Под брюхом рыбы был прикреплён небольшой ярко раскрашенный вагончик, под завязку набитый разнообразным народом. Оттуда, сверху, неслись азартные вопли:
— Панораму! Панораму давай! А теперь аборигенов, аборигенов наплывами!
Из корзин тут и там выглядывали изумлённые синие лица — кожа у местных жителей была густо-индиговой. «Рыба» потихоньку снижалась, причём прямиком на один из «домов». Когда от ветки, на которой он висел, до днища вагончика остались считаные метры, живущий в корзине абориген стал проявлять признаки беспокойства.
— Эй! Возьмите левее, что ли, — прокричал он. Но его не услышали.
— Привет! Привет! — верещала какая-то красотка в красном, ослепительно улыбаясь и изо всех сил махая руками.
— Левее! Левее возьмите! — надрывался бедняга, судорожно пытаясь выбраться наружу — его набедренная повязка зацепилась за один из прутьев внутри.
Тут, наконец, днище вагончика задело бок изрядно обветшавшей корзины, послышался треск — и обитатель плетёного жилища здоровенной лягушкой плюхнулся наземь в облаке сена и сорванных листьев. Набедренная повязка, размотавшись, тихонько колыхалась на ветке.
Дверца вагончика распахнулась, и оттуда, пятясь задом, выскочил человек с большущей трескучей штуковиной на плече. Не обращая ни малейшего внимания на толпу, он резво пробежал спиной вперёд несколько шагов. Деревенские попятились.
Вслед за ним выскочила тощая рыжая девица, сжимавшая в руке что-то вроде чёрного гриба. Она всё время держала его так, как будто собиралась откусить кусочек, но вместо этого непрерывно тараторила:
— Итак, уважаемые телезрители, мы с вами сейчас находимся в типичной деревушке типичных аборигенов, и сейчас я, ведущая Дрита, буду брать у них интервью. Надеюсь, в ходе его меня не пригласят на банкет, где я же и буду главным блюдом, ха-ха, шутка, конечно же. Итак, мой первый вопрос к первому участнику нашего маленького шоу: представьтесь, пожалуйста! Как вас зовут? — И она сунула чёрный гриб под нос какому-то пареньку, очумевшему от такого поворота событий. Тот, ничего не соображая, укусил «гриб» за шляпку и тут же скривился, с отвращением выплёвывая поролон.
— Не порть мне технику, урод! — злобно взвизгнула рыжая и огрела несчастного «грибом» по макушке.
В глубине вагончика что-то громко лязгнуло и зашипело. В окошко высунулась голова с выпученными глазами и заорала:
— Ты с ума сошла! Дура! На мне же наушники!
— Камера — стоп! Стоп, камера! — Маленький, но очень энергичный толстячок, размахивая руками, колобком выкатился из дверцы и кругами забегал вокруг рыжей. — Всё переснять! Всё буквально! Дубль! Панораму, ребятушки, дайте мне панораму этого корзиниума! И свет! Свет-свет-свет! Софиты здесь, софиты там! Быстренько, мальчики-девочки! Шевелите булками!
— Во, блин! — уважительно прошептал зеленовласый и, высунувшись из высокой травы, осторожно поманил пальцем укусившего микрофон: — Эй, уважаемый! Можно тебя на минутку?
Юный абориген вздрогнул от неожиданности и подошёл поближе, во все глаза рассматривая незнакомца.
— Ты ещё кто такой?! — с изумлением спросил он.
— Эй, парень, ты украл мой вопрос! — рассмеялся зеленовласый.
— Ничего я не крал! — возмущённо откликнулся абориген. Манера незнакомца разговаривать окончательно сбила его с толку.
— Ладно, ладно, — примирительно сказал тот. — Я — Куки из племени куки, а ты?
— Хлюпик, — мрачно представился абориген; видно было, что именем своим он не слишком гордится. — Из племени смоукеров, — добавил он, подумав.
— Значит, вы — смоукеры. Никогда о таких не слышал. А что вообще тут есть поблизости?
— Как что? — удивился Хлюпик. — Вон там — река… А вон там — болото.
— Какая река? В смысле, как называется?
— Так и называется: река.
Куки и Хлюпик в затруднении замолчали и уставились друг на друга.
