Лоб его покрыт мелкими капельками пота.
— А песни кто поет?!
Дотягиваюсь до руля. Мы хоть и на отечественном автобусе, едущем по отечественной трассе, но рулить хоть немного надо.
— Кто поет?
— А вот это уже твоя задача, лейтенант, разобраться. Врать не стану, сам не слышал, но ребята говорят, как только ночь наступает, слышатся с неба песни разные. Все больше непонятные для уха настоящего русского мужика. А на небе в это время кто летает? То-то же. Других аэропланов нет. Чего я тебе, лейтенант, объясняю? Сам разберешься, чай, не младший, а старший уже. Значит, заслужил. Руль-то ровней держи, ровней. Молодец, лейтенант. Когда надоест преступников ловить, обязательно к нам на автобазу приходи. Руки у тебя золотые. А то некому уже, понимаешь, автобусы мыть.
Возвращаю руль, перебираюсь к Баобабовой. Машка, задружившись с кондукторшей, объясняет старушке, в каком ателье шьют такие прочные, а главное — модные топики. Назначение связки гранат объясняет просто — фенечки. Кондукторша чуть не пищит от восторга.
— Маш, тебя можно?
Баобабова пересаживается поближе.
— Слышала, что мужик сказал? Поет кто-то в самолете. Может, ошиблись диспетчера?
Машка задумчиво поглаживает голову.
— Напарник, не тереби мозги. Прибудем на место, все выясним. Лично я думаю, ничего серьезного не ожидается. Мы ж не в Копенгагене — в России. У нас одна правда и закон один. Разберемся. Расскажи лучше, когда ты у Садовника последний раз был.
Вопрос о Садовнике до недавнего времени считался закрытой темой. Человек, усилиями которого был создан отдел “Подозрительной информации”, человек, который, не жалея ни личного, ни обеденного времени на борьбу со всякого рода агрессией по отношению к Земле, восьмой месяц находится на излечении. Нет, не в кремлевской больнице. В обыкновенной психушке. Взяли его на порче общественных газонов. Ромашки собирал. У Садовника действительно бзик имелся: лепестки у ромашек окучивать.
Думаю, взяли его внезапно. Иначе с чего вдруг Садовник растрепался, что он чуть ли не единственный спаситель человеческого общества и представитель неофициального правительства Земли, занимающегося проблемами безопасности планеты. За то и лечится. Для психиатров такая история болезни достаточное основание для изоляции.
— Недели две назад ходил.
— Мне неприятно говорить о Садовнике. Необычный он человек. Слишком много знает и слишком мало говорит.
— Лесик, можешь отвечать более развернуто?
— Нечего отвечать. Самого не видел, не смог пробиться. Санитары говорят, что сидит на койке, пускает слюни. Нянечки на него жалуются. Совсем старушек загонял с уткой. Выпиской даже не пахнет.
— Да… — вздыхает Машка. — Был человек, и практически нет человека. А помнишь, какими делами ворочал? Генералы шапки каракулевые перед ним ломали. Угробов моргнуть не смел.
— Чего уж там. Подъезжаем вроде?
В окнах показываются приземистые очертания аэропорта. Стоянка личного транспорта пуста. На въездной эстакаде ни одного автобуса. Зато огромная очередь желающих покинуть вокзал.
— Лейтенант, видишь, что творится? — Дядечка водитель специально для сотрудников милиции говорит в микрофон. — Аэропланы не прилетают, не улетают. А народ, как из дыры черной, на остановки прет. Полными автобусами в город отвожу.
Пробираюсь к передним дверям.
— Ты, батя, вот здесь остановись. Незачем народ беспокоить.
— А его беспокой не беспокой, он все равно беспокойней не станет. Ему ж все до плафонов. Ты, лейтенант, разберись здесь по всей строгости закона. Если помощь потребуется, завсегда готов. Сам помогу и товарищам передам.
