А когда ему удалось встретиться с ней взглядом, нежные, томные глаза красавицы затянули его, подобно омуту, и он понял, что ослеплен и пленен любовью.
Почти не сознавая, что делает, он коснулся губами ее нежных губ, взял ее изящную руку и повел красавицу к выстроенному в новом городе великолепному дворцу. Толпа народа, ставшая свидетелем этой встречи, разразилась радостными криками. «Красавица грядет!» – восторженно восклицали люди, и словам этим, звучавшим на их языке как «Нефертити», суждено было стать ее именем. Ибо, как только фараон Эхнатон обрел дар речи, он, едва ли осознававший что-либо, кроме присутствия красавицы, но слышавший восклицания восторженных людей, тоже назвал ее Нефертити.
В ответ она улыбнулась и нежно прикоснулась к обеим его щекам. Это прикосновение заставило Эхнатона почувствовать, что он сгорает заживо, и когда Нефертити потянулась, чтобы поцеловать его, фараон едва не бросился прочь, ибо еще пытался следовать своему решению не продолжать династию проклятых. Впрочем, охватившее его пламя страсти очень скоро испепелило эту решимость, и, когда губы его снова встретились с губами чудесной незнакомки, голова его пошла кругом и он полностью утратил представление о действительности. А едва губы их разъединились, он воззрился на нее, словно на чудесное видение, боясь, как бы оно не развеялось, словно прекрасный сон.
– Кто ты? – тихо прошептал Эхнатон. – Как тебя зовут?
– Пусть меня знают под тем именем, которое дал мне народ, – с улыбкой промолвила она, – ибо до сего времени мне довелось носить много имен.
– Но как это может быть? – вопросил Эхнатон, охваченный внезапным страхом. – Откуда ты?
– Из Звездной Обители, – отвечала Нефертити.
Фараон напрягся, но она взяла его за руку и, чувствуя, как воля царя к сопротивлению тает от ее прикосновения, продолжила:
– Не удивляйся, о могущественный царь, ибо, да будет тебе известно, число миров, сущих на небе, равно как и число существ, отличных от людей, превосходит число песчинок в пустыне. Однако и миры сии, и их обитатели сотворены единой рукой.
Фараон, однако, продолжал взирать на нее с сомнением.
– Значит, – промолвил он, – ты явилась сюда по воле Атона?
– А ты думаешь, – мягко промолвила она, – твои молитвы остались неуслышанными?
– Мои молитвы?
Фараон Эхнатон прищурил глаза, потом неожиданно рассмеялся.
– Но ведь я просил об избавлении Египта от проклятия, заключенного в моей крови, о том, чтобы я мог дать жизнь детям, не боясь, что они будут нести в себе семя зла. Иными словами, мне хотелось стать таким, как все люди. – В голосе его прозвучала гордость. – Как встреча с тобой может служить ответом на эти молитвы?
– Неужели, – неожиданно задала встречный вопрос Нефертити, – твоя вера так слаба?
Царь воззрился на нее с растерянностью, а потом задумался, силясь проникнуть в смысл ее слов.
– Мне... – с запинкой проговорил Эхнатон, – очень хотелось бы верить тебе...
– А что тебя смущает? – нахмурилась Нефертити.
– Ты говоришь, что служишь Атону и явилась из Звездной Обители в ответ на мои молитвы. Однако как я могу быть уверен в том, что ты не демон, принявший обличье красавицы, дабы ввести меня в искушение и соблазн.
Нефертити улыбнулась и жестом указала на раскинувшийся вокруг них город.
– Разве ты не заметил, – спросила она, – как цветы распустились, дабы приветствовать мое появление, а звери полей и пустынь составили мою свиту? Неужто эти великие чудеса не убеждают тебя в том, что мое прибытие есть знамение, ниспосланное тебе свыше?
