А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

местоположение гробницы известно. Она найдена.
– Что-о-о?! – Ньюберри утер лоб. – Где она? Где?
– Вон там, – Фрэйзер указал рукой, – в самом конце сухого русла, которое наполняется водой лишь в сезон дождей.
Дрожа от бешенства, Ньюберри несколько секунд смотрел на него неверящим взглядом, потом лицо археолога исказила судорожная гримаса, он повернулся и побежал прочь.
– Без толку! – крикнул ему вослед Блэкден, – мы только что оттуда. К гробнице они никого не подпускают.
Но если Ньюберри и услышал его, то не подал виду: он продолжал мчаться вперед. Мы с Петри, однако, за ним не последовали.
Позднее я узнал, что Ньюберри забросил свою работу, уехал в Англию и поклялся никогда более не ступать на землю Египта. Несколькими месяцами ранее мне было бы трудно поверить, что поиски гробницы могут породить столь жаркое соперничество и превратиться в навязчивую идею, способную довести человека до отчаяния, лишить его контроля над собой и побудить к совершению самых неожиданных поступков. С течением времени, однако, я стал относиться к его чувствам с пониманием, а точнее говоря, с некоторых пор в определенной мере даже разделять их, хотя, как сказал мне как-то вечером Петри, от всей этой истории остался неприятный осадок.
– Пусть случившееся послужит вам уроком, – посоветовал он мне. – Не следует направлять все свои силы и помыслы на достижение одной-единственной цели, ибо в этом случае вы рискуете пройти мимо множества других важных и интересных вещей.
Я кивнул, признавая правоту его слов. Но уже через минуту, сунув руку в карман и нащупав там бумажку с надписью, скопированной мною в карьере, я извлек для себя еще один урок: напав на какой-либо след, держи свои соображения при себе и не спеши сообщать всем и каждому о своей находке. В Египте скрытность отнюдь не является недостатком.
* * *
Несколько дней спустя, в начале января, Петри получил разрешение на посещение вожделенной гробницы. Я сопровождал его. Нетерпеливое желание узнать наконец, какие чудеса и тайны хранит это древнее захоронение, заставляло меня буквально трепетать от возбуждения. Увы, нас постигло горькое разочарование. Гробница оказалась пустой. Более того, даже роспись на ее стенах пострадала от рук каких-то вандалов. Я в полном недоумении растерянно озирался по сторонам, отказываясь верить, что перед нами действительно предмет страстных чаяний Ньюберри. Неужели таковым окажется результат ею многолетних поисков? Что же все-таки он рассчитывал найти на самом деле? Мне смутно припомнился наш давний разговор о тайной мудрости древних, о событиях, упоминать о которых по тем или иным причинам было строжайше запрещено, о веками хранимых тайнах, со временем превратившихся в народные предания, такие как, например, легенда о не нашедшем успокоения царе.
– А как насчет мумии? – спросил я француза, знакомившего Петри с результатами раскопок. – Удалось ли вам отыскать какие-нибудь следы самого Эхнатона?
Криво ухмыльнувшись в ответ, француз жестом пригласил нас следовать за ним. Пройдя по минному темному коридору и спустившись по каменным ступеням, мы оказались в круглом, обрамленном колоннами помещении. Француз поднял факел, и моему взору предстала погребальная камера.
Увы, повсюду были видны следы разрушения и насилия. Рисунки и рельефы на стенах уничтожали намеренно: головы, лица, имена в текстах исчезли – их старательно стерли. Пол усеивали каменные обломки, как оказалось – остатки разбитого саркофага. Я поднял и поднес к свету один из них. Поразительно! У меня в руках был осколок гранита!
– Какой же силой должны были обладать те, кто разрушил все это! – не сумев сдержать изумление, воскликнул я. – Такое впечатление, будто кто-то хотел навсегда искоренить саму память о погребенном здесь человеке!
– Так оно и есть, – кивнул Петри. – Думаю, на сей счет не может быть никаких сомнений. Он повернулся к французу.
– А на чем вообще основывается ваша уверенность в том, что здесь был захоронен именно Эхнатон?
Француз ответил на своем языке. Я не уловил смысл его слов, однако достаточно оказалось и жеста, которым они сопровождались: он указал на чудом сохранившийся над дверью картуш – овал, по традиции обрамлявший имя царя.
Внимательно рассмотрев картуш, Петри пожал плечами и повернулся ко мне.
