— Сам я пойти не могу. Меня здесь не будет. Сегодня уезжаю в Лондон с Эгбертом. — Эгберт был сыном лорда Уикхэммерсли и учеником Бинго. — Его посылают в Кент, и мне надо проследить, чтобы он сел на поезд, отбывающий с вокзала Чаринг-Кросс. Проклятье! Я вернусь не раньше чем в понедельник днём и, должно быть, пропущу самое интересное. Таким образом, теперь всё зависит от тебя, Берти.
— Но почему один из нас обязательно должен присутствовать на вечерней службе?
— Осёл! Гарольд поет в хоре!
— Ну и что? Если он свернёт себе шею, взяв слишком высокую ноту, я не смогу ему помешать.
— Болван! Стегглз тоже поёт в хоре! Он сможет что-нибудь сотворить с Гарольдом после службы.
— Какая чушь!
— Правда? — угрожающим тоном произнёс Бинго. — Позволь мне сказать, что в «Дженни, девушка-жокей» негодяй похитил мальчика, который должен был скакать на фаворите, в ночь перед скачками, а кроме него никто не мог справиться с лошадью, и если бы героиня не надела камзол жокея и…
— Ох, ну ладно! Ладно! Но если ты считаешь, что есть опасность, не проще ли Гарольду просто не ходить в церковь?
— Он должен пойти. Надеюсь, ты не думаешь что треклятый ребёнок — образец добродетели, от которого все в полном восторге? У него самая дурная репутация среди деревенских мальчишек. Его имя давным-давно смешано с грязью. Он столько раз прогуливал службы, что приходской священник пригрозил выгнать его из хора, если это ещё раз повторится. Хороши мы будем, если его выгонят накануне соревнований!
Само собой, после этих слов мне ничего не оставалось, как пересилить себя и пойти в церковь. От вечерней службы в деревенской церкви почему-то всегда становится спокойно на душе и начинает клонить в сон. Возникает такое ощущение, что день закончился идеально. За кафедрой сегодня стоял старый Хеппенстолл, а его проповеди, которые он всегда читает размеренным, чуть блеющим голосом, настраивают на миролюбивый лад. Дверь в церковь была открыта, и в воздухе стоял смешанный запах деревьев, жасмина, плесени и чистой выходной одежды деревенских жителей. Повсюду, куда хватало глаз, фермеры сидели в расслабленных позах, мерно дыша, а дети, вначале ёрзавшие на своих местах, казалось, впали в транс. Последние лучи закатного солнца проникали в цветные стёкла, птицы пели на ветвях деревьев, женские платья слегка шелестели в Тишине и Покое. Именно к этому я и веду свой рассказ. Я наслаждался тишиной и покоем. Все наслаждались тишиной и покоем. И поэтому взрыв прозвучал как известие о конце света.
Я назвал это взрывом, потому что другого слова подыскать не смог. Только что в церкви царили Тишина и Покой, которые нарушал лишь убаюкивающий голос старого Хеппенстолла, говорившего о наших обязанностях по отношению к ближним, и вдруг раздался дикий, душераздирающий визг, бивший в темечко, пронзавший позвоночник и выходивший из пяток.
— Ии-ии-ии-ии-ии! Оо-ии! Ии-ии-ии-ии!
Сторонний наблюдатель мог бы подумать, что орут по меньшей мере пятьсот свиней, которым одновременно откручивают хвосты, но на самом деле это был всего лишь один Гарольд, с которым случилось нечто вроде истерики. Он прыгал на месте и изо всех сил лупил себя по шее. И каждые несколько секунд он переводил дыхание и вновь начинал визжать.
Ну, вы сами понимаете, когда такое происходит во время вечерней службы, ни о каких Тишине и Покое не может быть и речи. Прихожане мгновенно вышли из транса и повскакали с мест, стараясь не пропустить ничего интересного. Старый Хеппенстолл оборвал себя на полуслове и резко повернулся. А два церковных служителя, не потерявшие присутствия духа, как леопарды кинулись по боковому приделу, сцапали визжащего Гарольда и уволокли его в ризницу. Я схватил шляпу и кинулся к служебному входу. Я никак не мог взять в толк, что, прах побери, случилось, но в глубине души чувствовал, что без Стегглза здесь не обошлось.

* * *
Пока я добрался до служебного входа и уговорил кого-то открыть дверь, которая оказалась запертой, служба закончилась. Старый Хеппенстолл стоял в окружении хора мальчиков, церковных служащих, пономарей и уж не знаю кого ещё и распекал никудышного Гарольда на все лады. По-видимому, я появился в самом конце его смачной речи.
— Презренный мальчишка! Как ты смел…
— У меня нежная кожа!
— Мы говорим не о твоей коже…
— Кто-то сунул мне жука за шиворот!
— Глупости!
— Я чувствовал, как он шевелится!
