К Четвертой улице склон становился таким крутым, что люди, живущие на верхней ее части, могли видеть из своих окон крыши домов, стоящих напротив; перед ними открывалась панорама всего города. Те, кто жил на нижней части улицы, любовались этим видом из окна своей кухни.
Торговец алюминиевыми тентами побывал в квартале с четырехсотыми номерами домов на Четвертой улице, между Джордж-стрит и Катерина-стрит, и проданные им тенты были преимущественно розовыми. В доме номер 426 купили комплект из двух тентов, один для двери, другой - для окна гостиной. Находясь выше этого дома, на улице, я предположил, что был закуплен и третий тент, чтобы затенять вид из кухни на панораму города.
Уолтер припарковал автомобиль у дома, и мы спустились по шести бетонным ступеням от тротуара до двери. Между изгородью и входом в дом газон круто уходил вниз, и Гамильтон или его жена любовно соорудили на лужайке альпийскую горку. Дорожка пролегала вдоль дома и сворачивала за угол. Как и у всех домов в округе, гаража не было, да и места для него не оставалось.
Уолтер взял с собой портфель, и, когда он позвонил в дверь, я внезапно почувствовал себя коммивояжером. Настоящим, а не из анекдотов. Я обратил внимание на то, что большинство парадных дверей в этом районе были заперты, точно так же, как и эта, в то время как в районе обитания средних классов их обычно держали открытыми.
Через минуту дверь отворилась и нас оглушил неистовый рокот авиационных моторов. Невысокая усталая женщина в цветастом ситцевом платье и цветастом же переднике, но совершенно не подходящем платью по расцветке, недоверчиво взирала на нас сквозь противомоскитную сетку, затягивающую дверной проем. В центре дверного проема красовалась металлическая буква “Г”.
- Чего изволите? - спросила она.
- Доброе утро, миссис Гамильтон, - сказал Уолтер. - Ваш муж дома? - Его деловая маска была тут как тут, и меня поразила ее очевидная фальшь.
- Он на работе, - ответила женщина и, взглянув на портфель Уолтера, спросила:
- В связи с чем он вам понадобился?
- Мы из профсоюза АСИТПКР, миссис Гамильтон. Ваш муж прислал нам письмо несколько...
- Входите! - На ее лице появилось испуганное, почти паническое выражение, она бросила взгляд на пустынный тротуар у нас за спиной и открыла дверь. - Входите! Входите! Быстрей!
Уолтер шагнул через порог, его деловая улыбка сменилась удивлением, а я последовал за ним. Внутри покрытая ковровой дорожкой лестница вела вниз, в узкий, заставленный мебелью сумрачный коридор с темными обоями на стенах и того же тона ковровым покрытием; на стене висело зеркало в черной раме. Из открытой двери кухни в дальнем конце коридора проникал отсвет солнечных лучей. Рядом с лестницей стена была оклеена обоями кремового цвета, светлая лакированная дверь закрыта.
Женщина повела нас направо через занавешенный арочный проем. Внезапно раздалась пулеметная очередь, перекрывающая несмолкающий рев авиационных моторов. Мы очутились в маленькой квадратной гостиной, загроможденной темной мебелью. В углу стоял старый телевизор с маленьким экраном, а на нем розочка в вазочке. Из динамика доносились грохот и крики, на экране мелькали трудно различимые картины боя. На стене над кушеткой висела написанная сепией картина: “Возвращение с Голгофы”.
Женщина прошла вперед и выключила телевизор, и мне вдруг показалось, что на меня навалилась тишина. Она обернулась; теперь, когда мы были в доме, ее беспокойство немного улеглось.
- Я хочу, чтобы вы оставили моего мужа в покое, - сказала она. Выражение ее лица и голос выдавали злость и тревогу. Обращалась она к Уолтеру, правильно угадав в нем главного, а во мне помощника.
Не думаю, что Уолтер ожидал подобной реакции; я-то уж точно не ожидал. Я смотрел на него, с нетерпением ожидая, что же последует дальше.
Он отреагировал, как и подобает деловому человеку:
- Миссис Гамильтон, ваш муж просил нас...
- Он не должен был этого делать. Я ему сказала, чтобы он не делал этого.
- Но как бы то ни было, он сделал это. - Уолтер пожал плечами и вежливо улыбнулся. - И мы приехали побеседовать с ним, а не с вами.
- А я говорю вам, оставьте его в покое! Он не знает, что... - Она беспомощно огляделась по сторонам, словно хотела что-то нам объяснить, но не знала как. - Чаку сорок три года, - сказала она. - На войне он лишился мизинца на левой руке. Нет, не то. - Женщина в смятении провела рукой по волосам. - Он ожесточенный человек, мистер...
