Но это было так далеко от реальной жизни! Она вспомнила, как она пробиралась на рассвете из женской половины замка, чтобы еще раз увидеться с Саймоном наедине в укромном уголке Парадного зала, вспоминала прощальный поцелуй, который он подарил ей, – чувственный и требовательный. Ей казалось, что ее губы все еще болят.
Элинор удалось еще раз увидеть Саймона до того, как они отправились в поход. Это было в Туре, куда приехала королева, чтобы проводить сына.
Увидев Саймона, Элинор была потрясена его торжественным и парадным видом, который отдалял его от нее. Он был одет в белый плащ с большим красным крестом, а на его лице было напряженное и сосредоточенное выражение. Но через минуту это выражение исчезло: Саймон увидел ее, его глаза загорелись, он приподнялся в седле и помахал ей рукой. Элинор, стоя у окна за креслом королевы, ответила ему тем же и послала воздушный поцелуй. Ее практичный ум был занят мыслями о том, спасет ли Саймона от жары его одежда и достаточно ли у него денег. Ох, уж этот Саймон! И она подумала о том, что он действительно мечтатель. Целая неделя была потрачена впустую, на песни и признания в любви! Да нет, не впустую, подумала она, наблюдая за тем, как кавалькада двинулась вперед, и вскоре белый плащ Саймона слился с общей массой и скрылся из вида.
Непрошенные слезы навернулись на глаза Элинор. Она посмотрела на королеву, и у нее перехватило дыхание. Нет, королева не плакала, но ее лицо было подобно маске смерти, оно было белым и застывшим, как могильный камень. Элинор преклонила колени и взяла в свои руки тонкую и холодную, как лед, руку королевы.
– Мадам, – прошептала она, – мадам, – и склонила голову на ее колени.
Королева погладила свободной рукой ее вздрагивающие от рыданий плечи.
– Крепись, дитя мое, крепись.
Голос был старым и дрожащим. Затем она крепче сжала плечо Элинор, и в голосе появились твердые нотки:
– Крепись, говорю тебе. Если мы сейчас проиграем, то все потеряно. Что толку проливать слезы? Подумай! Что нам делать дальше?
К счастью, дел нашлось много, даже больше, чем Элинор предполагала. Проглотив слезы и немного придя в себя, она отправилась покупать материю. У нее было всего несколько спокойных дней в запасе, чтобы начать шить одежду для Саймона, и она безжалостно подгоняла своих служанок. Если они успеют справиться с шитьем, у Саймона будет новая одежда еще до того, как армия покинет Францию, так как сначала они собирались встретиться с королем Филиппом в Везелей. В эти дни ей хватило всего: и работы, и мечтаний, и слез. Королева получила конфиденциальное письмо от сына. Те, которые Элинор получила от Саймона, описывали события совершенно по-другому.
«У нас все идет нормально, – писал Саймон, – люди ладят друг с другом, и нет никаких серьезных конфликтов между ними и французами. Все идет даже лучше, чем я предполагал. То же можно сказать и о короле! Мой господин затмевает короля Филиппа, так же как солнце затмевает луну. Люди бегут за ним, усыпают его путь розами, пытаются поцеловать край его платья. Я чувствую, что Филиппа гложет зависть. Уж очень много сладких слов, поцелуев и нежных взглядов обращено к моему господину. Ричард этого не видит, но я-то не слепой! Я замечаю в короле Филиппе такие черты, которые не должно иметь человеку, облеченному Божьей властью. Скажи своей госпоже, что я сплю в покоях моего господина с обнаженным мечом в руке, и все знают об этом. Я также отдал приказ, чтобы мои люди готовили нам еду».
Элинор не совсем была уверена, что было разумным со стороны Саймона сообщать о своих сомнениях королеве, добавляя ей беспокойства, но вскоре поняла, что он поступил правильно. Его подозрения не так уж и волновали королеву, для нее было важно то, что Саймону можно было доверять, и она чувствовала себя спокойнее от того, что именно Саймон охраняет Ричарда. Сделав со своей стороны все возможное, чтобы защитить Ричарда, во всем остальном королева уповала только на волю Божью. Она не собиралась тратить силы на беспочвенный страх и подозрения. Силы были ей нужны здесь.
Вильям Лонгкемп, для которого отъезд короля послужил сигналом, повел себя крайне неблагоразумно и даже непристойно. Решив, что власть у него не меньше власти короля, он коварно арестовал епископа Даремского и лишил его всех должностей и земель, которые тот получил от короля. На сей раз, жаба обскакала муху. Испуганный и измученный посланник сэра Андрэ приехал к Элинор как раз вовремя. Королева послала негодующее письмо Ричарду, в котором поддержала жалобы епископа. Саймон написал Элинор отдельное письмо, сообщив, что король приказал Лонгкемпу тотчас же вернуть епископу все его владения.
