— Значит, не пойдешь со мной?
— Не пойду.
— Бросаешь?
— Иди ты…
— Эх! — Презрительно улыбаюсь, как умеют презрительно улыбаться только брошенные в трудную минуту напарниками старшие лейтенанты особого отдела “Пи”. — Я думал, ты прапорщик, а ты….
В этом месте в иностранных фильмах главные герои, как правило, смачно плюют на ботинок трусливого напарника. Потом они долго дерутся, мирятся и дальше сражаются за счастье иностранного фильма вместе. Но плевать на ботинок Баобабовой рискованно. Прицельный удар с высоты двух метров по лицу любого старшего лейтенанта грозит госпитализацией минимум на месяц. Поэтому я ограничиваюсь имитацией.
— Тьфу на тебя.
Разворачиваюсь и иду к терпеливо ожидающему оперативному штабу. Генерал понимающе вздыхает.
— Женщина в команде, что мужик на кухне. Хочешь, с тобой пойду? Прикрою с тыла.
— Готовьте транспорт. — На предложение генерала не отвлекаюсь. Мне в небе работать надо, а не старика отхаживать.
Генерал что-то хочет добавить, наверняка рассказать о своей бурной гражданской молодости, но только отдает честь шашкой. А может, просто рука затекла.
— Транспорт в начале взлетной полосы. Доедешь на автобусе. Сопровождения не даю, опасно. Водитель человек проверенный. Внутри автобуса все необходимое.
— Снайперов снимите, — бурчу я, сбрасывая пиджак. — Товарищ генерал! Если со мной что-то случится…
— Обязательно маме передам, — клянется генерал, набрасывая на руку пиджак и пуская мудрую слезу. — Прямо сейчас и отошлем с посыльным. Знаешь, какие у меня посыльные шустрые. Через час на месте будут. Может, еще что? Примета такая есть народная. Побриться напоследок, ужин заказать, перекурить.
— Не курю я. Но все равно спасибо. И передайте Баобабовой…
— Все передам. — Генерал подталкивает меня к выходу из оперативного штаба, словно боится, вдруг передумаю. — Слово в слово. И от себя по-отечески добавлю. Чтобы знала, какого парня потеряла.
У выхода на взлетное поле меня действительно ждет автобус с низкой посадкой. На таких перевозят прилетевших или улетающих пассажиров, особенно тех, кто после полета не в состоянии самостоятельно задрать ногу на высокую ступеньку.
От автобуса скользит фигура. Это водитель из специального водительского подразделения. Смелее не бывает. На нем обмундирование сапера. Толстый зеленый панцирь, чтоб незаметнее на траве было, шлем с забралом, надежные, не чета моим кроссовкам, кирзовые усиленные сапоги.
— Накинь, лейтенант.
Надеваю каску. Прикрытый надежной рукой водителя, семеню к автобусу. На полпути над нашими головами пролетает озверевший “Ту”. Самого самолета не вижу, только неясную тень да воздушный толчок в спину.
— На бреющем пугает, — нервно объясняет водитель. — Поспеши, лейтенант. У нас минуты три, пока на новый круг не зашел.
Напряжение достигает наивысшей точки. Снайперы, засевшие на крыше вокзала, не выдерживают и открывают беглый прицельный огонь. Под ногами чиркают пули, обжигает виски. Водитель ругается, взваливает меня на спину и, петляя, торопится к автобусу.
— Не ходи по-маленькому, лейтенант! — кричит он сквозь свист пуль. — Прорвемся, лейтенант!
Мне ничего не остается, как довериться знающему человеку и вспомнить умную Баобабову, которая сейчас сидит в надежном укрытии и не рискует новым бронежилетом.
Не добежав десяти метров до распахнутых дверей автобуса, водитель спотыкается и сваливается на бетонку. Я кубарем качусь немного дальше.
— Нога! — стонет водитель, морщась от боли. Какой-то гад ящик с бананами рассыпал. — Иди один, лейтенант. Я сделал все, что мог. Самолет на второй полосе справа. Брось меня, лейтенант.
Но я никого не бросаю. Хватаю водителя за шиворот, волоку, стиснув зубы. Я не так представлял свою работу. Начальство обещало безопасную доставку. Почему я не поверил Машке? Почему я ей никогда не верю? Женское, а в особенности пра-порщицкое чутье — самое чуткое в мире. Это доказано научными исследованиями. Приведите прапорщика на склад с ветошью и попросите найти в развалах спрятанную банку тушенки. Лично засекал — меньше минуты. Ах, Маша, Маша, как же ты права!
