Всё же я солидно подхарчился у пиратов! Кроме того, я не собираюсь проделать весь путь на одних только резервах. Нет, я буду охотиться, и вообще…
– Когда отправляешься?
– Прямо сейчас. Чего время тянуть? Поем вот, и вперёд.
– Я бы пошла с тобой, – тихонько сказала Адирроза. – Правда…
– Я знаю. Не терзайся так; всё будет оки. Это я тебе говорю! – и Иннот потрепал её по плечу.
Поев, каюкер вытащил трубочку:
– Хорошая всё-таки штука! Особенно после сытного обеда.
– Ещё бы! Ты дней на пять вперёд подхарчился! – хмыкнул Кактус.
– На неделю, – поправил Иннот. – При экономном расходовании энергии. Эх, жаль, махорка кончается, – он ухмыльнулся и выпустил колечко дыма, смешно выпятив губы. – Хороший был смоук… Ладно, ребята, я пошёл. Гро, возьми пиратскую карту: думаю, ты найдёшь ей применение. И нечего так жалобно на меня смотреть, не в последний раз видимся.
– Погоди! – вдруг вскочила Джихад.
Она достала из-за пазухи свой талисман – чёрную голову демона с белыми костяными глазами – и протянула его Инноту.
– Вот, возьми; вдруг пригодится. Нажимаешь на глаза – выскакивает язык. Только осторожнее, он дьявольски острый. Как бритва.
– Ух ты! Спасибо, Джи! Жаль, мне сейчас отдариться нечем…
– И не надо. Это тебе на удачу.
Иннот приподнялся на цыпочки, чмокнул каюкершу в щёку, подмигнул остальным и исчез в густой листве. Громила подбросил в огонь сушняка. Над полянкой воцарилась тишина.
– Как вы думаете, у него получится? – тихонько спросила Адирроза. – Только честно…
– Скорее всего да, – пожал плечами Громила. – Инни – крепкий орешек, его ещё никому разгрызть не удавалось. И упрямый к тому же; так что ты за него не тревожься, малышка. Вон, бери пример с Кактуса. Никаких ненужных эмоций, пристроился себе в теньке, слился с пейзажем и дрыхнет. Кактус и есть, одним словом.
– Я всё слышал, – пробормотал Кактус.
Друзья вскипятили воду и принялись пить чай, изредка перебрасываясь шутками; но на душе у них было неспокойно.
* * *
Нет ничего приятнее утреннего кофе, особенно когда он заварен по всем правилам – в луженой медной джезве, на жаровне, полной раскалённого песка. Большой Папа с удовольствием отхлебнул обжигающего, чёрного, как душа олигарха, напитка и откинулся на спинку кресла. Всё-таки город даёт ни с чем не сравнимый комфорт – и это, пожалуй, единственное его положительное свойство.
Смоукеры обустроились в заброшенном доме. Разумеется, у них не было самых элементарных вещей – но, по крайней мере, появилась крыша над головой; а в дождливый сезон это отнюдь не маловажно. Железный Занавес не подвёл: наутро ощетинившиеся колючими голубоватыми листьями ветки поднялись аж до второго этажа. Для подъемов и спусков соорудили нечто вроде примитивного лифта – естественно, под руководством Большого Папы.
Утром следующего дня самый правильный смоукер отправился в город. Он вдыхал давно позабытые ароматы улиц, с интересом приглядывался к нарядам прохожих, даже позволил себе приобрести у продавца-лоточника «сочнярик» – жаренный с луком мясной фарш, завёрнутый в мягкую, пропитанную жиром лепёшку.
Некоторой суммой наличных они со Свистолем, конечно, располагали. Впрочем, назвать эти деньги хоть сколько-нибудь серьёзными было нельзя. Первым делом Большой Папа купил «Пандемониум» – пухлую, так и норовящую рассыпаться на отдельные листки газету бесплатных объявлений, и, вырезав из неё купоны, составил два сообщения. Первое касалось Пыхи: его просили вернуться и сообщали адрес. Второе было адресовано стибкам.
Джро отозвался мгновенно: как видно, он и впрямь следил за прессой.
