стали ночами сниться березы на берегу озера, русские просторы, деревянные избы, сосновый бор в Андреевке… Его допросы Андрея Абросимова превратились в часы воспоминаний о России. Наверное, парень почувствовал это, охотно рассказывал об Андреевке, рыбалке, грибах… И все это находило живой отклик в душе Найденова. Иногда он ловил насмешливый огонек в серых с зеленым ободком глазах Андрея, понимал, что спрашивает не о том, но парень ведь все равно ничего не расскажет, что заинтересовало бы полковника Фрэда Николса. Найденов и сам старался убедить своего бывшего инструктора по разведшколе, что Андрей всего-навсего шофер, случайно попал в засаду, он не солдат. Полковник требовал, чтобы Игорь Иванович склонил Андрея к сотрудничеству с ними, готов был отправить его в Штаты, в ту же самую разведшколу, где много лет назад учился Найденов… Вернувшийся из очередной операции чернобородый Абдулла несколько раз приходил в комнату, где шел допрос, и пристально всматривался в пленного. В глазах его сверкала неприкрытая ненависть. Игорь Иванович знал от полковника, что афганец поклялся аллаху отомстить русскому парню за смерть родственника. Эти фанатики способны на все ради своих законов. Нужно было следить и за этим.
Андрей вел себя спокойно, теперь руки ему не связывали, содержали в отдельной камере, чтобы он не общался с другими пленными. Так распорядился Николс. Иногда полковник подолгу разговаривал с Абросимовым, похлопывал его по плечу, улыбался. Может, удастся и впрямь склонить к предательству парня? Как это ни странно, но Найденов от этой мысли не испытывал радости. Ему Андрей нравился таким, каким он его увидел в первый раз, – угрюмым, непримиримым, честным. Изменив Родине, он вдруг стал ценить преданность ей в других. И очень бы не хотел разочаровываться в Абросимове. Его интуиция и, наконец, опыт разведчика подсказывали, что правнук Андрея Ивановича не способен на предательство, однако он не разочаровывал и полковника. Пусть тот надеется… Андрея переведут отсюда в другой лагерь, который подальше от границы, а оттуда могут отправить в Америку. Могут и обменять на кого-нибудь из людей Фрэда Николса, попавших в руки ХАД – афганской госбезопасности.
На последнем допросе, вернее, беседе Андрей вдруг вспомнил, что в Андреевку приезжала Жанна Найденова, познакомилась на кладбище с майором-летчиком – сыном покончившего жизнь самоубийством пьяницы Бориса Александрова – и неожиданно для всех вышла за него замуж. Он слышал об этом от отца. После продолжительной паузы – Найденов осмысливал услышанное – он поинтересовался, куда молодые уехали. Этого Абросимов не знал. Или не хотел сказать? Скорее, действительно не знал, потому что, как убедился Игорь Иванович, этот парень врать не умел. В Западном Берлине Найденов передал по просьбе Бруно фотографии офицеру разведки и даже написал письмо дочери. Его должны были передать ей в Москве… Жанна! Он помнит ее маленькой белокурой девчушкой с огромной куклой в руках… Смолоду Игорь Иванович не был внимательным и заботливым отцом, дочь его даже раздражала своим криком и плачем, а вот сейчас вдруг что-то шевельнулось в его сердце… Жанне скоро двадцать. Наверное, красивая…
Найденов поднялся с койки, допил из бутылки остатки виски, закусил вяленым фиником, задумчиво стал мерить небольшую комнату шагами. За окном сгущалась тьма – здесь сразу после яркого солнечного дня наступает холодная темная ночь. Горы уже затянула туманная дымка, вершины будто золотом облиты – последний луч солнца играет на них.
Выйдя наружу, Найденов неторопливо зашагал по улице. В окнах глинобитных домишек не видно огней, из-за дувала на него печально смотрел двугорбый верблюд, в его гриве запуталась верблюжья колючка. Через стену перевесилась ветка груши. Твердые продолговатые плоды казались позолоченными, на дувале сидел оранжевый петух и силился прокукарекать, но вместо этого из его глотки вырвался шипящий хрип. Наверное, еще молодой. Над селением в темно-синем небе парил орел. Видно, зная, что тут скоры на расправу, он с каждым кругом поднимался все выше.
