Страх приходил волнами, в промежутках между тостами. Распутин подливал понемногу, контролируя панику дозировкой коньяка.
Они сидели на парашютах и готовились к освободительной войне с аборигенами. На местном рейсе из Якутска в Среднеколымск против такой «ручной клади» никто не возражал. Здесь каждый мог бояться, как ему заблагорассудится.
Клим внимательно изучал карту, сверяясь с компасом. Им предстояло воплотить в жизнь экстремальный план спасения Валентины Петровны. План был прост, а значит — гениален. Стойбище Белого Оленя предстояло взять в клещи.
— Прыгаешь первым, — в сотый раз уточнил Распутин.
— Почему? — в сотый раз спросил Алик.
Клим был терпелив. Лишние повторы только закрепляли детали операции.
— Во-первых, без меня тебя не выпустят. Во-вторых, ты можешь не прыгнуть. В-третьих, с запада легче подход к цели.
Альберт Степанович в очередной раз кивнул:
— Вот и прыгай первым. Моя мама, мне и рисковать.
В качестве контраргумента из объемистой сумки возникла очередная бутылка водки. Вдали от родного города считалось хорошим тоном употребление исключительно марки «Санкт-Петербург». Сто пятьдесят грамм под бутерброд с вареной колбасой — аргумент довольно убедительный. Потрошилов едва успел снова согласиться с мудростью друга, как Клим поднялся с места.
— Пора, — шепнул он и сложил карту.
Остальные пассажиры мирно дремали. Никто не обратил внимания на крадущуюся по проходу пару парашютистов. Впрочем, парашюты лежали в сумках. Чтобы не вызывать ненужного ажиотажа и давки на выходе. В служебном отсеке возле люка их ждал стюард. Литр «Санкт-Петербурга» перешел из рук в руки. Хитроватое широкоскулое лицо расплылось в довольной улыбке. После пяти минут толкотни и путаницы Потрошилов приобрел вид полярного десантника.
Люк распахнулся, впуская внутрь ледяной ветер. Рюкзак со снаряжением канул в сером тумане облаков. Алик посмотрел вниз, вспомнил, что парашюты раскрываются не всегда, и отшатнулся назад.
— Не хочу-у!!!
— Не ори!!! — строго сказал Распутин. — Держи на посошок.
Стакан водки Алик принял, занюхав сквозняком. Ноздри его раздулись, на щеках полыхнул румянец. В глазах загорелся яростный огонь сыновней любви.
— Ну, прыжочек за маму, — подбодрил его Клим, пристегивая вытяжной фал, — прыжочек за папу…
— А-А-А!!! — страшно завопил Альберт Степанович и выбросился в бездну.
Где-то в бескрайней тундре северная мафия держала в плену Валентину Петровну. У нее не было надежд на спасение. Только единственный сын. Алик не стал дожидаться милости от фортуны. Она от самого его рождения в этом смысле не горячилась. Он сразу рванул кольцо запасного парашюта и заорал изо всех сил:
— Отче наш, иже еси…
Проверенный практикой метод сработал безотказно. Да и вытяжной фал оказался короче. Алика почти мгновенно рвануло вверх. Раздались два громких хлопка, и он повис в неподвижности. Над ним белело сразу два купола.
Гул самолета, изрыгнувшего Алика из своих недр, удалялся. Внизу простиралась бескрайняя тундра с жидкими вкраплениями леса. Полярное лето заканчивалось. Ягель серел и желтел под ногами Потрошилова пестрым ковром грустной расцветки. Ветер высвистывал в ушах Альберта Степановича прохладный мотив заполярной осени. Далеко на горизонте чернели силуэты приземистых строений. Там была мама.
Алик сжал ноги вместе и сгруппировался внутренне, чтобы избежать травм при приземлении. Ему предстоял марш-бросок до стойбища, а с поломанными ногами скорость, конечно, была бы уже не та.