– Хай, смокерс! Я смотрю, вы неплохо устроились! – поприветствовал Джро Большого Папу и Свистоля. – Домовладелец не возражает?
– Нету здесь никакого домовладельца! Это ж трущобы! – пожал плечами Папа.
– Хо-хо… Можете быть уверены: как только выяснится, что из этой развалины можно извлечь какую-то пользу, домовладелец объявится, причём очень быстро.
– Пропал наш адмирал, – озабоченно покачал головой Папа, пропуская слова Джро мимо ушей. – Ума не приложу, что с ним могло приключиться…
– В этом городе? Да что угодно!
– Спасибо, утешил… Ладно, перейдём к делу.
– О делах лучше разговаривать в кофейне. Пошли, я угощаю.
– Пошли, – не стал возражать Свистоль.
– Давайте обсудим бизнес, – предложил Джро, когда с кофе было покончено. – Сколько вы хотите?
– Гм… Ну, мы думали, процентов… Э-э… Девяносто…
– Не смешите меня. – Стибок откинулся на спинку стула и, хитро прищурившись, стал загибать пальцы. – Начальные капиталы – наши; реклама – тоже наша. Далее, сбор дикого тобакко в лесах. Я уже договорился с парнями, которые делают бизнес на лекарственных травах; по первому слову они готовы взяться за работу. Только плати! Вчера я послал Касси (вы помните её?) в квартал Кукловодов; за небольшую мзду тамошние огнеглотатели взялись организовать смоук-шоу. Да, ещё мы будем продавать курительные трубки; у меня есть знакомый столяр-регендальщик, так он взялся изготовить опытную партию. Собственно, на вас остаётся разведение элитных сортов – ну и само имя, право первородства, так сказать. Десять процентов, парни, – это всё, что я могу вам предложить.
– Ах так! – Свистоль вскочил, кипя гневом. – Ну, значит, мы объявляем вам конкурентную войну! Посмотрим, что вы сможете без нас!
Джро неожиданно улыбнулся:
– Не горячись так, смокер. Ну посуди сам – вы, в общем-то, нелегальные иммигранты. Прищучить вас не такая уж большая проблема; денег-то у вас нету! А без денег здесь любой – ноль без палочки. Постой, – он жестом остановил возмущённого Папу. – Это просто инфомейшен к размышлению. Я-то как раз не собираюсь с вами воевать или конкурировать. Сотрудничать гораздо выгоднее. Десять процентов – это очень хорошие деньги! Ведь вы практически ничего не вкладываете в предприятие.
– Как это – не вкладываем?! А наш труд?! Наши знания?! А…
– Я имею в виду опять-таки деньги…
– Но десять! Всего лишь десять процентов дохода!
– Чистого дохода! – поднял палец стибок. – То есть после того, как мы выплатим все зарплаты и налоги и дадим откупного мафии и страже.
– Ещё и страже?! Давай уж что-нибудь одно – либо тем, либо этим…
– Похоже, вы совсем не понимаете жизненных реалий Биг Бэби, парни…
– Каких таких реалий?!
– Каждый хочет отхватить свой кусок пирога, – пояснил Джро. – Наша сила ещё и в том, что мы знаем, кому можно показать жирный кукиш, а с кем делиться обязательно.
– Но десять процентов! Всего десять!
– Вам не нравятся круглые суммы? Хорошо, пусть будет пятнадцать. Это моё последнее слово, смокерс. Решайтесь…
– Двадцать пять! – вдруг брякнул Папа, лишив Свистоля дара речи.
Сошлись на восемнадцати с половиной процентах. Кроме того, хитроумный шаман выторговал смоукерам право открывать собственные курительные салоны. Доход с этих заведений должен был идти только в карман племени – на, так сказать, насущные нужды.
* * *
В бараке было жарко и душно. Сквозь щели в крыше просвечивали крупные яркие звёзды. Под нарами суетились и шуршали мыши.
Хуже всего смоукеру приходилось без табака. Последние крошки бывшего в кисете зелья он скурил ещё на этапе, чтобы заглушить сосущее чувство голода, и с тех пор мучился несказанно. В первую же ночь одного из каторжан, маленького альбиноса, едва не побили: тот начал вслух вспоминать свой последний кутёж в какой-то «шикарной ресторации» – и вспоминал долго, сочно и с многочисленными подробностями, покуда остальные не потеряли терпения.
