Второе, о чем я хочу сообщить вам: с сегодняшнего дня эскадрилья будет заниматься исключительно одним делом, а именно сражаться на войне. Любой, кто считает, что есть более важные вещи, может подать заявление о переводе. После этого сбора я буду вон в той палатке. Любому, кто изъявит желание перевестись, я окажу всемерную помощь. То же самое относится к любому, кто не желает служить. Никто вас не держит.
– Эти проклятые рочийцы всего однажды застигли нас врасплох, а теперь вы ведете себя так, будто мы сами в этом и виноваты, – рявкнул какой-то небритый мужчина.
– В этом никто не виноват, – сказал Хэл. – Если такого не случится впредь.
– Да и плевать, – отмахнулся небритый. – Ловлю вас на обещании дать перевод.
– Отлично, – сказал Хэл. – В кавалерии всегда нужны мечники.
Небритый явно встревожился, а по рядам пробежал изумленный ропот.
– Это несправедливо, – проворчал он. – Я чуть не погиб здесь, а теперь вы бросаете меня туда, где меня убьют как пить дать.
– А я тут ни при чем, приятель, – сказал Хэл. – Ты сам этого хотел.
– Но....
– Никаких «но», – отрезал Хэл. – Чтобы сегодня вечером тебя здесь не было. Все остальные, кому хочется легкой жизни, могут катиться с. тобой. Нас сбили с ног, но мы снова поднимемся. Даю вам слово, что рочийцы, пытавшиеся уничтожить нас, сами будут уничтожены. Они еще пожалеют, что вообще услышали об Одиннадцатой эскадрилье. Прежде мы не были слишком хорошей частью, но это изменится – и изменится очень скоро. Впредь любой, кто будет думать о всадниках, будет думать об Одиннадцатой. Это все, что я хотел вам сказать. Всем оставшимся в живых взводным после собрания доложиться мне.
У Хэла забрезжила идея, и он приказал уборщикам тщательно откладывать в сторону все рочийское оружие и снаряжение, а также отметил место, где похоронили нескольких рочийских солдат.
Отступая, рочийцы забрали с собой своих раненых, поэтому узнать то, что хотел Хэл, было не у кого, хотя он опять и опять продолжал расспрашивать уцелевших.
По меньшей мере, отметил он с облегчением, никто не доложил о том, что видел черных драконов. Но больше ничего выудить не удалось – ни названий нападавших рочийских частей, ни чего-либо другого, представлявшего какую-нибудь ценность.
Это – он очень надеялся – должен был прояснить Лиминго.
Эджиби сдержал свои обещания. Еще до наступления сумерек начали прибывать подводы, груженные всем необходимым: от продуктов до новых мундиров, от инвентаря и инструментов до повизгивающих поросят – для драконов, которым еще только предстояло прибыть.
Хэл составил список того, в чем еще нуждался. В этом списке значилось имя одного человека. В штаб Первой армии снова поспешил гонец, и снова требуемое было предоставлено, и в Дирейн отправился еще один катер.
– Ты можешь затевать что угодно, – сказал Фаррен. – Скоро халява кончится, и мы останемся ни с чем, как и вся остальная армия.
– Держу пари, – сказала Сэслик, – что про нас с тобой ты даже не думал.
– Э-э... а что, собственно, я должен был думать про нас с тобой? – недоуменно спросил Хэл.
– Мужчины. Что с вас взять?
– У меня голова другими вещами забита, – оправдываясь, сказал Хэл.
Сэслик нечленораздельно зарычала, потом взяла себя в руки.
– Послушай, ты. Теперь ты лицо этой эскадрильи, а это означает, что ты должен стать оплотом нравственности.
– Ох, – выдохнул Хэл.
Сэслик кивнула.
– Оплоты нравственности не резвятся в койках со своими подчиненными. По крайней мере, не в открытую, если не хотят, чтобы их солдаты трепали о них языками.
Хэл тяжело плюхнулся на свою койку.
– Проклятье, – выругался он.