— Ладно, попробуем ещё раз, — сказал, зеленовласый. — Какие-нибудь географические названия ты знаешь?
— Конечно, знаю!
— Ну и..?
— Вавилон! — гордо сказал Хлюпик.
— Очень хорошо, Вавилон. А ещё?
Хлюпик опять недоуменно замолчал.
— То есть ты знаешь, что есть Вавилон; и ещё есть Великий Лес. И… это всё?
— Э-э… Ну да!
Куки устало закрыл глаза и плюхнулся на траву.
— Кажется, я забрёл в самую что ни на есть глухоманскую глухомань, — пробормотал он.
В Хлюпике проснулся патриотизм.
— Ну, не такая уж здесь и глухомань. У нас в деревне, например, даже приёмник есть… И патефон…
— Вот оно что, приёмник… — протянул, ухмыляясь, Куки. — И он, наверное, даже работает?
— Ну-у… Иногда.
— Ох… Так я и думал. Ты ведь, наверное, э-э, не взрослый? Обряд посвящения ещё не прошёл, наверное?
— Это ты о выпускном экзамене?
Куки поперхнулся.
— Так у вас здесь есть школа?!
— Ну, есть. В ней вот и учился… учусь. — Хлюпик насупился. — А ты сам кто? Кочевник?
— Я-то? — Куки посмотрел на Хлюпика из-под прищуренных век. — Я каюкер. Знаешь, что это такое?
— Нет.
— Серьёзно?!
— Ты говоришь очень много непонятных слов, — сердито ответил Хлюпик. — Я их и не слышал никогда.
В глазах зеленовласого мелькнуло что-то похожее на сочувствие.
— Скоро вам всем предстоит услышать и запомнить много новых слов, парень. Очень много…
— Почему это?
— Жизнь такая потому что…
— А чего делают каюкеры?
— Как что? Каюк!
— В смысле?
— В смысле — конец. Финиш. End. Понимаешь?
— Не-а…
— Блин! Ну, как бы тебе объяснить… Вот, например, вы живёте, старитесь… А потом наступает каюк. Так ведь?
— Нет. Не так.
Куки долгим взглядом посмотрел на Хлюпика.
— Извини, не понял?
— Да это же любой ребёнок знает! — воскликнул Хлюпик. — Когда жизнь вся прожита, за тобой приходит Амба. Ну то есть обычно она сначала несколько раз снится, а потом уже приходит и уводит за собой.
— Что ещё за Амба?
— Ну, Амба. Высокая такая, красноглазая, в чёрном балахоне, с косой и с трубкой.
Глазки Куки полезли вверх.
— О духи предков! Ещё и с трубкой! Куда я попал…
— А что, у вас разве не так? — дипломатично спросил Хлюпик.
— Слушай сюда, парень. У нас не так. Когда у нас кому-то приходит конец, его кладут в гроб и зарывают в землю… Понимаешь, о чём я? — вдруг спросил Куки с сомнением.
— У нас никто никого не зарывает. Глупости какие! Говорю же, Амба приходит, кому уже срок вышел…
— Н-ну… Может, и так… Кто вас тут знает, в самом деле. Такая глухомань… Да ты не обижайся, парень, — торопливо добавил Куки. — Ты же не виноват, что живёшь здесь. Я как раз такое место и искал, собственно говоря…
— А зачем?
— Ну, видишь ли, это связано с моей работой. Считай, я вроде Амбы. Вот, например, нападёт на какую-нибудь деревеньку монстр — сразу зовут меня. Я прихожу и делаю мерзавцу каюк. Или там надо какой-нибудь городской шишке другую шишку слить… Не понимаешь, да? — расстроенно спросил Куки.
— Нет, почему же. Ты вроде охотника, верно? — ответил Хлюпик, действительно не совсем понимавший, как можно заказать и тем более слить куда-то шишку.
— Гм… Ну да, вроде того. Только ещё круче. Слушай… — Куки вдруг принюхался. — А чем это от тебя так несёт?
— Это табак! — важно ответил смоукер, после непродолжительных размышлений догадавшийся, о чем идёт речь. — Его курят!
— А тебя дома за это не накажут?
— Если буду мало курить — в конце концов, накажут, — недоумённо пожал плечами Хлюпик.
— Если будешь МАЛО курить?! А мало — это сколько?