– Значит, это правда? – прошептал фараон Эхнатон, сжигаемый любовным желанием. – Ты и есть то благословение, о котором молил я Всевышнего? Несколько мгновений он стоял неподвижно, но потом, не в силах более противиться чувству, заключил Нефертити в объятия.
– Раз ты посланница неба, скажи, что я должен делать? Что?
– Любить меня всем сердцем.
– И это все?
Красавица устремила на него взгляд бездонных очей.
– А ты полагаешь, что мы, обитавшие на звездах, но ныне живущие на земле, не знаем, что такое одиночество?
Царь встретился с ней глазами и на миг ужаснулся, ибо в их немыслимой глубине действительно увидел холодный отсвет пугающего, бесконечного одиночества.
В следующее мгновение Нефертити опустила веки, скрыв ледяную бездну за завесой шелковых ресниц, и, бросившись Эхнатону на шею, впилась в его губы с неожиданно неистовым пылом.
– Поклянись, – зазвучал в ушах фараона заполнявший все его сознание страстный шепот. – Поклянись солнцем, чьи животворные лучи согревают все сущее на земле, что ты всегда будешь любить меня больше всего на свете.
– Я клянусь тебе в этом с величайшей радостью! – воскликнул Эхнатон.
– Тогда, – медленно прошептала она, – я одарю тебя такими радостями и восторгами жизни, каких ты только сможешь пожелать. Но предупреждаю тебя и, в свою очередь, клянусь тебе, о муж мой: если ты полюбишь кого-либо или что-либо больше, чем меня, я в тот же самый миг покину тебя навсегда.
Царь Эхнатон воззрился на нее, нахмурившись, но тут же улыбнулся, покачал головой и снова поцеловал красавицу.
– Мы никогда не расстанемся! – заверил он, а потом нежно коснулся губами ее лба и удалился.
Призвав придворного золотых дел мастера, фараон заказал ему два одинаковых золотых перстня с рельефными изображениями золотого диска и коленопреклоненных человеческих фигур и тем же вечером, явившись к Нефертити, надел одно из них на ее палец, а другое – на свой.
– Носи это кольцо, – молвил царь, – и пусть оно всегда будет верным залогом моей любви.
На следующий день Нефертити была торжественно провозглашена супругой фараона и великой царицей, и на скалах, окружавших новый город, рядом с изображением самого Эхнатона вскоре появилось и ее изображение. Отныне всякий, кто приближался к городу, мог подивиться красоте новой супруги повелителя и прочесть перечень дарованных ей титулов: Наследующая Великий Восторг, Владычица Прелести, Достойная Любви Повелительница Верхнего и Нижнего Египта, Истинно Возлюбленная Великая жена Фараона, Властительница Обеих Земель, Прекраснейшая из Прекрасных пред ликом Атона, Нефертити, да живет она вечно!
* * *
Но тут Гарун заметил приближение утра и прервал свой рассказ.
– О повелитель правоверных, – молвил он, если ты явишься сюда вечером, я поведаю тебе о плодах любви фараона Эхнатона и его прекрасной возлюбленной, царицы Нефертити.
Халиф поступил, как было предложено: удалился во дворец, а на закате вернулся в мечеть и поднялся на минарет.
И Гарун аль-Вакиль сказал...
* * *
Как и было обещано, царица одарила Эхнатона всеми радостями жизни. Благодать снизошла не только на самого царя: все подвластные ему земли процветали в мире, изобилии и спокойствии. Нивы давали обильные всходы, по Нилу сновали груженные прекрасными товарами корабли, на столах царских подданных, даже самых простых людей, красовались сытные и вкусные яства: миндаль, орехи, свежая выпечка, курятина, жирная баранина, фрукты и сласти.