– Вот именно, – кивнула Сэслик. – И какого рожна мне понадобилось влюбиться в ублюдка, который вообразил, что он великий военачальник, покоритель драконов и поэтому ему лучше не проявлять никаких человеческих слабостей?
– Мне такое не нравится, – сказал Хэл. – Я люблю тебя и не хочу, чтобы что-нибудь изменилось.
Сэслик смягчилась.
– Я знаю. И я тоже не хочу. Но я не вижу никакого выхода.
– И что ты собираешься делать?
– Я подумала обо всем, – сказала Сэслик. – Если бы я была закаленным воином, то перевелась бы в другую эскадрилью. Но я не настолько закалена.
– Пожалуй, стоит поблагодарить за это какого-нибудь бога, – заметил Хэл.
– Я не вижу никакого способа, как нам дальше встречаться. В части уж точно не получится. А ты видишь?
– Пожалуй, нет, – удрученно признался Хэл.
– Возможно, мы сможем изредка встречаться украдкой, как если бы ты был женат на другой, а я – замужем. В Паэстуме, например, или где-нибудь подальше от эскадрильи. Но не более.
– Вот дерьмо.
– Ну да, дерьмо, – согласилась Сэслик.
– Наверное, я не должен переживать, – сказал Хэл. – Ведь я мог никогда с тобой не встретиться, или меня вернули бы обратно на фронт. Но...
Сэслик пожала плечами. Лицо у нее было таким же печальным, как у Хэла.
– Война – поганое дело, куда ни кинь, правда?
Очень быстро на Хэла навалилось столько дел, что на горестные размышления о своей личной жизни времени совершенно не осталось. Да и на саму личную жизнь, по правде говоря, тоже.
Обещанные запасы провианта и снаряжения прибыли и были размещены по своим местам.
Боевой дух по-прежнему был невысок, поскольку заняться отряду до прибытия новых драконов и всадников было совершенно нечем.
Потом привезли десяток драконов, прикованных к громадным повозкам. Они были полу обученными, и обслуге приходилось постоянно быть настороже, чтобы вовремя уворачиваться от клыков или удара когтей.
Фаррен Мария заметил, как кто-то из обслуги, из новичков, охаживает дракона цепью. В тот же день этого человека отправили в пехоту, после чего Хэл собрал всю эскадрилью и объявил, что те, кто измываются над драконами, ничуть не лучше рочийцев, ничем не брезгующих ради победы в войне.
Прибыли новые всадники, обученные еще хуже драконов, и Гэредису с сэром Лоуреном вменили в обязанность обучать их.
У Хэла была своя забота – научить своего нового дракона не просто подчиняться его командам, но и воспринимать все нюансы, которым он так старательно обучал своего прежнего зверя, погибшего у Черного острова.
Вспомнив совет Сэслик, Хэл тщательно подобрал дракону имя, взяв его из легенд, которые он еще ребенком слышал о своем горном народе – о тех временах, когда его соплеменники были разбойниками, а не рудокопами. Ураган – так он назвал дракона, в честь свирепого пса, принадлежавшего легендарному воину.
Приехал Лиминго с горой различных приспособлений и двумя своими помощниками, слегка расстроенный оттого, что его оторвали от любимых развлечений в Дирейне.
Но он тут же забыл о всех своих жалобах, когда Хэл объяснил, что нужно.
– Хм, – протянул он. – Интересная идея. Мне никогда не приходило в голову ничего подобного.
Хэл показал ему сваленные в груды вещи рочийцев. Лиминго с сомнением оглядел груду.
Но когда Хэл отвел его к могилам убитых рочийцев, маг оживился.
– А вот с этой материей, – сказал он, – уже вполне можно работать.
Его улыбку вряд ли можно было назвать приятной, Хэла даже от нее замутило.
– Полагаю, вы захотите лично присутствовать на церемонии, когда я все сделаю?
Хэл не хотел, но решил, что присутствовать все-таки должен.