— Каждый настоящий смоукер должен выкуривать в день две-три трубки табаку.
— И дети?!
— Нет, что ты, — снисходительно улыбнулся Хлюпик. — До пятого класса — всего по пачке папирос. Куда им больше!
Куки выглядел совершенно несчастным.
— Парень… Скажи, ты меня не разыгрываешь?
— Нет, конечно.
— Ну… Ну тогда давай закурим, что ли…
Хлюпик открыл поясную сумочку, вытащил клочок бумаги и протянул новому знакомому вместе со щепотью табака. Тот, ловко орудуя пальцами, скрутил «козью ногу». Сам Хлюпик набил чилим, чиркнул кресалом, затянулся и дал прикурить Куки. Зеленовласый немедленно закашлялся.
— Ух ты, блин! Крепкий какой!
— Ну, это разве крепкий! — снисходительно усмехнулся Хлюпик. — Вот махорка, которую Деда выращивает, — та да, крепкая. Москитов на лету убивает.
Куки снова затянулся и с уважением посмотрел на Хлюпика.
— Ну табак вы, положим, сами выращиваете. А бумагу откуда берете?
— По-разному… Большой Папа ездит каждый год куда-то и обменивает табак на всякие вещи. Ну и газет привозит на всю деревню. А когда они кончаются, можно старые осиные гнёзда в лесу отыскивать и из них бумагу делать. А вообще-то, у нас папиросками только дети балуются или гультяи всякие, у которых трубок нету… — Тут Хлюпик вновь насупился и замолчал.
— Газеты? — оживился Куки. — А что за газеты?
— Обыкновенные газеты. Жёлтенькие.
— Так вы их что же, не читаете даже? — осторожно спросил Куки.
— Ты опять говоришь как-то странно. Читают книгу. А из газеты только самокрутки крутят.
Куки выглядел совершенно сбитым с толку.
— Слушай, а кто у вас самый главный? В племени, в смысле?
— Папа, конечно! Большой Папа!
— Твой папа? Так ты — сын вождя?
— Нет, не мой. Он… — Хлюпик задумался.
Ему вообще-то ни разу не приходил в голову вопрос, почему Большого Папу все зовут именно так.
— Он ваш вождь?
— Нет…
Ну как объяснишь постороннему, кто такой Большой Папа и за что его все так уважают?! Как расскажешь о живущей по соседству злой ведьме (час пути до покосившейся замшелой избушки; да только кто же в здравом уме туда потащится!), которая проклинала деревеньку смоукеров ежевечерне, фактически уже давно по привычке… Проклятий деревенские не боялись. Да — были, были, говорят, времена, когда смоукеры истошно орали «Воздух!» и проворно прятались в корзины, едва завидев над верхушками деревьев знакомый силуэт. Но с тех пор как Большой Папа однажды авторитетно заявил, что правильному смоукеру всякая аэропакость повредить не может, всё изменилось. Всё-таки нет больше в племени таких, как Большой Папа! Кто ещё смог бы сидеть, невозмутимо покуривая трубочку и только ухмыляясь в ответ на разгневанные вопли, долетавшие с неба?! Перегнида, привыкшая уже к тому, что при её появлении все разбегались и прятались, битый час носилась над посёлком, закладывая виражи над крышей общинного склада и обрушивая страшные свои проклятия на голову Папы. С тех пор вот и уверовали смоукеры во всепобеждающую силу Табачного Духа Никоцианта, вернее, не то чтобы уверовали — скорее, укрепились в вере.
— Он — самый правильный смоукер! — нашёлся, наконец, Хлюпик.
— Вот оно что… Нет, ну надо ж до такого додуматься — жить в корзинках! — с весёлым изумлением вертел головой Куки. — Не могу поверить!
— Чего же тут такого? Правильному смоукеру только в корзине и жить! Удобно, комфортно, и всё всегда под рукой.
— А ежели дождь?
— Подумаешь! У каждой корзины занавесочка есть кожаная, непромокучая. Натянул сверху — и лежи себе, покуривай, пускай дым сквозь плетёную стенку. Хорошо!
— Гм… — Куки задумался.
— А сам ты где жил?
— Много где. Я ведь не сижу на одном месте, а путешествую. А вообще-то, я из Биг Бэби.
