Вы когда-нибудь видали панораму Роны в районе Авиньона?
– На что изволит намекать господин Симонов? – оторвав воспаленные глаза от кульмана, спросил Ростислав Алексеевич.
– На мост Святого Бенедикта, – таинственно ответил Иннокентий, – построенный в двенадцатом веке самим святым.
Татьяна, графиня де Лаваль, обеспокоенно зашевелила в своем углу мозгами. Диплом обязывал.
– Танечка, не увязывайте постройку моста с основанием Москвы. Построено на совесть и совершенно не по случаю, – поклонился Иннокентий в сторону графини.
Присутствовавший при сем руководитель экспедиции генерал-адъютант Волков недовольно поморщился. Дуркануть любил и он, но сейчас момент был явно неподходящий.
– Уйми, Михалыч, свое серебряное горлышко! – посоветовал он министру. – Если есть, чего сказать, говори. Нет – спи спокойно. Что там с этим мостом?
Сердито сопя, Иннокентий слез с высокого стула и подошел к командирскому ноутбуку. Запустил «Историю мировой архитектуры». В поисковике набрал «Сен-Бенезене». Почти неслышно зашелестел винчестер – на экране возникла панорама широкой равнинной реки и каменный мост арочного типа.
– Тыщу лет почти стоит! – объяснил Иннокентий. – Жрать не просит. Годится?
Волков развел руками.
– А мы головы ломаем! А тут все так просто! Да куда мои глаза смотрели?
– Еж – птица гордая, – двусмысленно ответил министр культуры, – пока пинка не дашь – не взлетит.
Знаменитый Казанский мост строить начали еще за два года до того, как был вбит первый костыль на трассе Псков – Свято-Софийск. Если не получится мост, придется запускать вариант с «Паромщиком». А паром – штука, особенно на Волге, не очень стабильная. Во время весеннего половодья Волга разливается в пойме на ширину до сорока километров. Возьмет паромщик неверный азимут – причалит только в Самаре. А там нету железной дороги... там и сухопутная вовсе неважнецкая.
Сколько грунта было вынуто, сколько насыпей насыпано, сколько рельсов на подводах перетянуто! Некрасов еще не родился, и «Железную дорогу» написать было некому. Иннокентий Симонов, хоть и пребывал в чинах немалых, до литературного уровня редактора «Современника» не дотягивал. Или просто не желал мараться. Говаривал в таких случаях:
Мою засыплет звездами могилу,
И мне раздавит грудь метеорит.
Я буду там лежать: кому-то милый,
Кому-то друг, кому-то сука и бандит.
И чистил ножичком ногти. На окружающих посматривал со своего Олимпа, пусть и низковатого, но своего. Волкова иногда раздражал самоуверенный толстяк, но даже строгий генерал признавал приоритет министра культуры в некоторых вопросах. Умел бывший спецназовец видеть бытие с нестандартных точек зрения – и поэтому порой быстрее маститых профи находил правильные решения. Андрей Константинович, как говорят в офицерской среде, «умел в случае чего наступать себе на яйца», то есть в первую очередь думал о деле. Поэтому ревность свою искоренял в зародыше. «Нормальный мужик Кеша – толстый только», – хмыкал обычно он в ответ на собственные и грешные чужие мысли.
Вторая беда подкралась со стороны тяглового средства. Паровоз, похожий на прототип – легендарную серию ФД колесной формулы 1-5-1, можно было склепать, сильно извернувшись, в Свято-Софийске. В Москве. На крайний случай в Туле. Но в Перми изготовить его не было никакой возможности. А паровоз делать было необходимо именно в начале магистрали! Чтобы таскать вагоны с рельсами, чтобы таскать платформы с песком и гравием, чтобы перевозить теплушки с рабочими, наконец! И потащились подводы со столь необходимым инструментом за тыщу верст из Москвы к отрогам Урала, а вместе с ними переход совершили мастера и рабочие. ФД не построили, смекалки не хватило. Попробуй посреди девственной местности с помощью молотка, кувалды и божьей матери создать эксклюзивную вещь. И прокатный стан, и токарно-фрезерный цех, и проектные бюро! Создали эксклюзив попроще – смесь «Ракеты» с «Овечкой». Этакая «Кукушка». 0-3-0. А вот красавец системы ФД получился на Псковском заводе тяжелого машиностроения (ПЗТМ). Сам завод поначалу планировали построить в нескольких верстах от столицы. Но Софья Алексеевна была против.