— Ерунда!
— Врёт и не краснеет, правда! — сказал над моим ухом чей-то голос.
Это был Стегглз, будь он проклят. Одетый в белоснежный стихарь, или сутану, или как там это называется, с озабоченным выражением на лице негодяй нагло смотрел мне прямо в глаза, цинично улыбаясь.
— Это вы сунули ему жука за пазуху? — вскричал я.
— Я?! — сказал Стегглз. — Я?!
Старый Хеппенстолл надел скуфью.
— Я не верю ни одному твоему слову, негодный мальчишка! Я не раз предупреждал тебя, что ты будешь наказан, и сейчас пришло время перейти от слов к делу. С этой минуты ты больше не будешь петь в моём хоре. Уходи, позорник, с моих глаз!
Стегглз дёрнул меня за рукав.
— В этом случае, — сказал он, — ваши ставки, знаете ли… боюсь, вы потеряли свои деньги, дорогой мой друг. Я всегда говорил, что заключать пари заранее небезопасно.
Я бросил на Стегглза взгляд, который, однако, не возымел на него никакого действия.
— А ещё говорят, что спорт — занятие благородное! — сказал я. Мне хотелось как следует подколоть его, разрази меня гром!

* * *
Дживз выслушал мой рассказ, не моргнув глазом, но я видел, что в душе он испытал некоторое потрясение.
— Изобретательный молодой джентльмен, мистер Стегглз, сэр.
— Ты хочешь сказать, прохвост и пройдоха!
— Возможно, эти слова больше к нему подходят. Однако в спорте всякое бывает, сэр, и сожалеть о том, что произошло, бессмысленно.
— Хотел бы я иметь твой жизнерадостный характер, Дживз.
Дживз поклонился.
— Теперь нам в основном остаётся рассчитывать на мисс Пенуорти, сэр. Если она оправдает ожидания мистера Литтла и покажет свой класс в беге матерей в мешках, наш выигрыш покроет наши расходы.
— Да, но это небольшое утешение. Мы надеялись сорвать хороший куш.
— Возможно, не всё ещё потеряно, сэр. Прежде чем мистер Литтл уехал, я убедил его поставить небольшую сумму от каждого из членов синдиката на бег девочек с яйцом на ложке.
— На Сару Миллз?
— Нет, сэр. На аутсайдера, при ставках с большой разницей шансов. На малышку Пруденс Бакстер, сэр, дочь главного садовника его светлости. Отец заверил меня, что у неё твёрдая рука. Она ежедневно приносит ему кружку пива из дома и, по его утверждению, ни разу не пролила ни капли.
— Может, рука у неё и твёрдая, Дживз, но как насчёт скорости? Когда в состязании принимают участие такие закалённые бойцы, как Сара Миллз, надо всё учитывать.
— Я понимаю, сэр, что загадал далеко вперёд, но тем не менее счёл разумным на неё поставить.
— От каждого из нас?
— Да, сэр.
— Ладно, Дживз, пусть будет так. Я пока ещё не слышал, чтобы ты хоть в чём-нибудь допустил промашку.
— Большое спасибо, сэр.

* * *
Должен вам признаться, что к школьным пикникам я отношусь крайне подозрительно и, как правило, стараюсь держаться от них подальше. Никогда не знаешь, в какую историю можешь вляпаться и чем она закончится. Но на этот раз на карту было поставлено слишком много — если вы понимаете, о чём идёт речь, — и я, стиснув зубы, отправился в парк Твинг-холла. Как я и ожидал, зрелище было не из самых весёлых. Весь парк заполонили крестьяне, которые издали казались какой-то бесформенной, колеблющейся массой. Дети сновали взад и вперёд. Какая-то малышка уцепилась за мою руку и повисла на ней, пока я пробивался сквозь толпу к тому месту, где матери бежали в мешках. Нас никто друг другу не представлял, но девочка, видимо, решила, что я мечтаю услышать о тряпичной кукле, которую она только что выиграла в какую-то игру.
— Я назову её Гертрудой, — доверительно сообщила мне малышка, — и я буду раздевать её перед сном, и укладывать в кроватку, и будить её по утрам, и одевать, и раздевать её перед сном, и укладывать в кроватку, и будить её по утрам, и одевать…
— Послушай, старушка, — сказал я. — Мне не хочется тебя торопить, и всё такое, но ты не могла бы несколько сократить свой рассказ? Я хочу успеть к финишу бега матерей в мешках. От результата, грубо говоря, зависит благосостояние Вустеров.
— У меня тоже скоро состязание, — сообщила девочка, позабыв о кукле и явно приготовившись к долгому разговору на другую тему.
— Да? — рассеянно спросил я, пытаясь сквозь просветы в толпе рассмотреть, как проходит бег матерей. — Какое именно?
— Яйцо на ложке.
— Да ну, правда? Ты Сара Миллз?