Следующим появился сержант Айво Ти – тот самый костлявый сержант из летной школы.
Приказы Хэла были просты – Ти предстояло привести эскадрилью в порядок. Ничто не имело значения, кроме полетов. Отчитываться он должен был перед Гарт, а перед Хэлом лишь в исключительных обстоятельствах.
– Есть какие-нибудь предпочтения относительно способов обучения? – спросил Ти.
– Никаких, – покачал головой Хэл. – Только быстро и без лишней крови.
– Я никогда не проливаю кровь, – сказал сержант. – Синяков и ссадин обычно хватает за глаза и за уши. Неисправимых отправим на передовую мечниками.
Хэл видел сон и понимал, что все происходит во сне. Он был не человеком, а драконом, парящим в вышине, свободным, равнодушно взирающим на бушующие внизу волны и надвигающуюся землю – край гор, скал и утесов.
Здесь водились животные, на которых можно было охотиться – ради еды и ради самой охоты.
В этом Мире не было людей, и Хэл, дракон, ликовал. Он перелетал из одного воздушного потока в другой, время от времени ныряя сквозь облака, а резкий ветер с дождем были для него словно бальзам на душу.
Где-то в этих горах крылась пещера, пока что пустая, но когда придет время, там появятся его самка и детеныши, и он будет жить там из года в год, следя за переходящими одно в другое временами года, такими знакомыми и незнакомыми одновременно.
Заиграли побудку, и Хэл распахнул глаза.
Он уселся на койке и выглянул из-за полога своего шатра. Неподалеку седлали дракона, готовя к первому патрульному вылету, и зверь негромко ворчал.
Хэл вспомнил свой сон и понял, что счастлив, что на него снизошло всепоглощающее ощущение спокойной радости.
Доставили арбалеты, и Хэл велел раздать их всадникам. Он приказал им приступить к упражнениям, сначала на земле, потом в воздухе. Сержанта Ти он назначил ответственным еще и за стрелковую подготовку. Хэл позаботился о том, чтобы не подрывать их уверенность в себе, и поэтому тренировки начинались с поражения крупных целей, размером с корову, а уже потом, плавно, всадники переходили на мишени, по размерам сравнимые с человеком.
Тридцать лучников, добровольцы из пехотной части, все еще прикомандированной к ним, стали пассажирами драконов.
Лиминго послал к Хэлу одного из своих подручных – сообщить, что для церемонии все готово, и спросить, не почтит ли сэр Хэл их своим присутствием.
Церемонию назначили на полдень, а не на полночь, как ожидал Хэл. Лиминго потребовал, чтобы весь персонал эскадрильи оставался в палатках, из опасения, как объяснил помощник, что они «испортят церемонию». А потом добавил: «Или церемония испортит их».
В назначенный час помощник привел Хэла к могиле рочийских налетчиков. Осенний воздух был мягким, а сквозь разноцветную листву просачивалось бледное солнце.
В могильные насыпи были воткнуты копья, мечи, стрелы, смотрящие тупыми концами в огромное круглое бронзовое зеркало (или гонг?), свисавшее с треножника примерно в десяти футах над землей.
Прямо под ним на столбе висела привязанная крестообразно стрела, которую не стали закреплять намертво, чтобы она могла поворачиваться из стороны в сторону, точно флюгер.
Лиминго поприветствовал Хэла, заметив его нервозность.
– Беспокоиться не о чем... Я не собираюсь воскрешать мертвых. Это неосуществимо. По крайней мере, я считаю, что неосуществимо... без какой-нибудь очень могущественной и очень темной магии. Мы просто ищем кое-какие воспоминания. А теперь, если вы встанете вот здесь...
Зажгли курильницы, и Хэл наморщил нос. Может, заклинание и не относилось к разряду магии темной, но некоторые ингредиенты в курильницах пахли достаточно мерзко, чтобы его причислить именно к таковой.
Лиминго встал у одной из ножек пирамиды, сделал своим подручным знак встать у двух других и затянул:
Когда-то вы жили,
Дышали, любили,
И слышать могли,
И смотреть, и мечтать.