Встреча с землей затянулась из-за двух парашютов. Несколько раз, попадая в восходящие потоки, Алик начинал подниматься. Такой поворот событий его не устраивал. Но поделать ничего было нельзя. Десантника качало долго. До тошноты и головокружения. Наконец стыковка Альберта Потрошилова и тундры состоялась. Оба вели себя тактично. Он — перекатился мягким кульком, почти не помяв мха. Она — спружинила, почти не отбив десантнику ноги.
Алик отстегнул парашюты. Вспомнив фильмы про шпионов, он сгреб купола в кучу и спрятал под камень. Пора было, согласно плану, брать якутов в клещи. Диверсант Потрошилов свирепо достал очки, начиная ориентировку на местности.
Компас на руке показывал на север. Недолго. Секунд пять. Потом ровно столько же стрелка смотрела в противоположную сторону. После чего закрутилась, тыкая наугад на запад, восток и другие промежуточные деления. Кого-нибудь другого отказ прибора мог бы привести в отчаяние. Но только не Потрошилова.
— Магнитный полюс, — невозмутимо констатировал Альберт Степанович, как матерый путешественник.
Он сунул компас в карман, чтобы не отвлекаться по мелочам. Опыт подсказывал ему, что мох и муравейники намного надежнее. Оставалось только их отыскать, и дело в шляпе. Алик протер очки, свысока изучая окрестности. Поляна, на которую он приземлился, оказалась тундрой. Ни конца, ни кольца… в смысле — края у нее не просматривалось.
Мха в тундре было завались. С муравейниками дело обстояло хуже. Может, они и были, но Альберт Степанович не нашел ни одного. Растерянность попыталась овладеть душой отважного капитана. Но не успела.. Он сам напрягся и овладел растерянностью.
Зоркий взгляд, усиленный линзами в восемь диоптрий, засек главный ориентир. То, что поначалу можно было принять за мелкий куст, оказалось карликовой березой. То есть деревом. Потрошилов наклонился, с надеждой разглядывая мохнатую поросль на стволе. Береза коварно заросла мхом по всему периметру. Очевидно, с целью затруднить Альберту Степановичу ориентировку на местности. Он плюнул с досады. Другие методы выбора направления в его арсенале отсутствовали.
Пришлось без научного обоснования взять курс на увиденные сверху домики. Алик мысленно начертил прямую линию в нужном направлении и начал марш-бросок к маме. Рюкзак со снаряжением, ради экономии времени, в план поиска не вошел. Чтобы не сбиться с пути, он, как положено, обходил одно дерево слева и два справа. Это было очень неудобно. Но Алик старался. Он не имел права на промах.
Тундра была пустынна. На сотню квадратных километров приходился один якут и три оленя. По статистике. Согласно данным прошлого века. Позже население Индигирской низменности считать перестали. Впрочем, учетное поголовье с тех пор резко сократилось. Так что реальных шансов на встречу со случайным прохожим у Потрошилова не было.
Он брел под чужим небом, по чужой земле, большим зигзагом обходя березы то слева, то справа. Деревья встречались раз в час. Искать их было трудно. Но Алик боялся сбиться. Поэтому упрямо лавировал, пока березы не кончились совсем. Мох тоже поредел. Земля сделалась черной и вязкой. Кое-где стали попадаться большие белые кости. Даже воздух приобрел неживой привкус. Бесстрашному освободителю мамы начала мерещиться опасность.
Это была Черная Земля. Сюда племя Белого Оленя не ходило. Место навевало на аборигенов жуть. Здесь пропадали олени и собаки. И изредка — якуты. Хотя в родной тундре их боялись даже песцы.
Альберт Степанович местных легенд не знал. Ему надо было к маме. По его расчетам, до логова врага оставалось совсем немного. Но ни врагов, ни друзей на Черной Земле не было. Только кости и небольшие пригорки. К прочим неприятностям добавилось нарастающее похмелье.
