Василий Дмитриевич на этот раз не помешал Олегу Рязанскому, так как отношения московского и литовского князей испортились.
Однако в Москве понимали, что Олег Иванович не позволит себя использовать. Возвращением Смоленска война рязанского князя с Литвой не закончилась. Противостояние Олега Ивановича и его союзников с Литвой в 1395 – 1402 годах показало всей Руси, что можно побеждать и не опираясь на обширные земельные владения, что можно проводить независимую от сильных соседей, и тем не менее успешную политику. Олег Иванович Рязанский стал слишком опасным и непредсказуемым противником, как с политической, так и с военной точки зрения. И главное – у Москвы не было практически никаких рычагов давления на него. Последние войны с Рязанью оканчивались неизменной победой Олега. В Москве, в Литве и в Орде Олега Рязанского просто боялись.
ТАК МОГЛО БЫТЬ
В 1402 году Олегу Ивановичу было далеко за 60. Он княжил уже 52 года и всю свою жизнь провел в походах, на коне. Предположим, что весной 1402 года он заболел. Настолько серьезно, что бояре решили – князь умирает. Перед ними встал вопрос – что будет дальше? Кто будет следующим великим князем Рязанским – молодой отчаянный Родслав или Федор, женатый на сестре московского князя? Произошел раскол боярства. Партия крупных землевладельцев, заинтересованных в стабильности, стояла за прекращение войны с Литвой, за союз с Москвой, то есть за Федора. Те, кому война была все еще выгоднее мира, стояли за Родслава. Видимо, поход рязанского войска на Брянск планировался еще до болезни Олега. Когда князь заболел, Родслав вызвался повести войска вместо него, увидев в этом шанс – доказать рязанскому боярству, что он более достойный претендент на великокняжеский престол.
Но многие бояре за ним просто не пошли. Не пошли с ним в поход и союзные князья – козельский, муромский и пронский. Итак, Родслава поддерживали только самые рьяные его сторонники. И всего один вестник, посланный, Витовту, решил дело. Кто предупредил Литву? Мы не знаем имен. Знаем лишь, что Родс-лав был перехвачен и разгромлен у Любутска, на самой границе с Литвой, литовскими князьями – наместниками Витовта. То есть его, идущего внезапно и скрытно, ждали. Кто состоял в заговоре? Не знаем. Но разгром Родслава был выгоден всем рязанским боярам из партии мира, был выгоден Федору Олеговичу и, несомненно, Москве. Если бы Родслав погиб в этой битве, а Олег Иванович Рязанский так и умер, то все были бы довольны. Но Родслав оказался в плену. Витовт мог держать княжича, но мог и отпустить за выкуп. Тем временем Олег Иванович стал выздоравливать. И понял, что в его окружении есть предатели. Причем кто – доподлинно неизвестно. Все, кто не пошел в поход с Род-славом, были у него на подозрении. Он ни сыну Федору, ни боярам своим уже не мог верить. Олег испугался, что заговорщики выздороветь ему не дадут. И скрылся в монастыре. Чтобы прийти в себя после болезни. Все обдумать. Выяснить, кто именно предал. А разобравшись – наказать. Ведь не мог же он по одному только подозрению учинить расправу над своим сыном и над лучшими своими боярами.
И Олег стал разбираться. Он, скрывшись за стенами монастыря, видимо, с немногими личными телохранителями, вызывал к себе бояр, слуг. Беседовал с ними. А под власяницей носил кольчугу – вдруг кто из вызванных для беседы кинется на князя с оружием.
Заговорщики испугались. Потому что при живом Родславе и при выздоравливающем Олеге, у них не было шансов. Бояре верили князю Олегу. И в огромном большинстве были ему верны. Они примкнули к партии Федора Олеговича лишь по необходимости, думая, что Олег Иванович уже не поднимется. Узнав, что Олег снова в состоянии править, они, не задумываясь, схватили бы Федора Олеговича и всех других, на кого указал бы Олег.
