Но предложение «опустить» по-прежнему жгло сердце Распутина, не давая забыть злобное существо с Петроградки.
— Вот и встретились, дед! — радостно улыбаясь, сказал Клим будто в специально подставленное морщинистое ухо.
Моченого словно ударило током. В его возрасте случайных совпадений давно не существовало. А в его деле любая встреча таила опасность. Пахан развернулся и, на секунду замешкавшись, прищурил зрячий глаз. На зоне врагов не забывают. Тем более если враги не забывают тебя.
— А! Ты, фраерок?! — ласково шепнул Моченый. — Значит, помнишь меня?
Четыре человека, целеустремленно гуляющие следом за Аликом Потрошиловым, как по команде плюхнулись на ближайшую скамейку. Им вдруг срочно захотелось почитать газету. Одну на всех. С большой дырой посередине.
* * *
Якуты сидели в кустах. Раскосые глаза пристально следили за старшим братом. Пока что потенциальный тойон ничем положительным не блистал. Для чего племени Белого Оленя мог понадобиться вождь из ментов, было неясно. Они наблюдали, пытаясь отыскать в поведении Альберта хоть что-нибудь фамильное. Время шло, оставшиеся панты в чемодане начинали подозрительно пахнуть, кандидат в вожди вел себя непонятно. Моченого и Гниду первым увидел Диоген. Он тихо присвистнул и сказал:
— Однако, сейчас брата освежуют, как олешка.
Сократ покосился на стариков-разбойников. Финка в руке Моченого навевала нехорошие предчувствия. Но папа советовал всегда мыслить позитивно.
— Однако, отец таких волков просто затоптал бы, — не очень уверенно ответил он и добавил: — Как олень.
Старики явно преследовали их брата. И, похоже, не для вручения бесплатного завтрака. Оленеводы машинально поднялись. Наблюдение наблюдением, а резать Потрошиловых в племени Белого Оленя запрещалось настрого. В тундре детей Степана Степановича называли полярными чеченцами. У них не существовало понятия «хороший — плохой». Только — «свой и чужой». Что поделаешь! Дикие, нецивилизованные люди.
Вмешаться они не успели. Внезапно за спиной братьев раздался топот. Хриплое дыхание бывших спортсменов заполнило лужайку за кустами. Якуты резко развернулись. В нескольких метрах от них стояли запыхавшиеся квадратные люди.
На память Сократ и Диоген не жаловались. Тем более что загипсованные пальцы Ахмет держал на виду. Если неожиданное появление людей из аэропорта и удивило Потрошиловых, то понять этого по их непроницаемым лицам было невозможно.
— Хау ду ю ду? — переводя дыхание, спросил Бай.
— Плохо, — по-русски ответил Сократ, — нам все время кто-то мешает.
— Во якудза дает! — изумленно брякнул Краб.
— Мне поручено, типа, проводить вас на саммит, в натуре, — пытаясь изобразить светскую улыбку, изрек Бай.
Сократ сделал шаг вперед. Широкоскулое лицо оказалось почти вплотную к трудно улыбающейся физиономии Андрея Яковлевича. Тихий свистящий голос словно заморозил на месте отчаяннее радушие братвы:
— Оставьте нас в покое!
Этикет этикетом, а терпение в число добродетелей хозяев не входило. Даже если дело касалось гостей из Японии. Краб чуть подвинул шефа и, выпятив грудь, накачанную до хорошего третьего размера, попер на наглую якудзу.
— Ты че? На нашей поляне будешь лохов окучивать, а мы, типа, соплю пожуем?! — Руки борца за место под хилым питерским солнцем сами вылетели из карманов и сложили первосортную «козу». Растопыренные пальцы замелькали, наводя сложнейший веер фирменной распальцовки высшего класса.
— Панты? — вдруг спросил Сократ.
— Панты! — фанатично подтвердил Диоген.
— Краб, они опять че-то… — шепнул Ахмет товарищу и убрал руки в гипсе за спину.
