То была какая-то серенькая невзрачная постройка, жутко похожая на вертикально поставленный гробик. Мелькнула и узенькая, вытоптанная в травах тропинка, ведущая прямо к строеньицу.
Морунген не мог проехать мимо такого чуда, тем более что вот уже полтора дня ничего, кроме мотыльков, бабочек и цветочков, он не видел, и явная примета цивилизации вызвала в нем волну нежных чувств. Даже в горле защипало. Он поплотнее прижал к горлу ларингофон и заголосил:
– Клаус, стоп машина! Там что-то есть!
Затем свесился вниз, в башню, и призывно помахал рукой Генриху:
– Генрих! Выдай мне бинокль!
Диц покопался в доверенном ему имуществе и пророкотал басом, протягивая командиру драгоценную оптику:
– Всегда пожалуйста.
Морунген жадно припал к окулярам и стал крутить настройку.
– Так, так, так… Что же это такое?
Вопрос, надо признаться, был вполне риторический, просто майор любил поговорить сам с собой – приятно же пообщаться с умным человеком. Но тут Хруммса автоматически ответил:
– Туалет «Голубая мечта»!
Дитрих в недоумении опустил бинокль и вопросительно уставился на всезнающего карлика:
– Не понял?..
Хруммса поправил свои мотоциклетные очки и виновато пожал плечами. Указал костлявой ручкой на крохотный указатель у дороги, торчавший в том месте, где от нее ответвлялась тропинка.
– Всего двести пятьдесят метров, если верить тому, что они тут написали. Вполне приличное заведение – с вывеской и рекламой.
Морунген машинально повернул голову в указанном направлении – там действительно маячил неприметный столбик с табличкой, на которой каллиграфически было выведено:
«ТОЛЬКО У НАС! WC „Химмель-блау Траум“, 250 м.»
В самом низу красовалась маленькая приписка, видимо сделанная позже и другим цветом: фюр Гельд (что означает – платный). Дитрих нахмурился и поправил головной убор.
– Это как же прикажете понимать? Кому здесь платить? – И принялся еще пристальнее рассматривать в бинокль странный домик.
Действительно, больше всего этого напоминало недоброй памяти полевые сортиры и на укрепленную огневую точку противника никак не тянуло. С другой стороны, думал Морунген, вполне может быть, что там затаился снайпер с винтовкой… И командир на всякий случай пригнулся.
Хруммса тем временем торопливо вылез из люка и обошел башню по кругу. Остановившись прямо перед Дитрихом, он с некоторым оттенком грусти в голосе произнес:
– Ну что, майор, мне пора.
Морунген, поглощенный размышлениями о снайперах, засадах и прочих вражеских хитростях, тупо переспросил:
– Что «пора»?
Карлик широко развел маленькие ручки, словно пытаясь обнять весь танк, и улыбнулся:
– Вернее было бы спросить не что, а куда, – и растолковал доходчиво, еще раз потыкав когтистым пальчиком в сторону домика: – Вон туда! А вам огромное спасибо за то, что заметили сие заведение! Я мог бы и проморгать. Ну что, всем привет!
Он крепко пожал руку опешившему Дитриху и мигом очутился на земле. Затем засеменил по тропинке в сторону туалета. Пробежав несколько метров, он внезапно остановился, обернулся и помахал руками неподвижно торчащему в люке Морунгену:
– Майор, было приятно с вами сотрудничать! Как говорится, не поминайте лихом, может, еще свидимся! – Он улыбнулся своей знаменитой улыбкой, которая не раз вгоняла в дрожь впечатлительного супецкого посла. – Не смотрите на меня так серьезно, улыбнитесь! Улыбайтесь почаще, потому что все глупости на земле делаются с серьезным выражением лица! – И Хруммса припустил дальше, крича на бегу: – Привет фюреру лично от меня!