Олег должен был умереть «естественной смертью». В этом был заинтересован не только Федор Олегович и непосредственные участники заговора, но и Москва. Совершить такое тайное убийство в монастыре могли только монахи. Возможно, его отравил человек, подосланный митрополитом Киприаном, который к тому времени, в своем стремлении к объединению Руси уже перестает стесняться в средствах. К тому же в свое время Олег Рязанский поддерживал врага Киприана – митрополита Пимена. Так что никаких симпатий к рязанскому князю митрополит Киприан не испытывал.
Олег Иванович, спрятавшись в монастыре, не отказался от княжеской власти и не передал княжение преемнику. Федор ездил в Орду за ярлыком только после смерти отца. То есть Олег, видимо, собирался вернуться из монастыря и снова взять власть в свои руки.
Возможно, Олег принял постриг уже перед самой смертью. Такая практика в отношении князей, а позже и царей была распространена на Руси. А легенду о святом князе-монахе придумали потом.
Рязань унаследовал Федор. Он в 1402 году подписал докон-чальную грамоту с московским князем. Своего брата Родслава Федор выкупил лишь через три года, когда здоровье того было окончательно подорвано пленом. Еще через год, в 1406 году, Род-слав умер.
Летописи пишутся под диктовку победителей. Современники, прочитав явную ложь в официальных документах, посмеются над убогостью и нелогичностью текста. А историки, через 500 лет прочитав этот же текст, примут его за чистую монету. И герой превратится в предателя. Так не должно быть.
ЗАКАЗ ОПЛАЧЕН
«Но человеколюбивый Бог захотел спасти и освободить род христианский, молитвами пречистой своей матери, от рабства измаильтян, от поганого Мамая и от союзников его – нечестивого Ягайла и лживого Олега Рязанского…»
Отец Матвей отложил в сторону гусиное перо и утер рукавом выступившие на лбу капельки пота. Работа монаха была трудная. В обители он слыл в сочинениях искусным, и поэтому именно ему поручили свести воедино и «обработать должным образом» все записи о Задонщине. Поглядывая на разложенные на столе летописи и разрозненные пергаментные свитки, монах переписывал понравившиеся ему абзацы на листы бумаги. Потом переписчики размножат его труд и разошлют во все монастыри московской Руси.
Работа у Матвея была творческая. Факты-то были всем известные. Но подать их так, чтобы понравилось московскому князю, – вот сложность!
«Нет. «Лживый» – это не пойдет. Лживый – это как-то несолидно. Поругал, а на деле все равно что погладил. Коли князь не лжив, то какой же это, к лешему, князь?.. Вот и наш благоверный Василий свет Васильевич… – Матвей мысленно осекся и испуганно огляделся. – Вслух я сказал или подумал? – он пристально посмотрел на двух отроков, сидящих в углу на лавке, над книгой. – Не оглянулись даже. Нет, не вслух сказал. Подумал только. Лучше и не думать такое! А князь Василий-то давеча на рязанского князя, на Ивана Федоровича, страсть как изволил гневаться. Знающие люди говорят – аж весь покраснел, как ему об измене доложили. Еще бы не покраснеть, коли Иван Федорович со всем своим княжеством из-под нашей руки ушел – да к Литве отложился… А я про деда его, Олега, – «Лживый». Само собой, лживый. В наше-то время иначе и не проживешь… Посильнее теперь всех рязанских князей припечатывать надо! Олег-то Иванович, дедушка нашего изменника, перед битвой на Дону с татарами сношение имел. Вот мы этим-то его и подденем!»
И Матвей, схватившись за перо, принялся бойко водить им по бумаге, дополняя написанное: «…льстивого и лживого Олега Рязанского, который не соблюл своего христианства…»
Ненадолго задумавшись, Матвей приписал к характеристике Олега Рязанского еще одно пожелание: «Ожидает его ад и дьявол в день Великого суда Господнего».