Странная страна и непонятная здесь погода! В горах снег, как зимой, а в низине свирепствует зной. Не поймешь – лето, осень или весна. А хуже всего, когда из пустыни налетит «афганец», – нужно быстрее прятаться, не то в каждую пору твоего тела заберется тонкая едкая пыль. Глаза после бури два дня слезятся, на зубах скрипит песок, хотя на дню пять раз рот прополаскиваешь… А в Андреевке сейчас весна. На озера прилетели утки, таскают пух в свои домики скворцы. А здесь их не видно, да и скворечников никто тут не делает.
Возвращаясь домой, Найденов увидел караульного, разговаривающего с каким-то человеком. Подойдя поближе, он узнал Абдуллу, тот был в бешмете и чалме, в руке белый узелок, который он совал вооруженному охраннику. Заметив вынырнувшего из темноты Найденова, Абдулла что-то сказал афганцу, быстро отошел от него и вскоре скрылся за дувалом. Охранник бросил взгляд на офицера, отвернулся и зашагал вокруг двухэтажного помещения с крепкими запорами, здесь же в подвальном помещении содержались и пленные. Наверное, раньше здесь был склад или каменный погреб, почему-то иногда ощущался запах необработанных кож. Что у Абдуллы за дела с часовым?
Хотя Николс и он, Найденов, приехали сюда обучать диверсионному делу афганцев, близости с ними не было: они сами по себе, а те сами по себе. И язык у них непонятный, занятия проходят с переводчиком. Нижнее окно желто светилось – там караулка. Двое черноусых афганцев играли в кости. На подоконнике брошен автомат. Блик от электрической лампочки играл на их плоских лицах.
Полковник Фрэд Николс жил на втором этаже, как раз над Найденовым. У входа, под корявым вечнозеленым деревом с гладким стволом, всегда стоял его джип. Там в железном ящике с десяток гранат, два автомата, пистолет, коробки с патронами. Фрэд всегда запирал привинченный к железному полу ящик на ключ. У него здесь вскоре после приезда Найденова украли отличный кольт. Игорь Иванович помнит эту игрушку еще по разведшколе. Тогда Николс мог навскидку вдребезги разбить подброшенную вверх бутылку из-под кока-колы. Он дорожил своим кольтом и винил в краже этих бандитов азиатов.
Найденов пришел к себе, сел на койку, из бутылки налил виски в стакан. Выпил, пожевал финики. В холодильнике стояли банки с пивом, консервы, но есть не хотелось. Вместе с ночью пришла прохлада, в окошко стали биться на свет ночные насекомые. Завернув одеяло, он обследовал постель: в простыни мог забраться каракурт или скорпион.
Однажды в пустыне Игорь Иванович наблюдал, как черная оса – афганцы называли ее «камбас» – запросто расправилась с ядовитым пауком: взобравшись на паучьи тенета, оса, секунду помедлив, молниеносно бросилась на каракурта и вонзила в него жало… Еще тогда Найденов подумал, что неплохо бы приучить таких ос, чтобы они оберегали жилище. Но «камбас» – очень редкое насекомое, а пауков в округе пропасть.
Найденов натянул до подбородка полосатое одеяло, но сон не приходил. У самого уха зазудел комар. Тут и комары какие-то особенные: не кусают, а жалят! Потом на этом месте появляется волдырь, расчесываемый до крови. Над головой заскрипели половицы, послышались голоса: густой – Николса и гортанный женский. Полковник не теряет времени даром, а ведь уже заметно поседел, но как увидит хорошенькую женщину, так сразу глаз заиграет. Правда, здесь, в пограничном поселке, мало симпатичных женщин. И потом, многие носят паранджу. Николс водит к себе официанток из офицерской столовой и уборщиц. Упаси бог соблазнить жену мусульманина! Тут без кровной мести не обойдется. Об этом предупреждены все иностранцы, проживающие в этом богом забытом кишлаке. А обслуживающий персонал доставлен сюда из города, где нравы несколько иные. Скорее всего, девушек набрали из увеселительного заведения.
«О чем толковал с караульным Абдулла? – уже засыпая, подумал Найденов. – И что у него было в белом узелке?..»