– Все эти ваши мануфактуры, господа, оставляют сажу на сохнущем белье! – решительно сказала она. – Пущай псковитяне нюхают сию благодать.
Сегодня Ростислав Алексеевич сообщил императрице, что железная дорога минула сотую версту от Мурома. До Москвы оставалось около тридцати. Насыпь уже подвели к бывшей столице, а вот укладочные работы затягивались – не хватало мощностей прокатных станов. Тем не менее празднества по случаю достижения Москвы планировалось провести в середине сентября. Если дозволит погода, то и народные гулянья устроить, и первый поезд пустить с почетными пассажирами.
Пока же железнодорожное сообщение было осуществимо лишь по «кратенькому» маршруту в девяносто верст. Жители придорожных деревенек свыклись с дымящим и лязгающим чудищем, совершающим регулярные ежедневные грузопассажирские рейсы из столицы в Псков и обратно. Местная детвора ожидала «явления» несколько часов, вращая тощими шеями с самых высоких берез и елей, а выражение «два раза паровоз видел» произносилось с томным придыхом и ритуальным закатыванием глаз.
Очередное заседание малого имперского кабинета подходило к концу, когда вошедший камергер оповестил императрицу, что пятилетняя принцесса Анастасия-Ульрика изволят капризничать и в сотый раз интересоваться, где же мать, которая обещала ей прогулку на легком катере по озеру. Софья Алексеевна с виноватой улыбкой окинула присутствующих и попросила камергера сказать принцессе, что ее маман будет через четверть часа. Министры уткнулись в ноутбуки, точно увидали там нечто серьезное, и дружно замычали.
– Трудно, господа, быть одновременно суровой правительницей и нежной матерью, – улыбка на лице государыни померкла, когда она вспомнила о количестве насущных дел, – да ладно, по случаю хорошей погоды объявим сегодня короткий день.
Министры разошлись. К императорскому месту подошел премьер-министр, глянул на почти разложенную «Косынку» и поцеловал Софью в затылок.
– Это когда ты была суровой? – поинтересовался он.
Глядя в зеркало на отражение своего «любимого верзилы», Софья печально кивнула:
– Да, уж чего-чего, а суровости мне явно недостает. Особенно как у нас появилась Настюша. Что же нам с этими «раскольниками» делать?
– На крюк, – лаконично ответствовал премьер, – всякое действие рождает противодействие.
– Третий закон Ньютона! – выдохнула императрица. – Но это же живые люди...
– Тогда утопить, – посоветовал Ростислав, – или расстрелять.
Софья вздохнула и подписала указ.
Хотя в стране была свобода вероисповедания, хватало всякого отребья, родившегося с инстинктом поводыря. Им все равно было, куда вести народ, главное, чтобы за ними бежала толпа. Много этих сукиных детей бродило по империи, смущая народ, сея смуту в наивных людских душах. Буквально полгода назад контора Ромодановского вскрыла очередной «гнойник» – секту «Семени Иеговы» – горстку фанатиков под руководством некоего расстриги Федора. Сей малый объявил целью секты возвращение на престол исконного царя Петра, потихоньку спивавшегося где-то в Голландии. И диво: хотя со времен правления этого тирана-самозванца не прошло и десяти лет, нашлись идиоты, вторящие расстриге. Даже среди дворян и купечества. Ностальгия замучила их, понимаешь.
Верные люди доносили князю-кесарю о настроениях, царивших в секте, обосновавшейся в Новгороде при тамошнем монастыре, но архиепископ Новгородский молчал. Неизвестно, что пообещал ему Федор, но, видать, никак не меньше, чем сан патриарха. Так думал Великий Сакелларий по пути в Новгород. Каково же было его удивление, когда по приезде он обнаружил в настоятельской келье совершенно больного Иова – старика скрутил тиф. Окинув «орлеными» глазами кучу прихлебателей, Афанасий приказал готовить больного к перевозке в Свято-Софийск, под опеку тамошних лекарей. Коротко переговорил с братьями в обители, сердито сплюнул и поспешил обратно.