Но более всего восхищал и радовал новый город, выросший в долине, ибо казалось, будто там природа и человек поселились бок о бок во взаимном благоволении, а красоты рукотворные и нерукотворные дополняли друг друга На каждой из улиц можно было встретить благоухающие яркие цветы и тенистые деревья, в кронах которых пели дивные птицы, а также пруды, где резвились серебристые рыбы. Но в сравнении с чудесами природы не бледнели и деяния рук человеческих: красивые и удобные дома, уютные дворики, впечатляющие изваяния. Стены дворцов и особняков покрывали шпалеры из богатых шелков, прохладный мрамор чередовался с блистающим золотом, узорчатые плиты полов покрывали яркие ковры, на площадях взметались к небу серебристые струи фонтанов. Никогда раньше не было в Египте города, столь великолепного, и изумленные люди прозвали его «Обителью Солнца».
И не было среди жителей сего города никого счастливее самого фараона Эхнатона, ибо все самые сокровенные его желания наконец исполнились.
Царица подарила ему дочерей, единокровных сестер царевича Сменхкара, – сначала двух девочек-близнецов, потом третью дочурку, а там и четвертую. Вместе с материнским молоком их вскармливала щедрая любовь отца, ибо не было для фараона большего удовольствия, чем проводить время в кругу семьи, со своей прекрасной супругой и дочерьми.
В такие моменты он, бывало, устремлял взор к солнцу и, обратив к нему исполненные благодарности слова, поворачивался к царице и шептал ей на ухо:
– Воистину, я удостоен счастия и благословения небес превыше всех живущих и живших прежде.
Она, как правило, не отвечала, а лишь нежно улыбалась и гладила супруга по щеке. Но однажды, когда фараон указал ей на детей и шепнул, что они для него дороже всего на свете, Нефертити, хотя и улыбнулась, но не поцеловала его и опустила глаза, скрыв появившийся в их глубине странный блеск.
На следующий день мать Эхнатона позвала его к себе и сообщила, что заболели три совершенно ручных льва, которые неизвестно откуда появились в саду в день прибытия царицы Нефертити. Вдовствующая царица Тии пришла в восторг от великолепных животных и попечение о них взяла на себя. Эхнатон, памятуя о своем детстве, тоже сильно привязался к ним, и известие о болезни любимцев сильно огорчило его. Он призвал лекарей и повелел им ухаживать за львами, но все их усилия были тщетны. На следующий день львы выглядели еще хуже: их охватила слабость, подобная той, какая бывает при сильной потере крови. На третий день они уже едва поднимали головы, а явившаяся к сыну Тии сказала, что ей необходимо потолковать с ним с глазу на глаз. Когда они остались наедине, вдовствующая царица сообщила, что темной ночью она увидела из окна своей спальни странную женскую фигуру, легкую и грациозную, словно дуновение ветерка, и скользившую во мраке бесшумно, как тень. Каково же было изумление царицы, когда удивительная незнакомка легла рядом со львами, и, лаская их гривы, прокусила им вены, и пила их кровь.
– Но главное, сын мой, – заключила Тии, – что, когда завершила она свое ужасное пиршество и подняла голову, я увидела ее лицо и узнала ее. То была твоя супруга!
Фараон сначала воззрился на нее в недоумении, а потом, поняв, что он не ошибся, и она говорит серьезно, впал в неистовый гнев.
– Зачем ты явилась ко мне с этой нелепой ложью? – вскричал он.
– Увы, сын мой, это чистая правда.
– Да как ты можешь утверждать нечто подобное? Тебе ведь известно, что львы появились в саду именно в день прибытия царицы. Да и не глупо ли объявлять виновницей недуга ту, с появлением которой на всю страну пролилась милость небес. Взгляни на себя, матушка! – воскликнул фараон и поднес зеркало к ее лицу. – Ты давно уже не купаешься в крови и не принимаешь чародейское зелье, однако годы, похоже, не имеют над тобой власти. Чем можно объяснить такое, если не чудесным могуществом царицы?
Тии, взглянув на свое отражение, не нашлась что ответить.
– И все же, – растерянно пробормотала она, – я не могу не верить своим глазам.
