как загоняла этого беднягу мерзкая тетка! – придется все брать в свои руки. Мужчины, они как малые дети, не понимают: повара, который по три часа жарит ножки, нужно либо увольнять, либо сокращать ему зарплату и набавлять трудодни; парадный зал нужно будет покрасить в приличный цвет. Сразу же после свадьбы она этим и займется. Двое аквалангистов, кляня судьбу, топтались в своих ластах где-то у самых дверей.
Через пару часов Салонюк немного поутих и за скромной партизанской трапезой шпынял Маметова просто так, не возвращаясь более к больной теме загубленного миномета.
– Маметов, ну що ты за людына? – вопрошал он, прихлебывая добытый в таверне «Дви ковбасы» самогон. – Горилки не пьешь, сала не йишь, тики хлиб та вода. Хиба ж це нормально? Гарно, що якись ягоды тоби нравятся. Та теж – хиба можна их жраты уси пидряд, без разбору? Вчора якоись гыдоты наглотався. Поперше, зеленый був, потим увесь лис испаскудыв. Та невже в Ташкенти це нормальна еда? – Тут Салонюк закусил салом и продолжил менее внятно: – Вже скильки ты у нашему отряде, а сала и доси не зъйив ни шматочка.
Перукарников встрял с разъяснениями:
– Он, товарищ командир, по родине скучает. У них там утром плов, в обед плов, на ужин плов – и все с бараниной. Они ж, мусульмане, сала не едят, религия не позволяет.
Командир от возмущения чуть не подавился:
– Що ты таке кажешь?! Де я ему зараз барана визьму?! Яка це религия може заборонить людыни Сало йисты?! Як це можна людыни у житти николы ни тришечки сала не пожувать?! Ну де якесь життя у свити може нормально розвиватысь зовсим без сала?!
Перукарников подумал и ответил:
– На Марсе, товарищ командир.
Салонюк сочувственно вздохнул:
– Ну, хиба що на Марси… тоди може буты. Звидки им на тому Марси свыню взяты? – И после паузы заметил: – Це тому там и нема ниякого життя.
Маметов скорбно вздохнул.
– За минометом убиваешься чи за пловом? – спросил участливо Сидорчук.
Вместо безмолвного узбека ответил вездесущий и всезнающий Иван:
– У него в Ташкенте мама осталась, говорит, одна совсем. Как она там без него с немцами справится? Боится, что немцы Ташкент взяли, а он здесь совсем ничего не знает.
Салонюк вспомнил про ночной обстрел и материальные потери, которые нанес отряду воинственный Колбажан. Удержаться от комментария он просто не мог.
– Действительно, Маметов! Мне дуже интересно, як твоий мами самой з нимцями впоратыся без такого снайпера, як ты? Якщо у твоему Ташкента уси так стриляють, як ты вчора з нашего миномета, то нимци довго будуть сидиты у наший Середний Азии, колы ее захватят. Можлыво, ты ще встыгнеш побачиты, як разом з мамою воны чай пьють.
Кому что, а курице – просо, говорит мудрый народ. В том смысле, что командир Салонюк убивается по загубленному партизанскому оружию, а Перукарников и Жабодыщенко испытывают невероятное облегчение. Миномет-то тяжелый, черт. И теперь Иван мечтает заодно избавиться и от бесполезных мин.
– Ты, Маметов, – начал он издалека, – не кручинься: никуда твой Ташкент не денется. И мама твоя никуда не денется. Ты только обязательно должен по ночам учиться вместо миномета мины прямо к немцу бросать руками. А то на кой ляд мне их в этом ящике тягать?
Салонюк, вначале одобрительно кивавший в такт перукарниковской речи, внезапно спохватился и заголосил:
– Перукарников! Мовчаты! Знову починаеш до хлопця чиплятыся? Бильш не надийся, що вин буде твои дурнувати задумки выполняты! Тоби цей ящик до кинця вийны пхаты поперед себе. А ще одын раз побачу, що ты цим займаешся и бедному хлопцю мозги морочишь – забуду, що ты до вийны у институти вчився, и так по рогам надаю, як ото Жабодыщенко. У него тильки тры класы церковно-приходськои школы. Зрозумив?
– Так точно, господин Салонюк! – рявкнул Иван.
Тарас испуганно от него отшатнулся:
– Який я тоби господин?! Ты що, Перукарников, белены объився? Мы уси тут з симнадцятого року – товариши. Ну то шо, шо у мого батька ранише, до революции, свий сахарный заводык був. Це ничего не означае. – Командир слегка задумался, пошевелил губами, позагибал пальцы. – Ну, мабуть, ще два-тры ветрячка теж було, та маленька свыноферма з ковбасным цехом. Ну, тришечки коптыльней володив… – и как бы оправдываясь за такого неправильного папашу, уточнил: – Але свичкову фабрику запустыты не успив! А ничего з махновцями звязыватыся! Зараз був бы головою колгоспу – як я, або ще краще – головою райкому, як Шинкарук.