— Откуда?
— Из Бэбилона. Или Вавилона, как вы его называете.
— Ну?! — Хлюпик с недоверием уставился на Куки; и в этот самый момент за его спиной раздался голос:
— А пойдите-ка сюда, молодые люди…
Хлюпик вздрогнул и обернулся. В десятке шагов от него стоял Свистоль, главный (и единственный) шаман племени и по совместительству — директор школы, и манил их тонким коричневым пальцем. Юный смоукер сразу почувствовал себя провинившимся. Свистоль обладал таким качеством: вызывать чувство вины у любого своего ученика, пускай даже бывшего. При этом он был совсем не злым и, казалось, искренне переживал, что его неявно, но неизменно стараются избегать.
Хлюпик, понурившись, подошёл к директору.
— Ты не представишь меня своему другу? — вежливо поинтересовался тот.
Хлюпик не знал, как надо «представлять» кого-то: директор тоже иногда говорил непонятными словами. В таких случаях Хлюпик обычно ориентировался на интонацию. Впрочем, Куки с невозмутимым видом уже протягивал Свистолю руку.
— Куки из племени куки. А вы тот самый Большой Папа?
— Нет, что вы. Я всего лишь… — тут он метнул короткий взгляд на Хлюпика, — всего лишь скромный школьный учитель. Не соблаговолишь ли заглянуть ко мне на трубочку табаку?
— Э-э… Вообще-то ваш ученик меня уже угостил, но…
— А мы просто посидим в тенёчке, побеседуем. — И Свистоль увлёк нового знакомого к своему обиталищу.
* * *
Формой Свистолева корзина более всего напоминала здоровенную тыкву. Как и положено жилищу шамана, размещалась она несколько на отшибе. Сквозь прутья стен просвечивало солнце. Куки сморщил нос — всё вокруг было невероятно прокуренным. В корзине уже кто-то сидел, закутавшись в плед и надвинув на глаза камышовую шляпу. Удивительной длины трубку он придерживал сразу и руками, и ступнями ног. Из-под шляпы торчали только пышные седые усы.
— Сейчас табачку набьём, — приговаривал меж тем Свистоль, наполняя из глиняного горшочка здоровенный дымофон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
— Панораму! Панораму давай! А теперь аборигенов, аборигенов наплывами!
Из корзин тут и там выглядывали изумлённые синие лица — кожа у местных жителей была густо-индиговой. «Рыба» потихоньку снижалась, причём прямиком на один из «домов». Когда от ветки, на которой он висел, до днища вагончика остались считаные метры, живущий в корзине абориген стал проявлять признаки беспокойства.
— Эй! Возьмите левее, что ли, — прокричал он. Но его не услышали.
— Привет! Привет! — верещала какая-то красотка в красном, ослепительно улыбаясь и изо всех сил махая руками.
— Левее! Левее возьмите! — надрывался бедняга, судорожно пытаясь выбраться наружу — его набедренная повязка зацепилась за один из прутьев внутри.
Тут, наконец, днище вагончика задело бок изрядно обветшавшей корзины, послышался треск — и обитатель плетёного жилища здоровенной лягушкой плюхнулся наземь в облаке сена и сорванных листьев. Набедренная повязка, размотавшись, тихонько колыхалась на ветке.
Дверца вагончика распахнулась, и оттуда, пятясь задом, выскочил человек с большущей трескучей штуковиной на плече. Не обращая ни малейшего внимания на толпу, он резво пробежал спиной вперёд несколько шагов. Деревенские попятились.
Вслед за ним выскочила тощая рыжая девица, сжимавшая в руке что-то вроде чёрного гриба. Она всё время держала его так, как будто собиралась откусить кусочек, но вместо этого непрерывно тараторила:
— Итак, уважаемые телезрители, мы с вами сейчас находимся в типичной деревушке типичных аборигенов, и сейчас я, ведущая Дрита, буду брать у них интервью. Надеюсь, в ходе его меня не пригласят на банкет, где я же и буду главным блюдом, ха-ха, шутка, конечно же. Итак, мой первый вопрос к первому участнику нашего маленького шоу: представьтесь, пожалуйста! Как вас зовут? — И она сунула чёрный гриб под нос какому-то пареньку, очумевшему от такого поворота событий. Тот, ничего не соображая, укусил «гриб» за шляпку и тут же скривился, с отвращением выплёвывая поролон.