Фараон, однако, не пожелал ее больше слушать, а когда на следующий день она сообщила ему, что львы скончались, не выказал особой печали.
– Когда умерли те львы, что были товарищами твоих детских игр, ты был огорчен сильнее, – укорила его мать.
– Все меняется, – покачал головой Эхнатон. – Ныне даже самая горькая печаль не в силах пронзить мое сердце, ибо, каковы бы ни были мои потери, со мной остается моя царица, которую я люблю больше всего на свете.
С этими словами он повернулся и, оставив мать, удалился к супруге, дабы заключить ее в объятия. Она ответила ему нежным поцелуем, и он растворился в блаженстве.
Миновал год, и Эйэ, явившись к фараону, сообщил, что занедужила его жена, мать Киа. Царь Эхнатон приказал послать к ней своего лучшего врача, но все его усилия пропадали втуне, а больная с каждым днем чахла и таяла на глазах, как это бывает при сильной потере крови. Потом Эйэ попросил фараона встретиться с ним с глазу на глаз и рассказал, что видел, как в спальню его жены проскользнула некая тень. Незнакомка припала к груди больной женщины и пила ее кровь, а когда, утолив жажду, подняла голову, он узнал лицо царицы Нефертити.
Эхнатон пришел в бешенство и заявил дяде, что тому, должно быть, вся эта чепуха померещилась спьяну, но Эйэ, сам едва сдерживая гнев, указал, что оставленные ночной гостьей раны можно и сейчас увидеть на груди его супруги.
Царь, однако, отказался его слушать, а когда на следующий день Эйэ сообщил, что супруга его скончалась, ограничился формальным соболезнованием: весть эта явно не ввергла его в печаль.
Эйэ, чье честное лицо помрачнело от обиды, указал фараону на то, что в молодости тот испытывал к близким большее сострадание.
– Все меняется, – покачал головой Эхнатон. – Ныне даже самая горькая печаль не в состоянии пронзить мое сердце, ибо, каковы бы ни были мои потери, со мной остается моя супруга, которую я люблю больше всего на свете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Почти не сознавая, что делает, он коснулся губами ее нежных губ, взял ее изящную руку и повел красавицу к выстроенному в новом городе великолепному дворцу. Толпа народа, ставшая свидетелем этой встречи, разразилась радостными криками. «Красавица грядет!» – восторженно восклицали люди, и словам этим, звучавшим на их языке как «Нефертити», суждено было стать ее именем. Ибо, как только фараон Эхнатон обрел дар речи, он, едва ли осознававший что-либо, кроме присутствия красавицы, но слышавший восклицания восторженных людей, тоже назвал ее Нефертити.
В ответ она улыбнулась и нежно прикоснулась к обеим его щекам. Это прикосновение заставило Эхнатона почувствовать, что он сгорает заживо, и когда Нефертити потянулась, чтобы поцеловать его, фараон едва не бросился прочь, ибо еще пытался следовать своему решению не продолжать династию проклятых. Впрочем, охватившее его пламя страсти очень скоро испепелило эту решимость, и, когда губы его снова встретились с губами чудесной незнакомки, голова его пошла кругом и он полностью утратил представление о действительности. А едва губы их разъединились, он воззрился на нее, словно на чудесное видение, боясь, как бы оно не развеялось, словно прекрасный сон.
– Кто ты? – тихо прошептал Эхнатон. – Как тебя зовут?
– Пусть меня знают под тем именем, которое дал мне народ, – с улыбкой промолвила она, – ибо до сего времени мне довелось носить много имен.
– Но как это может быть? – вопросил Эхнатон, охваченный внезапным страхом. – Откуда ты?
– Из Звездной Обители, – отвечала Нефертити.
Фараон напрягся, но она взяла его за руку и, чувствуя, как воля царя к сопротивлению тает от ее прикосновения, продолжила:
– Не удивляйся, о могущественный царь, ибо, да будет тебе известно, число миров, сущих на небе, равно как и число существ, отличных от людей, превосходит число песчинок в пустыне. Однако и миры сии, и их обитатели сотворены единой рукой.