Глаза якутов внезапно округлились, одновременно наливаясь кровью. Их кулаки с хрустом сжались. В следующее мгновение по скверу пронесся душераздирающий треск. Крабу пообломали пальцы в доли секунды. Крупное, хорошо откормленное тело отбросило от боли на Бая с Ахметом. Образовалась куча-мала. Краб в ужасе и болевом шоке замолотил руками и ногами пространство, сгоряча попадая по двоим. Те рефлекторно дали сдачи. Якуты ушли по-японски. Незаметно, спиной вперед. Из кустов еще долго неслись вопли и стоны. Потом они стали удаляться в сторону выхода и стихли.
— Потому что мы — якутса! — шепнул Сократ.
Уж очень ему нравилось новое слово.
* * *
Пока в кустах происходили интересные встречи, Моченый добрался до цели. Обнаружив рядом с «телком», сыном «коровы», старого и не в меру наглого знакомого, пахан мгновенно развернулся. Его выпад был быстрее броска кобры. Финка вспорола воздух, стремясь погрузиться в живот жертвы.
Но экстремал в состоянии похмелья действовал исключительно на рефлексах. Еще не успев осознать, что происходит, Распутин поставил блок. Его нога в ботинке класса «Терминатор» с хрустом врубилась в район хромого колена не в меру агрессивного старика. Нож улетел в траву. Немецкий протез отменного качества и немалой цены жалобно лязгнул суставом и оторвался, упав в лужу. Кулак Клима с размаху вошел прямо в ослепительный голливудский оскал Моченого. Фарфоровые зубы брызнули, разлетаясь веером. Следом выскочил стеклянный глаз, игриво запрыгав по траве.
Пахан упал тяжело. Грузное тело в льняном костюме улетело на обочину дорожки, погребая под собой подбегающего Гниду. Моченый выбыл из игры. Окрестные кусты дрогнули, роняя на землю крупные капли, как слезы по его ушедшей силе и удали. Клим мутным взглядом осмотрел плоды своей подсознательной реакции и удивился. Впереди, шагах в трех, маячила спина Альберта Степановича. Сквозь дождь доносились слова монолога:
— Тенденция к самоутверждению через физиологию пагубна!
Потрошилов почувствовал отсутствие слушателя и обернулся. На траве лежал безногий одноглазый старик. Из приоткрытого рта угрожающе торчали железные штыри. Алик протер очки. Распутин стоял на месте, явно прослушав последние, самые важные выводы. Пришлось прервать разговор и вернуться. Долг служителя закона заставил его склониться над телом.
Моченый приподнял веки. В поле зрения единственного глаза влез сын «коровы» в ненавистной ментовской форме. Круглощекая физиономия издевательски плавала в воздухе, мерцая очками. В голове пахана что-то оглушительно гудело и булькало. Слова телка донеслись, словно из другого мира:
— Вам плохо?
— Да-а-а!!! — заорал Моченый беззубым ртом и отключился.
Альберт Степанович выпрямился. Вообще-то он верил людям. И слова старика сомнений не вызывали.
— Ему нехорошо? — спросил он Клима.
Распутин подумал, что врачебный долг вполне способен призвать его к оказанию помощи падшему. Заглушая не успевшую проснуться совесть, он поспешно сказал:
— Возможно.
— Что же делать? — с надеждой глядя на профессионала, спросилАльберт.
— Надо срочно вызвать «скорую»! — ответил доктор.
Крепкая рука ухватила Потрошилова за плечи и развернула к выходу.
Четыре человека отбросили окончательно размокшую за время чтения газету с дырой. Они встали со скамейки и рассредоточились по аллее. Так волки уходят в погоню за лосем. Осторожно и неуверенно. Проходя мимо лежащего Моченого, Кнабаух изрек на ухо Коле-Коле:
— Упавший конкурент — это к удаче!