— Не порть мне технику, урод! — злобно взвизгнула рыжая и огрела несчастного «грибом» по макушке.
В глубине вагончика что-то громко лязгнуло и зашипело. В окошко высунулась голова с выпученными глазами и заорала:
— Ты с ума сошла! Дура! На мне же наушники!
— Камера — стоп! Стоп, камера! — Маленький, но очень энергичный толстячок, размахивая руками, колобком выкатился из дверцы и кругами забегал вокруг рыжей. — Всё переснять! Всё буквально! Дубль! Панораму, ребятушки, дайте мне панораму этого корзиниума! И свет! Свет-свет-свет! Софиты здесь, софиты там! Быстренько, мальчики-девочки! Шевелите булками!
— Во, блин! — уважительно прошептал зеленовласый и, высунувшись из высокой травы, осторожно поманил пальцем укусившего микрофон: — Эй, уважаемый! Можно тебя на минутку?
Юный абориген вздрогнул от неожиданности и подошёл поближе, во все глаза рассматривая незнакомца.
— Ты ещё кто такой?! — с изумлением спросил он.
— Эй, парень, ты украл мой вопрос! — рассмеялся зеленовласый.
— Ничего я не крал! — возмущённо откликнулся абориген. Манера незнакомца разговаривать окончательно сбила его с толку.
— Ладно, ладно, — примирительно сказал тот. — Я — Куки из племени куки, а ты?
— Хлюпик, — мрачно представился абориген; видно было, что именем своим он не слишком гордится. — Из племени смоукеров, — добавил он, подумав.
— Значит, вы — смоукеры. Никогда о таких не слышал. А что вообще тут есть поблизости?
— Как что? — удивился Хлюпик. — Вон там — река… А вон там — болото.
— Какая река? В смысле, как называется?
— Так и называется: река.
Куки и Хлюпик в затруднении замолчали и уставились друг на друга.
— Ладно, попробуем ещё раз, — сказал, зеленовласый. — Какие-нибудь географические названия ты знаешь?
— Конечно, знаю!
— Ну и..?
— Вавилон! — гордо сказал Хлюпик.
— Очень хорошо, Вавилон. А ещё?
Хлюпик опять недоуменно замолчал.
— То есть ты знаешь, что есть Вавилон; и ещё есть Великий Лес. И… это всё?
— Э-э… Ну да!
Куки устало закрыл глаза и плюхнулся на траву.
— Кажется, я забрёл в самую что ни на есть глухоманскую глухомань, — пробормотал он.
В Хлюпике проснулся патриотизм.
— Ну, не такая уж здесь и глухомань. У нас в деревне, например, даже приёмник есть… И патефон…
— Вот оно что, приёмник… — протянул, ухмыляясь, Куки. — И он, наверное, даже работает?
— Ну-у… Иногда.
— Ох… Так я и думал. Ты ведь, наверное, э-э, не взрослый? Обряд посвящения ещё не прошёл, наверное?
— Это ты о выпускном экзамене?
Куки поперхнулся.
— Так у вас здесь есть школа?!
— Ну, есть. В ней вот и учился… учусь. — Хлюпик насупился. — А ты сам кто? Кочевник?
— Я-то? — Куки посмотрел на Хлюпика из-под прищуренных век. — Я каюкер. Знаешь, что это такое?
— Нет.
— Серьёзно?!
— Ты говоришь очень много непонятных слов, — сердито ответил Хлюпик. — Я их и не слышал никогда.
В глазах зеленовласого мелькнуло что-то похожее на сочувствие.
— Скоро вам всем предстоит услышать и запомнить много новых слов, парень. Очень много…
— Почему это?
— Жизнь такая потому что…
— А чего делают каюкеры?
— Как что? Каюк!
— В смысле?
— В смысле — конец. Финиш. End. Понимаешь?
— Не-а…
— Блин! Ну, как бы тебе объяснить… Вот, например, вы живёте, старитесь… А потом наступает каюк. Так ведь?
— Нет. Не так.
Куки долгим взглядом посмотрел на Хлюпика.
— Извини, не понял?
