– Не меньше сотни, – задыхаясь, произнес он, – и они направляются к лесу в поисках дичи.
Растолкав Рианнон, которая продолжала сонно моргать глазами, они помогли ей взобраться в седло, вскочили на коней сами и во весь дух помчались в юго-западном направлении, единственно возможном. На северо-западе протекала река, а брода они не знали, на востоке была территория короля. Поначалу им казалось, что уйти будет нетрудно. Охотники сами производили столько шума, что ничего другого расслышать уже не могли. Погони не было, и трое путников, еще сильнее пришпорив лошадей, выехали из леса в открытое поле.
Это оказалось грубой ошибкой. Грохот копыт своих же скакунов и бившее прямо в глаза солнце, помешали им увидеть и услышать то, что они, безусловно, заметили бы, будь поосторожнее. Впереди вдруг послышались крики – к ним обращались на французском и английском языках. Ответить они не могли. Люди Рианнон не знали ни французского, ни английского, а женский голос никоим образом не уменьшил бы любопытства спрашивавших и опасности пленения. Рианнон и ее спутники в отчаянии повернули на восток, но было уже слишком поздно. Крики раздавались спереди, сзади, со всех сторон. Сион и Тум потянулись за своими луками.
– Нет! – воскликнула Рианнон. – Вы же не можете сражаться с целой армией.
– Валлийцы! Шпионы! Держи их! – гремело со всех сторон.
Несколько воинов поднялись с арбалетами наготове со стороны реки не далее, чем в двадцати футах. Рианнон остановила кобылу.
– Я не шпионка, – сказала она по-французски. – Я валлийская дворянка и заблудилась со своими людьми.
Французский язык и богатое убранство лошадей и сбруи спасли Рианнон и ее людей от излишне грубого обхождения. Было известно, что часть валлийской знати из-за своих резких расхождений с принцем Ллевелином поддерживала короля, и командиры патрулей и продовольственных отрядов предпочитали не рисковать обижать их женщин. Они также имели строгий приказ доставлять всякого пойманного валлийца офицеру на допрос. Казалось невозможным, чтобы женщина была шпионкой, но если они доставят ее своему начальству, то таким образом выполнят оба приказа.
Извиняясь, но тем не менее сохраняя твердость, командир патруля освободил Сиона и Тума от всего, что можно было использовать в качестве оружия, и приказал связать им ноги под брюхами лошадей, а руки приторочить к седлам. На Рианнон это не распространялось, но она все же была надежно привязана к своим спутникам, так как, несмотря на все их мольбы спасаться бегством, не могла бросить их.
Пока Рианнон не увидела замок, она запоздало проклинала себя за легкомыслие, но за себя лично она все-таки не боялась. Она знала, что, как только она назовет свое имя, ей будет обеспечено в высшей степени вежливое обращение. Однако, увидев Гросмаунт, она вдруг поняла, что уважение уважением, но ее обязательно спросят, что она делала в этих местах. И даже если она ничего им не скажет, само ее присутствие здесь подтвердит, что ее отец где-то рядом.
И она не только станет пленницей и останется ею до конца войны. Она поставит в сложное положение Саймона, который вряд ли будет признателен ей за это. И если король попробует воспользоваться ею как предметом торга, отец ее так разгневается, что, вероятно, попросит Генриха засунуть ее в глубочайший из колодцев, который можно найти в замке. Лучше, много лучше вытерпеть все унижения, которые суждены ей так или иначе, прямо сейчас. Скоро должна начаться атака. В суматохе она наверняка сумеет бежать.
– Тум, если спросят, говори им, что я Рианнон, жена Пуилла, – произнесла она по-валлийски, – и что мой муж выгнал меня, потому что я бесплодна. Вы сопровождаете меня к моему отцу, Хеффидду Хену. Место и все остальное ты знаешь сам.
– О чем это вы там разговариваете? – сердито спросил командир патруля.
– Я велела им говорить правду, если их будут спрашивать, потому что нам нечего скрывать. Я Рианнон, жена Пуилла из Дайфедда, и еду домой, к отцу, Хеффидду Старому.
– Над чем же тут смеяться? – с подозрением настаивал тот.
Рианнон, конечно, не могла признаться, что ее воинов развеселило то, как она применила старую валлийскую сказку к своим нуждам.
– Этого я вам не скажу, – гордо заявила она. – Это касается лично меня. Они посмеиваются над моим позором.