— Не-а. — Лицо её обиженно искривилось. — Я Пруденс Бакстер.
Естественно, моё отношение к ней резко переменилось, и я посмотрел на неё с нескрываемым любопытством. Девочка из наших конюшен. Должен признаться, она не выглядела особо бойкой. Пухленькая коротышка. И, как мне показалось, совсем не в форме.
— Знаешь что, — сказал я, — если ты собираешься соревноваться, тебе не стоит стоять на солнце. Ты должна сохранить свои силы, подружка. Сядь в тень и отдохни.
— Не хочу сидеть.
— Ну, всё равно, постарайся не переутомляться.
Она тут же поменяла тему разговора. По-моему, ей это удавалось легче, чем бабочке порхать с цветка на цветок.
— Я хорошая девочка, — сказала она.
— Не сомневаюсь. Надеюсь, ты не менее хорошая бегунья с яйцом на ложке.
— Гарольд плохой мальчик. Гарольд визжал в церкви, и ему не разрешили прийти на пикник. Я рада, — продолжала юная представительница женского пола, добродетельно сморщив нос, — потому что он плохой мальчик. В пятницу он дёрнул меня за косичку. Гарольд не придёт на пикник! Гарольд не придёт на пикник! Гарольд не придёт на пикник! — пропела она, явно гордясь собой.
— Не сыпь мне соль на раны, дорогая моя дочь доброго, старого садовника,
— попросил я. — Ты даже не понимаешь, что разишь меня в самое сердце!
— Ах, Вустер, дорогой мой, я вижу, вы подружились с молодой леди?
Старый Хеппенстолл подошёл ко мне, сияя улыбкой. Главное действующее лицо на пикнике.
— Я восхищён, дорогой мой Вустер, — продолжал он, — я восхищён тем пылом, с которым вы, молодые люди, приняли участие в нашем скромном деревенском празднике.
— Да ну, правда? — спросил я.
— Правда! Даже Руперт Стегглз не остался в стороне. Должен признаться, моё мнение о Руперте Стегглзе сегодня заметно изменилось к лучшему.
Моё мнение о нём не изменилось, но я промолчал.
— Между нами говоря, я всегда считал Руперта Стегглза очень эгоистичным молодым человеком, который не заботится о благе ближнего. Но, представьте себе, дважды за последние полчаса я видел, как он угощал миссис Пенуорти, жену нашего торговца табачными изделиями, чаем с булочками!
Я покинул его, даже не извинившись. Выдернув руку из цепкого захвата девочки, я кинулся к тому месту, где заканчивался бег матерей в мешках. У меня возникло жуткое предчувствие, что без очередной низкой проделки здесь не обошлось. Первым, кого я увидел у канатов, был малыш Бинго. Я схватил его за плечо.
— Кто выиграл?
— Не знаю. Не заметил. — Бедолага говорил с горечью. — Но это была не миссис Пенуорти, прах её побери! Берти, этот Стегглз — змея в коже ящерицы! Не понимаю, как он о ней пронюхал. Знаешь, что произошло? За пять минут до начала соревнований он завёл её в палатку и угостил таким количеством булочек, что бедная женщина рухнула через двадцать ярдов после старта. Упала и не смогла подняться! Слава богу, у нас есть Гарольд.
От изумления у меня отвалилась нижняя челюсть.
— Гарольд! Разве ты не в курсе?
— В курсе? — Бинго позеленел. — В каком курсе? Я абсолютно не в курсе! Я приехал пять минут назад. Пришёл сюда прямо со станции. Что случилось?
Я объяснил ему, как обстоят дела. Какое-то время он смотрел на меня остекленевшим взглядом, затем, глухо застонав, повернулся и исчез в толпе. Я его не винил. Бедняга получил страшный удар и, естественно, окончательно упал духом.
Скоро должен был начаться забег «Яйцо на ложке», и я решил остаться и досмотреть соревнования до конца. Честно говоря, я не рассчитывал на выигрыш. Пруденс Бакстер прекрасно работала языком, но мне казалось, до победы ей было далеко.
Стартовали девочки совсем неплохо. Вперёд вырвался рыжеволосый ребёнок, второй была веснушчатая блондинка и третьей — Сара Миллз. Наша ставленница семенила по полю, далеко отстав от лидеров. В самом начале мне стало ясно, кто победит: Сара Миллз так грациозно держала ложку ни разу не дрогнувшей рукой, что смотреть на неё было одно удовольствие. Яйцо даже не шелохнулось, хотя шла она быстрым шагом. Я бы сказал, у неё был прирождённый талант носить яйца на ложках, если таковой существует.
Первоклассный спортсмен всегда себя покажет. За тридцать ярдов до финиша рыжеволосый ребёнок споткнулся, и яйцо шмякнулось на землю, оставив по себе горькие воспоминания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28