Потрошилов забрался на один из пригорков и тоскливо завопил:
— Товарищи-и! Ау-у!!!
* * *
Он блудил по Черной Земле три дня. От тоски, похмелья и голода Алик тихо подвывал и периодически падал. С каждым часом вой становился все громче, а падения чаще. Первое время его гнала вперед ненависть к якутам. К исходу второго дня он стал мечтать о встрече хоть с кем-нибудь. Третий рассвет разбудил Альберта Степановича холодной розовой дымкой и горячей любовью ко всему человечеству.
Алик был готов расцеловать последнего бомжа с Московского вокзала, не говоря уже о якутах. Для Потрошилова встреча с туземцем могла означать спасение и жизни, и рассудка. Впрочем, он об этом не думал. Он просто не думал. А шагал по кругу, с усилием отрывая ноги от Черной Земли. Падал, поднимался и снова обходил по периметру злополучный участок радиусом в три километра. Напрямую до стойбища Белого Оленя было полдня пути. Но Альберт Степанович заблудился. А значит, шансов выйти к назначенной планом Клима точке у него не было.
Вечером третьего дня Потрошилов оступился на очередном пригорке. Ноги его подломились. Полет вышел недолгим, но сокрушительным. Чавкнула Черная Земля, принимая копчик Альберта Степановича. Лязгнула захлопнувшаяся челюсть. Руки провалились по локоть. Это был конец. Алик понял, что тундра поймала его в свои холодные недружелюбные объятия.
Он сидел и отрешенно смотрел перед собой. В голове шумело. От неприятного запаха свербело в носу. Алик нехотя вытащил руку из грязи. По черным пальцам стекала вязкая маслянистая жидкость. «Нефть», — вяло подумал он. Открытие месторождения ничего не значило. Нефть никак не могла считаться средством от голода. Алик вспомнил о маме и из последних сил поднялся. Качаясь, он сделал несколько шагов вперед. Из дырки, оставленной копчиком Потрошилова, вверх ударил черный фонтанчик.
Следующее падение прошло не так гладко. Алик рухнул головой вперед и поцарапал лоб. Когда он открыл глаза, перед ним оказался булыжник. Несколько необычного вида. Абсолютно желтого цвета. Рядом валялись россыпью камешки помельче. Раньше золотые самородки Потрошилову как-то не попадались. Поэтому он узнал их не сразу. Где-то через час пристального изучения. «Золото», — понял Алик, покусав булыжник. Тот был мягким, но жевать его было невозможно. Обычно металл в желудке не переваривается. Значит, его не едят. От голода логическая цепочка получилась короткой. Альберт Степанович встал на четвереньки и пополз мимо, по дороге сунув в карман немного желтых камешков.
Он был потомственным интеллигентом в седьмом поколении. То есть не мог сгинуть без следа ни при каких обстоятельствах. Только изрядно наследив! Голод и страх отступали в ужасе перед его способностью к выживанию. Траектория трудного пути Алика к маме выровнялась. Линия пятипалых и круглых вмятин на Черной Земле устремилась в сторону стойбища Белого Оленя.
* * *
Над тундрой навис Праздник. Его корни уходили глубоко под слой вечной мерзлоты. Настолько глубоко, что даже древнее якутское название стерлось из памяти гордого северного народа. Но традиции оставались незыблемы. В честь приезда дорогих гостей положено пить, плясать и веселиться. И другого выхода у племени Белого Оленя не было. Гости прибыли. Племя дружно село за стол.
Собственно, пили здесь постоянно. А как не пить, когда финансовый кризис целенаправленно стремится к абсолютному нулю? Закусывали олениной. Остальные продукты Потрошиловым были не по карману. Хорошо хоть, племенной самогонный аппарат, изобретенный папой, работал на ягеле. Иначе можно было бы топиться всей семьей. Только негде.