— Да это же любой ребёнок знает! — воскликнул Хлюпик. — Когда жизнь вся прожита, за тобой приходит Амба. Ну то есть обычно она сначала несколько раз снится, а потом уже приходит и уводит за собой.
— Что ещё за Амба?
— Ну, Амба. Высокая такая, красноглазая, в чёрном балахоне, с косой и с трубкой.
Глазки Куки полезли вверх.
— О духи предков! Ещё и с трубкой! Куда я попал…
— А что, у вас разве не так? — дипломатично спросил Хлюпик.
— Слушай сюда, парень. У нас не так. Когда у нас кому-то приходит конец, его кладут в гроб и зарывают в землю… Понимаешь, о чём я? — вдруг спросил Куки с сомнением.
— У нас никто никого не зарывает. Глупости какие! Говорю же, Амба приходит, кому уже срок вышел…
— Н-ну… Может, и так… Кто вас тут знает, в самом деле. Такая глухомань… Да ты не обижайся, парень, — торопливо добавил Куки. — Ты же не виноват, что живёшь здесь. Я как раз такое место и искал, собственно говоря…
— А зачем?
— Ну, видишь ли, это связано с моей работой. Считай, я вроде Амбы. Вот, например, нападёт на какую-нибудь деревеньку монстр — сразу зовут меня. Я прихожу и делаю мерзавцу каюк. Или там надо какой-нибудь городской шишке другую шишку слить… Не понимаешь, да? — расстроенно спросил Куки.
— Нет, почему же. Ты вроде охотника, верно? — ответил Хлюпик, действительно не совсем понимавший, как можно заказать и тем более слить куда-то шишку.
— Гм… Ну да, вроде того. Только ещё круче. Слушай… — Куки вдруг принюхался. — А чем это от тебя так несёт?
— Это табак! — важно ответил смоукер, после непродолжительных размышлений догадавшийся, о чем идёт речь. — Его курят!
— А тебя дома за это не накажут?
— Если буду мало курить — в конце концов, накажут, — недоумённо пожал плечами Хлюпик.
— Если будешь МАЛО курить?! А мало — это сколько?
— Каждый настоящий смоукер должен выкуривать в день две-три трубки табаку.
— И дети?!
— Нет, что ты, — снисходительно улыбнулся Хлюпик. — До пятого класса — всего по пачке папирос. Куда им больше!
Куки выглядел совершенно несчастным.
— Парень… Скажи, ты меня не разыгрываешь?
— Нет, конечно.
— Ну… Ну тогда давай закурим, что ли…
Хлюпик открыл поясную сумочку, вытащил клочок бумаги и протянул новому знакомому вместе со щепотью табака. Тот, ловко орудуя пальцами, скрутил «козью ногу». Сам Хлюпик набил чилим, чиркнул кресалом, затянулся и дал прикурить Куки. Зеленовласый немедленно закашлялся.
— Ух ты, блин! Крепкий какой!
— Ну, это разве крепкий! — снисходительно усмехнулся Хлюпик. — Вот махорка, которую Деда выращивает, — та да, крепкая. Москитов на лету убивает.
Куки снова затянулся и с уважением посмотрел на Хлюпика.
— Ну табак вы, положим, сами выращиваете. А бумагу откуда берете?
— По-разному… Большой Папа ездит каждый год куда-то и обменивает табак на всякие вещи. Ну и газет привозит на всю деревню. А когда они кончаются, можно старые осиные гнёзда в лесу отыскивать и из них бумагу делать. А вообще-то, у нас папиросками только дети балуются или гультяи всякие, у которых трубок нету… — Тут Хлюпик вновь насупился и замолчал.
— Газеты? — оживился Куки. — А что за газеты?
— Обыкновенные газеты. Жёлтенькие.
— Так вы их что же, не читаете даже? — осторожно спросил Куки.
— Ты опять говоришь как-то странно. Читают книгу. А из газеты только самокрутки крутят.
Куки выглядел совершенно сбитым с толку.
— Слушай, а кто у вас самый главный? В племени, в смысле?
— Папа, конечно! Большой Папа!
— Твой папа? Так ты — сын вождя?
— Нет, не мой. Он… — Хлюпик задумался.
Ему вообще-то ни разу не приходил в голову вопрос, почему Большого Папу все зовут именно так.