Выходим. Автобус, фыркнув, ползет к остановке. Очередь, с чемоданами, сумками и рюкзаками, волнуется, проверяя нумерацию по ладошкам. Люди ругаются, толкаются, проявляя недисциплинированность и зачатки общественного беспорядка.
Маленький мальчик, с бумажным самолетиком в руках, с укором смотрит на меня. Словно спрашивает, что ж ты, дяденька лейтенант, порядок не наводишь? Отвожу взгляд. Хочу, но не имею права. Для другого вызван.
Автоматические двери вокзала никак не хотят распахиваться. Баобабова, вскрывшая за свою жизнь больше дверей, чем я консервных банок, проделывает проход сквозь железо и стекло.
Внутри аэровокзала пугающая тишина. Пассажиров не видно. Ни спящих, ни ожидающих, ни читающих, ни отлетающих. Обращаю особое лейтенантское внимание на табло. В графе прибытия только черточки. Все рейсы задерживаются на совершенно неопределенное время.
Над головой раздается соловьиный перелив, даже вздрагиваю от неожиданности.
— К сведению вновь прибывшего старшего лейтенанта Пономарева и прапорщика Баобабовой! — Женский голос говорит почему-то шепотом. — Просьба срочно подойти в Вип-зал. Вас ожидают!
Кто ожидает, зачем ожидают — никакой дополнительной информации. Странно.
— Выпь — это птица? — не к месту шучу я.
— Выпь, Лесик, это зал для крутых и богатых. Для тех, кого отстреливают без лицензии. — На Баобабову пустой вокзал действует по-своему. Напарница нервно озирается, ее рука тянется к табельному оружию. Амур в памперсе недовольно морщится, грозя тишине острой стрелой.
— Плохо быть крутым и богатым.
— Жаль, что мало кто это понимает.
Отыскать в огромном здании необходимое место достаточно сложно. Тем более в обстановке постоянного напряжения. На указатели надежды мало. Единственные достоверные стрелки ведут вниз, к платным туалетам. Все остальное засекречено хитроумными знаками. Возле пустого газетного киоска Машка неожиданно наваливается на меня сзади и валит на холодный мраморный пол.
— Не дергайся! У нас гости.
Из-за стоек регистрации нам машет белым платком человек. Так как в руках его не видно оружия, Машка ставит пистолеты на предохранители. Судя по форме, это один из сотрудников таможенного контроля. Баобабова без лишних приветствий интересуется:
— Чего хотел, служивый?
Таможенник, глотая окончания, торопливо объясняет, что его послали, что его попросили, что его заставили, а он не хотел.
Есть только два способа успокоить слишком возбужденного таможенника. Или дать на лапу, или дать по физиономии. Прапорщик Баобабова, высокий специалист в своем деле и достаточно тонкий психолог, выбирает второй вариант. Таможенник мгновенно приходит в себя и достаточно связно объясняет, что нас, то есть меня и Машку, ждут представители оперативного штаба.
В зале для особо состоятельных и почетных пассажиров сумрак. Свет специально притушен, чтобы не привлекать излишнего внимания. Чьего? Это еще предстоит узнать.
На сдвинутых креслах спит укрытый полковничьими шинелями генерал. Тот самый, который наградил меня именным пистолетом, а Баобабову нагрудным знаком “Отличник патрульно-постовой службы”. Под щекой генерала греется каракулевая папаха. Вокруг кресел несут вахту три полковника из личной свиты. Не спят, но дремлют. Полковники тоже в своем роде солдаты. Способность дремать в любом положении впитана с первым солдатским компотом.
— Накаркали, — толкает в бок Машка, намекая на разговор о генерале в автобусе.
Чуть в стороне от спящего начальства и дремлющих полковников столы, составленные прямоугольником. За единым сборным столом несколько человек в гражданском. Изучают нарисованную шариковой ручкой приблизительную схему самолета. Крылья воздушного судна несуразно маленькие, пассажирские места обозначены крестиками. Здесь же на столе переносная рация. Растянутая под потолком проволока заменяет антенну. На карте следы от жирных бутербродов и разлитого кофе.