И тут он провалился в тяжелый сон. Сначала снилась ему Гретта из Мюнхена, потом появился отец в форме эсэсовца, с Железным крестом, маленькая белокурая девочка с большими синими глазами – его дочурка Жанна… И, вызывая острую грусть, поплыли перед глазами высокие белые березы с кружевной блестящей листвой…
3
Андрей как-то раньше не задумывался, что на теле человека есть довольно уязвимое болезненное место, которое природа ничем не защитила. Даже глаз, когда что-либо норовит коснуться его, успевает мгновенно закрыться. А вот ноги спереди от щиколоток до колен совершенно ничем не защищены – под кожей сразу идет кость. И любой удар по ней очень болезнен. Впервые он ощутил это здесь. Всякий раз, когда душман в бешмете вел Андрея с допроса в камеру, он норовил ударить его острым носком сапога как раз по голени. Спереди на ногах набухли синие желваки с кровоподтеками, особенно саднили они ночью, когда Андрей часами ворочался без сна на жестких нарах. Если провести ладонью по ноге от ступни до колена, то будто погладил бельевой валек. Затвердевшие бугры с содранной кожей отзывались острой болью. Бил его по ногам чаще других Абдулла – мрачный чернобородый человек со злыми черными глазами. Андрей знал, что душманы отличаются особенной жестокостью. Прежде чем зарезать пленного, они с какой-то садистской радостью часами пытают его. В узких глазах Абдуллы сквозила неприкрытая ненависть, он часто показывал Андрею кинжал, поднося его к своему горлу: мол, быть тебе, шурави, зарезанным… Вот и сегодня, подходя к тюрьме, Абдулла изловчился и пнул носком сапога по больному месту. Андрей от острой боли – душман попал в желвак – присел и прикусил губу. Абдулла еще несколько раз пнул его в спину сапогом, что-то отрывисто произнес на своем языке. Внезапно выпрямившись, Андрей изо всей силы ударил ногой, обутой в крепкий башмак, своего мучителя точно по тому же месту. Душман завопил, согнулся пополам и начал щупать ногу. Сейчас бы можно было его ударить кулаком по шее, но руки связаны за спиной…
Из караулки выскочили еще два душмана, переговорив с Абдуллой, кривящимся от боли, стали избивать Абросимова. Тот отбивался ногами. На шум вышел на крыльцо Фрэд Николс и резко по английски приказал сейчас же прекратить драку, а Андрею сказал с улыбкой:
– Не нравитесь вы им, Абросимов. На вашем месте я бы не упорствовал, подписал бумаги – и прощай, дикий Пакистан! Неужели вам не хочется посмотреть на Америку?
– В качестве туриста – пожалуйста, – ответил Андрей. – Может, вы избавите меня от этого выродка? – кивнул он на Абдуллу. – Если он еще раз до меня дотронется, я и со связанными руками его прикончу…
Одно время Абдулла не сопровождал его на допросы и не стоял в карауле, а в последнее время опять появился. Наверное, полковник его из своих соображений поставил к пленному.
– Абдулла не успокоится, пока вас не зарежет, – добродушно заметил Николс. Он никогда не носил военную форму, и Андрей лишь от Найденова узнал, что этот американец имеет чин полковника. – И черт дерпул вас убить его родственника! А они обид никому не прощают…
– Я – тоже, – буркнул Андрей.
– Ради вас, Абросимов… – рассмеялся Николс и ушел в свой кабинет.
И действительно, Абдулла больше не сопровождал его на допросы, и вообще Андрей целую неделю его не видел в караван-сарае, как называли, их лагерь. А сегодня проклятый душман снова объявился. Андрей увидел его из окна комнаты, где Найденов проводил допрос. Абдулла сидел на корточках во дворе вместе с другими мусульманами и, сложив руки на груди и кланяясь до земли, совершал намаз аллаху.
Сегодняшний допрос озадачил Андрея: Игорь Иванович вдруг стал рассказывать о себе. Как он работал на ЗИЛе, потом на целине, где повстречался с отцом Андрея, но тот не узнал его. Поведал о своем бегстве в Марселе… Когда ему предложили нелегально поехать в СССР по заданию разведцентра, он, Найденов, наотрез отказался. Зато ему довелось «поработать» в африканских странах, в Европе… Был серьезно ранен.
