Гаррик шел по возможности быстро, на ходу придерживая ножны левой рукой. Это получилось у него само собой, инстинктивно — наверное, сказалась привычка, приобретенная Карусом за тысячу лет до того.
Через сотню ярдов дорогу ему пересек еще один коридор: справа, кажется, горели огни, слышалась веселая музычка.
Однако Гаррика на этот раз ничто не могло сбить с намеченного пути. Даже если б он увидел, как за углом убивают его собственную сестру, то и тогда он посчитал бы это иллюзией и продолжил идти в указанном направлении.
Идти и молиться Пастырю, чтоб он не ошибся…
Дойдя до места, где часть свода обвалилась, юноша перебрался через обломки. Среди них он заметил бронзовый шлем и золотой эфес М еча, но само лезвие и кости того несчастного, что носил когда-то меч, исчезли, затерялись в веках.
Светящийся налет грибка теперь скользким ковром покрывал каменные стены. В одном месте Гаррику пришлось перепрыгнуть через трещину в несколько футов, оттуда поднимались горячие серные испарения. Вскоре коридор превратился в туннель, высеченный в скале. На каком-то участке пути поперек него проходила металлическая труба, вибрирующая и холодная на ощупь.
Наконец, впереди показался свет. Облизав пересохшие губы, юноша сдержался, чтоб не сорваться на стремительный бег, и продолжал идти все тем же размеренным шагом. Что-то с пронзительным писком хрустнуло у него под босыми ногами. Казалось, это что-то представляло собой костяной скелет, не одетый мышцами и шкурой.
Туннель привел в большую круглую комнату — должно быть, несколько сот футов в поперечнике. Резкий белый свет лился с потолка, чью высоту Гаррик затруднился определить. Странное дело, само это белое сияние ощущалось как давление.
Юноша остановился и выпустил ножны из рук. Он не мог вспомнить, сколько уже он сжимал меч в ладони. Но, похоже, давно — рука совсем затекла.
Какая-то конструкция непонятного назначения была прикручена к полу. Большая ее часть превратилась в кучу ржавой рухляди, из которой там и сям торчали непонятные трубки с кристаллической субстанцией. Некоторые из них сломались.
Гаррик огляделся: примерно в четверти пути по периметру располагался выход. Юноша с облегчением перевел дыхание. До того момента, как он увидел это прямоугольное отверстие в стене, он боялся, что выхода из его ночного кошмара вообще не существует. Приободрившись, он почти весело зашагал к проему.
За ним коридор расширился, но вскоре оказался почти блокирован скелетом великана. Бедняга, видать, полз из последних сил, прежде чем свалился. Правая рука его была вытянута, пальцы тянулись в сторону круглого зала, из которого вышел Гаррик.
Юноша с трудом протиснулся мимо черепа, составлявшего почти четыре фута в поперечнике. Глазница у великана была лишь одна — где-то в районе переносицы. Трудно сказать, являлось ли это проявлением уродства, или великанам такими и полагалось быть. Кости монстра казались ощутимо тяжелее, чем читалось бы нормальным для человека.
Грудная клетка сохраняла свою целостность. Ее облюбовали себе пауки размером в гаррикову ладонь, они сидели на своей паутине с характерным Z-образным рисунком. Появление юноши вызвало переполох в стане членистоногих. Они закопошились, пытаясь найти себе укрытие среди острых осколков костей позвоночника.
Их мохнатые тела были грязно-желтого оттенка. Свет, падавший из-за спины Гаррика, отражался в четырех парах глаз пауков. Вздохнув поглубже, юноша пошел напролом, разрывая в клочья паутину и внушая себе, что это просто тонкая ткань. Что он вовсе не боится мерзких жирных тварей, градом посыпавшихся ему на шею.
Таков был путь из ночного кошмара. Гаррик возвращался к своим друзьям, шел домой, и никакие страхи не могли ему помешать.
Дальше дорога делала петлю. В полной темноте юноша нащупал у себя под ногами тазовые кости какого-то животного, размером превышавшего слона. Пришлось форсировать и это препятствие. Он спускался с кучи костей, придерживаясь правой рукой за длинный бедренный сустав, когда опора под ногами исчезла. Дальше пола не было.
Гаррик закричал. Он судорожно сжал в руке мосол динозавра, но пальцы предательски соскользнули с отполированной поверхности, и юноша полетел вниз. Инстинктивно он поджал в полете ноги, это помогло ему спружинить и удачно приземлиться десятью футами ниже.
