Мария, возвращая инвентарь на место. — Материально отделу помочь никого не допросишься, а работу подкинуть каждый дурак норовит.
Капитан зыркает на прапорщика, нервно оборачивается к генералу:
— Так точно, в моргах ни одного трупа. Свидетелей похищения нет, двери-окна целы, следы взломов не обнаружены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57