Дитрих долго бы еще сидел с отвисшей челюстью, если бы Генрих, следивший за всем этим представлением через смотровое отверстие, не подергал его снизу за штанину:
– Уходит, господин майор, уходит!
Морунген очнулся, словно от гипнотического оцепенения, и завопил карлику вдогонку:
– Что значит «было», что значит «свидимся»?! Ты сбегаешь от нас?!
Однако Хруммса уже исчез в густых травах, и на животрепещущие вопросы никто не ответил. Зато на связь вышел Вальтер – признанный знаток психологии:
– Может, герр майор, это шутка такая дурацкая, а на самом деле ему просто приспичило.
В данной ситуации смелое предположение Вальтера больше походило на следующий вопрос, нежели на ответ, и Морунген растерянно пожал плечами:
– Бог его знает, Вальтер. Чувствую, придется мне за ним пойти. Может, он соизволит объяснить странности своего поведения.
В разговор вклинился Ганс:
– Да как-то неловко следовать за ним прямо сейчас – уборная все-таки.
Морунген строго уточнил:
– Ты полагаешь, он вернется? Но тогда при чем здесь кощунственный привет фюреру?
Воцарилась тишина, которую нарушало только размеренное урчание двигателя. Через несколько секунд Дитрих не выдержал:
– Ладно, ждите меня здесь и следите за обстановкой!
Он поспешно принялся вылезать из люка, как вдруг Генрих истерично завопил:
– Бинокль, герр Морунген, бинокль!!!
Дитрих вздрогнул от неожиданности и схватился обеими руками за бинокль:
– В чем дело, Генрих, решил заикой меня сделать?
Генрих, понизив голос до громкого шепота и вплотную приблизившись к командиру, таинственно произнес:
– Бинокль оставьте, герр майор. Эта «Голубая мечта» – тоже полевой, гхм…
Дитрих не сразу понял, в чем дело, и сердито уставился на подчиненного, но Генрих пялился на командира многозначительно и с укором – – и Морунгена осенило. Он хлопнул себя по лбу и принялся торопливо снимать бинокль:
– Ах ты, черт! Извини, совсем забыл! Но видишь, все-таки вспомнил!
Генрих бережно принял драгоценный прибор из рук Морунгена и скрылся в недрах башни. Дитрих спрыгнул на землю. Из люка опять высунулась голова Генриха:
– Герр майор, может, мне с вами пойти, для поддержки? А то мало ли что…
Дитрих поправил кожаный китель и затянул ремень, чтобы выглядеть более подтянутым:
– Ты что, тоже в платный туалет хочешь?
– Да нет, герр майор.
– Тогда отставить поддержку!
Он лихо развернулся на каблуках и, демонстрируя несравненную прусскую выправку, зашагал в сторону разрекламированного заведения.
Морунген осторожно приблизился к дощатому строению и внимательно осмотрел его снаружи. На фасаде висела скромная, но солидная табличка:
«Туалет „Голубая Мечта“ – собственность Лазурного Низапутического союза» и крупными буквами значилось: «Направо – М, налево – М», а внизу дополнение: «Ж – просьба не беспокоить. Заранее благодарим, администрация WC».
Дитрих недоумевающе пожал плечами и нерешительно затоптался на месте. Вопрос был все-таки деликатный. Немецкий аристократ не может вот так, с ходу, решить, в какую дверь платной уборной ему ломиться – правую или левую. Особенно если над входом висит такая странная надпись. Припоминая что-то о конях, которых теряют при повороте налево, и деньгах, которые отчего-то исчезают при выборе правостороннего движения, майор робко потянул на себя правую дверь. Она оказалась незаперта.
Пустое помещение Дитриха, естественно, не заинтересовало. И он переместился к левой двери. Рассуждал он предельно просто и логично – как и всякий немец на его месте: одно из двух, а третьего не дано. Следовательно, если Хруммсы нет в кабинке справа, он находится в кабинке слева и, конечно, должен был бы запереться. Однако, соблюдая элементарные правила приличия, майор деликатно постучал, прежде чем толкнуть дверь.