– Да, это единственное, что здесь уцелело. Надо полагать, погромщики его просто проглядели.
Я покачал головой и, обведя взглядом картину разрушения, спросил:
– Но кому могло прийти в голову прилагать такие усилия ради того, чтобы уничтожить его имя?
– Кто знает? В конце концов, он был царем-вероотступником, еретиком. А ересь по самой своей природе угрожает власти и установленному порядку.
– Полагаете, это было сделано по повелению жрецов Амона?
Петри подобрал фрагмент саркофага и принялся тщательно его изучать.
– Несомненно, – задумчиво произнес он. – Эхнатон закрыл их храм и своими реформами практически лишил жрецов могущества и власти. Так что у них имелись веские основания для ненависти к мятежному фараону. Вполне естественно, что они намеревались предать его забвению.
Помолчав, археолог подошел поближе к фигуре со стертым лицом.
– И все же... – задумчиво пробормотал он. – И все же... – Петри провел рукой по самым крупным выбоинам в штукатурке. – Удары здесь наносились с куда большей силой, чем требовалось, чтобы просто сделать изображение неузнаваемым. Ненависть и отвращение, руководившие действиями разрушителей, можно назвать поистине безграничными. Осмелюсь утверждать, что ярость тех, кто крушил гробницу, смешивалась со страхом. Такое впечатление, будто одно лишь воспоминание об Эхнатоне повергало их в ужас. И не только о нем самом. Вот, взгляните... – Петри указал на следующий рисунок. – Видите? Здесь, судя по фигурам, были изображены его дети. Их лица тоже стерты. Нечто похожее мы встречаем не только здесь, но и в других местах. Неопровержимые свидетельства тщательного искоренения всего, что связано с именем Эхнатона, его деяниями и его родом, мы находим по всему Египту.
– Неужели? – удивился я. – Но разве и он, и его потомки не принадлежали к законно царствовавшей династии?
– Принадлежали, – кивнул Петри. – Им предшествовала долгая череда великих царей, но, похоже, эта древняя династия правителей Египта пресеклась именно на двух сыновьях Эхнатона.
Я попытался вспомнить все, что рассказывал мне о них Ньюберри. Особенно о том, который изменил свое имя.
– Один из них, кажется, назвался Тутанхамоном?
– Да. – Петри посмотрел на меня с удивлением. – Вот уж не думал, что вы о нем знаете.
– Увы, но, кроме имени, мне ничего не известно.
– Вы в этом не одиноки. Сведения о нем практически отсутствуют, а о его предшественнике Сменхкара информации и того меньше. Оба правили, обе умерли, а все остальное покрыто мраком. Что ни говорите, а жрецы Амона добились своего. Вплоть до начала нашего столетия, до времени, когда здесь начали проводить раскопки, никто даже не слышал о фараоне по имени Эхнатон.
– Неужели его имя было напрочь вычеркнуто из истории государства?
– О да, – кивнул Петри. – В сохранившихся египетских текстах вы не отыщете ни единого упоминания о нем. Похоже, саму память о нем предали проклятию.
– Да, похоже, – негромко подтвердил я, в который уже раз вспомнив легенду о лишенном покоя царе, и снова посмотрел на разбитый саркофаг. – Его и вправду постигло страшное проклятие.
Завершив наконец осмотр, мы направились к выходу. После сумрака погребальной камеры солнечный свет и голубизна неба показались нам особенно яркими и доставили обоим несказанное удовольствие. Похоже, посещение гробницы оказало странное воздействие не только на меня, но и на Петри, ибо пока мы шли пешком по равнине, он хранил молчание, да и весь тот вечер пребывал в меланхолическом настроении. Позднее, когда мы сидели возле костра, он заговорил об Эхнатоне и периоде его правления, причем слова его заставили меня вновь вспомнить о Ньюберри.
– Когда я стоял там, внутри, – признался археолог, – мне казалось, что сам воздух вокруг пронизан древними чарами. Откровенно говоря, меня всегда мутило от всяких дурацких суеверий, но на сей раз трудно было отделаться от впечатления, будто рядом витают какие-то тени.
Он поворошил костер. Оранжевые искры взметнулись и угасли в ночи.