Монах удовлетворенно поставил точку и с натугой разогнул спину.
«Великий князь Василий Васильевич изволил заказать нашему, Богоявленскому монастырю труд о славном подвиге деда его, Дмитрия Ивановича, о Задонской битве его с незаконным царем Мамаем. Тому уж пять десятков лет минуло, как славный подвиг сей совершен. А в летописях и прочих письменах про те дела все разное написано. И решил Великий князь, и повелел собрать все сведения о той битве великой и записать их в одной повести, пространно и подробно, и с великим старанием. Даже деньги за труд сей изволил вперед дать. А коли понравится, еще наградить обещал…»
Матвей облизнул губы и принялся усердно переписывать из прежней летописи абзац про гнев бессудного царя Мамая и про его подготовку к походу.
Два отрока, сидящие за книгой в углу, тем временем усердно счищали ножами с пергаментных листов старые чернила. Один уже справился со своим листком и теперь нетерпеливо толкал в бок своего напарника, торопя его работу.
– Ну же, Кирилка! Я уж заждался весь, а ты все копаешься…
– А ты не торопи его, Мефодий. Не торопи, – назидательно изрек Матвей, оторвавшись от своего письма. – Старые знаки сводить со всем тщанием надобно, а то начнут потом в этой книге новую летопись писать, а старые-то знаки, плохо соскобленные, глядь, и проступят. Ты бы лучше, пока Кирюша работает, еще раз свой лист осмотрел. Везде ли гладок пергамент? Не забыл ли где каких знаков ты соскоблить?
– Хорошо, отче, – с притворным смирением кивнул Мефо-дий и, опустив очи на книгу, снова незаметно пихнул в бок своего напарника. – Давай скорее, копуша.
«И начал Мамай посылать в Литву, к поганому Ягайлу, и лукавому Олегу…» – вывело тем временем перо Матвея.
«Лукавому… Маловато как-то. Великий князь на внука его гневаться изволил!.. Лукавый, стало быть, диавольский. То есть отлученный от Господа…» – И монах, макнув перо в чернильницу, принялся яростно изливать на бумагу новую волну вдохновения. Сперва зачеркнул «лукавому Олегу», а затем, вместо того, размашисто вписал: «…к льстивому слуге сатаны, сообщнику дьявола, отлученному от Сына Божия»
– От как его! – аж подпрыгнул на жесткой скамье инок. Отроки, сидящие в углу, удивленно подняли на него глаза. – Ну как, Кирилл? Дочистил страничку?
– Почти, – нервно кивнул Кирилл.
– Да он потому долго копается, что читает! – возмущенно взмахнул руками Мефодий. – Я не читаю, а он читает перед тем, как соскоблить. Оттого и не поспевает за мной!
– Ну и читаю! И что?! – вскинул голову и зарделся от смущения Кирилл. – И прежде я читал. Отчего не читать, коли я и так за тобой поспеваю? Ты только сотрешь, а я и прочту и сотру за тот же срок!
– Вот как?.. – удивленно поднял бровь инок Матвей. – Говорил мне брат Григорий, что ты в чтении горазд, но чтобы так…
В слух словеса не произносишь, и губами не шевелишь. Что же, в уме все слова складываешь?
Отрок в ответ только кивнул. И инок посмотрел на мальчика уже совершенно другими глазами. Читать про себя, не проговаривая в слух слова и не шевеля губами, умели не все взрослые монахи обители.
– И что же ты, весь свой лист успеваешь прочесть?
– А почти весь поспеваю, – Кирилл, заметив, как уважительно глянул на него старец, гордо улыбнулся и выпятил грудь.
– Так отчего же тогда Мефодий торопит тебя? – лукаво сощурился Матвей.
– Да задумался я. Вот и не поспел за ним, – снова потупил глаза Кирилл. – Уж больно интересно написано было, будто и не царь татарский всему виной, а… да вот.