Он стоял в центре круга, нарисованного на полу склепа Бенлоу. На пустой полке валялась опрокинутая свеча, продолжавшая гореть в луже растекшегося воска. В открытую настежь дверь смотрела ночь.
Теноктрис лежала на полу без сознания. Лианы же нигде не было видно.
10
Когда Кашел очнулся, уже рассвело, и серианские матросы, как всегда, возбужденно болтая, возились с парусами. Подняв голову, юноша увидел, что «Золотой Дракон» входил из залива в широкое русло реки. Вода за бортом была коричневая. По обе стороны реки до самого горизонта расстилались болота.
Кашел вскочил на ноги.
— Мелли! — позвал он, испугавшись, что его подружка была всего лишь частью сна.
Фея свесилась на прядке волос Кашела, нарочно прокачнувшись перед его глазами. Причем проказница сначала сделала воздушное сальто и лишь потом приземлилась на плече своего друга.
— Хорошо поспал, Кашел? — спросила она, глядя снизу.
Юноша глубоко вздохнул. Туника на спине была мокрая, да и на плечах оставалась слегка влажная. А ведь он определенно не плавал во сне.
— Не знаю, как это я проспал все на свете, — сказал Кашел, глядя на суетившихся вокруг матросов. Им небось пришлось переступать через него, когда они на рассвете растягивали парус, да и сейчас убирать парус, как требовала того речная навигация, было нелегко. Только теперь двое ухмыляющихся моряков принялись вращать кабестан — раньше им это мешал сделать спящий Кашел.
— Им следовало разбудить меня, — посетовал парень. Видно, серианцы были слишком вежливы (или слишком осмотрительны), чтобы дать пинка соне, как он того заслуживал. Кашел чувствовал себя пристыженным.
Джен и Фраза стояли на левом крыле шканцев. Увидев, что юноша проснулся, они вежливо поклонились ему. Покраснев он, в свою очередь, вежливо откланялся.
Ничего, скоро настанет время тянуть трал. Вот тогда Кашел окажется полезен.
— Раньше мне не приходилось видеть Эрдин, — сказала Мелли. — Хотя, полагаю, это всего-навсего город. Я не была на Сандраккане уже тысячу лет. Помню: здесь часто идет дождь и водятся пятнистые кошки, которые быстротой могут поспорить с лисицей.
Она хихикнула и уселась, глядя на Кашела.
— Хотя, конечно, может, вы их всех переловили, чтоб пустить их шкуры себе на одежду. Вы, люди, всегда делаете нечто подобное.
— Мелли, этой ночью я видел сон, — медленно произнес юноша.
— Нет-нет, Кашел, — смеясь, возразила фея. — Это был не сон. Разве ты не помнишь? Ты был слишком занят — спасал своего друга Гаррика. Тебе некогда было смотреть сны.
11
Прокуратор сочла необходимым нанять портшез, чтоб добраться до особняка бор-Дахлиманов. Теперь она покачивалась в кресле на подставке, которое четверо носильщиков взгромоздили себе на плечи. Они направлялись в самое сердце Эрдина. Городские правила запрещали в дневные часы использование колесного транспорта на улицах города. До заката оставалось еще три часа, а Азера не желала ждать. Посему она вышла на крыльцо гостиницы, располагавшейся на северной окраине города, и махнула носильщикам.
Стиснув руки, Шарина смотрела ей вслед и прислушивалась к себе: стало ли ей легче оттого, что они наконец добрались до Эрдина. Бор-Дахлиман был городским аристократом, приверженцем короля. А, вернее сказать, противником графа Сандракканского. Все, что связывало Азеру с ее связником, — это вражда к графу, но на данный момент и того хватало.
Прокуратор сумела обеспечить своих спутником жильем, одеждой и пропитанием на время ожидания корабля до Валлеса. Теперь оставалось ждать. Политическое противостояние Сандраккана и Орнифала не отменяло торговые отношения между островами, туда-сюда ходили рейсовые суда. Помимо них подвизались и торговцы из других мест, осуществлявшие перевозки во Внутреннем Море.
Прожив свою жизнь на Хафте, Шарина была не в курсе системы правления на Сандраккане. Все, что она знала об этом острове, сводилось к выдержкам из эпических поэтов: дикое место, чьи скалистые берега служили прибежищем для варваров, воевавших с героями.
Девушка обернулась к Ноннусу.
— Я все думаю об этих старых поэмах, — призналась она. — Скалистые берега Сандраккана мы уже лицезрели. Интересно, удастся ли нам увидеть варваров, о которых толкуется в стихах?