Нищета разрушала тела и души. Лишь врожденная интеллигентность держалась, как маяк культуры посреди полярной ночи. Огромное племя Потрошиловых отличалось начитанностью и эрудицией. Спасибо папе. Оборотной стороной высокого уровня интеллекта и была бедность. Спасибо ему же. Очевидно, колхоз-миллионер с тридцатью главными агрономами все же — утопия.
Итак, Потрошиловы пили. От большого ума и от нищеты. От меланхолии и от безысходности. Как говорится, во многих знаниях — многие печали. Или, перефразируя религиозный постулат, больше знаешь — больше пьешь. Спасибо папе. В отличие от соседних племен, алкоголя в Белых Оленей влезало изрядно. И опять ему спасибо.
В этот Праздник наступил апогей. Апогеистей не придумаешь. Гостей было много. Естественно, и выпили интеллигентные якуты пропорционально. Поздним вечером стойбище Белого Оленя перестало существовать как социум. Коллективный разум уснул. Единичные элементы еще шатались между домов поселка без цели и смысла, мутно рассуждая о физиологии и дословно цитируя Хайяма. Омара Хайяма. Но основная масса выпала в мутный осадок по месту отключки.
Два потомственных оленевода — Прометей и Герострат Потрошиловы — держались до последнего. Гены требовали еще по сто капель огненной воды. Папа больше не наливал. В роковом несовпадении желаний и возможностей крылась трагедия. Средство от ее лечения находилось в старых рассохшихся нартах на окраине стойбища. Предания гласили, что папу Потрошилова нашли именно под ними. Обычно святыню вне праздников никто не беспокоил. Поэтому заначка должна была сохраниться в неприкосновенности. Неугомонные братья добрались до окраины, размашисто качаясь,
Ничто не предвещало беды. Наступала полночь — час смерти прошлого дня. Луна навевала пугающие мистические страхи и желание выпить. Вдали жалобно плакали полярные волки. Духи предков покинули могилы и что-то невнятно шептали во мраке, предрекая грядущее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Они сидели на парашютах и готовились к освободительной войне с аборигенами. На местном рейсе из Якутска в Среднеколымск против такой «ручной клади» никто не возражал. Здесь каждый мог бояться, как ему заблагорассудится.
Клим внимательно изучал карту, сверяясь с компасом. Им предстояло воплотить в жизнь экстремальный план спасения Валентины Петровны. План был прост, а значит — гениален. Стойбище Белого Оленя предстояло взять в клещи.
— Прыгаешь первым, — в сотый раз уточнил Распутин.
— Почему? — в сотый раз спросил Алик.
Клим был терпелив. Лишние повторы только закрепляли детали операции.
— Во-первых, без меня тебя не выпустят. Во-вторых, ты можешь не прыгнуть. В-третьих, с запада легче подход к цели.
Альберт Степанович в очередной раз кивнул:
— Вот и прыгай первым. Моя мама, мне и рисковать.
В качестве контраргумента из объемистой сумки возникла очередная бутылка водки. Вдали от родного города считалось хорошим тоном употребление исключительно марки «Санкт-Петербург». Сто пятьдесят грамм под бутерброд с вареной колбасой — аргумент довольно убедительный. Потрошилов едва успел снова согласиться с мудростью друга, как Клим поднялся с места.
— Пора, — шепнул он и сложил карту.
Остальные пассажиры мирно дремали. Никто не обратил внимания на крадущуюся по проходу пару парашютистов. Впрочем, парашюты лежали в сумках. Чтобы не вызывать ненужного ажиотажа и давки на выходе. В служебном отсеке возле люка их ждал стюард. Литр «Санкт-Петербурга» перешел из рук в руки. Хитроватое широкоскулое лицо расплылось в довольной улыбке. После пяти минут толкотни и путаницы Потрошилов приобрел вид полярного десантника.