Фараон, однако, продолжал взирать на нее с сомнением.
– Значит, – промолвил он, – ты явилась сюда по воле Атона?
– А ты думаешь, – мягко промолвила она, – твои молитвы остались неуслышанными?
– Мои молитвы?
Фараон Эхнатон прищурил глаза, потом неожиданно рассмеялся.
– Но ведь я просил об избавлении Египта от проклятия, заключенного в моей крови, о том, чтобы я мог дать жизнь детям, не боясь, что они будут нести в себе семя зла. Иными словами, мне хотелось стать таким, как все люди. – В голосе его прозвучала гордость. – Как встреча с тобой может служить ответом на эти молитвы?
– Неужели, – неожиданно задала встречный вопрос Нефертити, – твоя вера так слаба?
Царь воззрился на нее с растерянностью, а потом задумался, силясь проникнуть в смысл ее слов.
– Мне... – с запинкой проговорил Эхнатон, – очень хотелось бы верить тебе...
– А что тебя смущает? – нахмурилась Нефертити.
– Ты говоришь, что служишь Атону и явилась из Звездной Обители в ответ на мои молитвы. Однако как я могу быть уверен в том, что ты не демон, принявший обличье красавицы, дабы ввести меня в искушение и соблазн.
Нефертити улыбнулась и жестом указала на раскинувшийся вокруг них город.
– Разве ты не заметил, – спросила она, – как цветы распустились, дабы приветствовать мое появление, а звери полей и пустынь составили мою свиту? Неужто эти великие чудеса не убеждают тебя в том, что мое прибытие есть знамение, ниспосланное тебе свыше?
– Значит, это правда? – прошептал фараон Эхнатон, сжигаемый любовным желанием. – Ты и есть то благословение, о котором молил я Всевышнего? Несколько мгновений он стоял неподвижно, но потом, не в силах более противиться чувству, заключил Нефертити в объятия.
– Раз ты посланница неба, скажи, что я должен делать? Что?
– Любить меня всем сердцем.
– И это все?
Красавица устремила на него взгляд бездонных очей.
– А ты полагаешь, что мы, обитавшие на звездах, но ныне живущие на земле, не знаем, что такое одиночество?
Царь встретился с ней глазами и на миг ужаснулся, ибо в их немыслимой глубине действительно увидел холодный отсвет пугающего, бесконечного одиночества.
В следующее мгновение Нефертити опустила веки, скрыв ледяную бездну за завесой шелковых ресниц, и, бросившись Эхнатону на шею, впилась в его губы с неожиданно неистовым пылом.
– Поклянись, – зазвучал в ушах фараона заполнявший все его сознание страстный шепот. – Поклянись солнцем, чьи животворные лучи согревают все сущее на земле, что ты всегда будешь любить меня больше всего на свете.
– Я клянусь тебе в этом с величайшей радостью! – воскликнул Эхнатон.
– Тогда, – медленно прошептала она, – я одарю тебя такими радостями и восторгами жизни, каких ты только сможешь пожелать. Но предупреждаю тебя и, в свою очередь, клянусь тебе, о муж мой: если ты полюбишь кого-либо или что-либо больше, чем меня, я в тот же самый миг покину тебя навсегда.
Царь Эхнатон воззрился на нее, нахмурившись, но тут же улыбнулся, покачал головой и снова поцеловал красавицу.
– Мы никогда не расстанемся! – заверил он, а потом нежно коснулся губами ее лба и удалился.
Призвав придворного золотых дел мастера, фараон заказал ему два одинаковых золотых перстня с рельефными изображениями золотого диска и коленопреклоненных человеческих фигур и тем же вечером, явившись к Нефертити, надел одно из них на ее палец, а другое – на свой.