И он принялся читать, водя пальцем по нескольким несоскоб-ленным строчкам рукописного текста.
– «Бояре и вся дружина его и братия его, многие хулы и зло-речения говорили на князя, и замыслили некие из них убить его до смерти. И в страхе с тремя лишь верными слуги в свой град Кострому едва утече благоверный князь Московский Дмитрий Иванови…
– Прекрати! – испуганно зашипел на него старец Матвей. – Прекрати читать сию книгу, а надпись эту срамную соскобли немедля!
– Так ведь… Я подумал… Я же только спросить хотел, – пролепетал Кирилл, испуганно вжав голову в плечи. – Может, она это… Может, важная запись? Князя нашего… Убить ведь хотели, а?..
– Книга сия ненужная и зловредная! Врагами нашими писанная. Это летописание княжества Нижегородского. А как княжества того не стало, а стала эта земля нашего князя, Московского, так те записи летописные все были позаброшены. А потом перевезли сию книгу сюда, на Москву, и святые отцы церкви нашей изволили всю ее прочесть. Все, что тут писано про стародавние дела, в нашем, Московском летописании, изложено верней и подробнее! – голос старца Матвея постепенно окреп, словно он не с отроком разговаривал, а вещал с церковной кафедры.
– Т-так сия книга же про другой город писана… – попытался возразить Кирилл. – Как же у нас про другой город выйдет подробнее?
– А все, что тут было подробнее, уже прочтено святыми отцами, и в наш свод переписано! – сердито отрезал Матвей. – А ты стирай давай. И не читай более. А то опять задумаешься… А от великого знания великие печали, мальчик. Давай стирай. А то скоро уж писать на этих листах надо будет, а на них еще записи старые… Да повнимательней стирайте! Чтоб ни черточки от старых словес не осталось!
И старец вновь углубился в работу. Однако вдохновение не шло. Но тут взгляд его замер на зажатых в левой руке листах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Однако в Москве понимали, что Олег Иванович не позволит себя использовать. Возвращением Смоленска война рязанского князя с Литвой не закончилась. Противостояние Олега Ивановича и его союзников с Литвой в 1395 – 1402 годах показало всей Руси, что можно побеждать и не опираясь на обширные земельные владения, что можно проводить независимую от сильных соседей, и тем не менее успешную политику. Олег Иванович Рязанский стал слишком опасным и непредсказуемым противником, как с политической, так и с военной точки зрения. И главное – у Москвы не было практически никаких рычагов давления на него. Последние войны с Рязанью оканчивались неизменной победой Олега. В Москве, в Литве и в Орде Олега Рязанского просто боялись.
ТАК МОГЛО БЫТЬ
В 1402 году Олегу Ивановичу было далеко за 60. Он княжил уже 52 года и всю свою жизнь провел в походах, на коне. Предположим, что весной 1402 года он заболел. Настолько серьезно, что бояре решили – князь умирает. Перед ними встал вопрос – что будет дальше? Кто будет следующим великим князем Рязанским – молодой отчаянный Родслав или Федор, женатый на сестре московского князя? Произошел раскол боярства. Партия крупных землевладельцев, заинтересованных в стабильности, стояла за прекращение войны с Литвой, за союз с Москвой, то есть за Федора. Те, кому война была все еще выгоднее мира, стояли за Родслава. Видимо, поход рязанского войска на Брянск планировался еще до болезни Олега. Когда князь заболел, Родслав вызвался повести войска вместо него, увидев в этом шанс – доказать рязанскому боярству, что он более достойный претендент на великокняжеский престол.
