Его крик привлек короля, Саймона и всех, кто был рядом. Они и лучники на стенах обрушились на врага, обрекая их предприятие на провал.
День тянулся. Одна лошадь падала за другой. Во время короткого затишья к Ричарду пришел парламентер от Саладина. Ричард приказал своим людям быть начеку, но этого не потребовалось. Брат Саладина, покоренный отвагой Ричарда, прислал ему в подарок двух великолепных лошадей. Даже мусульмане не верили, что крестоносцы продержатся. Они атаковали вновь и вновь, но натыкались на неприступную стену пеших воинов Ричарда и его усталых, окровавленных рыцарей на полуживых конях. Наконец, Саладин увидел, что десятая часть его всадников лежала на поле боя, возможно, часть, втрое большая, была ранена. Если армия Ричарда и была усталой, они стояли там, где и были, и будут стоять там вечно. Саладин собрал остатки своих отрядов и удалился. Было ясно, что бой окончен. Воины упали там, где и стояли. Всадники попадали с лошадей, как мертвые. На всем дальнейшем пути в Иерусалим войска Саладина не атаковали их. Если бы Саладин снова атаковал их, он бы наверняка победил.
Хотя у Ричарда не было крупных ран, он весь был в порезах и царапинах, но проявлял стойкость. Фактически то же было и с каждым воином. Болезнь прошла по лагерю. Даже Саймон, которому удалось избежать всех болезней, неизбежных для новичков, лежал с лихорадкой в гноящихся ранах. В течение недели он едва мог выползать из постели, чтобы помочь Ричарду, которому было еще хуже.
Король что-то забормотал. Саймон застонал и с трудом подполз к нему. Такой же больной оруженосец сполз с соломенного тюфяка и подал Саймону чашу с разбавленным вином. Саймон принял чашу из трясущихся рук оруженосца и, приподняв голову Ричарда, дал ему пить. Взгляд короля был ясным и чистым. Саймон отослал оруженосца.
– Ты верен и предан мне, не так ли? – прошептал Ричард.
– Всем, чем могу, до конца дней моих, – ответил Саймон.
– Я тоже тебя люблю, – продолжал король.
Его голос окреп. У Саймона кружилась голова от лихорадки, и он на мгновение подумал, не собирается ли король сделать ему неприличное предложение.
– Из-за моей любви к тебе я не дал тебе награду, – продолжал Ричард.– За эти два года мы потеряли столько рыцарей! И я могу сделать тебя настолько богатым, что ты и не мечтал. Я дам тебе богатые земли здесь, где всегда светит солнце, а сырость не пробирает до костей.
Не зная, что возразить, Саймон упрямо отвернулся.
– Послушай! – голос короля напрягся.– Она разрушит тебя. Возьми то, что я тебе предлагаю, а ее оставь в покое. Ей – 18, а тебе?
Саймон запрокинул голову и засмеялся. Король подумал над судьбой своего вассала и пришел к мудрому решению. Кончив смеяться, Саймон сказал:
– Мне – 48. Я уже стар. Но Элинор знает это. Бог мне свидетель, я часто говорил ей об этом. Я даже рисовал в ее воображении картины, когда я стану старым и дряхлым, а она будет в самом соку. Она смеется и говорит, что всю жизнь прожила рядом со стариками, и ее это не пугает.
– Будет ли она так же смеяться через 10 лет? – спросил король.
Это был жестокий вопрос, но из добрых побуждений. Саймон передернулся.