Потом снова стал расспрашивать про Андреевку, вспомнил какую-то бабку Сову, деда Тимаша, уважительно отозвался об Андрее Ивановиче Абросимове, а под конец совсем огорошил пленника:
– Больше не буду тебя уговаривать перейти на службу к американцам. Не буду искушать прелестями «свободного мира». Честно говоря, там тоже не рай… Но боюсь, что в Россию тебе уже не вернуться. Разве что когда кончится эта война и ты останешься жив. Ты понравился Фрэду Николсу, и он, я так думаю, не даст тебя на растерзание азиатам, но не знаю, надолго ли хватит и у него терпения нянчиться с тобой… Абдуллу опасайся: он способен на все. Очень коварный человек! И друзей тут у него в охране много. Прощай, Андрей Абросимов, может, больше не увидимся…
Андрею показалось, что он хотел протянуть руку, но в самый последний момент раздумал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Андрей вел себя спокойно, теперь руки ему не связывали, содержали в отдельной камере, чтобы он не общался с другими пленными. Так распорядился Николс. Иногда полковник подолгу разговаривал с Абросимовым, похлопывал его по плечу, улыбался. Может, удастся и впрямь склонить к предательству парня? Как это ни странно, но Найденов от этой мысли не испытывал радости. Ему Андрей нравился таким, каким он его увидел в первый раз, – угрюмым, непримиримым, честным. Изменив Родине, он вдруг стал ценить преданность ей в других. И очень бы не хотел разочаровываться в Абросимове. Его интуиция и, наконец, опыт разведчика подсказывали, что правнук Андрея Ивановича не способен на предательство, однако он не разочаровывал и полковника. Пусть тот надеется… Андрея переведут отсюда в другой лагерь, который подальше от границы, а оттуда могут отправить в Америку. Могут и обменять на кого-нибудь из людей Фрэда Николса, попавших в руки ХАД – афганской госбезопасности.
На последнем допросе, вернее, беседе Андрей вдруг вспомнил, что в Андреевку приезжала Жанна Найденова, познакомилась на кладбище с майором-летчиком – сыном покончившего жизнь самоубийством пьяницы Бориса Александрова – и неожиданно для всех вышла за него замуж. Он слышал об этом от отца. После продолжительной паузы – Найденов осмысливал услышанное – он поинтересовался, куда молодые уехали. Этого Абросимов не знал. Или не хотел сказать? Скорее, действительно не знал, потому что, как убедился Игорь Иванович, этот парень врать не умел. В Западном Берлине Найденов передал по просьбе Бруно фотографии офицеру разведки и даже написал письмо дочери. Его должны были передать ей в Москве… Жанна! Он помнит ее маленькой белокурой девчушкой с огромной куклой в руках… Смолоду Игорь Иванович не был внимательным и заботливым отцом, дочь его даже раздражала своим криком и плачем, а вот сейчас вдруг что-то шевельнулось в его сердце… Жанне скоро двадцать. Наверное, красивая…
Найденов поднялся с койки, допил из бутылки остатки виски, закусил вяленым фиником, задумчиво стал мерить небольшую комнату шагами. За окном сгущалась тьма – здесь сразу после яркого солнечного дня наступает холодная темная ночь. Горы уже затянула туманная дымка, вершины будто золотом облиты – последний луч солнца играет на них.
Выйдя наружу, Найденов неторопливо зашагал по улице. В окнах глинобитных домишек не видно огней, из-за дувала на него печально смотрел двугорбый верблюд, в его гриве запуталась верблюжья колючка. Через стену перевесилась ветка груши. Твердые продолговатые плоды казались позолоченными, на дувале сидел оранжевый петух и силился прокукарекать, но вместо этого из его глотки вырвался шипящий хрип. Наверное, еще молодой. Над селением в темно-синем небе парил орел. Видно, зная, что тут скоры на расправу, он с каждым кругом поднимался все выше.
Странная страна и непонятная здесь погода! В горах снег, как зимой, а в низине свирепствует зной. Не поймешь – лето, осень или весна. А хуже всего, когда из пустыни налетит «афганец», – нужно быстрее прятаться, не то в каждую пору твоего тела заберется тонкая едкая пыль. Глаза после бури два дня слезятся, на зубах скрипит песок, хотя на дню пять раз рот прополаскиваешь… А в Андреевке сейчас весна. На озера прилетели утки, таскают пух в свои домики скворцы. А здесь их не видно, да и скворечников никто тут не делает.