Но многие бояре за ним просто не пошли. Не пошли с ним в поход и союзные князья – козельский, муромский и пронский. Итак, Родслава поддерживали только самые рьяные его сторонники. И всего один вестник, посланный, Витовту, решил дело. Кто предупредил Литву? Мы не знаем имен. Знаем лишь, что Родс-лав был перехвачен и разгромлен у Любутска, на самой границе с Литвой, литовскими князьями – наместниками Витовта. То есть его, идущего внезапно и скрытно, ждали. Кто состоял в заговоре? Не знаем. Но разгром Родслава был выгоден всем рязанским боярам из партии мира, был выгоден Федору Олеговичу и, несомненно, Москве. Если бы Родслав погиб в этой битве, а Олег Иванович Рязанский так и умер, то все были бы довольны. Но Родслав оказался в плену. Витовт мог держать княжича, но мог и отпустить за выкуп. Тем временем Олег Иванович стал выздоравливать. И понял, что в его окружении есть предатели. Причем кто – доподлинно неизвестно. Все, кто не пошел в поход с Род-славом, были у него на подозрении. Он ни сыну Федору, ни боярам своим уже не мог верить. Олег испугался, что заговорщики выздороветь ему не дадут. И скрылся в монастыре. Чтобы прийти в себя после болезни. Все обдумать. Выяснить, кто именно предал. А разобравшись – наказать. Ведь не мог же он по одному только подозрению учинить расправу над своим сыном и над лучшими своими боярами.
И Олег стал разбираться. Он, скрывшись за стенами монастыря, видимо, с немногими личными телохранителями, вызывал к себе бояр, слуг. Беседовал с ними. А под власяницей носил кольчугу – вдруг кто из вызванных для беседы кинется на князя с оружием.
Заговорщики испугались. Потому что при живом Родславе и при выздоравливающем Олеге, у них не было шансов. Бояре верили князю Олегу. И в огромном большинстве были ему верны. Они примкнули к партии Федора Олеговича лишь по необходимости, думая, что Олег Иванович уже не поднимется. Узнав, что Олег снова в состоянии править, они, не задумываясь, схватили бы Федора Олеговича и всех других, на кого указал бы Олег.
Олег должен был умереть «естественной смертью». В этом был заинтересован не только Федор Олегович и непосредственные участники заговора, но и Москва. Совершить такое тайное убийство в монастыре могли только монахи. Возможно, его отравил человек, подосланный митрополитом Киприаном, который к тому времени, в своем стремлении к объединению Руси уже перестает стесняться в средствах. К тому же в свое время Олег Рязанский поддерживал врага Киприана – митрополита Пимена. Так что никаких симпатий к рязанскому князю митрополит Киприан не испытывал.
Олег Иванович, спрятавшись в монастыре, не отказался от княжеской власти и не передал княжение преемнику. Федор ездил в Орду за ярлыком только после смерти отца. То есть Олег, видимо, собирался вернуться из монастыря и снова взять власть в свои руки.
Возможно, Олег принял постриг уже перед самой смертью. Такая практика в отношении князей, а позже и царей была распространена на Руси. А легенду о святом князе-монахе придумали потом.
Рязань унаследовал Федор. Он в 1402 году подписал докон-чальную грамоту с московским князем. Своего брата Родслава Федор выкупил лишь через три года, когда здоровье того было окончательно подорвано пленом. Еще через год, в 1406 году, Род-слав умер.
Летописи пишутся под диктовку победителей. Современники, прочитав явную ложь в официальных документах, посмеются над убогостью и нелогичностью текста. А историки, через 500 лет прочитав этот же текст, примут его за чистую монету. И герой превратится в предателя. Так не должно быть.
ЗАКАЗ ОПЛАЧЕН
«Но человеколюбивый Бог захотел спасти и освободить род христианский, молитвами пречистой своей матери, от рабства измаильтян, от поганого Мамая и от союзников его – нечестивого Ягайла и лживого Олега Рязанского…»
Отец Матвей отложил в сторону гусиное перо и утер рукавом выступившие на лбу капельки пота. Работа монаха была трудная. В обители он слыл в сочинениях искусным, и поэтому именно ему поручили свести воедино и «обработать должным образом» все записи о Задонщине. Поглядывая на разложенные на столе летописи и разрозненные пергаментные свитки, монах переписывал понравившиеся ему абзацы на листы бумаги. Потом переписчики размножат его труд и разошлют во все монастыри московской Руси.