Дверь подалась так легко, словно только и делала, что гостеприимно ждала посетителя. Морунген приоткрыл ее и, смущаясь, заглянул внутрь. Там было абсолютно пусто и на удивление чисто, как если бы это заведение посещали крайне редко, а хозяева его были просто до одури чистоплотными. Дитрих даже присвистнул, выразив тем самым свое одобрение. Впрочем, германское командование не ставило перед ним задачу инспектировать платные русские туалеты, и барон строго указал себе на это.
Прикрыв дверь, он остановился в раздумьях перед входом: Хруммса исчез – это было очевидно, но тем не менее невероятно. Маленький полиглот пропал без единого крика о помощи, будто его вознесли на небо доброжелательные ангелы. Впрочем, набожный Дитрих никогда не слыхал о том, чтобы человека забирали на небо прямо с унитаза.
Поглощенный мыслями об исчезнувшем полиглоте, майор фон Морунген забыл о своих подозрениях насчет туалета как замаскированной огневой точки противника. Собственно, противника он уже и не ждал, а поэтому пришел в замешательство, когда строгий голос, доносившийся откуда-то сверху, скомандовал:
– Стой! Ру-ки вверх! Кру-гом! Не шевелиться! Не оборачиваться!
Вряд ли это ангел, подумал наш герой. У ангелов другой текст. Во всяком случае, хотелось бы на это надеяться, хоть и невозможно утверждать наверняка. Решив, что если даже это и ангел, то он, должно быть, вооружен, Морунген честно исполнил требования невидимки.
Когда он поднял руки, некто тяжело спрыгнул с крыши за его спиной и задал вопрос вопросов:
– Злакуздрический кашменчик или жизнь?
В воздухе повисла нервная пауза.
Морунген не знал, что такое злакуздрический кашменчик, но решил не рисковать. Все-таки отдел пропаганды не зря ел свой хлеб, и Дитрих понял, что ему, похоже, придется лично столкнуться с теми зверствами, которые чинят русские на Восточном фронте.
– Жизнь! – бодро заявил он.
Незнакомец замялся, словно не рассчитывал на такой ответ. Прикинул что-то в уме, после чего философски заключил:
– Ты храбрый воин, но сначала злакуздрический кашменчик!
«Видимо, пыток все-таки не избежать», – с тоской подумал Дитрих и приготовился к худшему.
Невидимка ощупывал и похлопывал его по всему периметру, проверяя содержимое карманов и кобуры. Не переставая шустрить руками, некто заметил:
– Что, красавчик, никак не можешь решиться, какую дверь выбрать?
Дитрих издал неопределенный звук. Понимать человека, захватившего его в плен, он отказывался, а потому решил тянуть время, надеясь на то, что от танка подоспеет спасательная экспедиция.
– А с кем я имею честь…
Он не успел договорить, так как руки незнакомца наконец добрались до внутреннего кармана его кителя и извлекли оттуда кожаный бумажник. Послышался хруст перебираемых бумажек, затем негодующий вопль – и чья-то рука с возмущением ткнула ему под нос купюру, добытую из его собственного кошелька:
– Что это тут за усатая киса нарисована рядом с птичкой?
С купюры на Морунгена немного грустно и обиженно взирал Гитлер. Майор возмутился:
– О фюрере попрошу выражаться с уважением!
Голос сердито предостерег:
– Спокойно, спокойно, без фанатизма! Просто интересно – ты это сам нарисовал или тебе такое где-то всучили? – И, поскольку Дитрих замкнулся в гордом молчании, уточнил: – Это билеты на концерт, что ли, такие?
Морунген насупился и не удостоил нахала ответом – о чем прикажете говорить с таким идиотом? Судя по шелесту и шуршанию, незнакомец продолжал изучать содержимое Дитрихова портмоне.
– Женат, дети есть?
– Нет, нету, – сердито буркнул майор.