Возвращаясь домой, Найденов увидел караульного, разговаривающего с каким-то человеком. Подойдя поближе, он узнал Абдуллу, тот был в бешмете и чалме, в руке белый узелок, который он совал вооруженному охраннику. Заметив вынырнувшего из темноты Найденова, Абдулла что-то сказал афганцу, быстро отошел от него и вскоре скрылся за дувалом. Охранник бросил взгляд на офицера, отвернулся и зашагал вокруг двухэтажного помещения с крепкими запорами, здесь же в подвальном помещении содержались и пленные. Наверное, раньше здесь был склад или каменный погреб, почему-то иногда ощущался запах необработанных кож. Что у Абдуллы за дела с часовым?
Хотя Николс и он, Найденов, приехали сюда обучать диверсионному делу афганцев, близости с ними не было: они сами по себе, а те сами по себе. И язык у них непонятный, занятия проходят с переводчиком. Нижнее окно желто светилось – там караулка. Двое черноусых афганцев играли в кости. На подоконнике брошен автомат. Блик от электрической лампочки играл на их плоских лицах.
Полковник Фрэд Николс жил на втором этаже, как раз над Найденовым. У входа, под корявым вечнозеленым деревом с гладким стволом, всегда стоял его джип. Там в железном ящике с десяток гранат, два автомата, пистолет, коробки с патронами. Фрэд всегда запирал привинченный к железному полу ящик на ключ. У него здесь вскоре после приезда Найденова украли отличный кольт. Игорь Иванович помнит эту игрушку еще по разведшколе. Тогда Николс мог навскидку вдребезги разбить подброшенную вверх бутылку из-под кока-колы. Он дорожил своим кольтом и винил в краже этих бандитов азиатов.
Найденов пришел к себе, сел на койку, из бутылки налил виски в стакан. Выпил, пожевал финики. В холодильнике стояли банки с пивом, консервы, но есть не хотелось. Вместе с ночью пришла прохлада, в окошко стали биться на свет ночные насекомые. Завернув одеяло, он обследовал постель: в простыни мог забраться каракурт или скорпион.
Однажды в пустыне Игорь Иванович наблюдал, как черная оса – афганцы называли ее «камбас» – запросто расправилась с ядовитым пауком: взобравшись на паучьи тенета, оса, секунду помедлив, молниеносно бросилась на каракурта и вонзила в него жало… Еще тогда Найденов подумал, что неплохо бы приучить таких ос, чтобы они оберегали жилище. Но «камбас» – очень редкое насекомое, а пауков в округе пропасть.
Найденов натянул до подбородка полосатое одеяло, но сон не приходил. У самого уха зазудел комар. Тут и комары какие-то особенные: не кусают, а жалят! Потом на этом месте появляется волдырь, расчесываемый до крови. Над головой заскрипели половицы, послышались голоса: густой – Николса и гортанный женский. Полковник не теряет времени даром, а ведь уже заметно поседел, но как увидит хорошенькую женщину, так сразу глаз заиграет. Правда, здесь, в пограничном поселке, мало симпатичных женщин. И потом, многие носят паранджу. Николс водит к себе официанток из офицерской столовой и уборщиц. Упаси бог соблазнить жену мусульманина! Тут без кровной мести не обойдется. Об этом предупреждены все иностранцы, проживающие в этом богом забытом кишлаке. А обслуживающий персонал доставлен сюда из города, где нравы несколько иные. Скорее всего, девушек набрали из увеселительного заведения.
«О чем толковал с караульным Абдулла? – уже засыпая, подумал Найденов. – И что у него было в белом узелке?..»