Работа у Матвея была творческая. Факты-то были всем известные. Но подать их так, чтобы понравилось московскому князю, – вот сложность!
«Нет. «Лживый» – это не пойдет. Лживый – это как-то несолидно. Поругал, а на деле все равно что погладил. Коли князь не лжив, то какой же это, к лешему, князь?.. Вот и наш благоверный Василий свет Васильевич… – Матвей мысленно осекся и испуганно огляделся. – Вслух я сказал или подумал? – он пристально посмотрел на двух отроков, сидящих в углу на лавке, над книгой. – Не оглянулись даже. Нет, не вслух сказал. Подумал только. Лучше и не думать такое! А князь Василий-то давеча на рязанского князя, на Ивана Федоровича, страсть как изволил гневаться. Знающие люди говорят – аж весь покраснел, как ему об измене доложили. Еще бы не покраснеть, коли Иван Федорович со всем своим княжеством из-под нашей руки ушел – да к Литве отложился… А я про деда его, Олега, – «Лживый». Само собой, лживый. В наше-то время иначе и не проживешь… Посильнее теперь всех рязанских князей припечатывать надо! Олег-то Иванович, дедушка нашего изменника, перед битвой на Дону с татарами сношение имел. Вот мы этим-то его и подденем!»
И Матвей, схватившись за перо, принялся бойко водить им по бумаге, дополняя написанное: «…льстивого и лживого Олега Рязанского, который не соблюл своего христианства…»
Ненадолго задумавшись, Матвей приписал к характеристике Олега Рязанского еще одно пожелание: «Ожидает его ад и дьявол в день Великого суда Господнего».
Монах удовлетворенно поставил точку и с натугой разогнул спину.
«Великий князь Василий Васильевич изволил заказать нашему, Богоявленскому монастырю труд о славном подвиге деда его, Дмитрия Ивановича, о Задонской битве его с незаконным царем Мамаем. Тому уж пять десятков лет минуло, как славный подвиг сей совершен. А в летописях и прочих письменах про те дела все разное написано. И решил Великий князь, и повелел собрать все сведения о той битве великой и записать их в одной повести, пространно и подробно, и с великим старанием. Даже деньги за труд сей изволил вперед дать. А коли понравится, еще наградить обещал…»
Матвей облизнул губы и принялся усердно переписывать из прежней летописи абзац про гнев бессудного царя Мамая и про его подготовку к походу.
Два отрока, сидящие за книгой в углу, тем временем усердно счищали ножами с пергаментных листов старые чернила. Один уже справился со своим листком и теперь нетерпеливо толкал в бок своего напарника, торопя его работу.
– Ну же, Кирилка! Я уж заждался весь, а ты все копаешься…
– А ты не торопи его, Мефодий. Не торопи, – назидательно изрек Матвей, оторвавшись от своего письма. – Старые знаки сводить со всем тщанием надобно, а то начнут потом в этой книге новую летопись писать, а старые-то знаки, плохо соскобленные, глядь, и проступят. Ты бы лучше, пока Кирюша работает, еще раз свой лист осмотрел. Везде ли гладок пергамент? Не забыл ли где каких знаков ты соскоблить?
– Хорошо, отче, – с притворным смирением кивнул Мефо-дий и, опустив очи на книгу, снова незаметно пихнул в бок своего напарника. – Давай скорее, копуша.
«И начал Мамай посылать в Литву, к поганому Ягайлу, и лукавому Олегу…» – вывело тем временем перо Матвея.
