Степанов угрюмо кивнул.
– С Коперником мне не сравниться, но Большую Медведицу от Волопаса отличу.
– Так вот, – продолжал премьер-министр, – сейчас на Гее два часа ночи. Пройдемте во двор, и если найдете на небе хоть одно знакомое созвездие, можете считать меня коммунистом. Прошу вас!
На улице бушевал май. Над головами носились хрущи и пахло сиренью. Где-то ревел печальным голосом сверчок – с той стороны тянуло влагой и запахом тины.
– Пруд, – пояснил Каманин, поднимая руку, нацеленную в небо, – извольте полюбопытствовать, господин полковник!
– Господа все в Париже! – ответил Степанов цитатой из Булгакова. – Е... ный по голове, да что же это такое! Да е… ный твой в рот!
Полную восхищения речь полковника Софья Алексеевна прослушала с явным удовольствием, но генерал Волков счел необходимым напомнить о приличиях.
– Прошу прощения! – смутился Василий Кузьмич. – Лишен был женского общества долгое время.
Затем немного подумал и уточнил:
– Приличного общества.
Слуги с фонарями проводили их обратно во дворец, в столовую, где по распоряжению царицы был накрыт стол для очень позднего ужина. В тяжелых канделябрах горели стеариновые свечи с добавлением восточных и южных курений: сандала, коричного дерева, драцены, пеларгонии и сундри. Легкий аромат курений окутывал сидящий квартет и вызывал чувство релакса у прилично переволновавшегося сегодня полковника Степанова. Тело расслабилось в удобном кресле, мышцы его бездействовали, а ему так было лень пошевелить хоть мизинцем!
– Вы не голодны, господин полковник? – мягко спросила Софья Алексеевна, увидев, что гость почти ничего не ест.
Слово «господин» мягко ласкало слух и вместе с ароматом курений создавало иллюзию небытия, в котором Василий Кузьмич находился уже довольно продолжительное время. Все-таки привычка отвечать на любой вопрос начальства вывела его из состояния расслабленности.
– Прошу прощения! – улыбнулся едва ли не в первый раз за этот год (земной, конечно) полковник. – Никак не могу поверить в то, что я здесь. И мне не грозит ни смерть, ни трибунал, ничего... и голода практически не чувствую.
– Ну, голода вы можете не чувствовать, – еще раз улыбнулась царица, – а вот чашу вина испить придется. От царской чаши не принято отказываться.
Она лично наполнила кубок граммов на пятьсот токайским шипучим вином и передала ему. Бережно приняв из рук царицы кубок, Василий Кузьмич поднялся и стоя выцедил прохладный напиток.
– Отличное шампанское! – прокомментировал он, прикончив чашу.
Государыня хмыкнула. Граф Волков поднял брови.
– Софья Алексеевна! – укоризненно сказал он. – Помните, я вас просвещал, что русский офицер знает только три спиртных напитка: шампанское, водку и спирт? Кстати, господин полковник, это венгерское вино. Токай. Слыхали?
– Слыхать слыхал, а вот пробовать впервые довелось! Царица легко засмеялась.
– Прошу прощения, господа, но в винах вы абсолютно не разбираетесь! Хотя в ваших лавках этого добра полно. Сама видела! Как же так?
Ростислав завел целую речь на тему культуры потребления спиртных напитков, особенно налегая на тот факт, что в России двадцатого века к спиртному относились исключительно как к лекарству. А так как все лекарства делаются на спирту, то чем ближе формула панацеи к исходному C2H5ОH, тем оно действеннее. К тому же качественная сторона вопроса учитывалась крайне редко, а количественная – при каждом принятии. Так что бытовое пьянство – следствие отсутствия культуры распития. А поскольку у людей военных само понятие культуры – область несколько туманная, то нет ничего удивительного в том, что этот контингент классифицирует напитки по одной-единственной шкале. По крепости, измеряющейся в градусах на погонный литр.
– Ты сам-то понял, что сказал? – спросила царица у своего фаворита, когда тот закончил свой спич. – То, что у вас все хлебное вино предпочитают, я и так знаю. Одно лишь мне не понять: отчего за три сотни лет так и не смогла моя страна сладить с пьянством?
– Оттого, что не так все просто! – буркнул Ростислав. – Оттого что производство и продажа водки являются самыми доходными статьями бюджета государства. Оттого что пьяницами управлять легче – они сильно не протестуют. Оттого что в среднерусской полосе после революции оставили одних алкашей, а остальных переселили. С таким генофондом попробуй поработай!
Внезапно вмешался Степанов, которому токайское с непривычки зашумело в голове.