* * *
Когда все закончилось, из кустов вышли якуты. В конце аллеи маячили спины, уходящие вдаль, сливаясь с дождем. На обочине валялся стонущий человек. Тот самый, что гнался за старшим братом с ножом. Над ним согнулся второй, охая и держась за сердце. Сократ посмотрел под ноги. На мокром газоне лежали человеческие клыки. Поломанные и много. Среди плохо постриженных одуванчиков белел глаз. Стеклянный протез Моченого, вылетевший от удара, пялился в серое небо, навевая благоговейный ужас. Диоген тоже опустил взгляд.
— Однако, он смотрит, — медленно и с глубоким чувством произнес он.
— Однако, не видит, — не очень уверенно отозвался Сократ.
Якуты подняли головы. Рядом с поверженным врагом валялась оторванная нога в английской туфле. Модный острый нос ботинка торчал в сторону, указывая на путь нового тойона. Они проследили за уходящим братом и дружно закряхтели. Такие разрушения не мог произвести даже отец в состоянии куража,
— Однако, затоптал! — задумчиво констатировал Сократ.
— Тойон! — восторженно поддакнул Диоген.
«Скорая помощь» приехала быстро. Трясущаяся «Газель» с красными крестами втиснулась в промежуток меж мокрых кустов. Из кабины вылез довольно упитанный фельдшер. На родной подстанции его звали Димон. Отчества молодому человеку не полагалось. Ему много чего не полагалось. Поэтому Димон все брал сам. Когда давали.
Вид обочины и разбросанного по ней пенсионера привел фельдшера в уныние. Дедушки по старой коммунистической привычке никогда не платили. И при малейшем намеке на платные услуги жаловались в райздрав. Наличие выбитых зубов, оторванной ноги и свободно лежащего на траве глаза Димона не удивило. Он горько вздохнул, предчувствуя чужую халяву:
— Что, ветераны, разлагаемся?
— Сгреби клыки, лепила, — прошипел Гнида, — и буркалу прицепи. Пакуем папу.
Фельдшер понял каждое слово. ТАКИЕ слова, сказанные ТАКИМ тоном, входят сразу в спинной мозг, минуя уши. Но пугаться не стал. Наоборот, после банального пролетарского мата феня ему понравилась.
— Классно! — хохотнул Димон. — Ногу тоже брать?
— Грузи. Бакшиш с меня.
Фельдшер был чуток. В том смысле, что даже намек на материальное выражение людской благодарности заставлял его совершать благородные поступки. Особенно по факту предоплаты. «Скорая» встала задом к месту происшествия. Моченого собрали в кучу и сложили на носилки.
— Трогай! — тихо сказал Гнида.
— Что трогать? — с намеком спросил Димон, косясь на карманы клиента.
Вместо ответа оттуда выглянула наборная рукоять заточки. Старому зэку понадобилась секунда, чтобы доказать свою преданность пахану. Водитель просунул усатую голову в салон. Он увидел кучку зубов, глаз на салфетке, оторванную ногу и над всем этим — замершего Димона с ножом у горла. После чего втянулся обратно в кабину и замер, держа руки на руле.
— Семеныч, поехали ко Всем Святым! — скомандовал хрипловатый голос фельдшера. — Клиенты нервничают.
— Слышь, таракан, не трону я твоего лепилу! — тягуче прошипел Гнида.-Трогай!
«Скорая» вздрогнула, выползла из сквера и покатилась в больницу. Семеныч ехал, боясь обернуться. Из салона доносились неясные хрипы. Казалось, что кого-то режут на куски. Или ритмично насилуют в противоестественной форме. Машина неслась по улицам, панически завывая сиреной, словно пытаясь заглушить ужас шофера.
На самом деле Гнида отключился сразу со старта. Схватившись за сердце, он выронил заточку и осел на пол. Димон философски подпер ладонью свою пухлую, плохо выбритую щеку:
— Ты чего, террорист, сам, что-ли, испугался?
— Сердце, — захрипел из-под носилок старик. — Папу спасай, лепила! Я сам как-нибудь…
Даже в суровом сердце фельдшера «скорой» есть место человеческим чувствам. Димон расстегнул замки на укладке неотложной помощи. Неуверенная улыбка прошмыгнула у него между носом и подбородком.