– Уж больно ты красноречив! – резонно заметил Чобы обиженному белобрысому. – Я сам чуть слюной не захлебнулся!
Работать приходилось помногу. Хотя Пыхины мускулы и окрепли за время путешествия, ежедневный, от зари до зари труд на хлопковых полях выматывал совершенно.
– Я так долго не выдержу! – признался Пыха спустя неделю своему приятелю.
– Надо держаться, старик, – посоветовал Чобы, но как-то вяло. – Иначе пропадёшь. Сбежать отсюда невозможно – да ты и сам видел, какие чудища нас сторожат!
Он имел в виду собак – здоровенных, с короткой шерстью и мощными складками кожи. Эта порода специально выводилась для охоты за беглыми рабами. На ночь их выпускали бегать между бараков. Была ещё колючая проволока на столбах, огораживающих плантации, и надсмотрщики, и стража…
Как-то ночью, после отбоя, повернувшегося носом к стене смоукера похлопали по плечу. Он приподнялся на ложе – альбинос приветливо щерился в полумраке.
– Пошли, это самое, того…
– Чего того?
– Дёрнем кумарчика! У тебя, я слыхал, бумага есть…
– Какая бумага? – Пыха соображал медленно.
– А книга-то! – хихикнул альбинос. – Про книгу-то забыл?
Про книгу Пыха и в самом деле забыл – спрятал её под жесткий матрас и не вспоминал больше. Он тяжело вздохнул и нащупал кожаный переплёт.
Огня в жилище каторжанам иметь не полагалось. Тем не менее в глубине барака чуть теплился чадный язычок – кто-то умудрился раздобыть крохотную плошку светильного масла. Пыха, всё ещё сонный, подошёл поближе. Вокруг светильника собралось несколько каторжан. Кумаром угощал седой морщинистый старик, которого все звали Кожаный – такое прозвище он получил за большие складки кожи на груди и животе. Настоящее его имя давно забылось за ненадобностью.
– Ну вот, и бумажка есть! – Чобы сунул книгу старику. – Всё честь по чести, как обещали! Теперь кумар давай!
Старик, однако же, не спешил. Он внимательно рассмотрел переплёт, потом открыл его и перелистнул несколько страниц. Добытая Пыхой книга была, по-видимому, довольно старой – обложка покрылась многочисленными царапинами и выглядела весьма потрёпанной, уголки страниц засалились.
– Чего ждёшь, Кожаный? Где кумар-то? – нетерпеливо шмыгая носом, спросил альбинос.
Старик аккуратно положил книгу на нары.
– Это курить нельзя, на, – с расстановкой сказал он.
– Почему нельзя?! – возмутился Чобы. – Прекрасная бумага! Вот, смотри… – и он потянулся к томику.
Старик неожиданно резво хлопнул его по руке.
– Это не простая книга, – пояснил он.
– Что значит не простая? – озадаченно почесался в паху альбинос.
– Посмотри на буквы. Ничего не замечаешь, на?
– Так ведь это не по-нашему! – хихикнул кто-то.
– Ты-то откуда знаешь, куки? Ты же читать не умеешь!
– Ну и что?
– Ух ты! Смотри, смотри: буквицы-то ползают!
Пыха подался вперёд и стукнулся лбом с альбиносом. Действительно, непонятные, похожие на пиявок буквы двигались на странице!
Каторжане один за другим поднимались с нар: судя по возгласам, в освещенном углу происходило нечто необычное.
Чем больше народу подходило к кучке кумаристов, тем быстрее ползали странные знаки. Внезапно Пыха понял, что они складываются в знакомые сызмальства буквы, а из букв образовывались слова.
– Бормотология! – изумлённо выдохнул Чобы Стисм и опасливо подался назад. – Книжка-то, типа, волшебная!
Кожаный шевелил толстыми губами:
– Мы… а… ны…
– «Манифест освобождения», – громко прочёл Пыха.
– Так ты грамотный?! – с изумлением спросил его Чобы.
– Конечно! – пожал плечами Пыха. – А ты разве нет?