– Извиняюсь, ваше величество, я сам с новгородской земли. Вы видели когда-нибудь деревню алкоголиков? Ох, прошу прощения, что-то я опять не то ляпнул! Я в прошлом году видел, когда в отпуск на могилу матери заезжал. Стоят хатки без огородов, сажают только пшеницу – гонят самогон. Целый день сидят на лавках, пьют эту гарь, играют в карты. От мала до велика. Изба покосилась – подпорку. Не помогает – вторую. Ни одного замка на хате не видел – брать нечего. А ваш братец собственноручно людей спаивал, я в книжке читал. Такую вот чашу наполнял водкой и заставлял выпивать полную! Зачем ему это было нужно?
– Лукавый нашептывал! – фыркнула Софья. – У него их три штуки на правом плече сидело, и все шептали, шептали! Ума у него как у курицы было, так и с того спрыгнул! И страну за собой тянул, подлец!
– Тянул, да недотянул! – сказал Степанов. – Если вы на троне, а нынче семьсот второй год, то... то...
– Суть Василь Кузьмич схватил верно, – зевнул, прикрывая рот ладонью, Ростислав, – а о цели вашего пребывания мы проинформируем вас завтра. Вы не против? Вкратце скажу, что мы во всей этой истории выступаем в качестве работодателей. Страна испытывает нехватку в кадрах, а вы нам показались весьма перспективным и свежим решением.
Степанов дожевал кусок говядины и запил его глотком венгерского.
– Да уж. Билет в один конец. Не думал, что когда-нибудь окажусь в шкуре Саймона Трегарта[.
– Он, кстати, тоже был полковником, – напомнил Волков, – так что все полковники – в группе риска. Но у нас здесь отнюдь не колдовской мир, а самый что ни на есть обычный.
– Скажете тоже! – вдруг вмешалась царица. – А кого Ромодановский на кострах в молодости сжигал? Я сама двух ведьм знаю! Одна у сестриц моих живет, ворожит им. А другая в монастыре у нас была, чудеса творила. Говорила, что по божьей воле, но в глазах искры так и прыгали! А кто такой этот ваш Трегарт? Наемник знаменитый?
– Жутко знаменитый! – фыркнул Андрей Константинович. – Книги про него миллионными тиражами выходили, женился на главной ведьме, лишил ее девственности и троих детей состряпал. Если интересуетесь, Софья Алексеевна, можете у моей жены книжку эту взять – увлекательная сказка. Длинная, правда... как «Санта-Барбара». Вопрос сейчас не в ней. Что решаем, господа? Спать али дела вершить?
– Для дел Господь создал день! – прикрыла рот ладонью и Софья. – Вам, полковник, покажут ваши покои. Эй, Глаша!
Приблизилась личная горничная царицы с лицом, опухшим от зевоты.
– Что прикажете? – спросила она равнодушно.
– Вели девкам кровать стелить да вот боярину покажешь его покои. Девку на ночь давать, Василь Кузьмич?
Степанов шуганулся, как черт от ладана.
– Боже упаси, ваше величество, я и у себя особенно на эти шалости не проказлив был, а тут уж и подавно!
– Это ты зря, – еще раз поднесла ладонь ко рту царица, – болен, что ли? А раз нет, то скажи, Глафира, Алене – пусть разомнет кости господину полковнику и согреет его как положено. Не бойся, Василь Кузьмич, ты ж мужик! А мужику не с руки бабу бояться, да еще такую мягкую, как Алена.
Полковник пожал плечами, как бы говоря: «Воля ваша», и поспешил за сонной Глафирой, что как сомнамбула двигалась по слабоосвещенному коридору.
– Сюда, барин! – указала она ему на отворенную дверь. – Сейчас я Аленку пришлю.
Полковник остановился и взял женщину за локоть.
– Послушай, Глафира! – сказал он. – Не утруждай себя, я год без бабы обхожусь и эту ночь отлично проведу один.
– Да ты болен, барин! – совсем проснулась царская горничная. – У тебя желчь разольется скоро! Год без бабы! А ну пойдем, я сама тебя согрею!
Против своего командирского обыкновения, Василий Кузьмич умудрился проспать до обеда и великолепно отдохнуть. Он настолько устал психологически за всю прошедшую жизнь, что неосознанно воспользовался этим состоянием блаженства: когда никуда не надо, когда тебя никто не ждет и когда кажется, что само время замерло и приостановило свой неспешный ход. Он спал так крепко, что не услышал, как в восьмом часу выскользнула из его объятий дородная Глафира, не слышал, как звонили колокола к заутрени. Тяжелая дубовая дверь не пропускала в его покои никаких посторонних шумов, предоставив уставшему телу долгожданный и заслуженный покой.