Люк распахнулся, впуская внутрь ледяной ветер. Рюкзак со снаряжением канул в сером тумане облаков. Алик посмотрел вниз, вспомнил, что парашюты раскрываются не всегда, и отшатнулся назад.
— Не хочу-у!!!
— Не ори!!! — строго сказал Распутин. — Держи на посошок.
Стакан водки Алик принял, занюхав сквозняком. Ноздри его раздулись, на щеках полыхнул румянец. В глазах загорелся яростный огонь сыновней любви.
— Ну, прыжочек за маму, — подбодрил его Клим, пристегивая вытяжной фал, — прыжочек за папу…
— А-А-А!!! — страшно завопил Альберт Степанович и выбросился в бездну.
Где-то в бескрайней тундре северная мафия держала в плену Валентину Петровну. У нее не было надежд на спасение. Только единственный сын. Алик не стал дожидаться милости от фортуны. Она от самого его рождения в этом смысле не горячилась. Он сразу рванул кольцо запасного парашюта и заорал изо всех сил:
— Отче наш, иже еси…
Проверенный практикой метод сработал безотказно. Да и вытяжной фал оказался короче. Алика почти мгновенно рвануло вверх. Раздались два громких хлопка, и он повис в неподвижности. Над ним белело сразу два купола.
Гул самолета, изрыгнувшего Алика из своих недр, удалялся. Внизу простиралась бескрайняя тундра с жидкими вкраплениями леса. Полярное лето заканчивалось. Ягель серел и желтел под ногами Потрошилова пестрым ковром грустной расцветки. Ветер высвистывал в ушах Альберта Степановича прохладный мотив заполярной осени. Далеко на горизонте чернели силуэты приземистых строений. Там была мама.
Алик сжал ноги вместе и сгруппировался внутренне, чтобы избежать травм при приземлении. Ему предстоял марш-бросок до стойбища, а с поломанными ногами скорость, конечно, была бы уже не та.
Встреча с землей затянулась из-за двух парашютов. Несколько раз, попадая в восходящие потоки, Алик начинал подниматься. Такой поворот событий его не устраивал. Но поделать ничего было нельзя. Десантника качало долго. До тошноты и головокружения. Наконец стыковка Альберта Потрошилова и тундры состоялась. Оба вели себя тактично. Он — перекатился мягким кульком, почти не помяв мха. Она — спружинила, почти не отбив десантнику ноги.
Алик отстегнул парашюты. Вспомнив фильмы про шпионов, он сгреб купола в кучу и спрятал под камень. Пора было, согласно плану, брать якутов в клещи. Диверсант Потрошилов свирепо достал очки, начиная ориентировку на местности.
Компас на руке показывал на север. Недолго. Секунд пять. Потом ровно столько же стрелка смотрела в противоположную сторону. После чего закрутилась, тыкая наугад на запад, восток и другие промежуточные деления. Кого-нибудь другого отказ прибора мог бы привести в отчаяние. Но только не Потрошилова.
— Магнитный полюс, — невозмутимо констатировал Альберт Степанович, как матерый путешественник.
Он сунул компас в карман, чтобы не отвлекаться по мелочам. Опыт подсказывал ему, что мох и муравейники намного надежнее. Оставалось только их отыскать, и дело в шляпе. Алик протер очки, свысока изучая окрестности. Поляна, на которую он приземлился, оказалась тундрой. Ни конца, ни кольца… в смысле — края у нее не просматривалось.
Мха в тундре было завались. С муравейниками дело обстояло хуже. Может, они и были, но Альберт Степанович не нашел ни одного. Растерянность попыталась овладеть душой отважного капитана. Но не успела.. Он сам напрягся и овладел растерянностью.
Зоркий взгляд, усиленный линзами в восемь диоптрий, засек главный ориентир. То, что поначалу можно было принять за мелкий куст, оказалось карликовой березой. То есть деревом. Потрошилов наклонился, с надеждой разглядывая мохнатую поросль на стволе. Береза коварно заросла мхом по всему периметру. Очевидно, с целью затруднить Альберту Степановичу ориентировку на местности. Он плюнул с досады. Другие методы выбора направления в его арсенале отсутствовали.