Заталкиваю корчащееся тело в салон, прыгаю на водительское сиденье. Благо навыки управления крупными пассажирскими машинами я приобрел по дороге в аэропорт. В лобовое стекло врезаются капли дождя и снайперские пули на излете. Все так некстати.
— Гони, лейтенант! Гони!
Выжимаю педаль до упора. Автобус идет по мокрой бетонке юзом, но выравнивается твердой рукой старшего лейтенанта. К шуму дождя добавляется тяжелый грохот по крыше. Словно кто-то колотит булыжниками по автобусу, пытаясь прорваться внутрь.
— Не возьмете, гады! — Раненый, а может, просто вывихнувший ногу водитель из специального подразделения водителей стаскивает с плеча короткий автомат и, лежа на спине, начинает поливать свинцом потолок. Представляю, как в тонком железе образуются маленькие дырочки, в которые моментально затекает вода. Генерал ничего не говорил про вооруженное сопротивление.
Уже вижу стоящий в конце полосы силуэт нашего самолета. Рядом скачут крошечные фигурки летчиков, подбадривающие нас взмахами рук. Но радоваться рано. Водитель, залегший между кресел, именно так и говорит. У него кончились патроны, и, кажется, он горько плачет, потому что не может до конца выполнить приказ. Над головой раздается сильнейший грохот. Вот теперь и я вижу “Ту-104”. Пролетает над нами, едва не задев крылом. Нутром, наверное, чует, что по его душу старший лейтенант Пономарев едет.
Снова грохот. На крыше кто-то определенно есть. Иначе с чего водитель зубами срывает чеку на гранате и шепчет слова прощания.
В лобовое стекло неожиданно врезается что-то тяжелое. Инстинктивно отстраняюсь, прикрываю глаза. Но замечаю, что тяжелое похоже на здоровую лапу, срывающую работающие дворники. Мне уже совсем страшно. Стекло трещит, лопается на тысячи кусков, слышен звук разрываемого металла, и в салон вваливается новое действующее лицо. Залегший водитель на звук бросает гранату. Она врезается в приборную доску, отскакивает и прячется в кулаке пришельца.
— Совсем обалдели?! — кричит пришелец, и я вижу, что амур в памперсе ошарашенно грозит мне острой стрелой.
— Машка?!
— Нет, генерал с пенсионной книжкой!
Баобабова, скрипя зубами, стискивает в кулаке гранату. Ее слегка встряхивает, слегка откидывает в салон, прямо на блаженно улыбающегося водителя. В кулаке напарницы грохочет, сверкает и взрывается боевое вооружение. Пороховой дым быстро уносится из автобуса сквозняком.
— Тебя, Лесик, ни на секунду одного оставить нельзя. — Баобабова вываливает из пригоршни осколки и отряхивает ладони. Замечаю небольшой порез и чувствую огромную благодарность. Если бы не она, взорвалось бы все к аэрофлотной бабушке.
Как это у нее с гранатой получилось? Не знаю. Она частенько на свалку ходит тренироваться. Выучка и практика. И никаких чудес.
Машка зализывает ладонь, второй рукой цепляясь за водительское кресло. Скорость большая, слегка мотает по сырой дороге, да и я настолько возбужден, что забываю сбавить скорость.
Вернулась! Совесть окончательно не потеряла и приказ не нарушила. А в приказе том, давнишнем, ясно сказано прикрывать тылы старшего лейтенанта Пономарева и помогать в его трудной, а иногда и смертельной работе.
Баобабова просовывает ногу между моими замороженными конечностями и давит на тормоз. За автобусом образовывается черный шлейф резиновой гари, скрипит все, что может скрипеть. Автобус замирает в метре от радостных летчиков, которые так и не перестали махать руками.
— Спасибо, Маш. А я ведь знал, что ты меня не бросишь.
— Знал… — Баобабова рассматривает царапину, которая заживает быстрее, чем порез на собаке. — А чего ж стреляли?
— Это он.
Он — водитель из специального отряда водителей — счастливо улыбается. Судьба подарила ему еще один день жизни и встречу со смелой и даже где-то прекрасной незнакомкой. Он же не знает, что Баобабова — прапорщик.
Дарю водителю в честь знаменательной встречи каску. Пока Баобабова громко разбирается с водителем, общаюсь с летчиками. Они убеждают меня, что погода нелетная, что экипаж третий день без сна, что в таком неуравновешенном состоянии лететь чистое самоубийство. Сколько бы ни было слов, видно — эти люди боятся. Они же тоже не дураки, понимают, что “Ту” не просто самолет, а нечто необычайное и в высшей степени подозрительное.
У меня один довод — это генерал в каракулевой папахе, который любит махать шашкой.
