Большинству людей начхать на то, что один жуткий тип, возможно, и неправ, но другой, не менее жуткий – прав. Оба страшилы хоть куда – значит, мочи обоих и спи спокойно.
Так повелось с начальных лет Эры Разума, с тех пор, как племя смертных окрепло. И по мне, так оно и правильно. Терпеть не могу всех этих жутиков, вампиров, демонов и прочих кровожадных духов, рыскающих вокруг так, словно мир принадлежит им. И плевать мне на то, что всего несколько столетий назад так и было.
В общем, я решил не распространяться насчет приема у Бьянки, пока не узнаю о нем побольше.
Мы со Столлингзом поболтали еще немного, пока в дверях не появилась Соня Малон. Соня была среднего роста, уютно пухленькая и какая-то вся надежная. В юности лицо ее, должно быть, поражало красотой, да и сейчас сохраняло ее, а годы только добавили ей, так сказать, огранки. Глаза ее покраснели, и макияж она сегодня не накладывала, но держалась неплохо. На ней было простенькое платье в цветочек; из украшений – только обручальное кольцо на пальце.
– Мистер Дрезден, – вежливо произнесла она. – Микки говорил мне, что вы спасли ему жизнь тогда, в прошлом году.
Я кашлянул и опустил взгляд. Хотя с формальной точки зрения, подозреваю, это выглядело именно так, сам я смотрел на это совсем по-другому.
– Мы делали все, что могли, мэм. Ваш муж вел себя отважно.
– Детектив Рудольф сказал, что мне нужно пригласить вас войти.
– Мне не хотелось бы входить туда, где меня не хотят видеть, мэм, – ответил я.
Соня наморщила носик и покосилась на Столлингза.
– Выньте это изо рта, сержант.
Столлингз выплюнул сигарету и затоптал ее.
– Хорошо, мистер Дрезден, – сказала она. На мгновение она чуть утратила контроль над собой, и губы ее дрогнули. Она зажмурилась и сделала глубокий вдох, потом снова открыла глаза. – Если вы сможете помочь моему Микки, пожалуйста, заходите. Я вас приглашаю.
– Спасибо, – совершенно серьезно произнес я и шагнул в дверь. Безмолвное напряжение порога обволокло меня на мгновение морозной бахромой и сразу же отпустило.
Мы миновали гостиную, где сидело, негромко переговариваясь, несколько копов, знакомых мне по отделу. Атмосфера в помещении напомнила мне похороны. При моем появлении они подняли на меня взгляд, и разговоры стихли. Я кивнул им, и мы прошли дальше, на лестницу, ведущую на второй этаж.
– Он вчера допоздна не ложился, – сказала она мне негромко. – Иногда он не может заснуть, поэтому ложится очень поздно. Я встаю рано, но мне не хотелось его будить, и я дала ему поспать подольше, – миссис Малон задержалась на верхней ступеньке и махнула рукой в сторону двери в дальнем конце коридора. – Т-там, – сказала она. – Извините. Я н-не могу… – она сделала еще один глубокий вдох. – Я пойду, посмотрю насчет ленча. Вы голодны?
– А? Да, конечно.
– Хорошо, – сказала она и ретировалась обратно вниз.
Я собрался с духом, посмотрел на дверь в дальнем конце коридора и шагнул к ней. Шаги отдавались в ушах гулким эхом. Я осторожно постучал в дверь.
Мне открыла Кэррин Мёрфи. Она никак не походила на командира полицейского подразделения, которому вменялось в обязанность разбираться со всеми странными, не укладывающимися в рамки Уголовного Кодекса преступлениями. Она никак не походила на человека, который, широко расставив ноги, сажает одну серебряную пулю за другой в несущийся на нее товарный состав… или в оборотня. Не походила – но всаживала ведь!
Кэррин воззрилась на меня снизу вверх, с высоты своих пяти с хвостиком футов. Глаза ее, обыкновенно ясные и лучистые, казались погасшими. Она собрала свои золотые волосы под бейсбольную кепку, завершавшую наряд из джинсов и белой футболки, замятой на плече – там, где ее сбил ремень от кобуры. У глаз и уголков рта собрались трещинами на выжженном засухой поле морщинки.
– Привет, Гарри, – сказала она. Голос ее тоже звучал погасшим.
– Салют, Мёрф. Неважно выглядишь.
Она попыталась улыбнуться. Получилось так себе.
– Я… Я не знала, к кому мне еще обратиться.
Я встревоженно нахмурился. В любой другой день Мёрфи отозвалась бы на мое оскорбительное замечание с неподдельным энтузиазмом. Она отворила дверь пошире, пропуская меня в комнату.