И тут он провалился в тяжелый сон. Сначала снилась ему Гретта из Мюнхена, потом появился отец в форме эсэсовца, с Железным крестом, маленькая белокурая девочка с большими синими глазами – его дочурка Жанна… И, вызывая острую грусть, поплыли перед глазами высокие белые березы с кружевной блестящей листвой…
3
Андрей как-то раньше не задумывался, что на теле человека есть довольно уязвимое болезненное место, которое природа ничем не защитила. Даже глаз, когда что-либо норовит коснуться его, успевает мгновенно закрыться. А вот ноги спереди от щиколоток до колен совершенно ничем не защищены – под кожей сразу идет кость. И любой удар по ней очень болезнен. Впервые он ощутил это здесь. Всякий раз, когда душман в бешмете вел Андрея с допроса в камеру, он норовил ударить его острым носком сапога как раз по голени. Спереди на ногах набухли синие желваки с кровоподтеками, особенно саднили они ночью, когда Андрей часами ворочался без сна на жестких нарах. Если провести ладонью по ноге от ступни до колена, то будто погладил бельевой валек. Затвердевшие бугры с содранной кожей отзывались острой болью. Бил его по ногам чаще других Абдулла – мрачный чернобородый человек со злыми черными глазами. Андрей знал, что душманы отличаются особенной жестокостью. Прежде чем зарезать пленного, они с какой-то садистской радостью часами пытают его. В узких глазах Абдуллы сквозила неприкрытая ненависть, он часто показывал Андрею кинжал, поднося его к своему горлу: мол, быть тебе, шурави, зарезанным… Вот и сегодня, подходя к тюрьме, Абдулла изловчился и пнул носком сапога по больному месту. Андрей от острой боли – душман попал в желвак – присел и прикусил губу. Абдулла еще несколько раз пнул его в спину сапогом, что-то отрывисто произнес на своем языке. Внезапно выпрямившись, Андрей изо всей силы ударил ногой, обутой в крепкий башмак, своего мучителя точно по тому же месту. Душман завопил, согнулся пополам и начал щупать ногу. Сейчас бы можно было его ударить кулаком по шее, но руки связаны за спиной…
Из караулки выскочили еще два душмана, переговорив с Абдуллой, кривящимся от боли, стали избивать Абросимова. Тот отбивался ногами. На шум вышел на крыльцо Фрэд Николс и резко по английски приказал сейчас же прекратить драку, а Андрею сказал с улыбкой:
– Не нравитесь вы им, Абросимов. На вашем месте я бы не упорствовал, подписал бумаги – и прощай, дикий Пакистан! Неужели вам не хочется посмотреть на Америку?
– В качестве туриста – пожалуйста, – ответил Андрей. – Может, вы избавите меня от этого выродка? – кивнул он на Абдуллу. – Если он еще раз до меня дотронется, я и со связанными руками его прикончу…
Одно время Абдулла не сопровождал его на допросы и не стоял в карауле, а в последнее время опять появился. Наверное, полковник его из своих соображений поставил к пленному.
– Абдулла не успокоится, пока вас не зарежет, – добродушно заметил Николс. Он никогда не носил военную форму, и Андрей лишь от Найденова узнал, что этот американец имеет чин полковника. – И черт дерпул вас убить его родственника! А они обид никому не прощают…
– Я – тоже, – буркнул Андрей.
– Ради вас, Абросимов… – рассмеялся Николс и ушел в свой кабинет.
И действительно, Абдулла больше не сопровождал его на допросы, и вообще Андрей целую неделю его не видел в караван-сарае, как называли, их лагерь. А сегодня проклятый душман снова объявился. Андрей увидел его из окна комнаты, где Найденов проводил допрос. Абдулла сидел на корточках во дворе вместе с другими мусульманами и, сложив руки на груди и кланяясь до земли, совершал намаз аллаху.
Сегодняшний допрос озадачил Андрея: Игорь Иванович вдруг стал рассказывать о себе. Как он работал на ЗИЛе, потом на целине, где повстречался с отцом Андрея, но тот не узнал его. Поведал о своем бегстве в Марселе… Когда ему предложили нелегально поехать в СССР по заданию разведцентра, он, Найденов, наотрез отказался. Зато ему довелось «поработать» в африканских странах, в Европе… Был серьезно ранен.
Потом снова стал расспрашивать про Андреевку, вспомнил какую-то бабку Сову, деда Тимаша, уважительно отозвался об Андрее Ивановиче Абросимове, а под конец совсем огорошил пленника:
– Больше не буду тебя уговаривать перейти на службу к американцам. Не буду искушать прелестями «свободного мира». Честно говоря, там тоже не рай… Но боюсь, что в Россию тебе уже не вернуться. Разве что когда кончится эта война и ты останешься жив. Ты понравился Фрэду Николсу, и он, я так думаю, не даст тебя на растерзание азиатам, но не знаю, надолго ли хватит и у него терпения нянчиться с тобой… Абдуллу опасайся: он способен на все. Очень коварный человек! И друзей тут у него в охране много. Прощай, Андрей Абросимов, может, больше не увидимся…
Андрею показалось, что он хотел протянуть руку, но в самый последний момент раздумал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96