Заскучавшим без дела «рексам» князя-кесаря нашлась работенка. Факт заговора был налицо: взяли у зазевавшегося расстриги и переписку с Голландией, и свитки начатой рукописи о Петре как прямом наследнике Федора Алексеевича, и даже написанное тайнописью послание герцогу Мальборо. Бывший священник не мелочился и в предстоящей борьбе предпочитал опираться на всех, до кого смог дотянуться. Правой рукою у него оказался протоиерей Тихон – священник из Старой Руссы, перспективный кандидат в новгородские архиепископы. Зная принципиальность Иова, Федор решил с ним не связываться. Позднее к заговорщикам примкнули некоторые священнослужители из Московской и даже Рязанской епархий. Вечные «вторые номера».
Сказать, что процесс по делу был громким, значит ничего не сказать. За Тихона даже приезжал заступаться польский примас – старый приятель протоиерея. К столице пожаловал втихаря организованный сторонниками «Семени Иеговы» крестный ход в защиту своих поводырей. Душ пятьсот топтались у крепостного вала и пели псалмы, время от времени выкрикивая лозунги типа «Свободу попу Федьке» и «Тихон, мы – дети твои». Гвардия быстро окружила «демонстрантов», и серьезные господа с незапоминающимися лицами принялись за дело. Быстренько вычислили организаторов, что за полторы копейки нанимали людишек на день постоять-поплясать у костров, а изредка и попеть, тряся самопальными хоругвями. Зачинщиков арестовали и потащили на съезжую. Далее – скучные будни работников канцелярии князя-кесаря. Допрос, легкие пытки (тяжелые формы допроса поголовно были заменены «химией»), приговор, приведение в исполнение. Следует отметить, что для «политических» были предусмотрены три вида наказания. Первый – легкий: нагайкой по заднице и обещание при рецидиве спустить шкуру. Второй – для несильно увязших и «революционеров-рецидивистов»: поднятие народного хозяйства России за шестидесятой параллелью. Остальных без лишних комментариев тащили на плаху. Премьер Каманин в свое время подробно в деталях объяснил императрице, чем закончились дипломатическо-демократические игры Николая Второго и революционеров. Императрица прочла «Архипелаг ГУЛАГ», все три тома, и сделала очень правильные выводы.
Число провинностей, за которые награждали высшей мерой, сократилось до сорока. Напомним, что при Алексее Михайловиче «вышку» давали за шестьдесят видов преступлений, а Петр Первый легко увеличил это число до девяноста. С приходом Софьи к власти окончательно была отменена старая система политического сыска под названием «Слово и Дело Государево». Нынче за оскорбление императорской чести (словесное) полагалось пятьдесят двойных ударов шомполами, а за любой переход в физическую форму – виселица. Делами этими заведовал королевский прокурор, и нельзя сказать, чтобы он сильно перерабатывался.
Прибывшие на помощь России из потустороннего мира личности, равно как и члены их семей, проживали в отделенном высоким брандмауэром от остальной части города квартале столицы. Квартал этот был известен в народе под именем Зеленого посада – района с особой охраной. По углам его располагались пожарные каланчи. Система защиты города от тотальных пожаров насчитывала несколько степеней, и брандмауэры, расходившиеся радиально, были только частью этой системы. Так что никто особенно не заострял внимание на том, что Зеленый посад находился в аккурат между двух стен, а задворки его перекрывали гигантские амбары императрицы, где хранились основные запасы продовольствия на случай осады или неурожая.
Ежедневно охраняемые врата Зеленого посада распахивались в половине седьмого утра и перекрывались рогатками в одиннадцать вечера. Остальные посады жили по точно такому ритму, а хождение по городу после одиннадцати вечера можно было осуществлять по специальным пропускам, подписанным комендантом Свято-Софийска. Комендант же такие разрешения раздавал крайне неохотно, ибо за каждое городское ЧП получал по шапке лично от Софьи Алексеевны. А любимой присказкой Софьи стало изречение Екатерины Второй: «Господи, хотя бы еще пару лет без войны!»
Глава 18. Гея. 1707
Взгляд изнутри
Раннее августовское утро. Только-только столичные петухи успели третий раз проорать славу новому дню. Караульные с тяжелыми после бессонной ночи лицами споласкивают эти самые лица водой из походных баклажек и неспешно убирают рогатки, чтобы запустить на улицы городскую ассенизационную службу: дворников, золотарей и прочий, не слишком гордящийся нужным своим ремеслом люд. Самый странный час – между пятью и шестью часами утра. Для кого уже утро, а для кого – глубокая ночь. Час зевания «жаворонков», людей, у которых наиболее плодотворно и активно проходит первая половина дня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
– На что изволит намекать господин Симонов? – оторвав воспаленные глаза от кульмана, спросил Ростислав Алексеевич.
