— Это у тебя шутки такие? — поинтересовалась Лариса.
Я протянул ей кружку с мятным чаем:
— На, согрейся. А бодрящий холод вместо чашки бодрящего кофе.
Через полчаса мы были готовы выступить.
Сегодня нам надо пройти немного больше тридцати пяти километров.
Часов в пять вечера мы, как и было задумано, подошли к краю леса и остановились на ночевку. Мы прошли ещё только треть пути.
Лаура какая-то слишком бледная и несчастная и, главное, не признается Гвидо, в чём дело. Вон он её обнимает и спрашивает, а она только мотает головой. Лариса тоже это заметила одновременно со мной. Я — великий вождь дикого племени, и глаз у меня — алмаз, с первого взгляда правильно выбрал себе боевую подругу! Лариса отвела Лауру в сторонку и сразу же добилась ответа на вопрос, что случилось: Лаура уже не мотала головой, а что-то шептала ей на ушко. К ним, переглянувшись, присоединились Тереза с Джессикой.
— Гвидо, — предложил я, — давай поставим палатку, она им сейчас понадобится.
Гвидо ничего не понял, но согласился. Лариса, увидев, чем мы занимаемся, поцеловала меня в щеку.
— И ещё крепкий горячий чай с сахаром, — с вызовом в голосе сказала она.
— Угу, — согласился я, — конечно.
Поужинав, я попробовал опять связаться с профом. Комм по-прежнему только трещал. А стрелка компаса все ещё зависела от встряхиваний. Хорошо хоть часы идут: батарейки радиоэлектронными стенками почти не портятся.
— Ничего? — спросил Виктор. Я кивнул.
— Черт бы побрал ваши тоталитарные диктатуры!
— Э-ээ? Как ты сказал? Виктор повторил.
— Это не совсем так, — заметил я.
И тут я понял кое-что важное! Как я раньше этого не замечал? Это же так просто. Жаль, что я не могу выскочить из ванной с громким криком «Эврика»!
— Что это сделало тебя таким счастливым? — поинтересовался Алекс.
— Не звук мотора, — ответил я. — Я кое-что понял, но это не поможет нам сейчас выжить.
— По-моему, мы и так не умираем. Так что ты можешь рассказать. А если мы завтра умрём, то не от любопытства.
— Ну я кое-что понял про Кремону, Каникатти и нас самих.
— Тебя побить, чтобы ты из нас жилы не тянул? — поинтересовался Лео, угрожающе прищурив глаза.
— Надорвёшься. Что такое тоталитарное государство?
— Ну оно стремится контролировать все стороны жизни всех своих граждан, — ответил Алекс, — так в энциклопедии написано.
— Да, — согласился я. — А зачем?
— Ну э-ээ… Из вредности.
— Несерьёзно.
— Знаю, а зачем?
— Сейчас объясню. Тоталитаризм — это не причина, а следствие.
— То есть как?
— Ну допустим, ты каждый день гоняешь свой элемобиль в мойку. Ты гоняешь его потому, что хочешь, чтобы он всегда сверкал, или хочешь чтобы он сверкал, потому что гоняешь в мойку?
— Ну понятно.
— Ясно, что государства, ну или корпорации, это в данном случае всё равно, такие, какие они есть, не потому, что кто-то так решил, просто так получилось. Это для того, чтобы они изменились, надо долго и упорно что-то делать. Почему все получилось так, а не иначе, я ещё не понял, я понял только, что есть.
—Угу.