Услышав про махновцев, бойцы сгрудились вокруг командира, как дети – вокруг воспитательницы детского садика.
– Товарищ Салонюк! Ну товарищ Салонюк! – заканючили они. – Расскажите, пожалуйста, про батьку Махно, ну расскажите! Вы всегда так интересно рассказываете.
Тарас, как и все большие артисты, поломался совсем немного, для приличия. Подкрутил усы, удобнее устроился на траве, хлебнул самогончику.
– Ну, що вам розповисты? – неспешно начал он, как певец Боян, который тоже к основной теме подбирался издалека. – Махно був така людына… ну така людына! Одне слово – всим батько ридный! Це був дядько що надо – отаман! Комисары його боялыся, як вогню! А усе через те, що вин ранише сам був комисаром та багато про их радянську владу знав. Бувало иноди, як хтось крыкне, на сели: «Батько Махно йидуть!» – так комисары уси, як крысы, в погребы ховаються. Але так шуткуваты було опасно, бо кого за цей жарт спиймають, зараз у ЧеКу завезуть: поперше, про батьку спытають, а потимо, звисно, розстриляють.
Так от, не знаю за що, але Махну мий батько дуже подобався. Вин иноди до него заезжав з усима своими хлопцями. Мени цукерок привозив солодких. Дуже любив поторохтиты з кулемета по сельсовету. Бувало, торохтыть, поки з ней червоный стяг не звалыться, – потим свий, зеленый, повисыть та и йиде соби. Комисары назавтра придуть, зеленый стяг знимуть, червоный повисять, и так кожного разу. Але моему батькови зеленый стяг бильше подобався, тому зараз вин лежить десь похороненный. А як на мене – то и червоный непоганый, тому я зараз голова колгоспу. Ось така мораль из данной басни, Перукарников!
У голодных людей, как известно, обоняние становится острее.
Поэтому все гости в тронном зале довольно скоро почуяли, как откуда-то распространяются приятнейшие ароматы теплого теста, мяса и масла. Они закрутили носами и нетерпеливо заерзали на своих местах, потому что салатик из циписпупской синюши не пришелся по вкусу даже самым стоическим и непреклонным персонам.
Если же учесть, что король Оттобальт – хозяин и главная цель собравшихся в Дарте дам – внезапно и бесследно исчез в неизвестном направлении, то общество королевы Гедвиги стало не только трудновыносимым, но еще и бесполезным.
Королеве всегда было противопоказано идти в массовики-затейники, но сегодня она превзошла саму себя. На похоронах обычно бывает веселее, чем на королевском прибацуйчике, потому что о мертвых хотя бы можно говорить хорошо. Да и кормят на поминальных вечерах не в пример сытнее и вкуснее.
Гедвига тоже была разочарована. То, что отколол милый племянничек, ее не слишком волновало – сколько веревочке ни виться, а конец будет. Беспокоило другое: Бальтика следовало пристроить в хорошие руки уже сейчас, а хороших рук королева так и не обнаружила. Многие девицы пытались соблазнить ее своими рассуждениями о семейной жизни, в которой все решают только мудрые и многоопытные старшие родственники. Но все это было типичное не то.
Орден рыцарей-бесумяков чах и увядал без своей бессменной предводительницы, а королева Гедвига не могла отыскать Бальтику хорошую и надежную жену с правильными взглядами на питание, режим, семейный и государственный бюджет и воспитание детей.
У тети мелькнула даже шальная мысль – выписать невесту с Востока: они там все покладистые, ко всему привычные и мужу не перечат ни в чем. Но тут же сама себя строго одернула – этому мужу нужно будет перечить постоянно, иначе один Вапонтих знает, что может получиться.
Словом, соблазнительный запах, доносившийся явно из кухни, стал последней каплей, которая переполнила и без того невместительную чашу тетиного терпения. Королева вскочила со своего места, не дослушав собеседника (справедливости ради заметим, что она его и до того не слушала), и ринулась в царство повара Ляпнямисуса, пыша праведным гневом.
Голодные и злые гости непроизвольно потянулись следом.
Главного повара на кухне не было. Он спасся бегством, прихватив припрятанные на черный день личбурберсы, в тот миг, когда заметил на пороге двух блязандров – шумно дышащих, шлепающих по каменным плитам своими огромными ногами-ластами. Эти были к тому же более рослыми, чем несчастное существо, поселенное Мулкебой в фонтане, и выглядели внушительнее. Как верно заметил чародей – неизвестная разновидность.