Этот ответ едва ли удовлетворил капитана, но он ограничился лишь тем, что строго приказал ей больше не обращаться к своим спутникам на своем языке. Рианнон с готовностью согласилась, поскольку подробности этой старой сказки были так хорошо известны, что она не сомневалась, что ее легенда вполне совпадет со словами ее воинов. Вскоре они прибыли в лагерь, где дежурный офицер оказался в не меньшем замешательстве, чем командир патруля, не зная, что делать со знатной валлийкой, – что делать с другими, он знал прекрасно.
В качестве первого шага он спросил, знает ли она кого-нибудь из окружения короля, кто мог бы поручиться за нее. Рианнон, естественно, безоговорочно отрицала наличие каких бы то ни было связей с саксонцами или теми, кто их поддерживает. Она повторила, что никакая она не шпионка и что офицер должен отпустить ее и ее людей с миром. Поскольку это было невозможно, она пошла по цепочке начальства, оказавшись наконец в палатке Болдуина де Гина, кастеляна замка Монмут и самого главного человека – лучшего воина – в лагере.
К тому времени совсем стемнело. Солдаты уже устраивались на ночь. Половина из них прибыла в лагерь только этим утром и весь день провела, устанавливая палатки. Те, кто приехал днем раньше, рыскали по лесам и полям в патрулях или в продовольственных отрядах либо под присмотром офицеров принимали и распределяли припасы. Де Гин, однако, за день ничуть не устал. Вся его деятельность сводилась к выездам верхом на расстояния, которые простые солдаты проходят пешком, и инспекционным объездам лагеря. Он как раз размышлял, присоединиться ли ему к мужской компании в замке или послать оруженосца за женщиной для него, когда к нему доставили Рианнон.
Наморщив лоб, он выслушал историю Рианнон.
– Уведите воинов и разыщите переводчика допросить их. Пока никаких пыток. А вы, миледи, слезайте-ка с лошади.
Рианнон без лишних слов подчинилась, только отвязала корзину с Мэтом, прежде чем ее кобылу увели. Тут же к ней потянулись руки, которые вырвали у нее корзину и развязали ее.
– Нет! Не надо! – крикнула она, все еще задыхаясь и надеясь, что ее веселье будет ошибочно принято за печаль. – Теперь мой кот пропал.
– Кот? – переспросил де Гин, глядя на царапины, выступившие кровью на лбу, носу и челюсти неосторожного солдата. – Это скорее похоже на когти льва.
Затем он перевел взгляд на лицо Рианнон, которое мог теперь, когда она спешилась, рассмотреть более основательно. На мгновение все мысли насчет того, чтобы отправиться в замок или вызвать лагерную проститутку, вылетели из его головы. Он прокрутил в уме услышанное еще раз. Никаких влиятельных друзей или родственников. Кто, она сказала, был ее муж? Пуилл из Дайфедда? Что-то знакомое. Но имени ее отца, Хеффидда Хена, он не слышал никогда. Никого из ее родственников-мужчин ему опасаться не приходится. Она – никто, но очень миленькая никто.
– Я не понимаю, как так странно получилось, что вы заблудились именно здесь, – сказал де Гин. – Для женщины быть шпионкой необычно, но невозможного в этом ничего нет. Вам следовало бы объясниться поточнее.
– Здесь и объяснять нечего, – продолжала настаивать Рианнон, но вошла в палатку без возражений, когда де Гин жестом пригласил ее.
Он опустил полог палатки, но завязывать его причин пока не было. Он не спускал глаз с Рианнон, чья красота, хоть и немного приглушенная пылью и усталостью, при свете свечей поразила его. Поэтому он не заметил серой тени, которая скользнула под палаткой и спряталась под койкой. Рианнон быстро взглянула туда и тут же отвела глаза. Это движение глаз, хотя и неумышленно, оказалось провокационным, поскольку Рианнон как раз должна была ответить, над чем смеялись ее люди.
Де Гин ухватился за это, назвав ее слова ложью и настаивая на правдивом ответе. Но он не ожидал и не желал такого ответа – ему просто нужен был повод наказать Рианнон. Допрос продолжался еще полчаса. Рианнон с притворными рыданиями отказывалась отвечать, так как «ей стыдно». Затем, чувствуя, что ему понадобится оправдание на случай, если Пуилл, о котором она упоминала, окажется более важной шишкой, чем он думал, он начал угрожать ей. Рианнон поняла, что ей придется предложить что-нибудь новенькое, и с фальшивыми слезами на глазах призналась, что муж выгнал ее из-за ее бесплодия, и воины, которых он послал сопровождать ее к отцу, насмехались над ней именно по этому поводу.