– А это кто?
Из-за плеча снова высунулась рука и в жесте крайнего негодования предъявила Морунгену фотографию Марты – точнее, не самой Марты, а ее портрета. Того самого, в который барон был влюблен с пятнадцатилетнего возраста. Но не объяснять же в самом-то деле русскому снайперу про свою великую платоническую любовь.
Морунген пожалел, что не послушал Генриха и пошел сюда один.
– Невеста! – ядовито процедил он сквозь зубы.
– Ладно, ладно, расслабься, – предложил некто. – Теперь о главном. Поговорим начистоту.
Знакомая рука снова высунулась из-за спины и потыкала в табличку на фасаде.
– Ты читал, что здесь написано?
На всякий случай Дитрих еще раз пробежал глазами текст.
– Да, – наконец подтвердил он. – В чем, собственно, дело?
Некто внезапно изменил манеру поведения и голосом воркующей голубки произнес:
– А не желает ли котя добровольно вступить в наш чудесный Лазурный Низапутический союз?! – И присовокупил нечто, по всей видимости, весьма заманчивое: – Членам общества – скидки.
О каких скидках шла речь, майор так никогда и не узнал. Но понял, что все дело в оплате. Конечно, платить принято только за реальные услуги, но каких только исключений не сделаешь из общего правила, если тебе вот-вот могут пальнуть в затылок.
– Может, я просто заплачу вам, сколько скажете, и мы спокойно разойдемся? – предложил Морунген и тут же уточнил с типично немецкой дотошностью: – Правда, я не воспользовался вашим заведением…
Незнакомец проигнорировал сии разумные речи:
– А мы еще разок спросим: а не желает ли ко-о-отя…
Но он так и не успел закончить свою коронную фразу – в его спину уперся твердый холодный ствол МР-40, и Генрих пробасил нараспев, как лучший солист Берлинской оперы в партии Мефистофеля:
– Не желает. Господин майор не бу-у-у-удет вступать ни в какие союзы, потому что он член партии с тридцать восьмого года, ему нельзя-я-я! Еще вопросы есть?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Морунген не мог проехать мимо такого чуда, тем более что вот уже полтора дня ничего, кроме мотыльков, бабочек и цветочков, он не видел, и явная примета цивилизации вызвала в нем волну нежных чувств. Даже в горле защипало. Он поплотнее прижал к горлу ларингофон и заголосил:
– Клаус, стоп машина! Там что-то есть!
Затем свесился вниз, в башню, и призывно помахал рукой Генриху:
– Генрих! Выдай мне бинокль!
Диц покопался в доверенном ему имуществе и пророкотал басом, протягивая командиру драгоценную оптику:
– Всегда пожалуйста.
Морунген жадно припал к окулярам и стал крутить настройку.
– Так, так, так… Что же это такое?
Вопрос, надо признаться, был вполне риторический, просто майор любил поговорить сам с собой – приятно же пообщаться с умным человеком. Но тут Хруммса автоматически ответил:
– Туалет «Голубая мечта»!
Дитрих в недоумении опустил бинокль и вопросительно уставился на всезнающего карлика:
– Не понял?..
Хруммса поправил свои мотоциклетные очки и виновато пожал плечами. Указал костлявой ручкой на крохотный указатель у дороги, торчавший в том месте, где от нее ответвлялась тропинка.
– Всего двести пятьдесят метров, если верить тому, что они тут написали. Вполне приличное заведение – с вывеской и рекламой.
Морунген машинально повернул голову в указанном направлении – там действительно маячил неприметный столбик с табличкой, на которой каллиграфически было выведено:
«ТОЛЬКО У НАС! WC „Химмель-блау Траум“, 250 м.»
В самом низу красовалась маленькая приписка, видимо сделанная позже и другим цветом: фюр Гельд (что означает – платный). Дитрих нахмурился и поправил головной убор.
– Это как же прикажете понимать? Кому здесь платить? – И принялся еще пристальнее рассматривать в бинокль странный домик.