– Мой господин, я тоже думал об этом. Я не заблуждаюсь. Я и Элинор не подходим друг другу по возрасту, но всем другим – да. Она извлечет выгоду из моего возраста по-своему. Я не молодой повеса, который будет транжирить ее наследство, так как оно мне не нужно, и я не собираюсь делать роскошные подарки другим женщинам.– Саймон нахмурился.– У меня едва хватит сил удовлетворять ее, не говоря уже о тратах на других.– Саймон помолчал и отвел взгляд от короля, мечтая.– Более того, мой господин, я люблю нашу страну туманов и дождей. За эти два года я почти возненавидел солнце. В Англии, когда светит солнце, все благодарят Бога за это с радостным сердцем. И не надо жевать соленое мясо или вонючую рыбу, чтобы выжить. Если Вы не дадите мне той награды, которую я желаю, я все равно буду преданно служить Вам, но не лишайте меня страны, которую я люблю. Мой господин, – голос его дрогнул, – не давайте мне ничего, если такова Ваша воля, но если я буду больше Вам не нужен, отпустите меня домой!
– Ты глупец!
Саймон наклонил голову:
– Да.
Наступило долгое молчание.
– Я приму предложение Саладина о перемирии, – сказал Ричард, голос был тихим.– В противном случае я потеряю Англию и Нормандию.
– Это мудрое решение, – как можно искренне ответил Саймон.
Он поднялся и решил пойти куда-нибудь побыть одному, чтобы побороть свое горькое разочарование и подумать, как сообщить об этом Элинор. Ричард схватил его за руку.
– Беренгария и я разошлись в некоторых вопросах.– Он посмотрел на Саймона и захохотал.– Ты удивлен?
– Нет, – медленно ответил Саймон.– Это меня не удивило, но не по той причине, что вы предполагаете. Леди Беренгария – хорошая и милая женщина, но она не верит, что Вам свойственно все, как и любому другому человеку. Долго с такой восторженной женщиной не проживешь. Я Вас не виню.
Ричард хотел что-то возразить, но передумал и сказал:
– Ну что, ты все еще хочешь жениться? Несмотря на боль разочарования, Саймон рассмеялся:
– Элинор нельзя обвинить в утонченных манерах и мягком темпераменте.
Холодные глаза короля изучающе посмотрели на Саймона:
– Ну что ж, будь, по-твоему. Пусть это будет на твоей совести. Я сделал все, что мог, чтобы остановить тебя, а ты отверг мое предложение. Ты женишься на леди Элинор, как того желаешь. Тогда я смогу вверить мою жену и мою сестру в надежные руки, и буду спокоен, что ты охраняешь их на пути домой.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Элинор перечитала письмо в пятый раз. Почерк был не похож на почерк Саймона: буквы прыгали и расползались. И слова были не Саймона, хотя мысли и чувства были те же.
«У меня теперь есть ты. Пусть клерки составляют любой контракт, какой ты пожелаешь. Когда мы будем в Акре, мы поженимся и затем отплывем домой».
«Мы», которые должны быть в Акре, – это, скорее всего, король и Саймон, может быть, с армией, а вот «мы», которые отплывут домой, – было более проблематичным и вызывало вопросы. Будут ли это только Саймон и она? А может, король и армия? Элинор перечитала письмо в шестой раз и, наконец, поняла, почему ее озадачил вопрос, который показался совершенно бессмысленным и на который в любом случае будет скоро получен ответ. Правда заключалась в том, что она не знала, как сообщить эти новости Беренгарии. Конечно, она бы могла вообще не показывать ей письмо Саймона. Фраза «У меня есть ты», как будто он выиграл лошадь на турнире, явно не улучшило бы отношение Беренгарии к замужеству.
В каком-то смысле это было одно и то же. Саймон чувствовал, что он «получил» Элинор и выиграл ее как лошадь. Он не стал бы счастливее от того, что чувствовал бы себя иначе. Но с другой стороны, в словах Саймона заключался скрытый смысл, который было не понять Беренгарии. Он хотел сказать, что будет обладать именно Элинор, а не ее землями. Он желал ее, Элинор, а не ее владения. И это было понятно для Элинор из тех слов письма Саймона, где он давал право ее клеркам составить любой брачный контракт по ее усмотрению. В конце концов, брачный контракт существует для того, чтобы определить, что принадлежит невесте, а что – жениху при разделе имущества.