Так пусть же вернется
То время опять!
Он потянулся, коснувшись палочкой зеркала, и оно загудело, точно гигантский гонг. И снова затянул:
Вы жили недолго, вас быстро убили,
В чужбине постылой в могилах зарыли.
Но вы бы, я знаю, вернуться хотели
Туда, где вы песни свои не допели,
К кострам, где с друзьями вы в карты играли,
К тем письмам, которые не дописали.
Куда ж вы хотели вернуться обратно? Увидеть бы это нам было приятно. То место, куда суждено вам стремиться, В магической бронзе пускай отразится.
Гул стал громче, и зеркало внезапно наполнилось жизнью, показывая бараки, солдат в рочийской форме, головокружительный вид из одной из корзин для перевозки пехоты, драконов, везущих солдат, а потом внизу, перед ними, распростерся лагерь Одиннадцатой эскадрильи. Сцены замелькали быстрее, сменяя друг друга, и вот в зеркале отразились люди с мечами и копьями, исходившие беззвучным криком дирейнские солдаты, потом земля понеслась вверх, и голос гонга сорвался на визг. Все почернело.
– А теперь смотрите на стрелу, – велел Лиминго.
Она закачалась туда-сюда и наконец застыла в одном положении.
– Отметить! – приказал Лиминго, затем протянул руку и коснулся гонга, заглушая его. – Нам необходимо, чтобы в зеркале осталось достаточно силы, если мы хотим еще раз использовать это заклинание, – объяснил он Хэлу. – Возможно, они в двух-трех лигах к югу от нас. Продолжим две линии, пока они не сойдутся, и тогда...
Улыбка Хэла стала волчьей.
– И тогда мы узнаем, откуда пришли те рочийцы.
Хэл поднялся в воздух перед рассветом, один. Его дракон, Ураган, сердился. Темнота напомнила ему времена его свободы, и он решил попробовать цапнуть Хэла зубами, но, получив по голове, стих.
Хэл набрал высоту и послал своего дракона в полет над бесплодной пустыней, в которую превратилась линия фронта, с приближением зимы застывшая, будто она тоже была частью природы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
– Эти проклятые рочийцы всего однажды застигли нас врасплох, а теперь вы ведете себя так, будто мы сами в этом и виноваты, – рявкнул какой-то небритый мужчина.
– В этом никто не виноват, – сказал Хэл. – Если такого не случится впредь.
– Да и плевать, – отмахнулся небритый. – Ловлю вас на обещании дать перевод.
– Отлично, – сказал Хэл. – В кавалерии всегда нужны мечники.
Небритый явно встревожился, а по рядам пробежал изумленный ропот.
– Это несправедливо, – проворчал он. – Я чуть не погиб здесь, а теперь вы бросаете меня туда, где меня убьют как пить дать.
– А я тут ни при чем, приятель, – сказал Хэл. – Ты сам этого хотел.
– Но....
– Никаких «но», – отрезал Хэл. – Чтобы сегодня вечером тебя здесь не было. Все остальные, кому хочется легкой жизни, могут катиться с. тобой. Нас сбили с ног, но мы снова поднимемся. Даю вам слово, что рочийцы, пытавшиеся уничтожить нас, сами будут уничтожены. Они еще пожалеют, что вообще услышали об Одиннадцатой эскадрилье. Прежде мы не были слишком хорошей частью, но это изменится – и изменится очень скоро. Впредь любой, кто будет думать о всадниках, будет думать об Одиннадцатой. Это все, что я хотел вам сказать. Всем оставшимся в живых взводным после собрания доложиться мне.
У Хэла забрезжила идея, и он приказал уборщикам тщательно откладывать в сторону все рочийское оружие и снаряжение, а также отметил место, где похоронили нескольких рочийских солдат.
Отступая, рочийцы забрали с собой своих раненых, поэтому узнать то, что хотел Хэл, было не у кого, хотя он опять и опять продолжал расспрашивать уцелевших.