— Хлипкий какой террорист! — хмыкнул он. — Треснутый Орешек-два.
Кислородная маска легла на морщинистые щеки Гниды. Брызнула тонкая струйка, вылетая из шприца. Всю дорогу до больницы имени Всех Святых шла успешная борьба за жизнь шестерки. Димон кряхтел и не сдавался. Моченый хлюпал беззубым ртом и никому не мешал. Так их и сдали в приемное отделение. Пару бессознательных татуированных тел. В комплекте с ногой, глазом и зубами отменного качества.
На прощание Гнида извлек из-под подкладки комок мятой зеленоватой бумаги и сунул фельдшеру в карман.
— Держи, толстый! Если что, мы с Моченым — должники. — Тусклые глаза старого зэка липко прошлись по лицу Димона, словно ощупав душу чувствительными пальцами карманника.
Гниду унесли. А желание никогда больше с ним не встречаться осталось. Димон поежился и шепнул:
— Я не толстый. Я милый! — Он развернул полученный от странного клиента комок. Приятное предчувствие, как ни странно, сбылось. Благодарность оказалась нормального стодолларового размера. Димон облегченно хмыкнул: — Если нужно будет, заезжайте еще!
* * *
Кафе «Старый Дятел» встречало гостей одноименным чучелом на входе. С него периодически сыпались нафталин и перья. В клюве у птицы торчал ерш. Видимо, обозначая фирменный коктейль заведения. Возможно, в паре с рыбой какой-нибудь пеликан смотрелся бы правдоподобнее. Но это был дятел. И с этим уже ничего нельзя было сделать. Впрочем, в кафе щедро наливали. Поэтому интерьер, антураж, дизайн и прочие еврейские выкрутасы никого не интересовали.
Клим Распутин брезгливо стряхнул трухлявое птичье перо с плеча и устремился к стойке. Следом за ним потрусил Алик.
— Есть кто живой?! — рыкнул экстремал.
Ему было плохо. Головная боль стала невыносимо гнусной. Терпение истощилось. Похмелье было смерти подобно. Он упал грудью на стойку, шумно втягивая воздух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
— Вот и встретились, дед! — радостно улыбаясь, сказал Клим будто в специально подставленное морщинистое ухо.
Моченого словно ударило током. В его возрасте случайных совпадений давно не существовало. А в его деле любая встреча таила опасность. Пахан развернулся и, на секунду замешкавшись, прищурил зрячий глаз. На зоне врагов не забывают. Тем более если враги не забывают тебя.
— А! Ты, фраерок?! — ласково шепнул Моченый. — Значит, помнишь меня?
Четыре человека, целеустремленно гуляющие следом за Аликом Потрошиловым, как по команде плюхнулись на ближайшую скамейку. Им вдруг срочно захотелось почитать газету. Одну на всех. С большой дырой посередине.
* * *
Якуты сидели в кустах. Раскосые глаза пристально следили за старшим братом. Пока что потенциальный тойон ничем положительным не блистал. Для чего племени Белого Оленя мог понадобиться вождь из ментов, было неясно. Они наблюдали, пытаясь отыскать в поведении Альберта хоть что-нибудь фамильное. Время шло, оставшиеся панты в чемодане начинали подозрительно пахнуть, кандидат в вожди вел себя непонятно. Моченого и Гниду первым увидел Диоген. Он тихо присвистнул и сказал:
— Однако, сейчас брата освежуют, как олешка.
Сократ покосился на стариков-разбойников. Финка в руке Моченого навевала нехорошие предчувствия. Но папа советовал всегда мыслить позитивно.
— Однако, отец таких волков просто затоптал бы, — не очень уверенно ответил он и добавил: — Как олень.
Старики явно преследовали их брата. И, похоже, не для вручения бесплатного завтрака. Оленеводы машинально поднялись. Наблюдение наблюдением, а резать Потрошиловых в племени Белого Оленя запрещалось настрого. В тундре детей Степана Степановича называли полярными чеченцами. У них не существовало понятия «хороший — плохой». Только — «свой и чужой». Что поделаешь! Дикие, нецивилизованные люди.