Отшельник подарил ей улыбку, которой трудно было подобрать определение — может, «слабая»? Или «мрачная»?
— Пусть цивилизованные островитяне толкуют о дикости варварского Сандраккана, — отмахнулся он. — Им следовало бы побывать на Пьюле, если они желают увидеть истинную дикость.
Это была придорожная гостиница, принадлежавшая правительству, как все остальные, где они останавливались в течение своего четырехдневного путешествия на юг. В любом случае, выбирать не приходилось: на карете Колина наличествовал герб графа Сандракканского, и останавливаться в каких-либо других гостиницах — означало для них возбуждать подозрительные слухи, которые и так вызвала их разношерстная компания.
Их карета вместе с двумя другими стояла на гостиничном дворе. Одна из них служила для частных перевозок богатого землевладельца. В настоящее время форейтор — молодой оболтус, смахивающий на малиновку в своей красно-коричневой тунике чистил лакированные дверцы кареты, в то время как кучер (оба они входили в верхний эшелон слуг) распивал в общем зале гостиницы.
Обычно форейтор ехал на запятках кареты, принимая на себя сильные толчки и большую часть дорожной пыли. Его предназначение было — добавлять величия хозяйскому выезду, подобно плюмажу на головах лошадей. Помимо этого в его обязанности входило открывать дверцы перед пассажирами и чистить карету на постое.
Такая работа, конечно, не повод смотреть свысока на мужчину. Но сам-то форейтор мнил о себе куда как много. Пожалуй, он был о себе более высокого мнения, чем Шарина — о Валлесском короле. Встретив этого парня у колодца, девушка пожалела, что не помыла карету пораньше.
Ноннус все понял.
— Почему бы тебе не пойти в гостиницу, дитя мое? — предложил он. — А я вознесу благодарность Госпоже и вскоре присоединюсь к тебе.
Шарина колебалась. Ей хотелось пойти вместе с отшельником, но она знала, что тот предпочитает молиться в одиночестве. Он предложил девушке пойти внутрь, чтоб молодой человек не докучал ей своими разговорами. Обслуга конюшни — двое кучеров и мальчик были вылеплены из того же теста, что и форейтор. Общение с ними составляло сомнительное удовольствие для одинокой девушки.
С другой стороны, Медер пошел в гостиницу вместе с Азерой и остался там после отъезда прокуратора. Шарина тяготилась его компанией, к тому же ей хотелось побыть на свежем воздухе после дневного путешествия в карете. И хотя благодаря кожаным подвескам горизонтальная тряска превратилась скорее в качку, но все же камней и рытвин на их пути встретилось немало.
— Я погуляю возле кухни, — решила она, кивнув в сторону построек на задах основного здания.
Как раз в этот момент кухонная дверь отворилась, и оттуда вышла девушка. Она несла одно деревянное блюдо в руках, а другое на голове. Под тонкой кисеей от мух виднелся подготовленный для выпечки хлеб. Девушка несла его в печку, стоявшую во дворе.
Ноннус с сомнением кивнул. Вроде бы народу между кухней и печкой сновало немало, с другой стороны, конюхи оказывались достаточно далеко, чтоб надоедать Шарине.
— Я буду недалеко, — сказал отшельник. — И недолго.
Чтоб решить вопрос, Шарина похлопала его по руке и быстрыми шагами направилась в сторону кухни, прежде чем Ноннус передумает.
Отшельник помедлил еще несколько мгновений и направился к калитке, которая вела в аллею. Мальчик-конюший оставил ее открытой, после того как выкатил в аллею тележку с навозом. Обычно в гостиницах подобные отходы собирались и складировались для продажи соседским фермерам.
Медер появился в боковых дверях как раз вовремя, чтоб заметить, как Шарина направилась к кухне. Волшебник тут же решил к ней присоединиться.
Всю дорогу из Гоналии он правил лошадьми, это удавалось ему как ничто другое. Умение управлять четверкой лошадей было для юноши-аристократа чем-то само собой разумеющимся. Так же как неприемлемым считалось искусство печения хлеба или разделки убитого тюленя. В то же время Шарина могла по пальцам пересчитать количество раз, когда в Барке объявлялась четверка лошадей. На Пьюле лошади и вовсе не водились. Если б не таланты Медера, ему и Азере пришлось бы ехать верхом, а Шарине с Ноннусом — идти пешком. Трудно себе представить, чтоб два простолюдина проехались по оживленной улице на ездовых лошадях и не сломали при этом ключицу или еще что похуже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94