«Обязательно, – писал он, – информируй королеву обо всех новостях из Англии, даже если они и не касаются государственных дел. Если ее нельзя будет заставить выступить против Лонгкемпа, прежде чем брат короля подготовит заговор против него, то кровь, пролитая во времена твоего дедушки в войне между Стефаном и Генрихом, покажется каплей по сравнению с тем потоком, который обрушится на Англию. Но запомни, ничего не говори против лорда Джона. Может, королева и не любит его так сильно, как Ричарда, но он ее сын, да к тому же младший. Мне сообщил Иэн, которого вернули ко двору Джона из Уэльса, куда он сопровождал лорда Ллевелина, что бароны соревнуются за место у стола лорда Джона. Иэн очень хотел приехать ко мне, но я строго запретил ему делать это, приказав оставаться как можно дольше у лорда Джона. Поскольку каждый день мы ожидаем отплытия, я приказал ему посылать все новости сэру Андрэ, от которого они безопасно прибудут к тебе. Но умоляю тебя: будь осторожной и уничтожай все письма, если в них будут затронуты опасные темы. Я бы не хотел, чтобы Иэн пострадал из-за меня».
К тому времени, как Элинор получила совет Саймона, бесчисленные мелкие жалобы сэра Андрэ на Лонгкемпа уже потеряли свое значение. Канцлер потребовал от Вильяма Маршала сдачи Глостерского замка, не соизволив даже объяснить причину. Обеспокоенная за свою подругу Изабель (а у нее было мало подруг), Элинор умоляла королеву разрешить ей отправить своих вассалов из замка Роузлинд во главе с сэром Андрэ на помощь Маршалу.
К ее удивлению, королева рассмеялась, но, увидев беспокойство на лице Элинор, она вымолвила:
– Нет, нет, дитя мое, я смеюсь не над горем Изабель. Думаю, единственное, что не позволит Маршалу раздавить Лонгкемпа, – это уважение к королю.
– Но ведь силы, которые собрал канцлер, так велики…
– Но ими не умеют руководить ни умом, ни сердцем. Кем бы ни был Лонгкемп, он не военный человек. Я уверена, Вильяму не потребуется помощь. Похоже, он закрылся в замке, сдерживая собственный гнев, опасаясь разорвать это жалкое чудовище на куски вместо того, чтобы просто прогнать его.
Но Элинор это не успокоило. Королева продолжала:
– Не переживай, дитя мое. Я уже решила послать Вильяму такую помощь, в которой он действительно нуждается. Сегодня ты напишешь Годфри, епископу Винчестерскому, которого тоже обокрал Лонгкемп, пока он лежал больной в Нормандии. Годфри уже поправился, он поедет в Англию и шепнет несколько нужных слов на ухо Лонгкемпу.
Элинор поклонилась и поцеловала руку королевы.
– Спасибо, Ваша милость. Но этот бешеный пес! Следует ли разрешать ему бегать без ошейника и кусать всех, кто попадется ему на пути? Разве нет никакого способа укротить его?
Королева улыбнулась:
– Пока нет, дитя мое. Он очень умен и… Ты хмуришься, Элинор? Молодость так нетерпелива. Когда-то я тоже была несдержанной. Но теперь я многому научилась.
– Но я переживаю за тех, кто страдает от его притеснений, – упорствовала Элинор.
– Да, но если спешка не позволит нам уничтожить его, что тогда? Он насторожится, наших сил может не хватить, и тогда союзники покинут нас; он же, если мы не достигнем своей цели, сможет нас победить.
– Я знаю, что Вы правы, мадам. И все же мое сердце восстает против этого! Какая дерзость! Выступить против такого человека, как Вильям Маршал!
– Укроти свое сердце, дитя мое. Я и рассчитываю на то, что за одной дерзостью последует другая. Иди сюда. Я дам твоим мыслям более приятную тему для раздумий. Теперь уже очень скоро придет известие, что Филипп отплыл, мы поедем в Наварру. Беренгария, как я слышала, очень похожа на Изабель, только более образованна. Надеюсь, что у тебя в скором времени появится новая подруга.