Подумав об этом, Элинор улыбнулась. Охваченный желанием показать ей свою любовь и доверие, Саймон совершенно забыл оговорить, как следует поступить с его имуществом. Надо признать, что оно не выдерживало никакого сравнения с владениями Элинор, но ведь с ним тоже надо считаться. Элинор знала, что Саймон никогда не был женат, но это еще не говорило о том, что у него не было детей, о которых следовало бы позаботиться. Она сейчас напишет письмо Саймону – вот и предлог нашелся, чтобы отложить визит к Беренгарии. Элинор проворно побежала за чернилами, пером и тонкой бумагой, которую здесь употребляют для письма вместо пергамента и называют «папирус».
Когда письмо было написано, она вызвала Бьорна, сообщила ему о своей помолвке и распорядилась отправить курьера с письмом. Дольше уже нельзя было откладывать визит к Беренгарии. Конечно, открытая и искренняя радость Бьорна прибавила ей смелости, но, немного подумав, Элинор все-таки решила сначала пойти к Джоанне и показать ей письмо Саймона.
– Ты хочешь сказать, что он будет твоим мужем? – недоверчиво спросила Джоанна.– С твоими владениями ты могла бы рассчитывать на графа или герцога!
Элинор презрительно скривила губы и гордо подняла голову.
– Мой отец был лорд Роузлинда. Я – леди Роузлинда. Никакие титулы не прибавят, к этому больше. И я не собираюсь продавать свое звание, данное мне от рождения, за пустые слова. Когда я разделю брачное ложе с Саймоном, я буду и останусь леди Роузлинда, а не графиней или герцогиней такой-то и такой-то.
Джоанна была несколько ошеломлена, а затем рассмеялась. Она вспомнила старую историю об одном герцоге из Франции, на которого напали, и он обратился к французскому королю за помощью. Король, подумав немного, ответил:
– Мой дорогой герцог, я сделаю все, что могу. Я попрошу сэра Кореи оставить Вас в покое.– У сэра Кореи тоже не было титула, но он обладал большей властью, чем сам король Французский.
– Ну что ж, – сказала Джоанна, – возможно, ты и права. Что ты хочешь от меня?
– Сделайте что-нибудь, чтобы королева Беренгария не могла помешать нашему браку, – на одном дыхании выпалила Элинор.– Вы ведь знаете не хуже меня, что она попытается сделать это. Она сейчас такая… такая ожесточенная.
– Но не злая, – возразила Джоанна.– Беренгария очень любит тебя. Она не позволит себе причинить тебе боль.
– Но она будет уверена в том, что спасает меня, а не причиняет мне боль, – промолвила Элинор.– И бесполезно будет говорить ей, что я люблю Саймона, а он любит меня. Она ответит, что она тоже любила Ричарда, а он любил ее. И все, что бы я ни говорила, не заставит ее поверить, что у нас с Саймоном все по-другому, и наш брак не только не разрушит нашу любовь, а, наоборот, сделает ее еще сильнее.
– Да, у вас действительно все по-другому, – натянуто произнесла Джоанна.
– Ну вот, видите, мадам, Вы это знаете, и я это знаю, но признает ли это королева Беренгария? Вы знаете ее лучше меня.
– Тогда подожди с замужеством, пока Беренгария не отпустит тебя.– Джоанна по-своему любила Элинор, но она была принцессой Анжуйской, и в ее сознании твердо укрепился принцип, что сначала должен быть исполнен любой каприз ее госпожи, а уж потом можно подумать и о фрейлине.– Долг прежде всего, Элинор.
Но Элинор была не из тех, кто лезет в карман за словом. Она твердо произнесла:
– Да наплевать мне на долг, я не собираюсь ждать. Может, Вы меня неправильно поняли, мадам. Мне не нужна Ваша помощь, чтобы разрешить мне выйти замуж. Мне нужна Ваша помощь, чтобы избавить королеву Беренгарию от переживаний и душевной травмы. Саймон получил устное разрешение короля на наш брак, но, если потребуется, я попрошу его достать официальный приказ короля с разрешением на брак. Непохоже, чтобы король ставил желания своей жены выше интересов Саймона и пошел ей на уступки. Конечно, я не знаю, о чем думает король: или он считает, что вместо богатых владений он дает меня Саймону в награду за его успехи в военных делах, или же у него какие-то другие соображения по поводу необходимости нашего брака.