Сопровождающий нас таможенник с чувством выполненного долга укладывается рядом с генералом, отпихивая его к спинкам. Генерал не против. Старая солдатская истина гласит — там, где один генерал замерзнет под одеялом, два генерала не замерзнут никогда. Таможенник, хоть и не особый чин, но тоже греет.
Полковники, разбуженные нашим появлением, трут глаза. Нелегка полковничья служба.
Один из них, медведь в мундире, на цыпочках подходит к нам.
— Полковник Чуб. Исполняю обязанности начальника оперативного штаба во время кратковременного отсутствия товарища генерала. Как я понимаю, старший лейтенант Пономарев и прапорщик Баобабова из отдела “Подозрительной информации”? Рад видеть вас на боевом посту. Разрешите представить состав штаба. Полковник Куб, мой зам. Это полковник Дуб, зам зама. А это полковник Зуб…
— Зам зам зама? — опережает полковника Баобабова.
Чуб подозрительно прищуривается:
— Для прапорщика вы слишком много знаете. Служили в разведке?
— Интуиция, — отвечает Баобабова, нагло улыбаясь. Врет. Работала она в разведке. Два дня под прикрытием. Потом кого-то из окна выбросила, и прикрытие свернули.
Полковник продолжает знакомить с личным составом:
— Директор аэропорта, начальник охраны, начальник таможенной службы, начальник комнаты матери и ребенка, уборщица на всякий случай, врач, а может, и не врач, но говорит, что врач. Проверяем по нашим каналам. Чай, кофе, сигареты?
— Ничего у нас нет, — отмахивается Машка.
— Могли бы и подготовиться, — обижается Чуб, сглатывая слюну. — У нас тут голодуха. Все сожрали.
— Товарищ полковник Чуб, нам бы узнать, что и к чему, пока ваш генерал спит.
— Генералы не спят. Генералы отдыхают, — сквозь сон уточняет генерал, переворачивается на другой бок и томно чмокает. Таможенник чудом удерживается на краю сдвинутых кресел.
— Доложить можно. Чего ж не доложить. — Полковник Чуб приглашает к столам: — Начальник комнаты матери и ребенка, подвиньтесь. Я вообще не понимаю, что вы здесь делаете?
— А генерал? — обижается начальник комнаты матери и ребенка.
Полковник Чуб сопит, но не спорит. Не время для посторонних разговоров.
— Самолет, опознанный специалистами самолетостроения как “Ту-104” отечественного производства, появился над вверенным нам аэродромом одиннадцать дней назад. Три дня ушло на то, чтобы убедиться, что никто отвечать на посылаемые запросы не собирается. Еще два дня начальник вокзала боялся рассказать о происшествии товарищам. В частности нам. Четыре дня мы решали вопрос — ложный вызов или нет. Неделю наблюдали, пытаясь понять, с чем имеем дело.
— Долго наблюдали. А нас-то зачем?
— Мы послали на разведку перехватчики и обнаружили, что на борту “Ту” нет живых существ.
— Простите, — перебиваю я полковника. — Что значит, нет живых существ? Вы подразумеваете, там наверху могли быть не только люди?
— Принимая во внимание обстоятельства, можно предположить все что угодно. Мы давно работаем над проблемой неопознанных летающих объектов. В нашем случае вынуждены признать, что самолет над нами принадлежит именно к таким аппаратам.
— По инструкции неопознанные сбиваются, — шипит Машка, которой милее всего звуки стрельбы, вывихнутых конечностей и канонады победного салюта.