– Я так… – засмущался антипримат. – Типа, немножко…
Пламя светильника заметалось.
– А ну, разойдись, на! – Кожаный сердито посмотрел на товарищей. – Ишь, столпились!
Но странное дело: стоило только людям податься назад, надпись снова пришла в движение, расползаясь бессмысленными пиявками.
– Опять, на, ничего не разобрать, – разочарованно протянул Кожаный.
– Эй, босота, все сюда! – внезапно воскликнул альбинос. – Я понял! Когда народу вокруг книжки много, она становится понятной!
– Читай! – подтолкнули Пыху.
– Погодите… – смоукер, щурясь, вглядывался в ряды строчек. – Значит, так… «Тезис первый. В единстве – сила!»
– Это как?
– Да тихо ты!
– «В единстве – сила, оковы сбрось, и прочь из постылой тюрьмы; но только вместе, не каждый врозь, мы выйдем к свету из тьмы».
Голос Пыхи внезапно окреп; в бараке воцарилась тишина. Затаив дыхание, каторжане внимали чеканному ритму строф.
– Рождённый гневом, горячий огонь пылает в сердцах рабов. Достоин неба лишь только тот, кто пролил на землю кровь! Взгляни в глаза караульных псов, и руку сожми в кулак. Готовься к бою, покинь свой кров, когда будет подан знак!
Пыха читал; и глаза каторжан разгорались всё ярче и ярче. Кто-то начал отбивать ритм, хлопая ладонью по нарам. Теперь уже проснулся весь барак. От смысла коротких, рубленых фраз спирало дыхание, и слёзы сами наворачивались на глаза, и сжимались кулаки. Смоукер отчего-то вспомнил свой покинутый дом, залитую водой деревню и покачивающуюся на волнах корзину. «И в этом тоже виноваты они!» – обожгла его внезапная ярость. Кто были эти «они», Пыха представлял себе довольно смутно: должно быть, такие, как их хозяин, – ну или вроде того; те, для кого он сам и тысячи таких, как он, – всего лишь пыль под ногами; те, кто обитает в огромных роскошных домах и заставляет стражников отлавливать на улице бедолаг, вынужденных идти на кражу ради куска хлеба…
– Братцы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
– Когда отправляешься?
– Прямо сейчас. Чего время тянуть? Поем вот, и вперёд.
– Я бы пошла с тобой, – тихонько сказала Адирроза. – Правда…
– Я знаю. Не терзайся так; всё будет оки. Это я тебе говорю! – и Иннот потрепал её по плечу.
Поев, каюкер вытащил трубочку:
– Хорошая всё-таки штука! Особенно после сытного обеда.
– Ещё бы! Ты дней на пять вперёд подхарчился! – хмыкнул Кактус.
– На неделю, – поправил Иннот. – При экономном расходовании энергии. Эх, жаль, махорка кончается, – он ухмыльнулся и выпустил колечко дыма, смешно выпятив губы. – Хороший был смоук… Ладно, ребята, я пошёл. Гро, возьми пиратскую карту: думаю, ты найдёшь ей применение. И нечего так жалобно на меня смотреть, не в последний раз видимся.
– Погоди! – вдруг вскочила Джихад.
Она достала из-за пазухи свой талисман – чёрную голову демона с белыми костяными глазами – и протянула его Инноту.
– Вот, возьми; вдруг пригодится. Нажимаешь на глаза – выскакивает язык. Только осторожнее, он дьявольски острый. Как бритва.
– Ух ты! Спасибо, Джи! Жаль, мне сейчас отдариться нечем…
– И не надо. Это тебе на удачу.
Иннот приподнялся на цыпочки, чмокнул каюкершу в щёку, подмигнул остальным и исчез в густой листве. Громила подбросил в огонь сушняка. Над полянкой воцарилась тишина.
– Как вы думаете, у него получится? – тихонько спросила Адирроза. – Только честно…
– Скорее всего да, – пожал плечами Громила. – Инни – крепкий орешек, его ещё никому разгрызть не удавалось. И упрямый к тому же; так что ты за него не тревожься, малышка. Вон, бери пример с Кактуса. Никаких ненужных эмоций, пристроился себе в теньке, слился с пейзажем и дрыхнет. Кактус и есть, одним словом.