– Носи это кольцо, – молвил царь, – и пусть оно всегда будет верным залогом моей любви.
На следующий день Нефертити была торжественно провозглашена супругой фараона и великой царицей, и на скалах, окружавших новый город, рядом с изображением самого Эхнатона вскоре появилось и ее изображение. Отныне всякий, кто приближался к городу, мог подивиться красоте новой супруги повелителя и прочесть перечень дарованных ей титулов: Наследующая Великий Восторг, Владычица Прелести, Достойная Любви Повелительница Верхнего и Нижнего Египта, Истинно Возлюбленная Великая жена Фараона, Властительница Обеих Земель, Прекраснейшая из Прекрасных пред ликом Атона, Нефертити, да живет она вечно!
* * *
Но тут Гарун заметил приближение утра и прервал свой рассказ.
– О повелитель правоверных, – молвил он, если ты явишься сюда вечером, я поведаю тебе о плодах любви фараона Эхнатона и его прекрасной возлюбленной, царицы Нефертити.
Халиф поступил, как было предложено: удалился во дворец, а на закате вернулся в мечеть и поднялся на минарет.
И Гарун аль-Вакиль сказал...
* * *
Как и было обещано, царица одарила Эхнатона всеми радостями жизни. Благодать снизошла не только на самого царя: все подвластные ему земли процветали в мире, изобилии и спокойствии. Нивы давали обильные всходы, по Нилу сновали груженные прекрасными товарами корабли, на столах царских подданных, даже самых простых людей, красовались сытные и вкусные яства: миндаль, орехи, свежая выпечка, курятина, жирная баранина, фрукты и сласти.
Но более всего восхищал и радовал новый город, выросший в долине, ибо казалось, будто там природа и человек поселились бок о бок во взаимном благоволении, а красоты рукотворные и нерукотворные дополняли друг друга На каждой из улиц можно было встретить благоухающие яркие цветы и тенистые деревья, в кронах которых пели дивные птицы, а также пруды, где резвились серебристые рыбы. Но в сравнении с чудесами природы не бледнели и деяния рук человеческих: красивые и удобные дома, уютные дворики, впечатляющие изваяния. Стены дворцов и особняков покрывали шпалеры из богатых шелков, прохладный мрамор чередовался с блистающим золотом, узорчатые плиты полов покрывали яркие ковры, на площадях взметались к небу серебристые струи фонтанов. Никогда раньше не было в Египте города, столь великолепного, и изумленные люди прозвали его «Обителью Солнца».
И не было среди жителей сего города никого счастливее самого фараона Эхнатона, ибо все самые сокровенные его желания наконец исполнились.
Царица подарила ему дочерей, единокровных сестер царевича Сменхкара, – сначала двух девочек-близнецов, потом третью дочурку, а там и четвертую. Вместе с материнским молоком их вскармливала щедрая любовь отца, ибо не было для фараона большего удовольствия, чем проводить время в кругу семьи, со своей прекрасной супругой и дочерьми.
В такие моменты он, бывало, устремлял взор к солнцу и, обратив к нему исполненные благодарности слова, поворачивался к царице и шептал ей на ухо:
– Воистину, я удостоен счастия и благословения небес превыше всех живущих и живших прежде.
Она, как правило, не отвечала, а лишь нежно улыбалась и гладила супруга по щеке. Но однажды, когда фараон указал ей на детей и шепнул, что они для него дороже всего на свете, Нефертити, хотя и улыбнулась, но не поцеловала его и опустила глаза, скрыв появившийся в их глубине странный блеск.