По меньшей мере, отметил он с облегчением, никто не доложил о том, что видел черных драконов. Но больше ничего выудить не удалось – ни названий нападавших рочийских частей, ни чего-либо другого, представлявшего какую-нибудь ценность.
Это – он очень надеялся – должен был прояснить Лиминго.
Эджиби сдержал свои обещания. Еще до наступления сумерек начали прибывать подводы, груженные всем необходимым: от продуктов до новых мундиров, от инвентаря и инструментов до повизгивающих поросят – для драконов, которым еще только предстояло прибыть.
Хэл составил список того, в чем еще нуждался. В этом списке значилось имя одного человека. В штаб Первой армии снова поспешил гонец, и снова требуемое было предоставлено, и в Дирейн отправился еще один катер.
– Ты можешь затевать что угодно, – сказал Фаррен. – Скоро халява кончится, и мы останемся ни с чем, как и вся остальная армия.
– Держу пари, – сказала Сэслик, – что про нас с тобой ты даже не думал.
– Э-э... а что, собственно, я должен был думать про нас с тобой? – недоуменно спросил Хэл.
– Мужчины. Что с вас взять?
– У меня голова другими вещами забита, – оправдываясь, сказал Хэл.
Сэслик нечленораздельно зарычала, потом взяла себя в руки.
– Послушай, ты. Теперь ты лицо этой эскадрильи, а это означает, что ты должен стать оплотом нравственности.
– Ох, – выдохнул Хэл.
Сэслик кивнула.
– Оплоты нравственности не резвятся в койках со своими подчиненными. По крайней мере, не в открытую, если не хотят, чтобы их солдаты трепали о них языками.
Хэл тяжело плюхнулся на свою койку.
– Проклятье, – выругался он.
– Вот именно, – кивнула Сэслик. – И какого рожна мне понадобилось влюбиться в ублюдка, который вообразил, что он великий военачальник, покоритель драконов и поэтому ему лучше не проявлять никаких человеческих слабостей?
– Мне такое не нравится, – сказал Хэл. – Я люблю тебя и не хочу, чтобы что-нибудь изменилось.
Сэслик смягчилась.
– Я знаю. И я тоже не хочу. Но я не вижу никакого выхода.
– И что ты собираешься делать?
– Я подумала обо всем, – сказала Сэслик. – Если бы я была закаленным воином, то перевелась бы в другую эскадрилью. Но я не настолько закалена.
– Пожалуй, стоит поблагодарить за это какого-нибудь бога, – заметил Хэл.
– Я не вижу никакого способа, как нам дальше встречаться. В части уж точно не получится. А ты видишь?
– Пожалуй, нет, – удрученно признался Хэл.
– Возможно, мы сможем изредка встречаться украдкой, как если бы ты был женат на другой, а я – замужем. В Паэстуме, например, или где-нибудь подальше от эскадрильи. Но не более.
– Вот дерьмо.
– Ну да, дерьмо, – согласилась Сэслик.
– Наверное, я не должен переживать, – сказал Хэл. – Ведь я мог никогда с тобой не встретиться, или меня вернули бы обратно на фронт. Но...
Сэслик пожала плечами. Лицо у нее было таким же печальным, как у Хэла.
– Война – поганое дело, куда ни кинь, правда?
Очень быстро на Хэла навалилось столько дел, что на горестные размышления о своей личной жизни времени совершенно не осталось. Да и на саму личную жизнь, по правде говоря, тоже.
Обещанные запасы провианта и снаряжения прибыли и были размещены по своим местам.
Боевой дух по-прежнему был невысок, поскольку заняться отряду до прибытия новых драконов и всадников было совершенно нечем.
Потом привезли десяток драконов, прикованных к громадным повозкам. Они были полу обученными, и обслуге приходилось постоянно быть настороже, чтобы вовремя уворачиваться от клыков или удара когтей.