– Я всё слышал, – пробормотал Кактус.
Друзья вскипятили воду и принялись пить чай, изредка перебрасываясь шутками; но на душе у них было неспокойно.
* * *
Нет ничего приятнее утреннего кофе, особенно когда он заварен по всем правилам – в луженой медной джезве, на жаровне, полной раскалённого песка. Большой Папа с удовольствием отхлебнул обжигающего, чёрного, как душа олигарха, напитка и откинулся на спинку кресла. Всё-таки город даёт ни с чем не сравнимый комфорт – и это, пожалуй, единственное его положительное свойство.
Смоукеры обустроились в заброшенном доме. Разумеется, у них не было самых элементарных вещей – но, по крайней мере, появилась крыша над головой; а в дождливый сезон это отнюдь не маловажно. Железный Занавес не подвёл: наутро ощетинившиеся колючими голубоватыми листьями ветки поднялись аж до второго этажа. Для подъемов и спусков соорудили нечто вроде примитивного лифта – естественно, под руководством Большого Папы.
Утром следующего дня самый правильный смоукер отправился в город. Он вдыхал давно позабытые ароматы улиц, с интересом приглядывался к нарядам прохожих, даже позволил себе приобрести у продавца-лоточника «сочнярик» – жаренный с луком мясной фарш, завёрнутый в мягкую, пропитанную жиром лепёшку.
Некоторой суммой наличных они со Свистолем, конечно, располагали. Впрочем, назвать эти деньги хоть сколько-нибудь серьёзными было нельзя. Первым делом Большой Папа купил «Пандемониум» – пухлую, так и норовящую рассыпаться на отдельные листки газету бесплатных объявлений, и, вырезав из неё купоны, составил два сообщения. Первое касалось Пыхи: его просили вернуться и сообщали адрес. Второе было адресовано стибкам.
Джро отозвался мгновенно: как видно, он и впрямь следил за прессой.
– Хай, смокерс! Я смотрю, вы неплохо устроились! – поприветствовал Джро Большого Папу и Свистоля. – Домовладелец не возражает?
– Нету здесь никакого домовладельца! Это ж трущобы! – пожал плечами Папа.
– Хо-хо… Можете быть уверены: как только выяснится, что из этой развалины можно извлечь какую-то пользу, домовладелец объявится, причём очень быстро.
– Пропал наш адмирал, – озабоченно покачал головой Папа, пропуская слова Джро мимо ушей. – Ума не приложу, что с ним могло приключиться…
– В этом городе? Да что угодно!
– Спасибо, утешил… Ладно, перейдём к делу.
– О делах лучше разговаривать в кофейне. Пошли, я угощаю.
– Пошли, – не стал возражать Свистоль.
– Давайте обсудим бизнес, – предложил Джро, когда с кофе было покончено. – Сколько вы хотите?
– Гм… Ну, мы думали, процентов… Э-э… Девяносто…
– Не смешите меня. – Стибок откинулся на спинку стула и, хитро прищурившись, стал загибать пальцы. – Начальные капиталы – наши; реклама – тоже наша. Далее, сбор дикого тобакко в лесах. Я уже договорился с парнями, которые делают бизнес на лекарственных травах; по первому слову они готовы взяться за работу. Только плати! Вчера я послал Касси (вы помните её?) в квартал Кукловодов; за небольшую мзду тамошние огнеглотатели взялись организовать смоук-шоу. Да, ещё мы будем продавать курительные трубки; у меня есть знакомый столяр-регендальщик, так он взялся изготовить опытную партию. Собственно, на вас остаётся разведение элитных сортов – ну и само имя, право первородства, так сказать. Десять процентов, парни, – это всё, что я могу вам предложить.
– Ах так! – Свистоль вскочил, кипя гневом. – Ну, значит, мы объявляем вам конкурентную войну! Посмотрим, что вы сможете без нас!
Джро неожиданно улыбнулся:
– Не горячись так, смокер. Ну посуди сам – вы, в общем-то, нелегальные иммигранты. Прищучить вас не такая уж большая проблема; денег-то у вас нету! А без денег здесь любой – ноль без палочки. Постой, – он жестом остановил возмущённого Папу. – Это просто инфомейшен к размышлению. Я-то как раз не собираюсь с вами воевать или конкурировать. Сотрудничать гораздо выгоднее. Десять процентов – это очень хорошие деньги! Ведь вы практически ничего не вкладываете в предприятие.