Действительно, больше всего этого напоминало недоброй памяти полевые сортиры и на укрепленную огневую точку противника никак не тянуло. С другой стороны, думал Морунген, вполне может быть, что там затаился снайпер с винтовкой… И командир на всякий случай пригнулся.
Хруммса тем временем торопливо вылез из люка и обошел башню по кругу. Остановившись прямо перед Дитрихом, он с некоторым оттенком грусти в голосе произнес:
– Ну что, майор, мне пора.
Морунген, поглощенный размышлениями о снайперах, засадах и прочих вражеских хитростях, тупо переспросил:
– Что «пора»?
Карлик широко развел маленькие ручки, словно пытаясь обнять весь танк, и улыбнулся:
– Вернее было бы спросить не что, а куда, – и растолковал доходчиво, еще раз потыкав когтистым пальчиком в сторону домика: – Вон туда! А вам огромное спасибо за то, что заметили сие заведение! Я мог бы и проморгать. Ну что, всем привет!
Он крепко пожал руку опешившему Дитриху и мигом очутился на земле. Затем засеменил по тропинке в сторону туалета. Пробежав несколько метров, он внезапно остановился, обернулся и помахал руками неподвижно торчащему в люке Морунгену:
– Майор, было приятно с вами сотрудничать! Как говорится, не поминайте лихом, может, еще свидимся! – Он улыбнулся своей знаменитой улыбкой, которая не раз вгоняла в дрожь впечатлительного супецкого посла. – Не смотрите на меня так серьезно, улыбнитесь! Улыбайтесь почаще, потому что все глупости на земле делаются с серьезным выражением лица! – И Хруммса припустил дальше, крича на бегу: – Привет фюреру лично от меня!
Дитрих долго бы еще сидел с отвисшей челюстью, если бы Генрих, следивший за всем этим представлением через смотровое отверстие, не подергал его снизу за штанину:
– Уходит, господин майор, уходит!
Морунген очнулся, словно от гипнотического оцепенения, и завопил карлику вдогонку:
– Что значит «было», что значит «свидимся»?! Ты сбегаешь от нас?!
Однако Хруммса уже исчез в густых травах, и на животрепещущие вопросы никто не ответил. Зато на связь вышел Вальтер – признанный знаток психологии:
– Может, герр майор, это шутка такая дурацкая, а на самом деле ему просто приспичило.
В данной ситуации смелое предположение Вальтера больше походило на следующий вопрос, нежели на ответ, и Морунген растерянно пожал плечами:
– Бог его знает, Вальтер. Чувствую, придется мне за ним пойти. Может, он соизволит объяснить странности своего поведения.
В разговор вклинился Ганс:
– Да как-то неловко следовать за ним прямо сейчас – уборная все-таки.
Морунген строго уточнил:
– Ты полагаешь, он вернется? Но тогда при чем здесь кощунственный привет фюреру?
Воцарилась тишина, которую нарушало только размеренное урчание двигателя. Через несколько секунд Дитрих не выдержал:
– Ладно, ждите меня здесь и следите за обстановкой!
Он поспешно принялся вылезать из люка, как вдруг Генрих истерично завопил:
– Бинокль, герр Морунген, бинокль!!!
Дитрих вздрогнул от неожиданности и схватился обеими руками за бинокль:
– В чем дело, Генрих, решил заикой меня сделать?
Генрих, понизив голос до громкого шепота и вплотную приблизившись к командиру, таинственно произнес:
– Бинокль оставьте, герр майор. Эта «Голубая мечта» – тоже полевой, гхм…
Дитрих не сразу понял, в чем дело, и сердито уставился на подчиненного, но Генрих пялился на командира многозначительно и с укором – – и Морунгена осенило. Он хлопнул себя по лбу и принялся торопливо снимать бинокль:
– Ах ты, черт! Извини, совсем забыл! Но видишь, все-таки вспомнил!