«Лукавому… Маловато как-то. Великий князь на внука его гневаться изволил!.. Лукавый, стало быть, диавольский. То есть отлученный от Господа…» – И монах, макнув перо в чернильницу, принялся яростно изливать на бумагу новую волну вдохновения. Сперва зачеркнул «лукавому Олегу», а затем, вместо того, размашисто вписал: «…к льстивому слуге сатаны, сообщнику дьявола, отлученному от Сына Божия»
– От как его! – аж подпрыгнул на жесткой скамье инок. Отроки, сидящие в углу, удивленно подняли на него глаза. – Ну как, Кирилл? Дочистил страничку?
– Почти, – нервно кивнул Кирилл.
– Да он потому долго копается, что читает! – возмущенно взмахнул руками Мефодий. – Я не читаю, а он читает перед тем, как соскоблить. Оттого и не поспевает за мной!
– Ну и читаю! И что?! – вскинул голову и зарделся от смущения Кирилл. – И прежде я читал. Отчего не читать, коли я и так за тобой поспеваю? Ты только сотрешь, а я и прочту и сотру за тот же срок!
– Вот как?.. – удивленно поднял бровь инок Матвей. – Говорил мне брат Григорий, что ты в чтении горазд, но чтобы так…
В слух словеса не произносишь, и губами не шевелишь. Что же, в уме все слова складываешь?
Отрок в ответ только кивнул. И инок посмотрел на мальчика уже совершенно другими глазами. Читать про себя, не проговаривая в слух слова и не шевеля губами, умели не все взрослые монахи обители.
– И что же ты, весь свой лист успеваешь прочесть?
– А почти весь поспеваю, – Кирилл, заметив, как уважительно глянул на него старец, гордо улыбнулся и выпятил грудь.
– Так отчего же тогда Мефодий торопит тебя? – лукаво сощурился Матвей.
– Да задумался я. Вот и не поспел за ним, – снова потупил глаза Кирилл. – Уж больно интересно написано было, будто и не царь татарский всему виной, а… да вот.
И он принялся читать, водя пальцем по нескольким несоскоб-ленным строчкам рукописного текста.
– «Бояре и вся дружина его и братия его, многие хулы и зло-речения говорили на князя, и замыслили некие из них убить его до смерти. И в страхе с тремя лишь верными слуги в свой град Кострому едва утече благоверный князь Московский Дмитрий Иванови…
– Прекрати! – испуганно зашипел на него старец Матвей. – Прекрати читать сию книгу, а надпись эту срамную соскобли немедля!
– Так ведь… Я подумал… Я же только спросить хотел, – пролепетал Кирилл, испуганно вжав голову в плечи. – Может, она это… Может, важная запись? Князя нашего… Убить ведь хотели, а?..
– Книга сия ненужная и зловредная! Врагами нашими писанная. Это летописание княжества Нижегородского. А как княжества того не стало, а стала эта земля нашего князя, Московского, так те записи летописные все были позаброшены. А потом перевезли сию книгу сюда, на Москву, и святые отцы церкви нашей изволили всю ее прочесть. Все, что тут писано про стародавние дела, в нашем, Московском летописании, изложено верней и подробнее! – голос старца Матвея постепенно окреп, словно он не с отроком разговаривал, а вещал с церковной кафедры.
– Т-так сия книга же про другой город писана… – попытался возразить Кирилл. – Как же у нас про другой город выйдет подробнее?
– А все, что тут было подробнее, уже прочтено святыми отцами, и в наш свод переписано! – сердито отрезал Матвей. – А ты стирай давай. И не читай более. А то опять задумаешься… А от великого знания великие печали, мальчик. Давай стирай. А то скоро уж писать на этих листах надо будет, а на них еще записи старые… Да повнимательней стирайте! Чтоб ни черточки от старых словес не осталось!
И старец вновь углубился в работу. Однако вдохновение не шло. Но тут взгляд его замер на зажатых в левой руке листах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67