— Существует три типа взаимоотношений между государством и человеком. Первый — рабовладельческий, государство ничего не должно, ему все должны. Характерный пример: всеобщая воинская повинность. Первые слова устава Кремоны: «Военная служба — почётная обязанность граждан» — это красивый эвфемизм, означающий «Вы все — мои рабы». Заметь, солдат клянётся сражаться за корпорацию, не щадя крови, жизни и так далее. А его даже не будут спасать, если он попал в плен, наоборот, он ещё, оказывается, в чём-то виноват. И могу спорить на крупную сумму, что раненых там лечат плохо. Может быть, тех, кто ещё может вернуться в строй, — не очень плохо, а тех, кого надо комиссовать, — плохо, и пенсии там очень маленькие. Понятно почему: в сломанную вещь имеет смысл вкладывать деньги, если после ремонта она ещё послужит, а если нет — то на помойку. Государства такого типа должны быть тоталитарными по той же самой причине, по которой машины держат в гараже — забота о собственности. Второй тип — феодальный. Существует вассальная клятва, её соблюдение гарантируется честью, но, и это очень важно, сюзерен тоже кое-что обещает и тоже гарантирует своей честью. В приложении к отношениям «человек—государство» это означает наличие взаимных обязательств. Идеальный вариант такой: я — гражданин некого государства, и я могу выбирать из нескольких вариантов взаимоотношений. Первый: я где-то работаю, ну или у меня своя фирма, что-нибудь такое. Государство продает мне безопасность, а я её покупаю, то есть плачу налоги и не покушаюсь на безопасность тех, кого это государство тоже охраняет. Чисто экономические отношения, никаких «священных долгов». Ну так же, как я ничего не должен владельцу магазина, в котором я что-то покупаю, если я расплатился. Второй вариант: я служу в армии или в охране порядка. Тогда я уже кое-что обещаю, и у меня появляется долг. И я гарантирую его выплату своей честью. Но и мне кое-что гарантируют. Осенью все читали наш устав, меня будут спасать, если я попаду в плен, лечить, если меня ранят, и хорошо лечить, ну и пенсия семье, если меня убьют, ну и всякое другое. Ещё вариант: крупный бизнес или государственная служба, тут всё очень сложно перемешано, но главное всё равно остаётся таким же, обязательства носят взаимный характер. Третий тип — коммунистический. По-моему, его нельзя реализовать на практике, поэтому все попытки так плохо и кончились. Государство, которое к тому же должно отмереть, а значит, не государство, а общество в целом имеет обязательства перед каждым своим членом, а каждый человек в отдельности никаких обязательств не имеет. Проще говоря, куча векселей на руках, но платить по ним никто не обязан. Ясно, что и не будет. Ничего другого не бывает, потому что между двумя объектами стрелочки можно расставить только тремя способами. Вот. Все!
— Гениально, — сказал Алекс, — без шуток. Проколов в логике не наблюдается. А при чем тут честь?
— Как это при чём? Слово, которое ты дал, надо держать независимо от того, выгодно тебе это или нет. Взаимоотношений «человек—государство» это тоже касается, иначе они очень быстро станут рабовладельческими.
— То есть ты хочешь сказать, что демократия от монархии в принципе ничем не отличается? — спросил Виктор.
— Именно. Уже лет тысячу. Выбирают всегда того, в кого вложили больше денег. А тип государства от этого не зависит. Так что при монархии кровавый тиран получает свой пост по наследству, а при демократии его же выбирают пылающие энтузиазмом граждане.
— М-мм, ну да, в общем так и есть.
— Ясно, что все государства — это гибрид первого и второго типов, все дело в соотношении. И работать лучше всего на корпорацию, которая ближе ко второму типу.
— А как же любовь к родине? Ребята хмыкнули.
— На Этне слово «любовь» означает примерно то же, что «законный брак», — пояснил я, — но знаешь, мне понравилось слово «доверие», которое ты тут недавно ввёл в оборот. Введи ещё «любовь» и «дружбу» в их первоначальном значении. Так вот, чем больше разговоров о любви к родине, тем ближе государство к первому типу. Чувства — это личное дело каждого, никого не касается. Так что воспитание «любви к родине» — это вспомогательный элемент тотального контроля. Так же как вера в бога или богов, в историческое предназначение, в избранность по любому параметру.
— М-мм, — задумчиво промычал Виктор, — ты не прав, но сейчас я не могу сказать почему. Мне надо подумать.
— Ладно, — согласился я миролюбиво, — подумай. Лео посмотрел на мои часы: пока мы не выйдем к людям, будем жить по ним.
— Намек понят, — вздохнул я, — отбой по гарнизону.
— Угу, — согласился Лео, — Виктор, ты первый, до одиннадцати.
Виктор просиял: вчера Лео ещё не доверил ему пост.
— Сегодня собака моя, — сказал я, направляясь к девчонкам, чтобы загнать их спать в палатку.
— Ладно, — согласился Лео.
— А завтра я, — заявил Алекс. Лео кивнул.
— Энрик, ты будишь Гвидо. Я согласно кивнул.
Сегодня мы отоспимся на всю катушку — десять часов. Кто знает, что будет дальше?
Глава 39
Утром ребята ещё не выглядели людьми, которым смертельно надоело наше приключение — хорошо, нам сейчас предстоят два крайне неприятных дня, придется тащиться по жаре, по однообразной степи, и где-то рядом будут все время маячить островки леса, приглашая остановиться и отдохнуть.
Я опять попробовал связаться с профом и опять услышал только треск в эфире. Чудес не бывает; если бы наши коммы заработали, нас бы мгновенно нашли по маячкам. А если бы уже можно было летать — мгновенно эвакуировали.
Лео проследил, чтобы фляжки у всех были наполнены, проинструктировал тех, кто не знает, как надо пить, и предупредил, что делать это можно, только получив разрешение. Девочки покивали.
— А до горизонта сколько? — спросил Лео. — Я не помню множителя. Надо как-то прикидывать расстояния.