- Килли.
- Чак считает, что весь мир несправедлив к нему. Все, что он имеет, его не устраивает, все не такое, как он хотел. Палец, работа, этот дом. Я... Нет, я не то чтобы осуждала... - Миссис Гамильтон отвернулась в смятении, снова беспомощно оглядывая комнату. - Вот, - сказала она, - хочу показать вам... - Она подошла к маленькому цилиндрическому столику справа от продавленной кушетки. На ней стояла настольная лампа, белый фарфоровый кролик с растущим у него на спине пучком травы, белая потрепанная кукла и фотография в рамке. Она взяла фотографию - черно-белый снимок восемь на десять на глянцевой бумаге под стеклом, - и протянула ее Уолтеру. - Видите его? Можете разглядеть, что он собой представляет?
Я взглянул на фотографию через плечо Уолтера. Мужчина в армейской форме, на фоне старинного замка. С застывшей гордой улыбкой на лице, руки в карманах, ноги слегка расставлены, на голове - военная фуражка набекрень. Молодой, счастливый и самоуверенный мужчина. Я бы назвал его красивым и уж во всяком случае не лишенным некоего грубоватого обаяния.
- Снимок сделан в Англии, - объяснила миссис Гамильтон. - Более двадцати лет тому назад. До того как он потерял палец, до того как понял, что все его планы... До того, как все пошло у него прахом. Постойте, я хочу показать вам... Подождите, пожалуйста. - Она направилась к двери, затем остановилась и сказала:
- Я хочу, чтобы вы поняли.
Она вышла из комнаты, и я посмотрел на Уолтера. Он покачал головой, пожал плечами и молча поставил фото на место. Тем временем вернулась миссис Гамильтон с маленьким фотоснимком в руке.
- Чак не знает о нем, - сказала она. - Теперь он не любит фотографироваться. Вот только эта одна фотография и есть. - Женщина передала снимок Уолтеру. - Чак теперь такой. Мой брат сфотографировал его в прошлом году.
Я снова заглянул через плечо Уолтера и на этот раз увидел Чарлза Гамильтона в профиль. Снимок был сделан на природе, видимо во время какого-то пикника. На переднем плане за одним из столиков сидел Чарлз Гамильтон. Локтем одной руки он опирался о стол, а другой рукой обнимал смеющуюся грудастую девушку с невыразительным лицом. На Гамильтоне была рубашка поло с короткими рукавами, он слегка наклонился вперед, с улыбкой глядя куда-то в сторону. Его обнаженные руки были жилистыми, что свидетельствовало о его незаурядной физической силе, на плече виднелась татуировка, которую невозможно было рассмотреть. В углу рта у него торчала сигарета, и видимый на снимке глаз был прищурен из-за поднимающегося от нее дыма.
Это был тот же самый человек, только сорока трех лет, то есть двадцать лет спустя после того военного снимка. В повороте его головы и развороте плеч все еще чувствовалась самоуверенность, на губах играла все та же гордая усмешка, но следует признать, что теперь в ней слегка ощущалась горечь. Глядя на фотографию, я думал о том, что он никогда не расстанется со своими мечтами и представлением о собственном предназначении, так хорошо запечатленными на первой фотографии, что он по-прежнему молод и таким останется до конца дней.
- Вы видите? - спросила нас миссис Гамильтон. - Вы видите, что он собой представляет?
- Мне хотелось бы поговорить о нем с кем-нибудь, кто его знает, - сказал вместо ответа Уолтер.
Миссис Гамильтон взяла протянутый ей снимок.
- Он все еще очень красив, - сказала она, - и очень силен. Но все у него идет не так, как надо. - Женщина взглянула на Уолтера:
- У нас есть автомобиль марки “де сото”. Муж ненавидит его и говорит: “Они уже больше не выпускают эти проклятые штуковины”. А до этого был “хадсон”. Обе они попали к нам из третьих или четвертых рук, и ему приходится парковать ее снаружи, за поворотом, он... Дело не в профсоюзе, вы понимаете? Так уж у него складывается жизнь. Не обманывайте его, мистер Килли, пожалуйста.
Она была близка к тому, чтобы рассказать нам о его супружеской неверности, но достаточно было второй фотографии и комментария по поводу ее, мол, он во всем разочаровался. Она старалась всячески ему помочь.
- Почему он написал нам, миссис Гамильтон? - спросил я. Мне казалось, что, если бы словесный портрет Чака был правдивым, он не смог бы написать то письмо.