— Он ваш вождь?
— Нет…
Ну как объяснишь постороннему, кто такой Большой Папа и за что его все так уважают?! Как расскажешь о живущей по соседству злой ведьме (час пути до покосившейся замшелой избушки; да только кто же в здравом уме туда потащится!), которая проклинала деревеньку смоукеров ежевечерне, фактически уже давно по привычке… Проклятий деревенские не боялись. Да — были, были, говорят, времена, когда смоукеры истошно орали «Воздух!» и проворно прятались в корзины, едва завидев над верхушками деревьев знакомый силуэт. Но с тех пор как Большой Папа однажды авторитетно заявил, что правильному смоукеру всякая аэропакость повредить не может, всё изменилось. Всё-таки нет больше в племени таких, как Большой Папа! Кто ещё смог бы сидеть, невозмутимо покуривая трубочку и только ухмыляясь в ответ на разгневанные вопли, долетавшие с неба?! Перегнида, привыкшая уже к тому, что при её появлении все разбегались и прятались, битый час носилась над посёлком, закладывая виражи над крышей общинного склада и обрушивая страшные свои проклятия на голову Папы. С тех пор вот и уверовали смоукеры во всепобеждающую силу Табачного Духа Никоцианта, вернее, не то чтобы уверовали — скорее, укрепились в вере.
— Он — самый правильный смоукер! — нашёлся, наконец, Хлюпик.
— Вот оно что… Нет, ну надо ж до такого додуматься — жить в корзинках! — с весёлым изумлением вертел головой Куки. — Не могу поверить!
— Чего же тут такого? Правильному смоукеру только в корзине и жить! Удобно, комфортно, и всё всегда под рукой.
— А ежели дождь?
— Подумаешь! У каждой корзины занавесочка есть кожаная, непромокучая. Натянул сверху — и лежи себе, покуривай, пускай дым сквозь плетёную стенку. Хорошо!
— Гм… — Куки задумался.
— А сам ты где жил?
— Много где. Я ведь не сижу на одном месте, а путешествую. А вообще-то, я из Биг Бэби.
— Откуда?
— Из Бэбилона. Или Вавилона, как вы его называете.
— Ну?! — Хлюпик с недоверием уставился на Куки; и в этот самый момент за его спиной раздался голос:
— А пойдите-ка сюда, молодые люди…
Хлюпик вздрогнул и обернулся. В десятке шагов от него стоял Свистоль, главный (и единственный) шаман племени и по совместительству — директор школы, и манил их тонким коричневым пальцем. Юный смоукер сразу почувствовал себя провинившимся. Свистоль обладал таким качеством: вызывать чувство вины у любого своего ученика, пускай даже бывшего. При этом он был совсем не злым и, казалось, искренне переживал, что его неявно, но неизменно стараются избегать.
Хлюпик, понурившись, подошёл к директору.
— Ты не представишь меня своему другу? — вежливо поинтересовался тот.
Хлюпик не знал, как надо «представлять» кого-то: директор тоже иногда говорил непонятными словами. В таких случаях Хлюпик обычно ориентировался на интонацию. Впрочем, Куки с невозмутимым видом уже протягивал Свистолю руку.
— Куки из племени куки. А вы тот самый Большой Папа?
— Нет, что вы. Я всего лишь… — тут он метнул короткий взгляд на Хлюпика, — всего лишь скромный школьный учитель. Не соблаговолишь ли заглянуть ко мне на трубочку табаку?
— Э-э… Вообще-то ваш ученик меня уже угостил, но…
— А мы просто посидим в тенёчке, побеседуем. — И Свистоль увлёк нового знакомого к своему обиталищу.
* * *
Формой Свистолева корзина более всего напоминала здоровенную тыкву. Как и положено жилищу шамана, размещалась она несколько на отшибе. Сквозь прутья стен просвечивало солнце. Куки сморщил нос — всё вокруг было невероятно прокуренным. В корзине уже кто-то сидел, закутавшись в плед и надвинув на глаза камышовую шляпу. Удивительной длины трубку он придерживал сразу и руками, и ступнями ног. Из-под шляпы торчали только пышные седые усы.
— Сейчас табачку набьём, — приговаривал меж тем Свистоль, наполняя из глиняного горшочка здоровенный дымофон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50