— Никак невозможно, прапорщик. — Полковник внимательно осматривает Баобабову, будто только что увидел. Особое внимание привлекают баобабовские серебряные колечки на пупе. — Министерство обороны весьма заинтересовано в приобретении образца. Самолета то есть. Новые технологии, позволяющие держаться в воздухе две недели, беспилотное управление: все это, хоть и секретно, но жутко любопытно. Перед нами поставлена задача — захватить летающий объект быстрее, чем это сделают иностранные службы. Скажу вам по секрету…
— Полковник Чуб — находка для шпионов, — отчетливо произносит спящий генерал, переворачиваясь на другой бок. Таможенник снова чудом остается на креслах.
— Не надо нам ваших секретов. Если в деле участвуют военные, не понимаю, зачем здесь мы, сотрудники отдела “Пи”? У нас другой профиль. Вот если бы настоящая тарелка летала, тогда с удовольствием. Мы уезжаем.
Полковник Чуб нерешительно топчется, оглядывается на спящего генерала.
— Я не все вам сказал. Существуют обстоятельства, которые указывают на то, что с самолетом не все в порядке.
— Конкретней? Отсутствуют крылья? Хвостовое оперение? Или летает задом наперед?
— Вы, товарищ лейтенант, шутник. Обстоятельства следующие. Кто-то внутри поет песни, и иногда слышится конский топот.
Это совсем другое дело. Топот по нашей специализации.
— Будем сотрудничать. — Пожимаю руку полковника, принимая предложение поработать вместе.
Голоса — это серьезно. Обычно все начинается с голосов. Сначала шепотом с народом общаются, потом песни горланят. За время работы отдела “Пи” бывали случаи всякие. Но чтобы с пустого самолета песни пели? Несомненно, расследуемое дело войдет в учебники. Возможно, в книжках эту странность обозначат как шумовой эффект Пономарева — Баобабовой.
Полковник Чуб приветливо распахивает руки:
— Не желаете ознакомиться с планами самолета? Или в натуре посмотрите?
Генерал со спального места четко проговаривает: “Первым делом, мням, мням, самолеты, а натура, мням, мням, потом”.
Естественно, переворачивается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
— А песни кто поет?!
Дотягиваюсь до руля. Мы хоть и на отечественном автобусе, едущем по отечественной трассе, но рулить хоть немного надо.
— Кто поет?
— А вот это уже твоя задача, лейтенант, разобраться. Врать не стану, сам не слышал, но ребята говорят, как только ночь наступает, слышатся с неба песни разные. Все больше непонятные для уха настоящего русского мужика. А на небе в это время кто летает? То-то же. Других аэропланов нет. Чего я тебе, лейтенант, объясняю? Сам разберешься, чай, не младший, а старший уже. Значит, заслужил. Руль-то ровней держи, ровней. Молодец, лейтенант. Когда надоест преступников ловить, обязательно к нам на автобазу приходи. Руки у тебя золотые. А то некому уже, понимаешь, автобусы мыть.
Возвращаю руль, перебираюсь к Баобабовой. Машка, задружившись с кондукторшей, объясняет старушке, в каком ателье шьют такие прочные, а главное — модные топики. Назначение связки гранат объясняет просто — фенечки. Кондукторша чуть не пищит от восторга.
— Маш, тебя можно?
Баобабова пересаживается поближе.
— Слышала, что мужик сказал? Поет кто-то в самолете. Может, ошиблись диспетчера?
Машка задумчиво поглаживает голову.
— Напарник, не тереби мозги. Прибудем на место, все выясним. Лично я думаю, ничего серьезного не ожидается. Мы ж не в Копенгагене — в России. У нас одна правда и закон один. Разберемся. Расскажи лучше, когда ты у Садовника последний раз был.
Вопрос о Садовнике до недавнего времени считался закрытой темой. Человек, усилиями которого был создан отдел “Подозрительной информации”, человек, который, не жалея ни личного, ни обеденного времени на борьбу со всякого рода агрессией по отношению к Земле, восьмой месяц находится на излечении. Нет, не в кремлевской больнице. В обыкновенной психушке. Взяли его на порче общественных газонов. Ромашки собирал. У Садовника действительно бзик имелся: лепестки у ромашек окучивать.