– Как это – не вкладываем?! А наш труд?! Наши знания?! А…
– Я имею в виду опять-таки деньги…
– Но десять! Всего лишь десять процентов дохода!
– Чистого дохода! – поднял палец стибок. – То есть после того, как мы выплатим все зарплаты и налоги и дадим откупного мафии и страже.
– Ещё и страже?! Давай уж что-нибудь одно – либо тем, либо этим…
– Похоже, вы совсем не понимаете жизненных реалий Биг Бэби, парни…
– Каких таких реалий?!
– Каждый хочет отхватить свой кусок пирога, – пояснил Джро. – Наша сила ещё и в том, что мы знаем, кому можно показать жирный кукиш, а с кем делиться обязательно.
– Но десять процентов! Всего десять!
– Вам не нравятся круглые суммы? Хорошо, пусть будет пятнадцать. Это моё последнее слово, смокерс. Решайтесь…
– Двадцать пять! – вдруг брякнул Папа, лишив Свистоля дара речи.
Сошлись на восемнадцати с половиной процентах. Кроме того, хитроумный шаман выторговал смоукерам право открывать собственные курительные салоны. Доход с этих заведений должен был идти только в карман племени – на, так сказать, насущные нужды.
* * *
В бараке было жарко и душно. Сквозь щели в крыше просвечивали крупные яркие звёзды. Под нарами суетились и шуршали мыши.
Хуже всего смоукеру приходилось без табака. Последние крошки бывшего в кисете зелья он скурил ещё на этапе, чтобы заглушить сосущее чувство голода, и с тех пор мучился несказанно. В первую же ночь одного из каторжан, маленького альбиноса, едва не побили: тот начал вслух вспоминать свой последний кутёж в какой-то «шикарной ресторации» – и вспоминал долго, сочно и с многочисленными подробностями, покуда остальные не потеряли терпения.
– Уж больно ты красноречив! – резонно заметил Чобы обиженному белобрысому. – Я сам чуть слюной не захлебнулся!
Работать приходилось помногу. Хотя Пыхины мускулы и окрепли за время путешествия, ежедневный, от зари до зари труд на хлопковых полях выматывал совершенно.
– Я так долго не выдержу! – признался Пыха спустя неделю своему приятелю.
– Надо держаться, старик, – посоветовал Чобы, но как-то вяло. – Иначе пропадёшь. Сбежать отсюда невозможно – да ты и сам видел, какие чудища нас сторожат!
Он имел в виду собак – здоровенных, с короткой шерстью и мощными складками кожи. Эта порода специально выводилась для охоты за беглыми рабами. На ночь их выпускали бегать между бараков. Была ещё колючая проволока на столбах, огораживающих плантации, и надсмотрщики, и стража…
Как-то ночью, после отбоя, повернувшегося носом к стене смоукера похлопали по плечу. Он приподнялся на ложе – альбинос приветливо щерился в полумраке.
– Пошли, это самое, того…
– Чего того?
– Дёрнем кумарчика! У тебя, я слыхал, бумага есть…
– Какая бумага? – Пыха соображал медленно.
– А книга-то! – хихикнул альбинос. – Про книгу-то забыл?
Про книгу Пыха и в самом деле забыл – спрятал её под жесткий матрас и не вспоминал больше. Он тяжело вздохнул и нащупал кожаный переплёт.
Огня в жилище каторжанам иметь не полагалось. Тем не менее в глубине барака чуть теплился чадный язычок – кто-то умудрился раздобыть крохотную плошку светильного масла. Пыха, всё ещё сонный, подошёл поближе. Вокруг светильника собралось несколько каторжан. Кумаром угощал седой морщинистый старик, которого все звали Кожаный – такое прозвище он получил за большие складки кожи на груди и животе. Настоящее его имя давно забылось за ненадобностью.
– Ну вот, и бумажка есть! – Чобы сунул книгу старику. – Всё честь по чести, как обещали! Теперь кумар давай!
