Иаков молча кивнул.
- Ты не женат? - спросил Годлан.
- Мы с моей женой прожили с Божьего благословения два года и пять дней, - ответил Иаков. - Потом ее убили милиционеры.
Годлан растерянно посмотрел на него и заморгал глазами.
- Какой ужас!
- Так распорядился Господь.
Вдруг Годлан резко обернулся к открытой двери, находящейся за его спиной, в дальнем конце комнаты, откуда доносились звуки и запахи, характерные для кухни.
- Ну, идите сюда! Живее, живее! - крикнул он. После этих слов в столовую гурьбой вошли взрослые члены семьи; одни уселись за стол, заняв все пустовавшие до этого стулья, в то время как другие внесли подносы, заполненные разнообразными кушаньями.
Угощение было отменным. Хэл насчитал более пятнадцати различных блюд. По сравнению с тем, как их принимали и кормили на других семейных фермах, с тех пор как они спустились с гор, это напоминало настоящий банкет. Очевидно, Годлан расстарался вовсю и не пожалел своих припасов. В числе яств, поданных на стол, было и несколько овощных кушаний, приготовленных с учетом предписаний, определяющих, что могут позволять себе есть люди, подобные Иакову. Хэл ни разу не видел, чтобы тот ел с таким аппетитом, утолив голод, старый аскет стал необычайно общительным и отвечал на вопросы Годлана все более и более пространно. А когда все перешли в просторную гостиную и оба они сели вместе около очага, где в этот прохладный весенний вечер развели огонь, игравший отблесками пламени на лицах, Иаков разразился монологом, по ходу которого Годлан лишь изредка задавал короткие вопросы.
- …Нет сомнения, - говорил Иаков, - что численность милиции увеличивается день ото дня, по мере того как растут ряды тех, кого удается совратить дьявольским отродьям. Это факт, который нужно признать. И на то есть воля Господа.
- Но… - Годлан замялся. - Но ведь ты сам… Ты же надеешься.
- Надеюсь? - На освещенном пламенем очага худом, изрезанном морщинами лице Иакова отразилось недоумение.
- Ну, надеешься, что в конце концов милиция и все остальные приспешники дьявольских отродий непременно окажутся побежденными и изгнанными из нашего мира.
- Надеяться не входит в мои обязанности, - пожал плечами Иаков. - То, что происходит, угодно Всевышнему.
- Но ведь ему не может быть угодно, чтобы все, что мы здесь создали трудами нескольких поколений, так же как и на Ассоциации, было бы отнято у нас такими, как они?
Чтобы наши церкви закрылись, наши голоса, произносящие слова молитв, умолкли, а все творения наших рук обратились в прах? - взволнованно произнес Годлан.
- Тебе что, известна воля Господа? - резко спросил Иаков. - Может, он возжелал именно этого, а если так, то кто мы такие, чтобы вопрошать Его? Не ты ли всего лишь час тому назад пел вместе со мной и со всеми остальными: «Солдат, не спрашивай…»
Годлан медленно покачал головой:
- Я не могу поверить, чтобы он…
- Ты беспокоишься о своих детях и о детях своих детей, - произнес Иаков уже более примирительным тоном. - Но не забывай, что даже они не твои. Господь лишь ненадолго одолжил их тебе, и он поступит с ними так, как нужно ему.
- Но ведь дела обстоят не так уж плохо, - сказал Годлан. - Конечно, милиция доставляет нам неприятности; правда и то, что в городах те, кто пресмыкается перед Иными, сумели устроить свою жизнь. Однако основа нашей земли - наш народ и наша религия здесь, вдали от городов, - остаются нетронутыми. Мы…
- Ты хочешь сказать, что в твоем маленьком уголке по-прежнему царит мир? - прервал его Иаков. - Но загляни за этот уголок. Когда ты понадобишься, когда твои дети и твои поля станут нужны Иным для своих целей, разве они не придут и не заберут все это себе? Посмотри не только на города этого мира, а на все города всех миров. Всюду дьявольские отродья вторгаются почти без помех, не встречая практически никакого сопротивления. На тех из нас, кто тверд в своей вере, Иные не могут подействовать, но все остальные, однажды встретившись с ними, безоговорочно подчиняются им только потому, что эти новые, фальшивые и лживые кумиры погладили их по голове или обронили слово похвалы в их адрес. Тот зверь и тот лжепророк, о которых говорится в Откровении, уже находятся среди нас, собирают свои силы для Армагеддона по всем мирам.