– Какие же тайны хранит эта гробница, – с неожиданным чувством воскликнул Петри, – если она до сих пор источает ауру зла и отчаяния? Ведь если кто-либо из фараонов и заслуживал доброй памяти, то в первую очередь Эхнатон. В отличие от своих воинственных предков, безмерно восхвалявших себя за пролитые ими же реки крови, он был привержен свету, истине и животворной силе солнца. И все же... – Археолог умолк и нахмурился. – Интересно... – Он поднялся на ноги и устремил взгляд к видневшейся в отдалении линии утесов. – Как объяснить то, что я испытал в его погребальной камере?
Петри надолго замолчал.
– Вопросы, вопросы... – вновь заговорил он, раздраженно пожимая плечами. – Сплошные загадки. А вот ответов, увы, почти нет. Впрочем... – Мне показалось, будто в его голосе проскользнули усталые нотки. – Боюсь, такова уж печальная особенность нашей с вами профессии.
Однако при всем грустном скепсисе этого заявления Петри отнюдь не распростился с надеждой на новые открытия. Несколько дней спустя он сообщил, что добился для меня разрешения скопировать рисунки и рельефы со стен, и по этой причине я вновь оказался в усыпальнице Эхнатона. Петри не было надобности призывать меня к внимательности и скрупулезности, но, несмотря на все старания и жажду удовлетворить собственное любопытство, я не обнаружил ничего такого, что поразило бы мое воображение. Правда, выяснилось, что настенная живопись, к счастью, пострадала не столь безнадежно, как нам показалось на первый взгляд. Самому страшному надругательству подверглась главная погребальная камера, тогда как в боковых отсеках удалось обнаружить практически не поврежденные изображения. Наиболее сильное впечатление произвела на меня трогательная сцена оплакивания царем и царицей маленькой девочки, лежавшей на погребальных дрогах, – видимо, их дочери. Древний художник так убедительно передал неизбывную скорбь царя, рыдающего над телом горячо любимого ребенка, что я словно слышал исполненные страдания вздохи и стенания. В какой-то момент мне даже почудилось, будто владыка Египта вовсе не умер и если я оглянусь, то увижу его воочию – здесь, в этой камере, за моей спиной. Я непроизвольно обернулся и, конечно же, никого не увидел. Однако обратил внимание на нечто иное. Осознав, что именно предстало моим глазам в луче фонаря, я едва не задохнулся от волнения.
Изображение солнца! Оно пряталось в углу, глубоко в тени, и я запросто мог пройти мимо этого рисунка. Он был выполнен не в стиле остальных изображений, а так, словно над ним работали в большой спешке, и мне показалось, что подобный рисунок я уже рассматривал раньше. Стоило мне сделать шаг вперед, как последние сомнения исчезли: солнце, сидящие под ним человеческие фигуры и арабские письмена были идентичны тем, что я видел в карьере. Поскольку такое совпадение никак не могло оказаться простой случайностью, я дрожащими руками принялся копировать изображение. По окончании работы, когда чертежная доска была уже отложена в сторону, мне показалось, будто участок стены в круге падавшего на нее света фонаря имеет не совсем обычный оттенок. Я максимально напряг зрение и с изумлением обнаружил, что из-под небрежно нарисованного изображения солнца проступает другое – женский портрет. Судя по стилистическим особенностям, он относился к эпохе правления Эхнатона и, скорее всего, не был уничтожен так рьяно потрудившимися в гробнице ненавистниками фараона-вероотступника только благодаря своему неприметному положению. Однако при взгляде на лицо женщины мне пришла в голову другая мысль: руку осквернителя могил могла удержать и другая причина – несравненная, потрясающая красота, которая ошеломляла, завораживала, вызывала благоговение. Ею хотелось любоваться, любоваться и любоваться... Голова жившей в глубокой древности красавицы казалась величественной орхидеей, распустившейся на стройном стебле шеи; взгляд четко очерченных, огромных глаз был холоден и горделив; губы, слегка изогнувшиеся не то в одобрительной, не то в презрительной полуулыбке, манили в немыслимые, непостижимые глубины. Собственно говоря, только губы и сохранили первозданную яркость. Несмотря на минувшие тысячелетия, они остались свежими и насыщенно красными. Того же цвета, осенило меня внезапно, что и нарисованное тут же солнце.
Догадка относительно принадлежности портрета возникла у меня почти мгновенно. Тем не менее я наклонился в поисках какой-либо надписи и довольно скоро нашел рядом с изображением полустертые мазки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Поиск книг  2500 книг фантастики  4500 книг фэнтези  500 рассказов