Фаррен Мария заметил, как кто-то из обслуги, из новичков, охаживает дракона цепью. В тот же день этого человека отправили в пехоту, после чего Хэл собрал всю эскадрилью и объявил, что те, кто измываются над драконами, ничуть не лучше рочийцев, ничем не брезгующих ради победы в войне.
Прибыли новые всадники, обученные еще хуже драконов, и Гэредису с сэром Лоуреном вменили в обязанность обучать их.
У Хэла была своя забота – научить своего нового дракона не просто подчиняться его командам, но и воспринимать все нюансы, которым он так старательно обучал своего прежнего зверя, погибшего у Черного острова.
Вспомнив совет Сэслик, Хэл тщательно подобрал дракону имя, взяв его из легенд, которые он еще ребенком слышал о своем горном народе – о тех временах, когда его соплеменники были разбойниками, а не рудокопами. Ураган – так он назвал дракона, в честь свирепого пса, принадлежавшего легендарному воину.
Приехал Лиминго с горой различных приспособлений и двумя своими помощниками, слегка расстроенный оттого, что его оторвали от любимых развлечений в Дирейне.
Но он тут же забыл о всех своих жалобах, когда Хэл объяснил, что нужно.
– Хм, – протянул он. – Интересная идея. Мне никогда не приходило в голову ничего подобного.
Хэл показал ему сваленные в груды вещи рочийцев. Лиминго с сомнением оглядел груду.
Но когда Хэл отвел его к могилам убитых рочийцев, маг оживился.
– А вот с этой материей, – сказал он, – уже вполне можно работать.
Его улыбку вряд ли можно было назвать приятной, Хэла даже от нее замутило.
– Полагаю, вы захотите лично присутствовать на церемонии, когда я все сделаю?
Хэл не хотел, но решил, что присутствовать все-таки должен.
Следующим появился сержант Айво Ти – тот самый костлявый сержант из летной школы.
Приказы Хэла были просты – Ти предстояло привести эскадрилью в порядок. Ничто не имело значения, кроме полетов. Отчитываться он должен был перед Гарт, а перед Хэлом лишь в исключительных обстоятельствах.
– Есть какие-нибудь предпочтения относительно способов обучения? – спросил Ти.
– Никаких, – покачал головой Хэл. – Только быстро и без лишней крови.
– Я никогда не проливаю кровь, – сказал сержант. – Синяков и ссадин обычно хватает за глаза и за уши. Неисправимых отправим на передовую мечниками.
Хэл видел сон и понимал, что все происходит во сне. Он был не человеком, а драконом, парящим в вышине, свободным, равнодушно взирающим на бушующие внизу волны и надвигающуюся землю – край гор, скал и утесов.
Здесь водились животные, на которых можно было охотиться – ради еды и ради самой охоты.
В этом Мире не было людей, и Хэл, дракон, ликовал. Он перелетал из одного воздушного потока в другой, время от времени ныряя сквозь облака, а резкий ветер с дождем были для него словно бальзам на душу.
Где-то в этих горах крылась пещера, пока что пустая, но когда придет время, там появятся его самка и детеныши, и он будет жить там из года в год, следя за переходящими одно в другое временами года, такими знакомыми и незнакомыми одновременно.
Заиграли побудку, и Хэл распахнул глаза.
Он уселся на койке и выглянул из-за полога своего шатра. Неподалеку седлали дракона, готовя к первому патрульному вылету, и зверь негромко ворчал.
Хэл вспомнил свой сон и понял, что счастлив, что на него снизошло всепоглощающее ощущение спокойной радости.
Доставили арбалеты, и Хэл велел раздать их всадникам. Он приказал им приступить к упражнениям, сначала на земле, потом в воздухе. Сержанта Ти он назначил ответственным еще и за стрелковую подготовку. Хэл позаботился о том, чтобы не подрывать их уверенность в себе, и поэтому тренировки начинались с поражения крупных целей, размером с корову, а уже потом, плавно, всадники переходили на мишени, по размерам сравнимые с человеком.
