Света не было. Отопления не было. Похоже, не было даже воды. Здание было давно заброшено.
Олег осторожно двинулся по покрытым чем-то липким полам, ведомый все тем же неослабевающим чувством направления. Она была здесь. Близко. Он прошел мимо двух дверей и остановился у третьей. Здесь. За тонкой, грозящей развалиться от малейшего толчка деревянной перегородкой слышался стук по крайней мере десятка сердец, причем сердец нездоровых. Совсем нездоровых. Даже в реанимационном отделении, куда его неделю назад забросило во время очередного исследования, сердца бились увереннее, а дыхание спящих звучало ровнее. Но больше всего настораживал запах: едва уловимый сладковатый аромат, который заставил внутренности Посланника сжаться в недобром предчувствии. За этой дверью было что-то очень нехорошее. Очень.
Его лицо превратилось в холодную, отрешенную маску, когда рука осторожно толкнула дверь, как-то умудрившись бесшумно открыть эту скрипучую створку. Посланник стоял чуть в стороне от дверного проема, так чтобы не поймать пулю, если кому-нибудь вздумается в него стрелять, затем, убедившись, что все спят тяжелым нездоровым сном, призраком проскользнул внутрь.
Посередине комнаты стояла небольшая печка-буржуйка, освещавшая помещение красноватыми отблесками углей. Был стол, заваленный каким-то мусором, была груда тряпья, которую при желании можно было определить как одеяла, были даже две кровати, занятые спящими людьми. Те, кто на кровати не поместился, спали на полу, спутавшись в тугой клубок полуобнаженных тел и старых тряпок. Пожалуй, если бы не тяжелый запах, можно было бы решить, что они прижимались друг другу только в поисках тепла.
Пахло нищетой, кровью, гниющей заживо плотью и старой-старой грязью. А надо всем этим витал еще один запах: странный, сладковатый. Сознание Посланника с каким-то упрямым отчаянием отказывалось идентифицировать этот непонятный аромат.
Избранная была здесь, в этом у Олега не осталось ни малейшего сомнения. В красноватой темноте смутно угадывалось свернувшееся в комочек тело, спутанные, больного вида волосы. Посланник тенью скользнул к куче на полу, осторожно приподнял ее подбородок, пытаясь рассмотреть лицо. Одна рука девочки упала, и на внутреннем сгибе локтя на коже позорным клеймом горели многочисленные кровавые «дорожки». Сердце Посланника судорожно дернулось, на мгновение остановилось... и тут же зашлось в бешеной гонке гнева и страха. Холодный металлический комок застрял где-то в горле.
Он наконец узнал этот запах.
* * *
Спутанная вереница кошмаров, которая в последнее время стала для нее сном, отступила, как удушающая петля. Ей было жарко, и душно, и плохо. Кости ломило, сухая шелушащаяся кожа болезненно зудела, перед глазами все плыло. Тела, прижавшиеся рядом в знакомом наркоманском единстве, еще несколько часов казавшиеся самыми родными, самыми понимающими на свете людьми, теперь представлялись тяжелыми, тянущими на дно, не дающими вздохнуть оковами, хомутами.
Вика попыталась шевельнуться, и... тут появился Он.
Лицо соткалось из теней, как демон возмездия или, быть может, ангел печали. Оно парило в темноте, лишенное тела, обрамленное багровыми бликами, и даже ради сохранения собственной жизни Вика не смогла бы сейчас отвести взгляд от этого невероятного потустороннего видения.
Таких лиц не бывает. Четко, почти болезненно очерченные скулы и подбородок, резкий, хищный нос, багровые провалы восточных глаз. И — неожиданно мягкие, несущие какой-то африканский отголосок губы. Вика застыла то ли от ужаса, то ли от восхищения. Таких глюков у нее еще не было...
Лицо приблизилось, и теперь Вика совершенно точно знала, что стояло за ледяной неподвижностью этих черт. Гнев. Воплощенный, изваянный в бронзе, холодный и безграничный, как близкая смерть. Пальцы, впившиеся в ее подбородок, горели, как раскаленные щипцы. Какой-то атавистический инстинкт, непонятно почему оставшийся жить в сломанном теле, заставил ее отшатнуться, попытаться вырваться, но мышцы словно окаменели, мысли застыли в пустоте...
Она провалилась в его глаза, как могла бы провалиться в бездонную пропасть, огромную и равнодушную. Что-то со звоном разбилось глубоко внутри, и ее разум распахнулся навстречу этому вторжению, болезненным гноем выдавливая из себя обрывки воспоминаний.