Это было даже лучше, чем ожидал де Гин. Имя Пуилла из Дайфедда казалось ему смутно знакомым, что неудивительно, так как история Пуилла была одной из известнейших валлийских легенд, и де Гин чувствовал себя неуютно от мысли изнасиловать жену, возможно, большого вождя. Но если этот самый Пуилл уже отказался от своей жены, ничего тут зазорного не было. Де Гин дернул головой, когда до его слуха долетели отдаленные звуки. Затем кто-то поблизости кого-то громко окликнул. В ответ прозвучал благородный французский язык. Де Гин выбросил все это из головы и, схватив Рианнон за руку, притянул к себе.
– Мне кажется, ваш муж – круглый дурак, – проговорил он.
25
Командиры в Гросмаунте не слишком обременяли себя патрулированием как на марше, так и в лагере. Высылались немногочисленные отряды, но они не заезжали дальше реки, которая протекала в двух милях. А не более чем в четверти мили западнее по берегу большая часть воинов армии Ллевелина отсыпалась с обеда до сумерек. К тому времени уже были найдены места на реке, которые можно было использовать как переправы, и от одного берега до другого протянуты веревки, чтобы солдаты не сбились с брода и не утонули.
Капитаны расставили несколько передовых постов, но исключительно на дороге. В мозгах наемников с континента крепко засело, что армии должны возить за собой огромные осадные орудия и обозы с припасами, а потому могли передвигаться только по дорогам. С наступлением сумерек валлийцы сняли посты, и задушенные тела оттащили подальше с глаз. Прежде, чем совсем стемнело, армия принца Ллевелина пересекла и дорогу, и реку и спокойно приближалась к главному лагерю, следуя за веером разведчиков, которые убирали с пути немногих воинов противника, бродивших по тем или иным причинам вне лагеря.
Перед самым периметром лагеря несколько сотен отборных воинов остановились, наблюдая, как замирает активность, как тускнеют костры. Охрана была, но не очень многочисленная. Скоро по территории лагеря замелькали тени, и часовых стало меньше, потом еще меньше. Затем стороннему наблюдателю могло бы показаться, что вся открытая полоса между лесом и лагерем потемнела, поползла, а потом вздыбилась. Армия Ллевелина пришла в движение. Они двигались не к рядам палаток, где спали солдаты, а туда, где расположились вьючные животные и телеги с грузами. Абсолютная тишина, конечно, не соблюдалась – невозможно ожидать, чтобы такое количество людей обходилось совсем без звуков, но и в самом лагере нельзя сказать, чтобы было совсем тихо, так что тревоги не последовало.
Саймон со своим отрядом находился во втором эшелоне, хотя лучшие из его воинов работали с разведчиками. Сам Саймон, ожидая собственно боя, предпочел остаться верхом и в кольчуге. Когда настал его черед двинуться к лагерю, издалека послышались пока еще немногочисленные крики. Не всех конюхов и охранников обоза сумели убрать достаточно чисто. Скоро весь лагерь поднимется на ноги.
Как только Саймон подумал об этом, поблизости раздался чей-то сонный окрик. Саймон сумел разглядеть лицо, выглянувшее из палатки. Он ответил властным тоном. Его кольчуга, щит на плече и меч в ножнах вкупе с хорошим французским языком обманули бдительного солдата. Часовые тревогу не объявляли, и не дело простолюдина задавать вопросы рыцарю, который едет по лагерю в сопровождении небольшой свиты. Солдат должен знать только свою службу.
Саймон последовал дальше, посмеиваясь про себя. Он был уже почти в центре лагеря. Силы Пемброка должны стать наготове на краю леса, чтобы вступить в дело, когда начнется бой. Его задача, как и других подобных ему, состояла в том, чтобы, когда тревога все же возникнет, что было неминуемо, вызвать замешательство в лагере и не дать воинам противника возможности помочь тем, кто охраняет обоз. Затем за дело примется войско Пемброка и сметет остальных. Саймон начинал уже гадать, не начать ли заваруху самому, как почти одновременно в районе обоза и в южной стороне лагеря поднялся страшный шум.
Саймон успел только заметить, что рядом с ним стояла самая большая и роскошная палатка, когда прямо за его спиной раздались крики тревоги. Он перебросил щит с плеча на руку, вытащил меч и почти сразу же растерянно опустил его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59