Гедвигу, в отличие от Ляпнямисуса, никакие блязандрики не пугали. Зато ее напугала вполне невинная на первый взгляд сцена: на полутемной кухне Оттобальт и принцесса Галя занимались странным делом. Оттобальт, высунув от усердия язык, вырезал кружки в пласте теста при помощи перевернутого самозитного стакана. Он был весь в муке и выглядел при этом счастливым и довольным как никогда. Галя же с ошеломительной скоростью начиняла кружочки странной смесью из тазика, лепила крохотные пирожки и швыряла их в кастрюлю с кипящей водой. Прямо перед королем стояла глубокая тарелка, полная готовых пирожков. Оттобальт облизывался и сиял.
Хуже того, время от времени новоявленные кулинары отрывались от своего занятия и нежно целовались.
– Бальтик! – рявкнула тетя. (Король подпрыгнул.) – Что это такое, я тебя спрашиваю?
– Пельмени, – ответила «принцесса».
– Я не к вам, милочка, обращаюсь! – вскипела королева. – А к своему племяннику.
– В вашем возрасте, мадамочка, – поведала Галя певучим голосом, – так волноваться уже нельзя. Здоровьице уже не то.
Гедвига задохнулась от негодования. Оттобальт спрятался за Галину спину и выглядывал оттуда с видом напроказившего мальчишки. Мало того что эта нездешняя красавица накормила его потрясающим обедом и тут же принялась готовить не менее потрясающий ужин – так она еще и не боится королевы-тети.
– Я думала, ты ненадолго покинул гостей… – начала тетя зверским голосом, – а ты, оказывается…
– А не надо было думать, – заявила «принцесса». – Индюк вон тоже думал, дак в суп попал.
Король не мог оторвать глаз от своей суженой.
Разрумянившаяся от жара, сверкающая очами, уперев в бока округлые полные руки, обсыпанные мукой, – она была чудо как хороша.
Гедвига никак не могла взять в толк: ее что, действительно не боятся? Бестрепетной рукой она ухватила с полки тяжеленную вазочку для медомлячного соуса и изо всех сил грохнула ее об пол. Все присутствующие вздрогнули и поспешили ретироваться. Даже Галины аквалангисты сделали слабую попытку сбежать.
– А чего это вы чужое имущество портите? – грозно спросила Галя, наступая на королеву. – Свое заведите и хоть все на осколочки. А здесь не надоть скандал учинять!
Королева нащупала глубокую тарелку, и ту постигла печальная участь вазочки.
– Головой об стену, ежели с разбегу, будет еще громче! – посоветовала Галя.
Гедвига потянулась к следующей полке, но ее остановил грозный окрик:
– Я кому сказала – имущество не разбазаривать! А то не посмотрю на седины и морщины – так огрею, что пятый угол искать будешь всю оставшуюся жизнь!
На кухню на цыпочках прокрался Сереион и встал возле короля.
– Великая женщина, – прошептал Оттобальт, с восторгом глядя на Галю. – Королева.
– Ее-то и ждал Упперталь все эти годы, – согласился Сереион.
– Бесумяки! – пискнула Гедвига. – Ко мне! Взять самозванку!
В этот момент она не думала о последствиях этого рискованного шага. Ей было плевать и на грядущие политические конфликты, буде Галя окажется настоящей принцессой, и на реакцию племянника.
– Что делать? – Оттобальт схватился за сердце. – Не начинать же войну прямо при гостях?
– Вызову гвардейцев, – сказал Сереион и стремглав выбежал из кухни.
– Гарри! – сказал один из аквалангистов. – Кажется, эта старуха хочет обидеть нашу малышку!
– Это она зря, Билл, – откликнулся другой. – Сейчас мы зададим им перца! Покажем, что такое звездно-полосатый флаг! Только не говори ни о чем ни Мэри, ни Джулии.
Билл поднял глаза к потолку.
– Не волнуйся, Отто! – повернулась Галя к жениху. – Здесь давно пора навести порядок. Ты только не вмешивайся. Ой! – закричала она. – Пельмени, пельмени вылови ложкой. Да не обожгись! И воду слей…
– Да, любимая, – прошептал король.
– Ой, – охнула Галя, – та вы, наверное, всем это говорите, проказник.
– В первый раз в жизни, слово Хеннерта! – рявкнул потрясенный король.
– Бесумяки, в атаку! – заорала Гедвига, плохо понимая, что здесь происходит.
– Кисонька моя, – пропела Галя, обращаясь к любимому мужчине, – дай-ка мне вон тот сковородник.
Жабодыщенко тайком заглянул в ящик с минами и, испуганно отшатнувшись, быстро его захлопнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46