И вновь Джоанна была ошеломлена, и вновь через некоторое время, которое потребовалось ей, чтобы переварить все, сказанное Элинор, она рассмеялась:– Я смотрю, Саймон лучше знает свою подопечную, чем Беренгария знает свою фрейлину. С одной стороны, ты – волевая, непослушная, и у тебя дурной характер, а с другой – добрая, умная, имеющая опыт в управлении хозяйством. Ну, хорошо, я попробую сделать все, что в моих силах, чтобы спасти Беренгарию от переживаний.
И Джоанна вполне успешно справилась с тем, чтобы Беренгария не помешала замужеству Элинор, но не смогла, да и не пыталась даже, уберечь Элинор от побочных эффектов, которые вызвала эта новость. Холодное неодобрение сменялось слезными мольбами и чудовищными угрозами. Если бы Беренгария была глупа, ей бы не удалось добиться своей цели. Она была достаточно умна, чтобы почувствовать, где больнее уколоть и как посеять сомнения в душе Элинор по поводу необходимости этого брака. Она говорила Элинор, что, как только девушка выходит замуж, все ее имущество переходит в руки к мужу, пока он жив. И никакой брачный контракт не в силах это изменить. А, кроме того, Саймон уже немолод, а стареющий мужчина всегда посматривает на молоденьких девушек, тем более, что жена рожает ему детей и становится не такой привлекательной, как раньше!
Элинор знала, что все это ерунда. Она знала, что Саймон обладает кристальной честностью, но не принесет ли эта честность несчастье? А быть мужем и опекуном – две разные вещи. Опекуну рано или поздно приходится держать отчет за выполнение своих обязанностей. А мужу не надо ни перед кем, ни за что отчитываться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
День тянулся. Одна лошадь падала за другой. Во время короткого затишья к Ричарду пришел парламентер от Саладина. Ричард приказал своим людям быть начеку, но этого не потребовалось. Брат Саладина, покоренный отвагой Ричарда, прислал ему в подарок двух великолепных лошадей. Даже мусульмане не верили, что крестоносцы продержатся. Они атаковали вновь и вновь, но натыкались на неприступную стену пеших воинов Ричарда и его усталых, окровавленных рыцарей на полуживых конях. Наконец, Саладин увидел, что десятая часть его всадников лежала на поле боя, возможно, часть, втрое большая, была ранена. Если армия Ричарда и была усталой, они стояли там, где и были, и будут стоять там вечно. Саладин собрал остатки своих отрядов и удалился. Было ясно, что бой окончен. Воины упали там, где и стояли. Всадники попадали с лошадей, как мертвые. На всем дальнейшем пути в Иерусалим войска Саладина не атаковали их. Если бы Саладин снова атаковал их, он бы наверняка победил.
Хотя у Ричарда не было крупных ран, он весь был в порезах и царапинах, но проявлял стойкость. Фактически то же было и с каждым воином. Болезнь прошла по лагерю. Даже Саймон, которому удалось избежать всех болезней, неизбежных для новичков, лежал с лихорадкой в гноящихся ранах. В течение недели он едва мог выползать из постели, чтобы помочь Ричарду, которому было еще хуже.
Король что-то забормотал. Саймон застонал и с трудом подполз к нему. Такой же больной оруженосец сполз с соломенного тюфяка и подал Саймону чашу с разбавленным вином. Саймон принял чашу из трясущихся рук оруженосца и, приподняв голову Ричарда, дал ему пить. Взгляд короля был ясным и чистым. Саймон отослал оруженосца.
– Ты верен и предан мне, не так ли? – прошептал Ричард.