Тридцать лучников, добровольцы из пехотной части, все еще прикомандированной к ним, стали пассажирами драконов.
Лиминго послал к Хэлу одного из своих подручных – сообщить, что для церемонии все готово, и спросить, не почтит ли сэр Хэл их своим присутствием.
Церемонию назначили на полдень, а не на полночь, как ожидал Хэл. Лиминго потребовал, чтобы весь персонал эскадрильи оставался в палатках, из опасения, как объяснил помощник, что они «испортят церемонию». А потом добавил: «Или церемония испортит их».
В назначенный час помощник привел Хэла к могиле рочийских налетчиков. Осенний воздух был мягким, а сквозь разноцветную листву просачивалось бледное солнце.
В могильные насыпи были воткнуты копья, мечи, стрелы, смотрящие тупыми концами в огромное круглое бронзовое зеркало (или гонг?), свисавшее с треножника примерно в десяти футах над землей.
Прямо под ним на столбе висела привязанная крестообразно стрела, которую не стали закреплять намертво, чтобы она могла поворачиваться из стороны в сторону, точно флюгер.
Лиминго поприветствовал Хэла, заметив его нервозность.
– Беспокоиться не о чем... Я не собираюсь воскрешать мертвых. Это неосуществимо. По крайней мере, я считаю, что неосуществимо... без какой-нибудь очень могущественной и очень темной магии. Мы просто ищем кое-какие воспоминания. А теперь, если вы встанете вот здесь...
Зажгли курильницы, и Хэл наморщил нос. Может, заклинание и не относилось к разряду магии темной, но некоторые ингредиенты в курильницах пахли достаточно мерзко, чтобы его причислить именно к таковой.
Лиминго встал у одной из ножек пирамиды, сделал своим подручным знак встать у двух других и затянул:
Когда-то вы жили,
Дышали, любили,
И слышать могли,
И смотреть, и мечтать.
Так пусть же вернется
То время опять!
Он потянулся, коснувшись палочкой зеркала, и оно загудело, точно гигантский гонг. И снова затянул:
Вы жили недолго, вас быстро убили,
В чужбине постылой в могилах зарыли.
Но вы бы, я знаю, вернуться хотели
Туда, где вы песни свои не допели,
К кострам, где с друзьями вы в карты играли,
К тем письмам, которые не дописали.
Куда ж вы хотели вернуться обратно? Увидеть бы это нам было приятно. То место, куда суждено вам стремиться, В магической бронзе пускай отразится.
Гул стал громче, и зеркало внезапно наполнилось жизнью, показывая бараки, солдат в рочийской форме, головокружительный вид из одной из корзин для перевозки пехоты, драконов, везущих солдат, а потом внизу, перед ними, распростерся лагерь Одиннадцатой эскадрильи. Сцены замелькали быстрее, сменяя друг друга, и вот в зеркале отразились люди с мечами и копьями, исходившие беззвучным криком дирейнские солдаты, потом земля понеслась вверх, и голос гонга сорвался на визг. Все почернело.
– А теперь смотрите на стрелу, – велел Лиминго.
Она закачалась туда-сюда и наконец застыла в одном положении.
– Отметить! – приказал Лиминго, затем протянул руку и коснулся гонга, заглушая его. – Нам необходимо, чтобы в зеркале осталось достаточно силы, если мы хотим еще раз использовать это заклинание, – объяснил он Хэлу. – Возможно, они в двух-трех лигах к югу от нас. Продолжим две линии, пока они не сойдутся, и тогда...
Улыбка Хэла стала волчьей.
– И тогда мы узнаем, откуда пришли те рочийцы.
Хэл поднялся в воздух перед рассветом, один. Его дракон, Ураган, сердился. Темнота напомнила ему времена его свободы, и он решил попробовать цапнуть Хэла зубами, но, получив по голове, стих.
Хэл набрал высоту и послал своего дракона в полет над бесплодной пустыней, в которую превратилась линия фронта, с приближением зимы застывшая, будто она тоже была частью природы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56