- Старик Макинтайр, - сказала она, - много чего наобещал Чаку. Они ладили между собой, и, я думаю, Чак нравился ему больше, чем кто-либо другой. Но он наобещал ему всего, или, вернее, Чаку обещания всего лишь померещились, а сам взял и умер. Новый же начальник, этот мистер Флейш, ничего не слышал о Чаке. Чак ходил в контору по пятницам и, я полагаю, уже видел себя работающим в ней. Но теперь у него не осталось никаких шансов получить эту работу.
- Миссис Гамильтон, мне кажется, вы не понимаете, что мы с Полом... - начал Уолтер.
- Вам кажется, что я не понимаю? Чак - разочарованный человек, мистер Килли, злой, разочарованный человек, и ему наплевать на риск, потому что у него нет ничего, чем он дорожил бы. Куда порядочнее было бы с вашей стороны не... не использовать его.
- Письмо подписали двадцать пять человек, - вежливо возразил Уолтер, - и было бы нечестно по отношению к ним...
- Было бы нечестно по отношению к Чаку! Вы не понимаете... Не думаете же вы... - Она замолчала, ловя ртом воздух и стараясь взять себя в руки. - Вы полагаете, что сможете победить? Надеетесь забрать что-либо у тех, кто сейчас всем этим управляет? Я тысячу раз ему говорила, я умоляла его не посылать вам то первое письмо, но, когда пришел ваш ответ, убедить его в чем-либо стало и вовсе невозможно. Ничего путного из этого не выйдет, вы только причините неприятности Чаку и всем, кто подписал письмо. Но в первую очередь Чаку. Но повторяю, ничего хорошего из этого не получится, вы это понимаете?
- Мне жаль... - сказал Уолтер, и слова его прозвучали как-то неуверенно.
Я понял, что он думает о чем-то еще. Предполагалось, что здесь создалась идеальная ситуация и рабочие будут бросать розы к нашим ногам. Именно поэтому он взял меня с собой. Но поведение миссис Гамильтон нарушало ту картину, которую он себе нарисовал.
Уолтер поднял портфель и сказал:
- Мне жаль, но у меня нет выбора. Я тоже служащий, миссис Гамильтон, и должен по крайней мере поговорить с вашим мужем и с некоторыми из тех, кто поставил свои подписи. Если после этого окажется, что почва для национального профсоюза еще не подготовлена, мы вернемся в Вашингтон и обо всем доложим. Это честно?
- Если они увидят, что вы с ним разговариваете...
- Кто они, миссис Гамильтон?
Она нахмурилась и взглянула на занавешенное окно.
- Я не знаю. Кто-нибудь. Вообще кто-нибудь. Уолтер вздохнул. Он был убежден, что находится в наилучшей форме - физической, умственной и эмоциональной. И если люди не поддавались его воздействию, они рано или поздно начинали действовать ему на нервы, от досады он терял терпение. Миссис Гамильтон с ее фотографиями и смутными страхами была эмоционально ослаблена, она дала волю чувствам.
- Во сколько мистер Гамильтон приходит домой? - спросил он более сухим, чем прежде, тоном.
Женщина так сильно стиснула в руках фотографию, что та смялась.
- Так вы не оставите нас в покое?
- Мы не можем этого сделать. - Уолтер вздохнул и покачал головой. - Я уже объяснил почему. Так во сколько ваш муж приходит домой, миссис Гамильтон?
- А что, если я вам не скажу?
- Тогда мы будем ждать снаружи, в машине.
- Нет! Пожалуйста!
- Так, может быть, он сам придет к нам? Тогда ваши соседи ничего не узнают. - Замешательство заставило меня предложить что угодно, лишь бы прекратить этот неловкий и бесполезный разговор.
Уолтер бросил взгляд в мою сторону, улыбнулся и кивнул.
- Хорошая идея, - похвалил он и, обращаясь к миссис Гамильтон, добавил:
- Мы остановились в мотеле “Уиттберг”, на Харпер-бульваре. Пробудем там до семи. Если ваш муж не будет против, мы поговорим с ним там.
- Но я не хочу, чтобы вы вообще говорили с моим мужем.
- Мы должны. - Уолтер двинулся было к выходу, но остановился и сказал:
- Если его не будет до семи, мы вернемся и поговорим с ним здесь. - И, обращаясь уже ко мне, добавил:
- Пошли, Пол.
Хозяйка дома хранила каменное выражение лица. Потупившись, она разглаживала помятую фотографию. Я замешкался и пробормотал:
- Рад был знакомству, - а затем, когда до меня дошла ужасающая нелепость этой формулы вежливости, поспешил за Уолтером Мы сели в машину и поехали в гостиницу. Уолтер молчал. Когда позади осталась пара кварталов, я произнес:
- Что вы обо всем этом думаете, Уолтер?
- Не знаю, - покачал он головой. - Скорее всего, она просто вздорная жена, которой на каждом шагу мерещатся неприятности, но точно не знаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32