– Всем, чем могу, до конца дней моих, – ответил Саймон.
– Я тоже тебя люблю, – продолжал король.
Его голос окреп. У Саймона кружилась голова от лихорадки, и он на мгновение подумал, не собирается ли король сделать ему неприличное предложение.
– Из-за моей любви к тебе я не дал тебе награду, – продолжал Ричард.– За эти два года мы потеряли столько рыцарей! И я могу сделать тебя настолько богатым, что ты и не мечтал. Я дам тебе богатые земли здесь, где всегда светит солнце, а сырость не пробирает до костей.
Не зная, что возразить, Саймон упрямо отвернулся.
– Послушай! – голос короля напрягся.– Она разрушит тебя. Возьми то, что я тебе предлагаю, а ее оставь в покое. Ей – 18, а тебе?
Саймон запрокинул голову и засмеялся. Король подумал над судьбой своего вассала и пришел к мудрому решению. Кончив смеяться, Саймон сказал:
– Мне – 48. Я уже стар. Но Элинор знает это. Бог мне свидетель, я часто говорил ей об этом. Я даже рисовал в ее воображении картины, когда я стану старым и дряхлым, а она будет в самом соку. Она смеется и говорит, что всю жизнь прожила рядом со стариками, и ее это не пугает.
– Будет ли она так же смеяться через 10 лет? – спросил король.
Это был жестокий вопрос, но из добрых побуждений. Саймон передернулся.
– Мой господин, я тоже думал об этом. Я не заблуждаюсь. Я и Элинор не подходим друг другу по возрасту, но всем другим – да. Она извлечет выгоду из моего возраста по-своему. Я не молодой повеса, который будет транжирить ее наследство, так как оно мне не нужно, и я не собираюсь делать роскошные подарки другим женщинам.– Саймон нахмурился.– У меня едва хватит сил удовлетворять ее, не говоря уже о тратах на других.– Саймон помолчал и отвел взгляд от короля, мечтая.– Более того, мой господин, я люблю нашу страну туманов и дождей. За эти два года я почти возненавидел солнце. В Англии, когда светит солнце, все благодарят Бога за это с радостным сердцем. И не надо жевать соленое мясо или вонючую рыбу, чтобы выжить. Если Вы не дадите мне той награды, которую я желаю, я все равно буду преданно служить Вам, но не лишайте меня страны, которую я люблю. Мой господин, – голос его дрогнул, – не давайте мне ничего, если такова Ваша воля, но если я буду больше Вам не нужен, отпустите меня домой!
– Ты глупец!
Саймон наклонил голову:
– Да.
Наступило долгое молчание.
– Я приму предложение Саладина о перемирии, – сказал Ричард, голос был тихим.– В противном случае я потеряю Англию и Нормандию.
– Это мудрое решение, – как можно искренне ответил Саймон.
Он поднялся и решил пойти куда-нибудь побыть одному, чтобы побороть свое горькое разочарование и подумать, как сообщить об этом Элинор. Ричард схватил его за руку.
– Беренгария и я разошлись в некоторых вопросах.– Он посмотрел на Саймона и захохотал.– Ты удивлен?
– Нет, – медленно ответил Саймон.– Это меня не удивило, но не по той причине, что вы предполагаете. Леди Беренгария – хорошая и милая женщина, но она не верит, что Вам свойственно все, как и любому другому человеку. Долго с такой восторженной женщиной не проживешь. Я Вас не виню.
Ричард хотел что-то возразить, но передумал и сказал:
– Ну что, ты все еще хочешь жениться? Несмотря на боль разочарования, Саймон рассмеялся:
– Элинор нельзя обвинить в утонченных манерах и мягком темпераменте.
Холодные глаза короля изучающе посмотрели на Саймона:
– Ну что ж, будь, по-твоему. Пусть это будет на твоей совести. Я сделал все, что мог, чтобы остановить тебя, а ты отверг мое предложение. Ты женишься на леди Элинор, как того желаешь. Тогда я смогу вверить мою жену и мою сестру в надежные руки, и буду спокоен, что ты охраняешь их на пути домой.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Элинор перечитала письмо в пятый раз. Почерк был не похож на почерк Саймона: буквы прыгали и расползались. И слова были не Саймона, хотя мысли и чувства были те же.