Элинор взглянула на королеву, затем потупилась, затем взглянула несколько вызывающе:
– Вы привезете леди Беренгарию к королю? Королева рассмеялась:
– Я пообещала дать твоим мыслям более приятную тему. Да, пока все идет так, как я того желаю. Но, – предупредила она, – я бы не хотела, чтобы ты сейчас писала об этом Саймону. Даже любовные письма иногда вскрываются, а дорога до Сицилии такая длинная.
Элинор уже поняла, что внезапные приступы счастья следует гасить, чтобы они не вылились во что-то непристойное и не рассеялись, превратившись в печаль. Она занялась рукоделием, чтобы скрыть свои пылающие щеки и горящие глаза, успокоить свое быстро бьющееся сердце. Когда ее волнение от того, что она скоро снова увидит Саймона, прошло, слова королевы о том, что у нее появится новая подруга, заняли ее мысли. Королева понимала, что по возрасту Элинор была слишком молода для фрейлины. Она часто заботливо спрашивала Элинор, не скучает ли та без подруг своего возраста. На это Элинор всегда честно отвечала, что у нее не было подруг до тех пор, пока она не познакомилась с Изабель де Клер, и она не чувствовала себя несчастной из-за их отсутствия. Она сказала королеве, что переписывается с Изабель, и что Вильям великодушно разрешил своей жене пользоваться услугами писаря, чтобы писать ответы.
Несомненно, положение Беренгарии очень отличалось от положения Элинор. Та была принцессой, и при дворе ее отца было много девушек. Посланные сюда, чтобы получить воспитание, они боролись за расположение принцессы. Но Беренгарию должны были вот-вот разлучить со своими подругами. Возможно, одна-две из самых близких и будут сопровождать ее, но не больше. Конечно, Беренгарии должно быть любопытно узнать, каким народом правит ее муж и что он за человек. О первом ей с удовольствием расскажет королева, а вот о втором ей придется узнать из другого источника, но, конечно, не от матери короля. Можно было ожидать и много, и ничего. Король может предпочесть свои вкусы своим обязанностям, быстренько обвенчаться и провести ночь со своей женой, а затем отослать ее под надзор матери в надежде, что его семя пустило корни. Если же он отнесется ко всему более ответственно, он может находиться при жене до тех пор, пока она не забеременеет. И, как бы долго это ни длилось, Элинор, если она будет одной из придворных дам Беренгарии, тоже придется остаться, а значит, она сможет быть рядом с Саймоном – видеть его, говорить с ним, целовать его! Было мало надежды на то, что Саймон уже получил разрешение короля, но несколько месяцев, проведенных в ее обществе, подтолкнут, его к более решительным действиям.
Элинор полуприкрыла глаза, чтобы фрейлины не увидели горевшего в них огня. Она тосковала по Саймону. В ее памяти жила не мечтательная сказка любви, а последний реальный поцелуй Саймона.
Когда пришло известие о том, что Ричард благополучно высадился в Сицилии, королева отправилась в путь на запад Франции, а затем – через Пиренеи. Они двигались удивительно быстро для группы людей во главе с женщиной, которой было за семьдесят. Элинор восхищалась энергией королевы. Они путешествовали так быстро, что даже обогнали гонцов из Англии и из Сицилии. Элинор так уставала, что каждую ночь мгновенно засыпала и спала, как убитая.
При дворе Наварры они не задержались надолго. Не потому, что король Санчо был не гостеприимен, нет, он был неслыханно рад тому, что его дочь удостоилась такой чести. Он был готов с великим удовольствием кормить и поить их до самой весны. Но королева дала ему понять, что она хотела бы пересечь Пиренеи до того, как перевал будет засыпан снегом. Санчо боялся за свою дочь, так как плыть по Средиземному морю зимой было небезопасно. Но королева заверила его, что у нее не было такого намерения. Она пересечет Альпы, когда будет безопасно, но для этого надо быть там, в благоприятное время, когда перевалы будут открыты.
Элинор повезло, что она не присутствовала при этом разговоре. Она бы не смогла сохранить серьезный вид. Представления королевы и Санчо о том, что опасно, а что – нет, были совершенно противоположны. В своем желании двигаться быстрее королева приказала проводникам идти более прямой дорогой, а не следовать путем, по которому обычно шли торговцы. Элинор вспомнила Бьорна, бледного и дрожащего, когда он вел ее лошадь по узкой тропе, где бедное животное с трудом могло поставить четыре ноги одновременно. Один раз ей даже пришлось спешиться и идти, привязанной к двум истекающим потом оруженосцам, потому что даже для ее изящной ножки не было достаточно места между лошадью и скалой, вдоль которой тянулась тропинка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67