Вмешаться они не успели. Внезапно за спиной братьев раздался топот. Хриплое дыхание бывших спортсменов заполнило лужайку за кустами. Якуты резко развернулись. В нескольких метрах от них стояли запыхавшиеся квадратные люди.
На память Сократ и Диоген не жаловались. Тем более что загипсованные пальцы Ахмет держал на виду. Если неожиданное появление людей из аэропорта и удивило Потрошиловых, то понять этого по их непроницаемым лицам было невозможно.
— Хау ду ю ду? — переводя дыхание, спросил Бай.
— Плохо, — по-русски ответил Сократ, — нам все время кто-то мешает.
— Во якудза дает! — изумленно брякнул Краб.
— Мне поручено, типа, проводить вас на саммит, в натуре, — пытаясь изобразить светскую улыбку, изрек Бай.
Сократ сделал шаг вперед. Широкоскулое лицо оказалось почти вплотную к трудно улыбающейся физиономии Андрея Яковлевича. Тихий свистящий голос словно заморозил на месте отчаяннее радушие братвы:
— Оставьте нас в покое!
Этикет этикетом, а терпение в число добродетелей хозяев не входило. Даже если дело касалось гостей из Японии. Краб чуть подвинул шефа и, выпятив грудь, накачанную до хорошего третьего размера, попер на наглую якудзу.
— Ты че? На нашей поляне будешь лохов окучивать, а мы, типа, соплю пожуем?! — Руки борца за место под хилым питерским солнцем сами вылетели из карманов и сложили первосортную «козу». Растопыренные пальцы замелькали, наводя сложнейший веер фирменной распальцовки высшего класса.
— Панты? — вдруг спросил Сократ.
— Панты! — фанатично подтвердил Диоген.
— Краб, они опять че-то… — шепнул Ахмет товарищу и убрал руки в гипсе за спину.
Глаза якутов внезапно округлились, одновременно наливаясь кровью. Их кулаки с хрустом сжались. В следующее мгновение по скверу пронесся душераздирающий треск. Крабу пообломали пальцы в доли секунды. Крупное, хорошо откормленное тело отбросило от боли на Бая с Ахметом. Образовалась куча-мала. Краб в ужасе и болевом шоке замолотил руками и ногами пространство, сгоряча попадая по двоим. Те рефлекторно дали сдачи. Якуты ушли по-японски. Незаметно, спиной вперед. Из кустов еще долго неслись вопли и стоны. Потом они стали удаляться в сторону выхода и стихли.
— Потому что мы — якутса! — шепнул Сократ.
Уж очень ему нравилось новое слово.
* * *
Пока в кустах происходили интересные встречи, Моченый добрался до цели. Обнаружив рядом с «телком», сыном «коровы», старого и не в меру наглого знакомого, пахан мгновенно развернулся. Его выпад был быстрее броска кобры. Финка вспорола воздух, стремясь погрузиться в живот жертвы.
Но экстремал в состоянии похмелья действовал исключительно на рефлексах. Еще не успев осознать, что происходит, Распутин поставил блок. Его нога в ботинке класса «Терминатор» с хрустом врубилась в район хромого колена не в меру агрессивного старика. Нож улетел в траву. Немецкий протез отменного качества и немалой цены жалобно лязгнул суставом и оторвался, упав в лужу. Кулак Клима с размаху вошел прямо в ослепительный голливудский оскал Моченого. Фарфоровые зубы брызнули, разлетаясь веером. Следом выскочил стеклянный глаз, игриво запрыгав по траве.
Пахан упал тяжело. Грузное тело в льняном костюме улетело на обочину дорожки, погребая под собой подбегающего Гниду. Моченый выбыл из игры. Окрестные кусты дрогнули, роняя на землю крупные капли, как слезы по его ушедшей силе и удали. Клим мутным взглядом осмотрел плоды своей подсознательной реакции и удивился. Впереди, шагах в трех, маячила спина Альберта Степановича. Сквозь дождь доносились слова монолога:
— Тенденция к самоутверждению через физиологию пагубна!