Пришлось без научного обоснования взять курс на увиденные сверху домики. Алик мысленно начертил прямую линию в нужном направлении и начал марш-бросок к маме. Рюкзак со снаряжением, ради экономии времени, в план поиска не вошел. Чтобы не сбиться с пути, он, как положено, обходил одно дерево слева и два справа. Это было очень неудобно. Но Алик старался. Он не имел права на промах.
Тундра была пустынна. На сотню квадратных километров приходился один якут и три оленя. По статистике. Согласно данным прошлого века. Позже население Индигирской низменности считать перестали. Впрочем, учетное поголовье с тех пор резко сократилось. Так что реальных шансов на встречу со случайным прохожим у Потрошилова не было.
Он брел под чужим небом, по чужой земле, большим зигзагом обходя березы то слева, то справа. Деревья встречались раз в час. Искать их было трудно. Но Алик боялся сбиться. Поэтому упрямо лавировал, пока березы не кончились совсем. Мох тоже поредел. Земля сделалась черной и вязкой. Кое-где стали попадаться большие белые кости. Даже воздух приобрел неживой привкус. Бесстрашному освободителю мамы начала мерещиться опасность.
Это была Черная Земля. Сюда племя Белого Оленя не ходило. Место навевало на аборигенов жуть. Здесь пропадали олени и собаки. И изредка — якуты. Хотя в родной тундре их боялись даже песцы.
Альберт Степанович местных легенд не знал. Ему надо было к маме. По его расчетам, до логова врага оставалось совсем немного. Но ни врагов, ни друзей на Черной Земле не было. Только кости и небольшие пригорки. К прочим неприятностям добавилось нарастающее похмелье.
Потрошилов забрался на один из пригорков и тоскливо завопил:
— Товарищи-и! Ау-у!!!
* * *
Он блудил по Черной Земле три дня. От тоски, похмелья и голода Алик тихо подвывал и периодически падал. С каждым часом вой становился все громче, а падения чаще. Первое время его гнала вперед ненависть к якутам. К исходу второго дня он стал мечтать о встрече хоть с кем-нибудь. Третий рассвет разбудил Альберта Степановича холодной розовой дымкой и горячей любовью ко всему человечеству.
Алик был готов расцеловать последнего бомжа с Московского вокзала, не говоря уже о якутах. Для Потрошилова встреча с туземцем могла означать спасение и жизни, и рассудка. Впрочем, он об этом не думал. Он просто не думал. А шагал по кругу, с усилием отрывая ноги от Черной Земли. Падал, поднимался и снова обходил по периметру злополучный участок радиусом в три километра. Напрямую до стойбища Белого Оленя было полдня пути. Но Альберт Степанович заблудился. А значит, шансов выйти к назначенной планом Клима точке у него не было.
Вечером третьего дня Потрошилов оступился на очередном пригорке. Ноги его подломились. Полет вышел недолгим, но сокрушительным. Чавкнула Черная Земля, принимая копчик Альберта Степановича. Лязгнула захлопнувшаяся челюсть. Руки провалились по локоть. Это был конец. Алик понял, что тундра поймала его в свои холодные недружелюбные объятия.
Он сидел и отрешенно смотрел перед собой. В голове шумело. От неприятного запаха свербело в носу. Алик нехотя вытащил руку из грязи. По черным пальцам стекала вязкая маслянистая жидкость. «Нефть», — вяло подумал он. Открытие месторождения ничего не значило. Нефть никак не могла считаться средством от голода. Алик вспомнил о маме и из последних сил поднялся. Качаясь, он сделал несколько шагов вперед. Из дырки, оставленной копчиком Потрошилова, вверх ударил черный фонтанчик.