Скандалы дома, крики, удары. Пьяные предки. Хлопнувшая дверь.
Улицы. Холодные, пустые, равнодушные. «Ну-ка, крошка, попробуй вот это». Первая сигарета с марихуаной... Смеются... Все смеются... так весело. Все друзья, все будет хорошо...
Кокаин, какие-то таблетки. «Приход», «на конце иглы», теплая волна. Таска, волокуша, кайф, нирвана... А-ах, хорошо!
Простудилась? Нет, кумар. Да нет, конечно это не ломка, скажешь тоже, ну разумеется, ты не на игле! Вот, попробуй-ка вот это, сразу станет лучше.
Больно!
Героин...
Первый мужчина? Она не помнила. Какая разница? Их было так много... Скорее, скорее, ей нужна эта доза... Нуж-на-аа!!!
Больно! Больно! Да-ай!!!
Больно...
Э-э, крошка, ты бы не трогала это. Тебе сколько, четырнадцать? А выглядишь на десять лет старше... Нет, ты послушай, нельзя использовать это все одновременно. Эта дрянь, она ведь в смеси еще страшнее, чем по отдельности. Это не как в математике, здесь один плюс один приносят вред не как два, а как пять... Ну извини, я не хотел... Да пошла ты...
Передозировка... да... Положите ее под капельницу, может, выкарабкается... да что тут делать, это уже третья стадия. Полная физическая и психическая деградация, такие больше нескольких месяцев не живут...
Больно...
* * *
Вика плыла где-то над полом, поддерживающие ее руки казались такими горячими, что почти жгли. Она скорее почувствовала, чем увидела, как несший ее демон с каким-то злобным бессилием пнул кого-то, пытавшегося преградить им путь, краем глаза поймала кровавую кашу, в которую превратилось горло бедолаги...
Попыталась вырваться, но тело не слушалось. Этот чертов демон был самым твердым глюком, с которым ей до сих пор приходилось сталкиваться... В лицо ударил свежий ночной воздух, и девушка, сама того не понимая, сделала глубокий, полный вдох. Воздух был сладким и странно приятным на вкус и напоминал о чем-то... о чем-то давно забытом. Быть может, о том, что впервые за очень долгое время легкие не болели от неимоверного усилия, которое требовалось, чтобы совершать ежесекундный подвиг дыхания? Что-то глубоко внутри дрогнуло, отвечая на зов этой ночи... Такой особенной ночи...
Сверху вновь мелькнуло его лицо, бледное и холодное в свете полной луны. Кажется, под гневом, наполнявшим эти глаза, мелькнуло что-то похожее на удивление...
— Виктория... по крайней мере имя подходящее.
Судя по тону, все остальное подходящим не было. Но не способный к абстрактному мышлению, полуразрушенный разум Вики так и не смог связать этот голос, это лицо и эти слова... Поддерживающие ее руки наполняли тело странным, совсем не болезненным теплом, глаза сами собой закрылись. Последняя мысль была странной и очень четкой.
Когда же меня в последний раз мужик таскал на руках?
Да никогда.
Спутанная вереница кошмаров, которая в последнее время стала для нее сном, сдавила горло удушающей петлей.
* * *
У Олега звенело в ушах, реанимационная палата расплывалась перед глазами. Это была до-олгая ночь. Или день? Посланник не без оснований полагал, что провел здесь всю ночь, весь день (смутно припоминался звонок ученикам и приказ заниматься без него) и теперь вот начинает отсчитывать вторые стуки у постели будущей избавительницы Земли. «Избавительницы», во имя песка и ветра! Все-таки иногда судьба — такая... шутница!
Он слегка поморгал, пытаясь прояснить зрение, и посмотрел на источник своей бессильной ярости. Нет, Избранная этого мира ничем не напоминала его Данаи Эсэру!
После глубокого зондирования ее разума он знал, что девушке сейчас около пятнадцати. Выглядела она настоящей старухой. А разум в этом теле тянул в лучшем случае лет на девять.