Я знал Микки Малона как энергичного мужчину среднего роста, с намечавшейся лысиной, широкой улыбкой и носом, гордо торчавшим вверх, когда он по утрам выходил за газетой. Хромота и трость появились слишком недавно, чтобы врезаться в память неотъемлемо от его образа. Микки носил старые, но добротного покроя костюмы и всегда прилагал максимум усилий, чтобы не перепачкать пиджак во избежание конфликтов с женой.
Я не знал Микки таким: с застывшей на лице оскаленной ухмылкой; с выпученными, совершенно безумными глазами; с телом, сплошь покрытым царапинами от собственных ногтей, под которыми запеклась кровь. Запястья и лодыжки его были прикованы наручниками к железной раме кровати. В воздухе стоял густой запах пота и мочи. Лампа в комнате не горела, и свет, пробиваясь сквозь задернутые занавески, окрашивал комнату в бурые цвета.
Он повернул голову ко мне, и глаза его округлились еще сильнее. Он со свистом втянул в себя воздух, запрокинул голову и вдруг испустил протяжный, визгливый вой, похожий на койота. Потом он начал смеяться, мотая головой из стороны в сторону, туго натягивая наручники, сотрясая кровать с каждым качком.
– Соня позвонила мне сегодня утром, – пояснила Мёрфи лишенным выражения голосом. – Она заперлась в шкафу с мобильным телефоном. Мы успели вовремя: он как раз кончал ломать дверь шкафа.
– Она позвонила в полицию?
– Нет. Она позвонила мне. Она сказала, что не хочет, чтобы Микки видели в таком виде. Это бы его погубило.
Я покачал головой.
– Черт. Храбрая женщина. И что, с тех пор он в таком виде?
– Угу. Он… он совершенно рехнулся. Визжит, плюется и кусается.
– Он что-нибудь говорил?
– Ни слова, – ответила Мёрфи. – Только животные звуки, – она зябко охватила себя руками и на мгновение заглянула мне в глаза. – Что с ним случилось, Гарри?
Микки хихикнул и принялся колотить бедрами по кровати, заставляя пружины скрипеть так, словно на ней совокупляется пара подростков. У меня похолодело в желудке. Ничего удивительного, что миссис Малон не хотела возвращаться в эту комнату.
– Ты бы дала мне хоть минуту разобраться, что к чему, – сказал я.
– Он не… ну, ты понимаешь… одержимый? Как в кино?
– Я ничего еще не знаю, Мёрф.
– Это не может быть что-то вроде заклятья?
– Мёрфи, да не знаю я!
– Черт подрал, Гарри, – рявкнула она. – Так выясняй, и быстрее, черт возьми! – она стиснула кулаки. Ее всю трясло от сдерживаемой злости.
Я положил руку ей на плечо.
– Я обязательно выясню. Ты только дай мне побыть с ним немного. Наедине.
– Ну, Гарри, если ты только не поможешь ему… – у нее перехватило голос, и в глазах блеснули слезы. – Он ведь один из моих, черт подери…
– Спокойно, Мёрф, – сказал я как мог мягче и отворил ей дверь. – Ступай, посмотри, как там насчет кофе, ладно? А я пока посмотрю, что могу сделать.
Она посмотрела на меня, потом снова на Малона.
– Все о'кей, Микки, – произнесла она. – Мы все здесь, чтобы помочь тебе. Ты не один.
Микки ответил ей своей безумной ухмылкой, потом облизнул губы и снова разразился хихиканьем. Мёрфи вздрогнула и, низко опустив голову, вышла из комнаты.
Я остался один на один с безумцем.
Глава тринадцатая
Я подвинул стул к кровати и сел. Микки посмотрел на меня выпученными глазами. Я порылся во внутреннем кармане своей ветровки. Там у меня всегда лежит кусок мела на случай, если нужно очертить круг. Еще свеча и пара коробков спичек. Два-три старых рецепта. С магической точки зрения не так уж много материала для работы.
– Эй, Микки, – произнес я. – Ты меня слышишь?
В ответ Микки захихикал еще громче. Я внимательно следил за тем, чтобы не встречаться с ним взглядом. Блин-тарарам, в ту минуту мне, мягко говоря, очень не хотелось заглядывать Микки Малону в душу.
– Ладно, Микки, – продолжал я негромким, ровным голосом – таким говорят с домашними животными. – Я до тебя дотронусь, хорошо? Мне кажется, так я смогу определить, есть ли внутри у тебя что-то такое. Я не причиню тебе вреда, так что не бойся, – говоря, я протянул руку и положил ее Микки на локоть.
Кожа его была на ощупь почти обжигающе горячей. Я ощутил следы какой-то энергии – не покалывающую ауру практикующего чародея, не глубокую как океан силу Майкловой веры, но все же что-то этакое там присутствовало. Какая-то ледяная, ползучая энергия обволакивала его невидимым коконом.
Какого черта?