«У меня теперь есть ты. Пусть клерки составляют любой контракт, какой ты пожелаешь. Когда мы будем в Акре, мы поженимся и затем отплывем домой».
«Мы», которые должны быть в Акре, – это, скорее всего, король и Саймон, может быть, с армией, а вот «мы», которые отплывут домой, – было более проблематичным и вызывало вопросы. Будут ли это только Саймон и она? А может, король и армия? Элинор перечитала письмо в шестой раз и, наконец, поняла, почему ее озадачил вопрос, который показался совершенно бессмысленным и на который в любом случае будет скоро получен ответ. Правда заключалась в том, что она не знала, как сообщить эти новости Беренгарии. Конечно, она бы могла вообще не показывать ей письмо Саймона. Фраза «У меня есть ты», как будто он выиграл лошадь на турнире, явно не улучшило бы отношение Беренгарии к замужеству.
В каком-то смысле это было одно и то же. Саймон чувствовал, что он «получил» Элинор и выиграл ее как лошадь. Он не стал бы счастливее от того, что чувствовал бы себя иначе. Но с другой стороны, в словах Саймона заключался скрытый смысл, который было не понять Беренгарии. Он хотел сказать, что будет обладать именно Элинор, а не ее землями. Он желал ее, Элинор, а не ее владения. И это было понятно для Элинор из тех слов письма Саймона, где он давал право ее клеркам составить любой брачный контракт по ее усмотрению. В конце концов, брачный контракт существует для того, чтобы определить, что принадлежит невесте, а что – жениху при разделе имущества.
Подумав об этом, Элинор улыбнулась. Охваченный желанием показать ей свою любовь и доверие, Саймон совершенно забыл оговорить, как следует поступить с его имуществом. Надо признать, что оно не выдерживало никакого сравнения с владениями Элинор, но ведь с ним тоже надо считаться. Элинор знала, что Саймон никогда не был женат, но это еще не говорило о том, что у него не было детей, о которых следовало бы позаботиться. Она сейчас напишет письмо Саймону – вот и предлог нашелся, чтобы отложить визит к Беренгарии. Элинор проворно побежала за чернилами, пером и тонкой бумагой, которую здесь употребляют для письма вместо пергамента и называют «папирус».
Когда письмо было написано, она вызвала Бьорна, сообщила ему о своей помолвке и распорядилась отправить курьера с письмом. Дольше уже нельзя было откладывать визит к Беренгарии. Конечно, открытая и искренняя радость Бьорна прибавила ей смелости, но, немного подумав, Элинор все-таки решила сначала пойти к Джоанне и показать ей письмо Саймона.
– Ты хочешь сказать, что он будет твоим мужем? – недоверчиво спросила Джоанна.– С твоими владениями ты могла бы рассчитывать на графа или герцога!
Элинор презрительно скривила губы и гордо подняла голову.
– Мой отец был лорд Роузлинда. Я – леди Роузлинда. Никакие титулы не прибавят, к этому больше. И я не собираюсь продавать свое звание, данное мне от рождения, за пустые слова. Когда я разделю брачное ложе с Саймоном, я буду и останусь леди Роузлинда, а не графиней или герцогиней такой-то и такой-то.
Джоанна была несколько ошеломлена, а затем рассмеялась. Она вспомнила старую историю об одном герцоге из Франции, на которого напали, и он обратился к французскому королю за помощью. Король, подумав немного, ответил:
– Мой дорогой герцог, я сделаю все, что могу. Я попрошу сэра Кореи оставить Вас в покое.– У сэра Кореи тоже не было титула, но он обладал большей властью, чем сам король Французский.
– Ну что ж, – сказала Джоанна, – возможно, ты и права. Что ты хочешь от меня?