Думаю, взяли его внезапно. Иначе с чего вдруг Садовник растрепался, что он чуть ли не единственный спаситель человеческого общества и представитель неофициального правительства Земли, занимающегося проблемами безопасности планеты. За то и лечится. Для психиатров такая история болезни достаточное основание для изоляции.
— Недели две назад ходил.
— Мне неприятно говорить о Садовнике. Необычный он человек. Слишком много знает и слишком мало говорит.
— Лесик, можешь отвечать более развернуто?
— Нечего отвечать. Самого не видел, не смог пробиться. Санитары говорят, что сидит на койке, пускает слюни. Нянечки на него жалуются. Совсем старушек загонял с уткой. Выпиской даже не пахнет.
— Да… — вздыхает Машка. — Был человек, и практически нет человека. А помнишь, какими делами ворочал? Генералы шапки каракулевые перед ним ломали. Угробов моргнуть не смел.
— Чего уж там. Подъезжаем вроде?
В окнах показываются приземистые очертания аэропорта. Стоянка личного транспорта пуста. На въездной эстакаде ни одного автобуса. Зато огромная очередь желающих покинуть вокзал.
— Лейтенант, видишь, что творится? — Дядечка водитель специально для сотрудников милиции говорит в микрофон. — Аэропланы не прилетают, не улетают. А народ, как из дыры черной, на остановки прет. Полными автобусами в город отвожу.
Пробираюсь к передним дверям.
— Ты, батя, вот здесь остановись. Незачем народ беспокоить.
— А его беспокой не беспокой, он все равно беспокойней не станет. Ему ж все до плафонов. Ты, лейтенант, разберись здесь по всей строгости закона. Если помощь потребуется, завсегда готов. Сам помогу и товарищам передам.
Выходим. Автобус, фыркнув, ползет к остановке. Очередь, с чемоданами, сумками и рюкзаками, волнуется, проверяя нумерацию по ладошкам. Люди ругаются, толкаются, проявляя недисциплинированность и зачатки общественного беспорядка.
Маленький мальчик, с бумажным самолетиком в руках, с укором смотрит на меня. Словно спрашивает, что ж ты, дяденька лейтенант, порядок не наводишь? Отвожу взгляд. Хочу, но не имею права. Для другого вызван.
Автоматические двери вокзала никак не хотят распахиваться. Баобабова, вскрывшая за свою жизнь больше дверей, чем я консервных банок, проделывает проход сквозь железо и стекло.
Внутри аэровокзала пугающая тишина. Пассажиров не видно. Ни спящих, ни ожидающих, ни читающих, ни отлетающих. Обращаю особое лейтенантское внимание на табло. В графе прибытия только черточки. Все рейсы задерживаются на совершенно неопределенное время.
Над головой раздается соловьиный перелив, даже вздрагиваю от неожиданности.
— К сведению вновь прибывшего старшего лейтенанта Пономарева и прапорщика Баобабовой! — Женский голос говорит почему-то шепотом. — Просьба срочно подойти в Вип-зал. Вас ожидают!
Кто ожидает, зачем ожидают — никакой дополнительной информации. Странно.
— Выпь — это птица? — не к месту шучу я.
— Выпь, Лесик, это зал для крутых и богатых. Для тех, кого отстреливают без лицензии. — На Баобабову пустой вокзал действует по-своему. Напарница нервно озирается, ее рука тянется к табельному оружию. Амур в памперсе недовольно морщится, грозя тишине острой стрелой.
— Плохо быть крутым и богатым.
— Жаль, что мало кто это понимает.
Отыскать в огромном здании необходимое место достаточно сложно. Тем более в обстановке постоянного напряжения. На указатели надежды мало. Единственные достоверные стрелки ведут вниз, к платным туалетам. Все остальное засекречено хитроумными знаками. Возле пустого газетного киоска Машка неожиданно наваливается на меня сзади и валит на холодный мраморный пол.