Следующее падение прошло не так гладко. Алик рухнул головой вперед и поцарапал лоб. Когда он открыл глаза, перед ним оказался булыжник. Несколько необычного вида. Абсолютно желтого цвета. Рядом валялись россыпью камешки помельче. Раньше золотые самородки Потрошилову как-то не попадались. Поэтому он узнал их не сразу. Где-то через час пристального изучения. «Золото», — понял Алик, покусав булыжник. Тот был мягким, но жевать его было невозможно. Обычно металл в желудке не переваривается. Значит, его не едят. От голода логическая цепочка получилась короткой. Альберт Степанович встал на четвереньки и пополз мимо, по дороге сунув в карман немного желтых камешков.
Он был потомственным интеллигентом в седьмом поколении. То есть не мог сгинуть без следа ни при каких обстоятельствах. Только изрядно наследив! Голод и страх отступали в ужасе перед его способностью к выживанию. Траектория трудного пути Алика к маме выровнялась. Линия пятипалых и круглых вмятин на Черной Земле устремилась в сторону стойбища Белого Оленя.
* * *
Над тундрой навис Праздник. Его корни уходили глубоко под слой вечной мерзлоты. Настолько глубоко, что даже древнее якутское название стерлось из памяти гордого северного народа. Но традиции оставались незыблемы. В честь приезда дорогих гостей положено пить, плясать и веселиться. И другого выхода у племени Белого Оленя не было. Гости прибыли. Племя дружно село за стол.
Собственно, пили здесь постоянно. А как не пить, когда финансовый кризис целенаправленно стремится к абсолютному нулю? Закусывали олениной. Остальные продукты Потрошиловым были не по карману. Хорошо хоть, племенной самогонный аппарат, изобретенный папой, работал на ягеле. Иначе можно было бы топиться всей семьей. Только негде.
Нищета разрушала тела и души. Лишь врожденная интеллигентность держалась, как маяк культуры посреди полярной ночи. Огромное племя Потрошиловых отличалось начитанностью и эрудицией. Спасибо папе. Оборотной стороной высокого уровня интеллекта и была бедность. Спасибо ему же. Очевидно, колхоз-миллионер с тридцатью главными агрономами все же — утопия.
Итак, Потрошиловы пили. От большого ума и от нищеты. От меланхолии и от безысходности. Как говорится, во многих знаниях — многие печали. Или, перефразируя религиозный постулат, больше знаешь — больше пьешь. Спасибо папе. В отличие от соседних племен, алкоголя в Белых Оленей влезало изрядно. И опять ему спасибо.
В этот Праздник наступил апогей. Апогеистей не придумаешь. Гостей было много. Естественно, и выпили интеллигентные якуты пропорционально. Поздним вечером стойбище Белого Оленя перестало существовать как социум. Коллективный разум уснул. Единичные элементы еще шатались между домов поселка без цели и смысла, мутно рассуждая о физиологии и дословно цитируя Хайяма. Омара Хайяма. Но основная масса выпала в мутный осадок по месту отключки.
Два потомственных оленевода — Прометей и Герострат Потрошиловы — держались до последнего. Гены требовали еще по сто капель огненной воды. Папа больше не наливал. В роковом несовпадении желаний и возможностей крылась трагедия. Средство от ее лечения находилось в старых рассохшихся нартах на окраине стойбища. Предания гласили, что папу Потрошилова нашли именно под ними. Обычно святыню вне праздников никто не беспокоил. Поэтому заначка должна была сохраниться в неприкосновенности. Неугомонные братья добрались до окраины, размашисто качаясь,
Ничто не предвещало беды. Наступала полночь — час смерти прошлого дня. Луна навевала пугающие мистические страхи и желание выпить. Вдали жалобно плакали полярные волки. Духи предков покинули могилы и что-то невнятно шептали во мраке, предрекая грядущее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55