Генрих бережно принял драгоценный прибор из рук Морунгена и скрылся в недрах башни. Дитрих спрыгнул на землю. Из люка опять высунулась голова Генриха:
– Герр майор, может, мне с вами пойти, для поддержки? А то мало ли что…
Дитрих поправил кожаный китель и затянул ремень, чтобы выглядеть более подтянутым:
– Ты что, тоже в платный туалет хочешь?
– Да нет, герр майор.
– Тогда отставить поддержку!
Он лихо развернулся на каблуках и, демонстрируя несравненную прусскую выправку, зашагал в сторону разрекламированного заведения.
Морунген осторожно приблизился к дощатому строению и внимательно осмотрел его снаружи. На фасаде висела скромная, но солидная табличка:
«Туалет „Голубая Мечта“ – собственность Лазурного Низапутического союза» и крупными буквами значилось: «Направо – М, налево – М», а внизу дополнение: «Ж – просьба не беспокоить. Заранее благодарим, администрация WC».
Дитрих недоумевающе пожал плечами и нерешительно затоптался на месте. Вопрос был все-таки деликатный. Немецкий аристократ не может вот так, с ходу, решить, в какую дверь платной уборной ему ломиться – правую или левую. Особенно если над входом висит такая странная надпись. Припоминая что-то о конях, которых теряют при повороте налево, и деньгах, которые отчего-то исчезают при выборе правостороннего движения, майор робко потянул на себя правую дверь. Она оказалась незаперта.
Пустое помещение Дитриха, естественно, не заинтересовало. И он переместился к левой двери. Рассуждал он предельно просто и логично – как и всякий немец на его месте: одно из двух, а третьего не дано. Следовательно, если Хруммсы нет в кабинке справа, он находится в кабинке слева и, конечно, должен был бы запереться. Однако, соблюдая элементарные правила приличия, майор деликатно постучал, прежде чем толкнуть дверь.
Дверь подалась так легко, словно только и делала, что гостеприимно ждала посетителя. Морунген приоткрыл ее и, смущаясь, заглянул внутрь. Там было абсолютно пусто и на удивление чисто, как если бы это заведение посещали крайне редко, а хозяева его были просто до одури чистоплотными. Дитрих даже присвистнул, выразив тем самым свое одобрение. Впрочем, германское командование не ставило перед ним задачу инспектировать платные русские туалеты, и барон строго указал себе на это.
Прикрыв дверь, он остановился в раздумьях перед входом: Хруммса исчез – это было очевидно, но тем не менее невероятно. Маленький полиглот пропал без единого крика о помощи, будто его вознесли на небо доброжелательные ангелы. Впрочем, набожный Дитрих никогда не слыхал о том, чтобы человека забирали на небо прямо с унитаза.
Поглощенный мыслями об исчезнувшем полиглоте, майор фон Морунген забыл о своих подозрениях насчет туалета как замаскированной огневой точки противника. Собственно, противника он уже и не ждал, а поэтому пришел в замешательство, когда строгий голос, доносившийся откуда-то сверху, скомандовал:
– Стой! Ру-ки вверх! Кру-гом! Не шевелиться! Не оборачиваться!
Вряд ли это ангел, подумал наш герой. У ангелов другой текст. Во всяком случае, хотелось бы на это надеяться, хоть и невозможно утверждать наверняка. Решив, что если даже это и ангел, то он, должно быть, вооружен, Морунген честно исполнил требования невидимки.
Когда он поднял руки, некто тяжело спрыгнул с крыши за его спиной и задал вопрос вопросов:
– Злакуздрический кашменчик или жизнь?
В воздухе повисла нервная пауза.
Морунген не знал, что такое злакуздрический кашменчик, но решил не рисковать. Все-таки отдел пропаганды не зря ел свой хлеб, и Дитрих понял, что ему, похоже, придется лично столкнуться с теми зверствами, которые чинят русские на Восточном фронте.