— Не дергайся! У нас гости.
Из-за стоек регистрации нам машет белым платком человек. Так как в руках его не видно оружия, Машка ставит пистолеты на предохранители. Судя по форме, это один из сотрудников таможенного контроля. Баобабова без лишних приветствий интересуется:
— Чего хотел, служивый?
Таможенник, глотая окончания, торопливо объясняет, что его послали, что его попросили, что его заставили, а он не хотел.
Есть только два способа успокоить слишком возбужденного таможенника. Или дать на лапу, или дать по физиономии. Прапорщик Баобабова, высокий специалист в своем деле и достаточно тонкий психолог, выбирает второй вариант. Таможенник мгновенно приходит в себя и достаточно связно объясняет, что нас, то есть меня и Машку, ждут представители оперативного штаба.
В зале для особо состоятельных и почетных пассажиров сумрак. Свет специально притушен, чтобы не привлекать излишнего внимания. Чьего? Это еще предстоит узнать.
На сдвинутых креслах спит укрытый полковничьими шинелями генерал. Тот самый, который наградил меня именным пистолетом, а Баобабову нагрудным знаком “Отличник патрульно-постовой службы”. Под щекой генерала греется каракулевая папаха. Вокруг кресел несут вахту три полковника из личной свиты. Не спят, но дремлют. Полковники тоже в своем роде солдаты. Способность дремать в любом положении впитана с первым солдатским компотом.
— Накаркали, — толкает в бок Машка, намекая на разговор о генерале в автобусе.
Чуть в стороне от спящего начальства и дремлющих полковников столы, составленные прямоугольником. За единым сборным столом несколько человек в гражданском. Изучают нарисованную шариковой ручкой приблизительную схему самолета. Крылья воздушного судна несуразно маленькие, пассажирские места обозначены крестиками. Здесь же на столе переносная рация. Растянутая под потолком проволока заменяет антенну. На карте следы от жирных бутербродов и разлитого кофе.
Сопровождающий нас таможенник с чувством выполненного долга укладывается рядом с генералом, отпихивая его к спинкам. Генерал не против. Старая солдатская истина гласит — там, где один генерал замерзнет под одеялом, два генерала не замерзнут никогда. Таможенник, хоть и не особый чин, но тоже греет.
Полковники, разбуженные нашим появлением, трут глаза. Нелегка полковничья служба.
Один из них, медведь в мундире, на цыпочках подходит к нам.
— Полковник Чуб. Исполняю обязанности начальника оперативного штаба во время кратковременного отсутствия товарища генерала. Как я понимаю, старший лейтенант Пономарев и прапорщик Баобабова из отдела “Подозрительной информации”? Рад видеть вас на боевом посту. Разрешите представить состав штаба. Полковник Куб, мой зам. Это полковник Дуб, зам зама. А это полковник Зуб…
— Зам зам зама? — опережает полковника Баобабова.
Чуб подозрительно прищуривается:
— Для прапорщика вы слишком много знаете. Служили в разведке?
— Интуиция, — отвечает Баобабова, нагло улыбаясь. Врет. Работала она в разведке. Два дня под прикрытием. Потом кого-то из окна выбросила, и прикрытие свернули.
Полковник продолжает знакомить с личным составом:
— Директор аэропорта, начальник охраны, начальник таможенной службы, начальник комнаты матери и ребенка, уборщица на всякий случай, врач, а может, и не врач, но говорит, что врач. Проверяем по нашим каналам. Чай, кофе, сигареты?
— Ничего у нас нет, — отмахивается Машка.
— Могли бы и подготовиться, — обижается Чуб, сглатывая слюну. — У нас тут голодуха. Все сожрали.
— Товарищ полковник Чуб, нам бы узнать, что и к чему, пока ваш генерал спит.