– На мост Святого Бенедикта, – таинственно ответил Иннокентий, – построенный в двенадцатом веке самим святым.
Татьяна, графиня де Лаваль, обеспокоенно зашевелила в своем углу мозгами. Диплом обязывал.
– Танечка, не увязывайте постройку моста с основанием Москвы. Построено на совесть и совершенно не по случаю, – поклонился Иннокентий в сторону графини.
Присутствовавший при сем руководитель экспедиции генерал-адъютант Волков недовольно поморщился. Дуркануть любил и он, но сейчас момент был явно неподходящий.
– Уйми, Михалыч, свое серебряное горлышко! – посоветовал он министру. – Если есть, чего сказать, говори. Нет – спи спокойно. Что там с этим мостом?
Сердито сопя, Иннокентий слез с высокого стула и подошел к командирскому ноутбуку. Запустил «Историю мировой архитектуры». В поисковике набрал «Сен-Бенезене». Почти неслышно зашелестел винчестер – на экране возникла панорама широкой равнинной реки и каменный мост арочного типа.
– Тыщу лет почти стоит! – объяснил Иннокентий. – Жрать не просит. Годится?
Волков развел руками.
– А мы головы ломаем! А тут все так просто! Да куда мои глаза смотрели?
– Еж – птица гордая, – двусмысленно ответил министр культуры, – пока пинка не дашь – не взлетит.
Знаменитый Казанский мост строить начали еще за два года до того, как был вбит первый костыль на трассе Псков – Свято-Софийск. Если не получится мост, придется запускать вариант с «Паромщиком». А паром – штука, особенно на Волге, не очень стабильная. Во время весеннего половодья Волга разливается в пойме на ширину до сорока километров. Возьмет паромщик неверный азимут – причалит только в Самаре. А там нету железной дороги... там и сухопутная вовсе неважнецкая.
Сколько грунта было вынуто, сколько насыпей насыпано, сколько рельсов на подводах перетянуто! Некрасов еще не родился, и «Железную дорогу» написать было некому. Иннокентий Симонов, хоть и пребывал в чинах немалых, до литературного уровня редактора «Современника» не дотягивал. Или просто не желал мараться. Говаривал в таких случаях:
Мою засыплет звездами могилу,
И мне раздавит грудь метеорит.
Я буду там лежать: кому-то милый,
Кому-то друг, кому-то сука и бандит.
И чистил ножичком ногти. На окружающих посматривал со своего Олимпа, пусть и низковатого, но своего. Волкова иногда раздражал самоуверенный толстяк, но даже строгий генерал признавал приоритет министра культуры в некоторых вопросах. Умел бывший спецназовец видеть бытие с нестандартных точек зрения – и поэтому порой быстрее маститых профи находил правильные решения. Андрей Константинович, как говорят в офицерской среде, «умел в случае чего наступать себе на яйца», то есть в первую очередь думал о деле. Поэтому ревность свою искоренял в зародыше. «Нормальный мужик Кеша – толстый только», – хмыкал обычно он в ответ на собственные и грешные чужие мысли.
Вторая беда подкралась со стороны тяглового средства. Паровоз, похожий на прототип – легендарную серию ФД колесной формулы 1-5-1, можно было склепать, сильно извернувшись, в Свято-Софийске. В Москве. На крайний случай в Туле. Но в Перми изготовить его не было никакой возможности. А паровоз делать было необходимо именно в начале магистрали! Чтобы таскать вагоны с рельсами, чтобы таскать платформы с песком и гравием, чтобы перевозить теплушки с рабочими, наконец! И потащились подводы со столь необходимым инструментом за тыщу верст из Москвы к отрогам Урала, а вместе с ними переход совершили мастера и рабочие. ФД не построили, смекалки не хватило. Попробуй посреди девственной местности с помощью молотка, кувалды и божьей матери создать эксклюзивную вещь. И прокатный стан, и токарно-фрезерный цех, и проектные бюро! Создали эксклюзив попроще – смесь «Ракеты» с «Овечкой». Этакая «Кукушка». 0-3-0. А вот красавец системы ФД получился на Псковском заводе тяжелого машиностроения (ПЗТМ). Сам завод поначалу планировали построить в нескольких верстах от столицы. Но Софья Алексеевна была против.