Она была худа той особенной отвратительной худобой, которую приобретают предрасположенные к полноте люди, если довести их до грани полного истощения. Обтянутые сухой желтоватой кожей ребра, по-паучьи тонкие ноги, руки, изрезанные многочисленными следами от иглы. Волосы — тонкие, ломкие и русые, напоминающие жидкий мышиный хвостик. Лицо точно у оголодалой мумии, слоящиеся, больные ногти, многочисленные язвы и гнойники в местах, куда входила игла. Возможно, природа изначально и заложила в это существо какую-то красоту, но теперь все это было уничтожено. Сейчас, после ломки, после полной очистки организма, двух операций и бесконечных часов насильно ускоренной регенерации, она не должна была выглядеть лучшим образом. Но и оправившись, эта все равно уже никогда не сможет быть по-настоящему красивой. Как не сможет быть по-настоящему сильной, по-настоящему здоровой, по-настоящему умной, по-настоящему... И самое отвратительное — она все сотворила с собой сама. С некоторой помощью окружающего мира, разумеется, но в целом — сама. Высшие, что же ему теперь делать?
В принципе понятно что. Никто никогда и не обещал, что работа Посланника будет легкой.
Даже искалеченная, исковерканная, почти полностью уничтоженная Избранная была лучше, чем никакой Избранной. Этой девочке были от рождения даны такие силы, что все его способности, все его знания и вся подготовка в сравнении с ее силами казались просто смешными. То, что она умудрилась в процессе взросления практически полностью эти силы в себе уничтожить, вместе с собственной личностью и собственным миром, всего лишь досадная помеха. Не более.
Земля позвала ее этой ночью. И Виктория ответила. Даже в том жалком состоянии, когда лишь его воля и прикосновение удерживали ее от жуткой ломки, Избранная ответила. И океаны сдвинулись, а ветры затаили дыхание, слушая этот ответ.
Значит, так тому и быть. Виктория будет Избранной. И если ее «я» сейчас на это не способно, значит, это «я» должно умереть, а на его осколках возродится нечто новое. Это даже не убийство, поскольку убивать в ней сейчас считай что и нечего.
Олег задумчиво прикусил губу. Тут, конечно, легкой «полировки» будет недостаточно. Придется проводить полную «перековку», а затем и «закалку». И, возможно, не один раз. Что-то похожее на жалость мимолетно шевельнулось в старой, давно зачерствевшей душе Посланника. И тут же замолкло. Наверное, если бы металл мог кричать, мир содрогнулся бы от воплей меча, на который опускается молот кузнеца. Но ведь именно так и получают достойные клинки...
Поэтому он и принес ее в эту больницу, где один знакомый врач не брезговал «левыми» приработками. Договориться о помощи было несложно: предложил деньги, мягко пошантажировал, воззвал к совести: в конце концов, не бандита ведь просил латать, поймавшего шальную пулю во время разборки! Правда, умудренный сединами и цинизмом доктор считал, что они всего лишь теряют время. Кому, как не ему, было знать, что завязать с этой дрянью практически невозможно. А уж завязать на такой стадии, да еще когда имеешь дело с полинаркоманией... Но деньги платились, и старый врач молча делал все, что требовал Олег, стараясь не замечать всего остального.
А не замечать приходилось многое. Притащив свою ношу, Посланник так и не дал ее толком обследовать, так что медицинский персонал не мог знать, в каком жалком состоянии была девчонка еще день назад. Вообще, местным Гиппократам Олег позволил только провести полную очистку организма да снять ломку (в чем аборигены из-за обилия практики изрядно поднаторели), а остальным занялся сам.
Положение было отчаянным. Он вообще не понимал, почему эта дура до сих пор жива. Единственным возможным объяснением могла послужить потусторонняя выносливость Избранных. Уж чем-чем, а обычным смертным человеком Виктория не была никогда...
Однако за столетия своих странствий Посланнику никогда не приходилось видеть Избранного в столь жалком состоянии.
Уничтожено было все. Сердечно-сосудистая система держалась только на честном слове: повышенное давление, гипертоническая болезнь, ненормально увеличенное сердце. Почти предынфарктное состояние — это в пятнадцать-то лет! Легкие гнили заживо, печень напоминала решето, о нервной системе вообще говорить не будем. Мозг... Не будем о мозге.
От него, право же, осталось не так много, чтобы тут было о чем говорить.
Как же ты будешь учиться бою и танцам, девочка? Ладно, это потом...
Желудок... С язвой придется что-то делать и с опухолью тоже. Она что, чистый спирт литрами глушила, что ли?
Иммунная система — вот настоящая проблема. Букет разнообразных болезней, которые любой, без исключения, наркоман таскает в собственном теле, тут был представлен в расширенном наборе, причем большинство — на давно запущенных стадиях.