— Генералы не спят. Генералы отдыхают, — сквозь сон уточняет генерал, переворачивается на другой бок и томно чмокает. Таможенник чудом удерживается на краю сдвинутых кресел.
— Доложить можно. Чего ж не доложить. — Полковник Чуб приглашает к столам: — Начальник комнаты матери и ребенка, подвиньтесь. Я вообще не понимаю, что вы здесь делаете?
— А генерал? — обижается начальник комнаты матери и ребенка.
Полковник Чуб сопит, но не спорит. Не время для посторонних разговоров.
— Самолет, опознанный специалистами самолетостроения как “Ту-104” отечественного производства, появился над вверенным нам аэродромом одиннадцать дней назад. Три дня ушло на то, чтобы убедиться, что никто отвечать на посылаемые запросы не собирается. Еще два дня начальник вокзала боялся рассказать о происшествии товарищам. В частности нам. Четыре дня мы решали вопрос — ложный вызов или нет. Неделю наблюдали, пытаясь понять, с чем имеем дело.
— Долго наблюдали. А нас-то зачем?
— Мы послали на разведку перехватчики и обнаружили, что на борту “Ту” нет живых существ.
— Простите, — перебиваю я полковника. — Что значит, нет живых существ? Вы подразумеваете, там наверху могли быть не только люди?
— Принимая во внимание обстоятельства, можно предположить все что угодно. Мы давно работаем над проблемой неопознанных летающих объектов. В нашем случае вынуждены признать, что самолет над нами принадлежит именно к таким аппаратам.
— По инструкции неопознанные сбиваются, — шипит Машка, которой милее всего звуки стрельбы, вывихнутых конечностей и канонады победного салюта.
— Никак невозможно, прапорщик. — Полковник внимательно осматривает Баобабову, будто только что увидел. Особое внимание привлекают баобабовские серебряные колечки на пупе. — Министерство обороны весьма заинтересовано в приобретении образца. Самолета то есть. Новые технологии, позволяющие держаться в воздухе две недели, беспилотное управление: все это, хоть и секретно, но жутко любопытно. Перед нами поставлена задача — захватить летающий объект быстрее, чем это сделают иностранные службы. Скажу вам по секрету…
— Полковник Чуб — находка для шпионов, — отчетливо произносит спящий генерал, переворачиваясь на другой бок. Таможенник снова чудом остается на креслах.
— Не надо нам ваших секретов. Если в деле участвуют военные, не понимаю, зачем здесь мы, сотрудники отдела “Пи”? У нас другой профиль. Вот если бы настоящая тарелка летала, тогда с удовольствием. Мы уезжаем.
Полковник Чуб нерешительно топчется, оглядывается на спящего генерала.
— Я не все вам сказал. Существуют обстоятельства, которые указывают на то, что с самолетом не все в порядке.
— Конкретней? Отсутствуют крылья? Хвостовое оперение? Или летает задом наперед?
— Вы, товарищ лейтенант, шутник. Обстоятельства следующие. Кто-то внутри поет песни, и иногда слышится конский топот.
Это совсем другое дело. Топот по нашей специализации.
— Будем сотрудничать. — Пожимаю руку полковника, принимая предложение поработать вместе.
Голоса — это серьезно. Обычно все начинается с голосов. Сначала шепотом с народом общаются, потом песни горланят. За время работы отдела “Пи” бывали случаи всякие. Но чтобы с пустого самолета песни пели? Несомненно, расследуемое дело войдет в учебники. Возможно, в книжках эту странность обозначат как шумовой эффект Пономарева — Баобабовой.
Полковник Чуб приветливо распахивает руки:
— Не желаете ознакомиться с планами самолета? Или в натуре посмотрите?
Генерал со спального места четко проговаривает: “Первым делом, мням, мням, самолеты, а натура, мням, мням, потом”.
Естественно, переворачивается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57