– Все эти ваши мануфактуры, господа, оставляют сажу на сохнущем белье! – решительно сказала она. – Пущай псковитяне нюхают сию благодать.
Сегодня Ростислав Алексеевич сообщил императрице, что железная дорога минула сотую версту от Мурома. До Москвы оставалось около тридцати. Насыпь уже подвели к бывшей столице, а вот укладочные работы затягивались – не хватало мощностей прокатных станов. Тем не менее празднества по случаю достижения Москвы планировалось провести в середине сентября. Если дозволит погода, то и народные гулянья устроить, и первый поезд пустить с почетными пассажирами.
Пока же железнодорожное сообщение было осуществимо лишь по «кратенькому» маршруту в девяносто верст. Жители придорожных деревенек свыклись с дымящим и лязгающим чудищем, совершающим регулярные ежедневные грузопассажирские рейсы из столицы в Псков и обратно. Местная детвора ожидала «явления» несколько часов, вращая тощими шеями с самых высоких берез и елей, а выражение «два раза паровоз видел» произносилось с томным придыхом и ритуальным закатыванием глаз.
Очередное заседание малого имперского кабинета подходило к концу, когда вошедший камергер оповестил императрицу, что пятилетняя принцесса Анастасия-Ульрика изволят капризничать и в сотый раз интересоваться, где же мать, которая обещала ей прогулку на легком катере по озеру. Софья Алексеевна с виноватой улыбкой окинула присутствующих и попросила камергера сказать принцессе, что ее маман будет через четверть часа. Министры уткнулись в ноутбуки, точно увидали там нечто серьезное, и дружно замычали.
– Трудно, господа, быть одновременно суровой правительницей и нежной матерью, – улыбка на лице государыни померкла, когда она вспомнила о количестве насущных дел, – да ладно, по случаю хорошей погоды объявим сегодня короткий день.
Министры разошлись. К императорскому месту подошел премьер-министр, глянул на почти разложенную «Косынку» и поцеловал Софью в затылок.
– Это когда ты была суровой? – поинтересовался он.
Глядя в зеркало на отражение своего «любимого верзилы», Софья печально кивнула:
– Да, уж чего-чего, а суровости мне явно недостает. Особенно как у нас появилась Настюша. Что же нам с этими «раскольниками» делать?
– На крюк, – лаконично ответствовал премьер, – всякое действие рождает противодействие.
– Третий закон Ньютона! – выдохнула императрица. – Но это же живые люди...
– Тогда утопить, – посоветовал Ростислав, – или расстрелять.
Софья вздохнула и подписала указ.
Хотя в стране была свобода вероисповедания, хватало всякого отребья, родившегося с инстинктом поводыря. Им все равно было, куда вести народ, главное, чтобы за ними бежала толпа. Много этих сукиных детей бродило по империи, смущая народ, сея смуту в наивных людских душах. Буквально полгода назад контора Ромодановского вскрыла очередной «гнойник» – секту «Семени Иеговы» – горстку фанатиков под руководством некоего расстриги Федора. Сей малый объявил целью секты возвращение на престол исконного царя Петра, потихоньку спивавшегося где-то в Голландии. И диво: хотя со времен правления этого тирана-самозванца не прошло и десяти лет, нашлись идиоты, вторящие расстриге. Даже среди дворян и купечества. Ностальгия замучила их, понимаешь.
Верные люди доносили князю-кесарю о настроениях, царивших в секте, обосновавшейся в Новгороде при тамошнем монастыре, но архиепископ Новгородский молчал. Неизвестно, что пообещал ему Федор, но, видать, никак не меньше, чем сан патриарха. Так думал Великий Сакелларий по пути в Новгород. Каково же было его удивление, когда по приезде он обнаружил в настоятельской келье совершенно больного Иова – старика скрутил тиф. Окинув «орлеными» глазами кучу прихлебателей, Афанасий приказал готовить больного к перевозке в Свято-Софийск, под опеку тамошних лекарей. Коротко переговорил с братьями в обители, сердито сплюнул и поспешил обратно.