Потрошилов почувствовал отсутствие слушателя и обернулся. На траве лежал безногий одноглазый старик. Из приоткрытого рта угрожающе торчали железные штыри. Алик протер очки. Распутин стоял на месте, явно прослушав последние, самые важные выводы. Пришлось прервать разговор и вернуться. Долг служителя закона заставил его склониться над телом.
Моченый приподнял веки. В поле зрения единственного глаза влез сын «коровы» в ненавистной ментовской форме. Круглощекая физиономия издевательски плавала в воздухе, мерцая очками. В голове пахана что-то оглушительно гудело и булькало. Слова телка донеслись, словно из другого мира:
— Вам плохо?
— Да-а-а!!! — заорал Моченый беззубым ртом и отключился.
Альберт Степанович выпрямился. Вообще-то он верил людям. И слова старика сомнений не вызывали.
— Ему нехорошо? — спросил он Клима.
Распутин подумал, что врачебный долг вполне способен призвать его к оказанию помощи падшему. Заглушая не успевшую проснуться совесть, он поспешно сказал:
— Возможно.
— Что же делать? — с надеждой глядя на профессионала, спросилАльберт.
— Надо срочно вызвать «скорую»! — ответил доктор.
Крепкая рука ухватила Потрошилова за плечи и развернула к выходу.
Четыре человека отбросили окончательно размокшую за время чтения газету с дырой. Они встали со скамейки и рассредоточились по аллее. Так волки уходят в погоню за лосем. Осторожно и неуверенно. Проходя мимо лежащего Моченого, Кнабаух изрек на ухо Коле-Коле:
— Упавший конкурент — это к удаче!
* * *
Когда все закончилось, из кустов вышли якуты. В конце аллеи маячили спины, уходящие вдаль, сливаясь с дождем. На обочине валялся стонущий человек. Тот самый, что гнался за старшим братом с ножом. Над ним согнулся второй, охая и держась за сердце. Сократ посмотрел под ноги. На мокром газоне лежали человеческие клыки. Поломанные и много. Среди плохо постриженных одуванчиков белел глаз. Стеклянный протез Моченого, вылетевший от удара, пялился в серое небо, навевая благоговейный ужас. Диоген тоже опустил взгляд.
— Однако, он смотрит, — медленно и с глубоким чувством произнес он.
— Однако, не видит, — не очень уверенно отозвался Сократ.
Якуты подняли головы. Рядом с поверженным врагом валялась оторванная нога в английской туфле. Модный острый нос ботинка торчал в сторону, указывая на путь нового тойона. Они проследили за уходящим братом и дружно закряхтели. Такие разрушения не мог произвести даже отец в состоянии куража,
— Однако, затоптал! — задумчиво констатировал Сократ.
— Тойон! — восторженно поддакнул Диоген.
«Скорая помощь» приехала быстро. Трясущаяся «Газель» с красными крестами втиснулась в промежуток меж мокрых кустов. Из кабины вылез довольно упитанный фельдшер. На родной подстанции его звали Димон. Отчества молодому человеку не полагалось. Ему много чего не полагалось. Поэтому Димон все брал сам. Когда давали.
Вид обочины и разбросанного по ней пенсионера привел фельдшера в уныние. Дедушки по старой коммунистической привычке никогда не платили. И при малейшем намеке на платные услуги жаловались в райздрав. Наличие выбитых зубов, оторванной ноги и свободно лежащего на траве глаза Димона не удивило. Он горько вздохнул, предчувствуя чужую халяву:
— Что, ветераны, разлагаемся?
— Сгреби клыки, лепила, — прошипел Гнида, — и буркалу прицепи. Пакуем папу.
Фельдшер понял каждое слово. ТАКИЕ слова, сказанные ТАКИМ тоном, входят сразу в спинной мозг, минуя уши. Но пугаться не стал. Наоборот, после банального пролетарского мата феня ему понравилась.
— Классно! — хохотнул Димон. — Ногу тоже брать?
— Грузи. Бакшиш с меня.