В общем, картина была печальная. Медицина этого мира перед таким опускала руки. А сам Олег, хотя и был вполне толковым целителем, в одиночку такую пациентку бы не вытащил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
Олег осторожно двинулся по покрытым чем-то липким полам, ведомый все тем же неослабевающим чувством направления. Она была здесь. Близко. Он прошел мимо двух дверей и остановился у третьей. Здесь. За тонкой, грозящей развалиться от малейшего толчка деревянной перегородкой слышался стук по крайней мере десятка сердец, причем сердец нездоровых. Совсем нездоровых. Даже в реанимационном отделении, куда его неделю назад забросило во время очередного исследования, сердца бились увереннее, а дыхание спящих звучало ровнее. Но больше всего настораживал запах: едва уловимый сладковатый аромат, который заставил внутренности Посланника сжаться в недобром предчувствии. За этой дверью было что-то очень нехорошее. Очень.
Его лицо превратилось в холодную, отрешенную маску, когда рука осторожно толкнула дверь, как-то умудрившись бесшумно открыть эту скрипучую створку. Посланник стоял чуть в стороне от дверного проема, так чтобы не поймать пулю, если кому-нибудь вздумается в него стрелять, затем, убедившись, что все спят тяжелым нездоровым сном, призраком проскользнул внутрь.
Посередине комнаты стояла небольшая печка-буржуйка, освещавшая помещение красноватыми отблесками углей. Был стол, заваленный каким-то мусором, была груда тряпья, которую при желании можно было определить как одеяла, были даже две кровати, занятые спящими людьми. Те, кто на кровати не поместился, спали на полу, спутавшись в тугой клубок полуобнаженных тел и старых тряпок. Пожалуй, если бы не тяжелый запах, можно было бы решить, что они прижимались друг другу только в поисках тепла.
Пахло нищетой, кровью, гниющей заживо плотью и старой-старой грязью. А надо всем этим витал еще один запах: странный, сладковатый. Сознание Посланника с каким-то упрямым отчаянием отказывалось идентифицировать этот непонятный аромат.
Избранная была здесь, в этом у Олега не осталось ни малейшего сомнения. В красноватой темноте смутно угадывалось свернувшееся в комочек тело, спутанные, больного вида волосы. Посланник тенью скользнул к куче на полу, осторожно приподнял ее подбородок, пытаясь рассмотреть лицо. Одна рука девочки упала, и на внутреннем сгибе локтя на коже позорным клеймом горели многочисленные кровавые «дорожки». Сердце Посланника судорожно дернулось, на мгновение остановилось... и тут же зашлось в бешеной гонке гнева и страха. Холодный металлический комок застрял где-то в горле.
Он наконец узнал этот запах.
* * *
Спутанная вереница кошмаров, которая в последнее время стала для нее сном, отступила, как удушающая петля. Ей было жарко, и душно, и плохо. Кости ломило, сухая шелушащаяся кожа болезненно зудела, перед глазами все плыло. Тела, прижавшиеся рядом в знакомом наркоманском единстве, еще несколько часов казавшиеся самыми родными, самыми понимающими на свете людьми, теперь представлялись тяжелыми, тянущими на дно, не дающими вздохнуть оковами, хомутами.
Вика попыталась шевельнуться, и... тут появился Он.
Лицо соткалось из теней, как демон возмездия или, быть может, ангел печали. Оно парило в темноте, лишенное тела, обрамленное багровыми бликами, и даже ради сохранения собственной жизни Вика не смогла бы сейчас отвести взгляд от этого невероятного потустороннего видения.
Таких лиц не бывает. Четко, почти болезненно очерченные скулы и подбородок, резкий, хищный нос, багровые провалы восточных глаз. И — неожиданно мягкие, несущие какой-то африканский отголосок губы. Вика застыла то ли от ужаса, то ли от восхищения. Таких глюков у нее еще не было...
Лицо приблизилось, и теперь Вика совершенно точно знала, что стояло за ледяной неподвижностью этих черт. Гнев. Воплощенный, изваянный в бронзе, холодный и безграничный, как близкая смерть. Пальцы, впившиеся в ее подбородок, горели, как раскаленные щипцы. Какой-то атавистический инстинкт, непонятно почему оставшийся жить в сломанном теле, заставил ее отшатнуться, попытаться вырваться, но мышцы словно окаменели, мысли застыли в пустоте...
Она провалилась в его глаза, как могла бы провалиться в бездонную пропасть, огромную и равнодушную. Что-то со звоном разбилось глубоко внутри, и ее разум распахнулся навстречу этому вторжению, болезненным гноем выдавливая из себя обрывки воспоминаний.