– Сделайте что-нибудь, чтобы королева Беренгария не могла помешать нашему браку, – на одном дыхании выпалила Элинор.– Вы ведь знаете не хуже меня, что она попытается сделать это. Она сейчас такая… такая ожесточенная.
– Но не злая, – возразила Джоанна.– Беренгария очень любит тебя. Она не позволит себе причинить тебе боль.
– Но она будет уверена в том, что спасает меня, а не причиняет мне боль, – промолвила Элинор.– И бесполезно будет говорить ей, что я люблю Саймона, а он любит меня. Она ответит, что она тоже любила Ричарда, а он любил ее. И все, что бы я ни говорила, не заставит ее поверить, что у нас с Саймоном все по-другому, и наш брак не только не разрушит нашу любовь, а, наоборот, сделает ее еще сильнее.
– Да, у вас действительно все по-другому, – натянуто произнесла Джоанна.
– Ну вот, видите, мадам, Вы это знаете, и я это знаю, но признает ли это королева Беренгария? Вы знаете ее лучше меня.
– Тогда подожди с замужеством, пока Беренгария не отпустит тебя.– Джоанна по-своему любила Элинор, но она была принцессой Анжуйской, и в ее сознании твердо укрепился принцип, что сначала должен быть исполнен любой каприз ее госпожи, а уж потом можно подумать и о фрейлине.– Долг прежде всего, Элинор.
Но Элинор была не из тех, кто лезет в карман за словом. Она твердо произнесла:
– Да наплевать мне на долг, я не собираюсь ждать. Может, Вы меня неправильно поняли, мадам. Мне не нужна Ваша помощь, чтобы разрешить мне выйти замуж. Мне нужна Ваша помощь, чтобы избавить королеву Беренгарию от переживаний и душевной травмы. Саймон получил устное разрешение короля на наш брак, но, если потребуется, я попрошу его достать официальный приказ короля с разрешением на брак. Непохоже, чтобы король ставил желания своей жены выше интересов Саймона и пошел ей на уступки. Конечно, я не знаю, о чем думает король: или он считает, что вместо богатых владений он дает меня Саймону в награду за его успехи в военных делах, или же у него какие-то другие соображения по поводу необходимости нашего брака.
И вновь Джоанна была ошеломлена, и вновь через некоторое время, которое потребовалось ей, чтобы переварить все, сказанное Элинор, она рассмеялась:– Я смотрю, Саймон лучше знает свою подопечную, чем Беренгария знает свою фрейлину. С одной стороны, ты – волевая, непослушная, и у тебя дурной характер, а с другой – добрая, умная, имеющая опыт в управлении хозяйством. Ну, хорошо, я попробую сделать все, что в моих силах, чтобы спасти Беренгарию от переживаний.
И Джоанна вполне успешно справилась с тем, чтобы Беренгария не помешала замужеству Элинор, но не смогла, да и не пыталась даже, уберечь Элинор от побочных эффектов, которые вызвала эта новость. Холодное неодобрение сменялось слезными мольбами и чудовищными угрозами. Если бы Беренгария была глупа, ей бы не удалось добиться своей цели. Она была достаточно умна, чтобы почувствовать, где больнее уколоть и как посеять сомнения в душе Элинор по поводу необходимости этого брака. Она говорила Элинор, что, как только девушка выходит замуж, все ее имущество переходит в руки к мужу, пока он жив. И никакой брачный контракт не в силах это изменить. А, кроме того, Саймон уже немолод, а стареющий мужчина всегда посматривает на молоденьких девушек, тем более, что жена рожает ему детей и становится не такой привлекательной, как раньше!
Элинор знала, что все это ерунда. Она знала, что Саймон обладает кристальной честностью, но не принесет ли эта честность несчастье? А быть мужем и опекуном – две разные вещи. Опекуну рано или поздно приходится держать отчет за выполнение своих обязанностей. А мужу не надо ни перед кем, ни за что отчитываться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67