Это не напоминало ни одно из известных мне заклятий. И это не был вселившийся в него дух – в этом я не сомневался. Такие вещи я наверняка ощутил бы при прикосновении.
Мгновение Микки смотрел на меня, потом голова его дернулась к моей руке. Я отшатнулся, и зубы его лязгнули в воздухе. Когда кто-то пытается укусить тебя, реагируешь быстрее, чем на удар. Укус примитивнее, ближе к природе. Жуть.
Микки снова начал хихикать, раскачивая кровать.
– Что ж, – вздохнул я. – Знаешь, мне обидно. Не будь ты моим другом, Микки… – на мгновение я зажмурился, собираясь с силами, потом сосредоточил всю свою волю в точке между бровями, чуть выше их. Я ощутил там сгустившееся напряжение, этакое давление, и когда я открыл глаза, я видел все по-другому. Я включил свое магическое Внутреннее Зрение.
Зрение – дар и проклятие разом. Оно позволяет вам видеть то, что вы обычно не видите. Пользуясь Зрением, я вижу самых эфемерных из духов. Я вижу энергию жизни, подобно крови бегущую по всему миру, между небом и землей, между водой и огнем. Заклятия представляются мне нитями оптоволоконного кабеля, а может, неоновой вязью почище Лас-Вегаса – это в зависимости от того, насколько они сильны. Порой так можно увидеть демона, разгуливающего по земле в человечьем обличьи. Или ангела. Вы видите вещи такими, какие они есть на самом деле, в духе и во плоти.
С этим есть только одна проблема: все, что вы увидели, остается с вами. Вне зависимости от того, насколько это ужасно, насколько отталкивающе, насколько сводит с ума – это остается с вами. Навсегда. Это остается в вашей памяти во всем богатстве красок, не выцветая и не стираясь, и со временем вы не свыкнетесь с этим. Ну, правда, кое-что из того, что вы видите, столь прекрасно, что вам и не хочется расставаться с этим.
Однако при моем роде занятий гораздо чаще видишь совсем другие вещи. Вроде Микки Малона.
Он был одет в семейные трусы и белую футболку, всю в пятнах крови, пота и дел похуже. Однако, направив на него свое Зрение, я увидел нечто другое.
Его терзали. Рвали на части. По всему телу зияли чудовищные раны. Что-то напало на него и зубами откусывало от него большие куски. Я видел фотографии людей, подвергшихся нападению акул. Именно так выглядел и Микки Малон. Этого не было заметно во плоти, но кто-то рвал его рассудок и, возможно, душу, на мелкие кровавые ошметки. Он истекал кровью… нет, не кровью, но ее духовным аналогом.
И вокруг всего его тела, начиная с горла и до лодыжки, обвивался отрезок черной проволоки. Огромные острые шипы впивались в его плоть; оба конца словно вырастали из кожи.
В точности как у Агаты Хэгглторн.
Борясь с накатившей тошнотой, я в ужасе смотрел на него. Микки посмотрел на меня и, должно быть, почувствовал какое-то изменение, поскольку разом стих. Его улыбка не казалась мне больше безумной. Она превратилась в гримасу невыносимой боли, от которой сводит мышцы лица.
Губы его шевельнулись. Черт, да теперь все лицо его сделалось относительно осмысленным.
– О-ох, ох! – простонал он.
– Все в порядке, Микки, – сказал я, крепко сцепив руки вместе, чтобы они не дрожали. – Я здесь, с тобой.
– Больно, – выдохнул он едва слышным шепотом. – Больно, больно, больнобольнобольноболь… – он повторял это, сколько у него хватало дыхания. Потом смолк и зажмурился. Слезы катились по его лицу, и он снова беспомощно захихикал.
Что я, черт подери, мог сделать с этим? Колючая проволока, наверняка, представляла собой какое-то особое заклятие, но с таким мне сталкиваться еще не доводилось. Большинство магических заклятий буквально пульсирует жизнью и светом, даже если их и используют с недобрыми целями. Магия вообще исходит из жизни, от энергии, заключенной в нашем мире, в людях, в их страстях и эмоциях. Так, во всяком случае, меня учили.
Однако эта колючая проволока была тусклой, матово-черной. Я протянул руку дотронуться до нее, и она почти обожгла мне кончики пальцев ледяным холодом. Боже мой, Микки, подумал я. Я и представить себе даже не мог, каково ему, должно быть, приходилось.
Самым разумным из всего, что я мог сделать, было бы вернуться домой. Я мог бы подрядить Боба изучить этот вопрос и придумать, как снять с Микки эту проволоку, не причиняя ему новой боли. Однако эта штука мучила его уже несколько часов – не факт, что он смог бы продержаться еще пару. Рассудок его и так подвергался чудовищной перегрузке, вынося эту духовную пытку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51