И только когда на колокольне Казанского собора зазвонили к обедне, он открыл глаза. Чудесный сон продолжался! По привычке первым жестом полковник поднес к глазам снятый в Чечне с руки убитого бородача «Ролекс».
– Фефлюхтен шайзе![ – выругался он на западный манер и выскочил из-под перин в костюме Адама.
Оказавшись в чем мать родила посреди спальни (опочивальни – поправил сам себя), Василий Кузьмич стал озираться по бокам в поисках своей одежды. Одежда как таковая отсутствовала, лишь на стуле валялся плюшевый халат самого паскудного цвета, который можно себе вообразить, – салатового с бордовой окантовкой.
– Эй! – крикнул полковник, не желая надевать на себя столь компрометирующее одеяние.
В дверь заглянула служанка.
– Майн Готт! – возопил Степанов, бросаясь под защиту одеял. – Девушка, слушай, где моя одежда?
Проказница хохотнула и куда-то умчалась. Полковник сел на ложе по-турецки и укрыл интимные места одеялом. Кто-то да придет, не надевать же бабий халат! Он оказался прав. Дверь, смазанная медвежьим салом, едва слышно скрипнула, и на пороге опочивальни выросла еще одна девица – румяная, с высокой грудью и шикарной косой. Жгучая шатенка, растуды ее мать! Чернобровая стерва поклонилась и стрельнула глазами по затаившемуся Степанову.
– Добрый день, барин! Как почивалось?
– Великолепно! – смущенно кашлянул полковник. – Девушка, я желал бы узнать, куда подевалась моя одежда? Видишь ли, я хотел бы одеться.
– Так вот же вам рубаху положили, – недоуменно пожала плечами девица, – ваше платье Глафира Петровна велела постирать. А портки я вам принесла...
Дверь широко распахнулась – на пороге нарисовался генерал Волков в сопровождении адъютанта. Молодой человек нес в руках нечто вроде савана.
– Аленка, кыш! – быстро распорядился он. – Доброе утро, Василий Кузьмич!
– День уже! – отозвался полковник. – Меня разбудить забыли, а мой внутренний будильник отчего-то здесь не сработал. Раньше ни разу не подводил. Товарищ генерал, прикажите, чтобы принесли мне нормальную одежду, в этой сорочке я буду на пидора похож!
– Товарищи все на Земле остались, господин полковник! – поправил его Волков. – Я тоже чуть язык не сломал, пока привык. Отныне к вам все нижестоящие в официальной обстановке обязаны обращаться либо «господин полковник», либо «ваше высокородие». Мирослав, передай их высокородию новый мундир!
Адамович стянул тонкое покрывало, и стало видно, что в руках у него на вешалке действительно висит мундир.
– Пожалуйте, господин полковник! – Адъютант положил платье на кровать рядом с сидящим Степановым и отступил с полупоклоном.
– Пойдем, Мирослав, выйдем, – сказал Андрей Константинович, – пусть господин полковник себя в порядок приведет. Позовете, как будете готовы, Василий Кузьмич. Мы – за дверью.
Когда посетители вышли, Степанов быстро развернул сверток, что находился при мундире, надел свежее белье и тонкие носки.
– Так бы давно! – проворчал он, вставая с постели и натягивая шерстяные брюки. Брюки, на удивление, оказались впору, даже не пришлось регулировать размер. Дальше начались небольшие затруднения. Вместо традиционной рубашки с галстуком к местному полковничьему мундиру предлагалась тонкая сорочка и китель, застегивающийся наглухо, как у красных командиров в тридцатые годы. Только воротник был не отложной, а стоячий – на нем крепились кленовые листья – знак отличия полковника – и небольшие золоченые петлицы с рубиновыми звездочками. Петлицы эти соединяли плечевой шов с воротником и придавали последнему определенную упругость. Особенно поразил его головной убор, прилагавшийся к мундиру. Не то фуражка, не то кивер – поля его были шестигранными, высота околыша равнялась почти десяти сантиметрам, а лакированный козырек был украшен золотистым галуном. Такого же цвета были и лампасы на брюках.
– Точно петух гамбургский! – сообщил он вошедшему генералу. – Надеюсь, это парадная форма?
– Парадно-повседневная, – уклончиво ответил Андрей Константинович, – вас, между прочим, царица ожидает.
– А-а... – не понял Степанов, – а зачем?
– Чтобы должность предложить согласно вашему званию и опыту, – в свою очередь удивился генерал, – надеюсь, вы поняли, что на пенсию вас никто не отправит?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48