Приказ есть приказ. Летчики, вспоминая генерала в самых теплых выражениях, забираются в самолет. Мы с Марией следом. В тесном салоне не протолкнуться. В наличии только два кресла, вдоль салона валяется ржавая труба, подпертая кирпичами.
— Чтоб не болталась во время взлета, — поясняет один из пилотов, высунувшись из кабины. — Смотрите сюда. Как только загорится зеленая лампочка, дергаете вот за этот рычаг. Оборудование само придет в действие. Дальше по расписанию.
Летчик прячется в кабине, оставляя нас одних подумать над вопросом, что по расписанию и что дергать.
Кукурузник рулит на взлетную полосу. Экипаж ждет воздушное окно. Взлетать, когда “Ту” пролетает над нами, невозможно. Турбулентность, понимать надо.
Молчим. У нас с Машкой такой уговор: перед сложным делом не надоедать друг другу душещипательными беседами. Каждый имеет право побыть наедине со своими мыслями. Просмотреть, может, в последний раз, семейные фото, почистить оружие, поправить снаряжение. Баобабова, например, снимает с голени ножик-мачете и со скучающим видом медленно оскребывает бритую голову. Не успела с утра в парикмахерскую забежать. Из-за чрезмерной болтанки кукурузника несколько раз режется, но, кажется, совершенно не замечает ран. Через десять минут экзекуции голова Машки становится похожей на изнасилованный скальпелем барабан.
— Знаешь, почему я самолеты не люблю? — Напарница нарушает договор, пододвигается поближе, чтоб в ухо посильнее и послышнее: — Мы как в самолете куда летим, так обязательно в дерьмо попадаем. Секретное учреждение в тайге помнишь? А на полюсе как нас чуть полярники не сожрали?
— Да, да! — перекрикиваю шум двигателей, соглашаясь.
— Чую, на этот раз больше повезет. — Баобабова, подтверждая собственные слова, многозначительно кивает. — Мы ведь пользуемся местными авиалиниями. А от местных вреда практически никакого.
Из кабинки появляется пилот с подносом. Сосательные конфеты, лимонад, свежая пресса. Я забираю лимонад, а Машка, как прапорщик с неограниченным объемом ладоней, сгребает с подноса конфеты. Ни тем ни другим воспользоваться не успеваем.
Загорается зеленая лампочка. Вскакиваем, вспоминая наставления пилота. Рычаг запуска не поддается, приходится просить помощи у Машки. Баобабова наваливается на свежее оборудование всем телом.
Днище под нами проваливается. Распахивается, как в нормальных самолетах для бомбометания. Труба, закрепленная с одной стороны к поперечному швеллеру двумя болтами на семнадцать, не веря своему счастью, обрушивается одним концом в пустоту.
Заглядываю в трубу. С интересом разглядываю круглый кусок проносящейся мимо земли. Неприятное для сердца зрелище.
Из кабины выбегает летчик. Знаками показывает, чтобы мы собрались на инструктаж.
— Через секунду мы зависнем над “Ту”! — кричит он, повторяя ладошками дислокацию самолетов. — Выравняем скорость, и вы можете туда.
“Туда” — значит в трубу. Для непонятливых и слишком возмущенных прапорщиков летчик стучит ногой по металлической дуре.
Баобабова, как и следовало ожидать, показывает, что с головой у летчика не все в порядке. Мне тоже не по себе. Одно дело теоретическая разработка, совсем другое — практическая. Страшно же!
Летчик широко обводит рукой вокруг головы, прикладывает кулак к груди, потом лупит себя по шее. На уровне подсознания понимаю, что хочет сказать товарищ. Есть приказ от генерала, который мы с Машкой должны выполнить, иначе получим от начальства по полной программе. Возможно, с последствиями.
Пока напарница пытается при помощи рук объяснить летчику, что ни в какую трубу она лезть не собирается, кукурузник занимает исходную позицию. Подозрительное воздушное судно “Ту” под нами, а если точнее, под трубой перехода. Неприятно сосет в области пищеварительного тракта. Одно успокаивает: такого в мировой практике еще не было. Значит, мы первые. Возможно, будем. Если не струсим. Инженеры не зря ведь работали, придумывали. Хотя, по моему старшелейтенантскому мнению, за такие выдумки пора гнать из инженеров в три шеи.
Уклоняясь от прямого контакта с Баобабовой, летчик тычет пальцем в часы. Пора, мол, друзья, отдать долг воспитавшему вас государству. Кукурузник, мол, долго зависать над “Ту-104” не в силах. Мощь не та.
Баобабова отчаянным жестом разбивает слишком умному летчику нос и, выкрикнув нечто отвратительное, сигает в трубу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57