— Э-ээ, 3,83, — ответил я. — Я метр шестьдесят пять, значит, до глаз — метр пятьдесят пять.
— Недооцениваешь ты высоту своего лба, — усмехнулся Лео.
— Зануда! — Я приставил ладони к своим глазам и макушке, отодвинулся в сторону, прикинул — да, Лео прав. — Зато корень почти извлекается, — немного потрепыхался я. — 1,25. Ну и на 3,83.. Это будет… четыре восемьсот. Кстати, разница даже в десять сантиметров в росте человека очень мало влияет на расстояние до горизонта.
Сегодня для меня никаких отдельных развлечений. Соорентироваться по часам, увидеть в нужном направлении на горизонте что-нибудь приметное, и шагом марш в ту сторону.
Ну и чтобы не скучать, надо петь подходящую песню.
День-ночь-день-ночь — мы идем по Африке,
День-ночъ-денъ-ночъ — все по той же Африке
(Пыль-пыль-пыль-пыль — от шагающих сапог!) Отпуска нет на войне!
Восемь-шестъ-двенадцатъ-пять — двадцать миль на этот раз,
Три-двенадцатъ-двадцать две — восемнадцать миль вчера
(Пылъ-пыль-пылъ-пылъ — от шагающих сапог!) Отпуска нет на войне!29
— Очень жизнеутверждающе, — заметила Лариса.
— Ха, — усмехнулся я, — ты ещё не слышала последнего куплета.
Я-шёл-сквозь-ад — шесть недель, и я клянусь,
Там-нет-ни-тьмы — ни жаровен, ни чертей,
Но-пыль-пьшь-пылъ-пылъ — от шагающих сапог,
И отпуска нет на войне!
— Да уж, радостно думать, что шесть недель нам не предстоит.
На нашу долю пока выпал только один по-летнему жаркий, скучный день. По моим прикидкам, мы прошли тридцать семь километров, как всегда скептически настроенный Лео утверждал, что не больше тридцати двух. Может быть, он и прав.
Остановились мы на ночёвку в небольшом лесочке, чуть в стороне от прямой линии нашего маршрута. Разделившись по принципу «девочки налево, мальчики направо», искупались в холодной воде малюсенького ручейка. Не стоило этого делать: так мы его замутили и так близко у него дно, что неизвестно, когда мы были чище, до или после.
Утром небо было затянуто тучами, что очень порадовало всех, кроме высокоответственных отцов-командиров. Ребятам понравилось, что не придётся жариться и глотать пыль, а мы с Лео опасались, что собирающийся дождь прибьёт к земле не только пыль, но и нас самих. Я ругал себя за то, что не догадался вчера вечером взять какой-нибудь азимут. С другой стороны, максимальный переход в таком случае — четыре с половиной километра. Не стоит оно того…
— Мы будем сидеть на месте. — Я взглянул на компас (не работает) и остудил всеобщий энтузиазм: — Чтобы не ходить большими кругами.
— Ну-уу!
Тучи на небе становились все чернее и чернее.
К вечеру заметно похолодало, даже лес не спасал от пронизывающего ветра, я разворошил и залил водой костер.
— Ты чего? — удивилась Лариса.
— Холодно, но не настолько, чтобы я захотел оказаться в центре лесного пожара.
Лариса кивнула.
— Ну попрятались, — велел я. — Будем спать и не тратить продукты, пока всё это не кончится.
Всю ночь мы по очереди несли вахту, но на этот раз мы опасались не хищников, а что какая-нибудь из палаток не выдержит ветра и дождя и завалится, но всё обошлось.
Утром небо было ярко-синим и… умытым. Затёртое сравнение оказалось довольно правдивым.
— Замечательно, — сказал я, — нам ещё только один день по степи, а там начнется уже пригородная зона Мачераты. Вряд ли во время войны кто-нибудь выезжает на пикники, но встретить кого-нибудь на элемобиле вполне реально.
— Э-ээ, вряд ли, — возразил Лео. — Забыл про стенку?
— Угу, — сказал я, — все так тихо и мирно. Действительно, чтобы элемобиль поехал в таких условиях, ему надо поставить пульт управления как у древних колымаг: ни одного чипа.
К вечеру на горизонте показалась кромка леса — мы пришли куда хотели, остальное дело техники, на какую-нибудь дорогу мы выйдем. Чтобы не искать воду в большом лесу, мы заночевали в одном из лесных островов в степи — хоть какой-нибудь родничок там есть всегда.
Утром мы с Лео долго спорили, вправо мы уклонились или влево, так и не пришли к единому мнению и придумали маршрут, выводящий нас на какую-нибудь дорогу в любом случае.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50