Заскучавшим без дела «рексам» князя-кесаря нашлась работенка. Факт заговора был налицо: взяли у зазевавшегося расстриги и переписку с Голландией, и свитки начатой рукописи о Петре как прямом наследнике Федора Алексеевича, и даже написанное тайнописью послание герцогу Мальборо. Бывший священник не мелочился и в предстоящей борьбе предпочитал опираться на всех, до кого смог дотянуться. Правой рукою у него оказался протоиерей Тихон – священник из Старой Руссы, перспективный кандидат в новгородские архиепископы. Зная принципиальность Иова, Федор решил с ним не связываться. Позднее к заговорщикам примкнули некоторые священнослужители из Московской и даже Рязанской епархий. Вечные «вторые номера».
Сказать, что процесс по делу был громким, значит ничего не сказать. За Тихона даже приезжал заступаться польский примас – старый приятель протоиерея. К столице пожаловал втихаря организованный сторонниками «Семени Иеговы» крестный ход в защиту своих поводырей. Душ пятьсот топтались у крепостного вала и пели псалмы, время от времени выкрикивая лозунги типа «Свободу попу Федьке» и «Тихон, мы – дети твои». Гвардия быстро окружила «демонстрантов», и серьезные господа с незапоминающимися лицами принялись за дело. Быстренько вычислили организаторов, что за полторы копейки нанимали людишек на день постоять-поплясать у костров, а изредка и попеть, тряся самопальными хоругвями. Зачинщиков арестовали и потащили на съезжую. Далее – скучные будни работников канцелярии князя-кесаря. Допрос, легкие пытки (тяжелые формы допроса поголовно были заменены «химией»), приговор, приведение в исполнение. Следует отметить, что для «политических» были предусмотрены три вида наказания. Первый – легкий: нагайкой по заднице и обещание при рецидиве спустить шкуру. Второй – для несильно увязших и «революционеров-рецидивистов»: поднятие народного хозяйства России за шестидесятой параллелью. Остальных без лишних комментариев тащили на плаху. Премьер Каманин в свое время подробно в деталях объяснил императрице, чем закончились дипломатическо-демократические игры Николая Второго и революционеров. Императрица прочла «Архипелаг ГУЛАГ», все три тома, и сделала очень правильные выводы.
Число провинностей, за которые награждали высшей мерой, сократилось до сорока. Напомним, что при Алексее Михайловиче «вышку» давали за шестьдесят видов преступлений, а Петр Первый легко увеличил это число до девяноста. С приходом Софьи к власти окончательно была отменена старая система политического сыска под названием «Слово и Дело Государево». Нынче за оскорбление императорской чести (словесное) полагалось пятьдесят двойных ударов шомполами, а за любой переход в физическую форму – виселица. Делами этими заведовал королевский прокурор, и нельзя сказать, чтобы он сильно перерабатывался.
Прибывшие на помощь России из потустороннего мира личности, равно как и члены их семей, проживали в отделенном высоким брандмауэром от остальной части города квартале столицы. Квартал этот был известен в народе под именем Зеленого посада – района с особой охраной. По углам его располагались пожарные каланчи. Система защиты города от тотальных пожаров насчитывала несколько степеней, и брандмауэры, расходившиеся радиально, были только частью этой системы. Так что никто особенно не заострял внимание на том, что Зеленый посад находился в аккурат между двух стен, а задворки его перекрывали гигантские амбары императрицы, где хранились основные запасы продовольствия на случай осады или неурожая.
Ежедневно охраняемые врата Зеленого посада распахивались в половине седьмого утра и перекрывались рогатками в одиннадцать вечера. Остальные посады жили по точно такому ритму, а хождение по городу после одиннадцати вечера можно было осуществлять по специальным пропускам, подписанным комендантом Свято-Софийска. Комендант же такие разрешения раздавал крайне неохотно, ибо за каждое городское ЧП получал по шапке лично от Софьи Алексеевны. А любимой присказкой Софьи стало изречение Екатерины Второй: «Господи, хотя бы еще пару лет без войны!»
Глава 18. Гея. 1707
Взгляд изнутри
Раннее августовское утро. Только-только столичные петухи успели третий раз проорать славу новому дню. Караульные с тяжелыми после бессонной ночи лицами споласкивают эти самые лица водой из походных баклажек и неспешно убирают рогатки, чтобы запустить на улицы городскую ассенизационную службу: дворников, золотарей и прочий, не слишком гордящийся нужным своим ремеслом люд. Самый странный час – между пятью и шестью часами утра. Для кого уже утро, а для кого – глубокая ночь. Час зевания «жаворонков», людей, у которых наиболее плодотворно и активно проходит первая половина дня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48