Скандалы дома, крики, удары. Пьяные предки. Хлопнувшая дверь.
Улицы. Холодные, пустые, равнодушные. «Ну-ка, крошка, попробуй вот это». Первая сигарета с марихуаной... Смеются... Все смеются... так весело. Все друзья, все будет хорошо...
Кокаин, какие-то таблетки. «Приход», «на конце иглы», теплая волна. Таска, волокуша, кайф, нирвана... А-ах, хорошо!
Простудилась? Нет, кумар. Да нет, конечно это не ломка, скажешь тоже, ну разумеется, ты не на игле! Вот, попробуй-ка вот это, сразу станет лучше.
Больно!
Героин...
Первый мужчина? Она не помнила. Какая разница? Их было так много... Скорее, скорее, ей нужна эта доза... Нуж-на-аа!!!
Больно! Больно! Да-ай!!!
Больно...
Э-э, крошка, ты бы не трогала это. Тебе сколько, четырнадцать? А выглядишь на десять лет старше... Нет, ты послушай, нельзя использовать это все одновременно. Эта дрянь, она ведь в смеси еще страшнее, чем по отдельности. Это не как в математике, здесь один плюс один приносят вред не как два, а как пять... Ну извини, я не хотел... Да пошла ты...
Передозировка... да... Положите ее под капельницу, может, выкарабкается... да что тут делать, это уже третья стадия. Полная физическая и психическая деградация, такие больше нескольких месяцев не живут...
Больно...
* * *
Вика плыла где-то над полом, поддерживающие ее руки казались такими горячими, что почти жгли. Она скорее почувствовала, чем увидела, как несший ее демон с каким-то злобным бессилием пнул кого-то, пытавшегося преградить им путь, краем глаза поймала кровавую кашу, в которую превратилось горло бедолаги...
Попыталась вырваться, но тело не слушалось. Этот чертов демон был самым твердым глюком, с которым ей до сих пор приходилось сталкиваться... В лицо ударил свежий ночной воздух, и девушка, сама того не понимая, сделала глубокий, полный вдох. Воздух был сладким и странно приятным на вкус и напоминал о чем-то... о чем-то давно забытом. Быть может, о том, что впервые за очень долгое время легкие не болели от неимоверного усилия, которое требовалось, чтобы совершать ежесекундный подвиг дыхания? Что-то глубоко внутри дрогнуло, отвечая на зов этой ночи... Такой особенной ночи...
Сверху вновь мелькнуло его лицо, бледное и холодное в свете полной луны. Кажется, под гневом, наполнявшим эти глаза, мелькнуло что-то похожее на удивление...
— Виктория... по крайней мере имя подходящее.
Судя по тону, все остальное подходящим не было. Но не способный к абстрактному мышлению, полуразрушенный разум Вики так и не смог связать этот голос, это лицо и эти слова... Поддерживающие ее руки наполняли тело странным, совсем не болезненным теплом, глаза сами собой закрылись. Последняя мысль была странной и очень четкой.
Когда же меня в последний раз мужик таскал на руках?
Да никогда.
Спутанная вереница кошмаров, которая в последнее время стала для нее сном, сдавила горло удушающей петлей.
* * *
У Олега звенело в ушах, реанимационная палата расплывалась перед глазами. Это была до-олгая ночь. Или день? Посланник не без оснований полагал, что провел здесь всю ночь, весь день (смутно припоминался звонок ученикам и приказ заниматься без него) и теперь вот начинает отсчитывать вторые стуки у постели будущей избавительницы Земли. «Избавительницы», во имя песка и ветра! Все-таки иногда судьба — такая... шутница!
Он слегка поморгал, пытаясь прояснить зрение, и посмотрел на источник своей бессильной ярости. Нет, Избранная этого мира ничем не напоминала его Данаи Эсэру!
После глубокого зондирования ее разума он знал, что девушке сейчас около пятнадцати. Выглядела она настоящей старухой. А разум в этом теле тянул в лучшем случае лет на девять.