– Жизнь! – бодро заявил он.
Незнакомец замялся, словно не рассчитывал на такой ответ. Прикинул что-то в уме, после чего философски заключил:
– Ты храбрый воин, но сначала злакуздрический кашменчик!
«Видимо, пыток все-таки не избежать», – с тоской подумал Дитрих и приготовился к худшему.
Невидимка ощупывал и похлопывал его по всему периметру, проверяя содержимое карманов и кобуры. Не переставая шустрить руками, некто заметил:
– Что, красавчик, никак не можешь решиться, какую дверь выбрать?
Дитрих издал неопределенный звук. Понимать человека, захватившего его в плен, он отказывался, а потому решил тянуть время, надеясь на то, что от танка подоспеет спасательная экспедиция.
– А с кем я имею честь…
Он не успел договорить, так как руки незнакомца наконец добрались до внутреннего кармана его кителя и извлекли оттуда кожаный бумажник. Послышался хруст перебираемых бумажек, затем негодующий вопль – и чья-то рука с возмущением ткнула ему под нос купюру, добытую из его собственного кошелька:
– Что это тут за усатая киса нарисована рядом с птичкой?
С купюры на Морунгена немного грустно и обиженно взирал Гитлер. Майор возмутился:
– О фюрере попрошу выражаться с уважением!
Голос сердито предостерег:
– Спокойно, спокойно, без фанатизма! Просто интересно – ты это сам нарисовал или тебе такое где-то всучили? – И, поскольку Дитрих замкнулся в гордом молчании, уточнил: – Это билеты на концерт, что ли, такие?
Морунген насупился и не удостоил нахала ответом – о чем прикажете говорить с таким идиотом? Судя по шелесту и шуршанию, незнакомец продолжал изучать содержимое Дитрихова портмоне.
– Женат, дети есть?
– Нет, нету, – сердито буркнул майор.
– А это кто?
Из-за плеча снова высунулась рука и в жесте крайнего негодования предъявила Морунгену фотографию Марты – точнее, не самой Марты, а ее портрета. Того самого, в который барон был влюблен с пятнадцатилетнего возраста. Но не объяснять же в самом-то деле русскому снайперу про свою великую платоническую любовь.
Морунген пожалел, что не послушал Генриха и пошел сюда один.
– Невеста! – ядовито процедил он сквозь зубы.
– Ладно, ладно, расслабься, – предложил некто. – Теперь о главном. Поговорим начистоту.
Знакомая рука снова высунулась из-за спины и потыкала в табличку на фасаде.
– Ты читал, что здесь написано?
На всякий случай Дитрих еще раз пробежал глазами текст.
– Да, – наконец подтвердил он. – В чем, собственно, дело?
Некто внезапно изменил манеру поведения и голосом воркующей голубки произнес:
– А не желает ли котя добровольно вступить в наш чудесный Лазурный Низапутический союз?! – И присовокупил нечто, по всей видимости, весьма заманчивое: – Членам общества – скидки.
О каких скидках шла речь, майор так никогда и не узнал. Но понял, что все дело в оплате. Конечно, платить принято только за реальные услуги, но каких только исключений не сделаешь из общего правила, если тебе вот-вот могут пальнуть в затылок.
– Может, я просто заплачу вам, сколько скажете, и мы спокойно разойдемся? – предложил Морунген и тут же уточнил с типично немецкой дотошностью: – Правда, я не воспользовался вашим заведением…
Незнакомец проигнорировал сии разумные речи:
– А мы еще разок спросим: а не желает ли ко-о-отя…
Но он так и не успел закончить свою коронную фразу – в его спину уперся твердый холодный ствол МР-40, и Генрих пробасил нараспев, как лучший солист Берлинской оперы в партии Мефистофеля:
– Не желает. Господин майор не бу-у-у-удет вступать ни в какие союзы, потому что он член партии с тридцать восьмого года, ему нельзя-я-я! Еще вопросы есть?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46