Фельдшер был чуток. В том смысле, что даже намек на материальное выражение людской благодарности заставлял его совершать благородные поступки. Особенно по факту предоплаты. «Скорая» встала задом к месту происшествия. Моченого собрали в кучу и сложили на носилки.
— Трогай! — тихо сказал Гнида.
— Что трогать? — с намеком спросил Димон, косясь на карманы клиента.
Вместо ответа оттуда выглянула наборная рукоять заточки. Старому зэку понадобилась секунда, чтобы доказать свою преданность пахану. Водитель просунул усатую голову в салон. Он увидел кучку зубов, глаз на салфетке, оторванную ногу и над всем этим — замершего Димона с ножом у горла. После чего втянулся обратно в кабину и замер, держа руки на руле.
— Семеныч, поехали ко Всем Святым! — скомандовал хрипловатый голос фельдшера. — Клиенты нервничают.
— Слышь, таракан, не трону я твоего лепилу! — тягуче прошипел Гнида.-Трогай!
«Скорая» вздрогнула, выползла из сквера и покатилась в больницу. Семеныч ехал, боясь обернуться. Из салона доносились неясные хрипы. Казалось, что кого-то режут на куски. Или ритмично насилуют в противоестественной форме. Машина неслась по улицам, панически завывая сиреной, словно пытаясь заглушить ужас шофера.
На самом деле Гнида отключился сразу со старта. Схватившись за сердце, он выронил заточку и осел на пол. Димон философски подпер ладонью свою пухлую, плохо выбритую щеку:
— Ты чего, террорист, сам, что-ли, испугался?
— Сердце, — захрипел из-под носилок старик. — Папу спасай, лепила! Я сам как-нибудь…
Даже в суровом сердце фельдшера «скорой» есть место человеческим чувствам. Димон расстегнул замки на укладке неотложной помощи. Неуверенная улыбка прошмыгнула у него между носом и подбородком.
— Хлипкий какой террорист! — хмыкнул он. — Треснутый Орешек-два.
Кислородная маска легла на морщинистые щеки Гниды. Брызнула тонкая струйка, вылетая из шприца. Всю дорогу до больницы имени Всех Святых шла успешная борьба за жизнь шестерки. Димон кряхтел и не сдавался. Моченый хлюпал беззубым ртом и никому не мешал. Так их и сдали в приемное отделение. Пару бессознательных татуированных тел. В комплекте с ногой, глазом и зубами отменного качества.
На прощание Гнида извлек из-под подкладки комок мятой зеленоватой бумаги и сунул фельдшеру в карман.
— Держи, толстый! Если что, мы с Моченым — должники. — Тусклые глаза старого зэка липко прошлись по лицу Димона, словно ощупав душу чувствительными пальцами карманника.
Гниду унесли. А желание никогда больше с ним не встречаться осталось. Димон поежился и шепнул:
— Я не толстый. Я милый! — Он развернул полученный от странного клиента комок. Приятное предчувствие, как ни странно, сбылось. Благодарность оказалась нормального стодолларового размера. Димон облегченно хмыкнул: — Если нужно будет, заезжайте еще!
* * *
Кафе «Старый Дятел» встречало гостей одноименным чучелом на входе. С него периодически сыпались нафталин и перья. В клюве у птицы торчал ерш. Видимо, обозначая фирменный коктейль заведения. Возможно, в паре с рыбой какой-нибудь пеликан смотрелся бы правдоподобнее. Но это был дятел. И с этим уже ничего нельзя было сделать. Впрочем, в кафе щедро наливали. Поэтому интерьер, антураж, дизайн и прочие еврейские выкрутасы никого не интересовали.
Клим Распутин брезгливо стряхнул трухлявое птичье перо с плеча и устремился к стойке. Следом за ним потрусил Алик.
— Есть кто живой?! — рыкнул экстремал.
Ему было плохо. Головная боль стала невыносимо гнусной. Терпение истощилось. Похмелье было смерти подобно. Он упал грудью на стойку, шумно втягивая воздух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55