Старик, однако же, не спешил. Он внимательно рассмотрел переплёт, потом открыл его и перелистнул несколько страниц. Добытая Пыхой книга была, по-видимому, довольно старой – обложка покрылась многочисленными царапинами и выглядела весьма потрёпанной, уголки страниц засалились.
– Чего ждёшь, Кожаный? Где кумар-то? – нетерпеливо шмыгая носом, спросил альбинос.
Старик аккуратно положил книгу на нары.
– Это курить нельзя, на, – с расстановкой сказал он.
– Почему нельзя?! – возмутился Чобы. – Прекрасная бумага! Вот, смотри… – и он потянулся к томику.
Старик неожиданно резво хлопнул его по руке.
– Это не простая книга, – пояснил он.
– Что значит не простая? – озадаченно почесался в паху альбинос.
– Посмотри на буквы. Ничего не замечаешь, на?
– Так ведь это не по-нашему! – хихикнул кто-то.
– Ты-то откуда знаешь, куки? Ты же читать не умеешь!
– Ну и что?
– Ух ты! Смотри, смотри: буквицы-то ползают!
Пыха подался вперёд и стукнулся лбом с альбиносом. Действительно, непонятные, похожие на пиявок буквы двигались на странице!
Каторжане один за другим поднимались с нар: судя по возгласам, в освещенном углу происходило нечто необычное.
Чем больше народу подходило к кучке кумаристов, тем быстрее ползали странные знаки. Внезапно Пыха понял, что они складываются в знакомые сызмальства буквы, а из букв образовывались слова.
– Бормотология! – изумлённо выдохнул Чобы Стисм и опасливо подался назад. – Книжка-то, типа, волшебная!
Кожаный шевелил толстыми губами:
– Мы… а… ны…
– «Манифест освобождения», – громко прочёл Пыха.
– Так ты грамотный?! – с изумлением спросил его Чобы.
– Конечно! – пожал плечами Пыха. – А ты разве нет?
– Я так… – засмущался антипримат. – Типа, немножко…
Пламя светильника заметалось.
– А ну, разойдись, на! – Кожаный сердито посмотрел на товарищей. – Ишь, столпились!
Но странное дело: стоило только людям податься назад, надпись снова пришла в движение, расползаясь бессмысленными пиявками.
– Опять, на, ничего не разобрать, – разочарованно протянул Кожаный.
– Эй, босота, все сюда! – внезапно воскликнул альбинос. – Я понял! Когда народу вокруг книжки много, она становится понятной!
– Читай! – подтолкнули Пыху.
– Погодите… – смоукер, щурясь, вглядывался в ряды строчек. – Значит, так… «Тезис первый. В единстве – сила!»
– Это как?
– Да тихо ты!
– «В единстве – сила, оковы сбрось, и прочь из постылой тюрьмы; но только вместе, не каждый врозь, мы выйдем к свету из тьмы».
Голос Пыхи внезапно окреп; в бараке воцарилась тишина. Затаив дыхание, каторжане внимали чеканному ритму строф.
– Рождённый гневом, горячий огонь пылает в сердцах рабов. Достоин неба лишь только тот, кто пролил на землю кровь! Взгляни в глаза караульных псов, и руку сожми в кулак. Готовься к бою, покинь свой кров, когда будет подан знак!
Пыха читал; и глаза каторжан разгорались всё ярче и ярче. Кто-то начал отбивать ритм, хлопая ладонью по нарам. Теперь уже проснулся весь барак. От смысла коротких, рубленых фраз спирало дыхание, и слёзы сами наворачивались на глаза, и сжимались кулаки. Смоукер отчего-то вспомнил свой покинутый дом, залитую водой деревню и покачивающуюся на волнах корзину. «И в этом тоже виноваты они!» – обожгла его внезапная ярость. Кто были эти «они», Пыха представлял себе довольно смутно: должно быть, такие, как их хозяин, – ну или вроде того; те, для кого он сам и тысячи таких, как он, – всего лишь пыль под ногами; те, кто обитает в огромных роскошных домах и заставляет стражников отлавливать на улице бедолаг, вынужденных идти на кражу ради куска хлеба…
– Братцы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53