На следующий день мать Эхнатона позвала его к себе и сообщила, что заболели три совершенно ручных льва, которые неизвестно откуда появились в саду в день прибытия царицы Нефертити. Вдовствующая царица Тии пришла в восторг от великолепных животных и попечение о них взяла на себя. Эхнатон, памятуя о своем детстве, тоже сильно привязался к ним, и известие о болезни любимцев сильно огорчило его. Он призвал лекарей и повелел им ухаживать за львами, но все их усилия были тщетны. На следующий день львы выглядели еще хуже: их охватила слабость, подобная той, какая бывает при сильной потере крови. На третий день они уже едва поднимали головы, а явившаяся к сыну Тии сказала, что ей необходимо потолковать с ним с глазу на глаз. Когда они остались наедине, вдовствующая царица сообщила, что темной ночью она увидела из окна своей спальни странную женскую фигуру, легкую и грациозную, словно дуновение ветерка, и скользившую во мраке бесшумно, как тень. Каково же было изумление царицы, когда удивительная незнакомка легла рядом со львами, и, лаская их гривы, прокусила им вены, и пила их кровь.
– Но главное, сын мой, – заключила Тии, – что, когда завершила она свое ужасное пиршество и подняла голову, я увидела ее лицо и узнала ее. То была твоя супруга!
Фараон сначала воззрился на нее в недоумении, а потом, поняв, что он не ошибся, и она говорит серьезно, впал в неистовый гнев.
– Зачем ты явилась ко мне с этой нелепой ложью? – вскричал он.
– Увы, сын мой, это чистая правда.
– Да как ты можешь утверждать нечто подобное? Тебе ведь известно, что львы появились в саду именно в день прибытия царицы. Да и не глупо ли объявлять виновницей недуга ту, с появлением которой на всю страну пролилась милость небес. Взгляни на себя, матушка! – воскликнул фараон и поднес зеркало к ее лицу. – Ты давно уже не купаешься в крови и не принимаешь чародейское зелье, однако годы, похоже, не имеют над тобой власти. Чем можно объяснить такое, если не чудесным могуществом царицы?
Тии, взглянув на свое отражение, не нашлась что ответить.
– И все же, – растерянно пробормотала она, – я не могу не верить своим глазам.
Фараон, однако, не пожелал ее больше слушать, а когда на следующий день она сообщила ему, что львы скончались, не выказал особой печали.
– Когда умерли те львы, что были товарищами твоих детских игр, ты был огорчен сильнее, – укорила его мать.
– Все меняется, – покачал головой Эхнатон. – Ныне даже самая горькая печаль не в силах пронзить мое сердце, ибо, каковы бы ни были мои потери, со мной остается моя царица, которую я люблю больше всего на свете.
С этими словами он повернулся и, оставив мать, удалился к супруге, дабы заключить ее в объятия. Она ответила ему нежным поцелуем, и он растворился в блаженстве.
Миновал год, и Эйэ, явившись к фараону, сообщил, что занедужила его жена, мать Киа. Царь Эхнатон приказал послать к ней своего лучшего врача, но все его усилия пропадали втуне, а больная с каждым днем чахла и таяла на глазах, как это бывает при сильной потере крови. Потом Эйэ попросил фараона встретиться с ним с глазу на глаз и рассказал, что видел, как в спальню его жены проскользнула некая тень. Незнакомка припала к груди больной женщины и пила ее кровь, а когда, утолив жажду, подняла голову, он узнал лицо царицы Нефертити.
Эхнатон пришел в бешенство и заявил дяде, что тому, должно быть, вся эта чепуха померещилась спьяну, но Эйэ, сам едва сдерживая гнев, указал, что оставленные ночной гостьей раны можно и сейчас увидеть на груди его супруги.
Царь, однако, отказался его слушать, а когда на следующий день Эйэ сообщил, что супруга его скончалась, ограничился формальным соболезнованием: весть эта явно не ввергла его в печаль.
Эйэ, чье честное лицо помрачнело от обиды, указал фараону на то, что в молодости тот испытывал к близким большее сострадание.
– Все меняется, – покачал головой Эхнатон. – Ныне даже самая горькая печаль не в состоянии пронзить мое сердце, ибо, каковы бы ни были мои потери, со мной остается моя супруга, которую я люблю больше всего на свете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60