Она была худа той особенной отвратительной худобой, которую приобретают предрасположенные к полноте люди, если довести их до грани полного истощения. Обтянутые сухой желтоватой кожей ребра, по-паучьи тонкие ноги, руки, изрезанные многочисленными следами от иглы. Волосы — тонкие, ломкие и русые, напоминающие жидкий мышиный хвостик. Лицо точно у оголодалой мумии, слоящиеся, больные ногти, многочисленные язвы и гнойники в местах, куда входила игла. Возможно, природа изначально и заложила в это существо какую-то красоту, но теперь все это было уничтожено. Сейчас, после ломки, после полной очистки организма, двух операций и бесконечных часов насильно ускоренной регенерации, она не должна была выглядеть лучшим образом. Но и оправившись, эта все равно уже никогда не сможет быть по-настоящему красивой. Как не сможет быть по-настоящему сильной, по-настоящему здоровой, по-настоящему умной, по-настоящему... И самое отвратительное — она все сотворила с собой сама. С некоторой помощью окружающего мира, разумеется, но в целом — сама. Высшие, что же ему теперь делать?
В принципе понятно что. Никто никогда и не обещал, что работа Посланника будет легкой.
Даже искалеченная, исковерканная, почти полностью уничтоженная Избранная была лучше, чем никакой Избранной. Этой девочке были от рождения даны такие силы, что все его способности, все его знания и вся подготовка в сравнении с ее силами казались просто смешными. То, что она умудрилась в процессе взросления практически полностью эти силы в себе уничтожить, вместе с собственной личностью и собственным миром, всего лишь досадная помеха. Не более.
Земля позвала ее этой ночью. И Виктория ответила. Даже в том жалком состоянии, когда лишь его воля и прикосновение удерживали ее от жуткой ломки, Избранная ответила. И океаны сдвинулись, а ветры затаили дыхание, слушая этот ответ.
Значит, так тому и быть. Виктория будет Избранной. И если ее «я» сейчас на это не способно, значит, это «я» должно умереть, а на его осколках возродится нечто новое. Это даже не убийство, поскольку убивать в ней сейчас считай что и нечего.
Олег задумчиво прикусил губу. Тут, конечно, легкой «полировки» будет недостаточно. Придется проводить полную «перековку», а затем и «закалку». И, возможно, не один раз. Что-то похожее на жалость мимолетно шевельнулось в старой, давно зачерствевшей душе Посланника. И тут же замолкло. Наверное, если бы металл мог кричать, мир содрогнулся бы от воплей меча, на который опускается молот кузнеца. Но ведь именно так и получают достойные клинки...
Поэтому он и принес ее в эту больницу, где один знакомый врач не брезговал «левыми» приработками. Договориться о помощи было несложно: предложил деньги, мягко пошантажировал, воззвал к совести: в конце концов, не бандита ведь просил латать, поймавшего шальную пулю во время разборки! Правда, умудренный сединами и цинизмом доктор считал, что они всего лишь теряют время. Кому, как не ему, было знать, что завязать с этой дрянью практически невозможно. А уж завязать на такой стадии, да еще когда имеешь дело с полинаркоманией... Но деньги платились, и старый врач молча делал все, что требовал Олег, стараясь не замечать всего остального.
А не замечать приходилось многое. Притащив свою ношу, Посланник так и не дал ее толком обследовать, так что медицинский персонал не мог знать, в каком жалком состоянии была девчонка еще день назад. Вообще, местным Гиппократам Олег позволил только провести полную очистку организма да снять ломку (в чем аборигены из-за обилия практики изрядно поднаторели), а остальным занялся сам.
Положение было отчаянным. Он вообще не понимал, почему эта дура до сих пор жива. Единственным возможным объяснением могла послужить потусторонняя выносливость Избранных. Уж чем-чем, а обычным смертным человеком Виктория не была никогда...
Однако за столетия своих странствий Посланнику никогда не приходилось видеть Избранного в столь жалком состоянии.
Уничтожено было все. Сердечно-сосудистая система держалась только на честном слове: повышенное давление, гипертоническая болезнь, ненормально увеличенное сердце. Почти предынфарктное состояние — это в пятнадцать-то лет! Легкие гнили заживо, печень напоминала решето, о нервной системе вообще говорить не будем. Мозг... Не будем о мозге.
От него, право же, осталось не так много, чтобы тут было о чем говорить.
Как же ты будешь учиться бою и танцам, девочка? Ладно, это потом...
Желудок... С язвой придется что-то делать и с опухолью тоже. Она что, чистый спирт литрами глушила, что ли?
Иммунная система — вот настоящая проблема. Букет разнообразных болезней, которые любой, без исключения, наркоман таскает в собственном теле, тут был представлен в расширенном наборе, причем большинство — на давно запущенных стадиях.
В общем, картина была печальная. Медицина этого мира перед таким опускала руки. А сам Олег, хотя и был вполне толковым целителем, в одиночку такую пациентку бы не вытащил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63