- Но, когда наступит Армагеддон, Бог победит!
- Да, но по-своему.
Годлан покачал головой и устремил безнадежный взгляд на полыхающий в очаге огонь.
- Я не верю этому, - тихо произнес он, словно обращаясь к очагу. - Я слышал, как многие говорят об этом, но не мог им поверить. Вот почему мне было необходимо поговорить с таким человеком, как ты. Как же можешь ты, посвятивший свою жизнь борьбе с врагами Господа нашего, говорить так, будто последняя битва может оказаться проигранной?
- Ты землепашец и мирный человек, - почти с грустью отвечал ему Иаков. - Но взгляни на окружающий тебя мир. Битва, о которой ты говоришь, уже проиграна. Времена уже изменились. И даже если все те, кого проклял Господь, исчезли бы завтра, все равно прежнего уклада жизни больше не существует, и не они его уничтожили, а мы сами. Разве я не слышал звучание музыкального инструмента - символа непристойности и праздности - в твоем собственном доме, когда я переступил его порог? И тот, кто играл на нем, кем бы он ни был, по-прежнему находится под твоим кровом. А спустя час, во время вечерней службы, он, без сомнения, находился среди нас. И уж если твой собственный семейный очаг настолько погрузился в сточную канаву греха, как можешь ты надеяться на спасение множества людей, если его нельзя найти даже у тебя в доме?
Годлан поднял голову, оторвав взгляд от огня в очаге, и повернулся к Иакову. Пухлые губы на круглом лице шевельнулись, Годлан явно хотел что-то сказать, но из его горла вырвался лишь слабый нечленораздельный звук.
- Нет… Ну кто я такой, чтобы упрекать тебя? - сказал вдруг Иаков с неподдельной добротой в голосе. - Я только стараюсь показать, как обстоят дела в действительности. Тысячелетия Земля процветала, будучи колыбелью человечества, пока ее обитатели не скатились к порочному образу жизни, погрязнув в роскоши, в изобилии вещей, машин и инструментов. Уже тогда за этим мог наступить конец. Но Создатель дал людям еще один шанс, открыв для них новые миры. И все устремились в эти миры, начали их обживать. Каждый или каждая брали с собой тех, кого считали подобными себе, и начинали заново строить под незнакомым солнцем такую жизнь, какую полагали наилучшей для себя. Однако в результате возникло только три новых народа, прежде никогда не существовавших. Это мы, поборники веры, потом те, кого мы называем отрекшимися от Бога, а сами они называют себя экзотами, и, наконец, люди-воины, дорсайцы. Но, как показало время, ни один из этих народов не оправдал надежд Всевышнего, каким бы самобытным он ни казался, а вследствие этой неудачи на свете появились те потомки от смешанных браков, кого мы называем Иными и кто стремится из всех миров сделать для себя увеселительный парк, а всех живущих там мужчин и женщин превратить в своих рабов. Разве ты не способен увидеть все это и понять, что мы снова отвергли данную нам возможность и что Господу теперь ничего не остается, кроме как предоставить нам пожинать то, что мы сами посеяли, и что для всех тех, кто именует себя человечеством, уготован единственный путь - окончательно и навеки сгинуть во мраке и безмолвии?
Годлан в растерянности смотрел на него.
- Но ты ведь продолжаешь бороться!
- Конечно! - ответил Иаков. - Я - приверженец Господа, и останусь им до конца. И я должен доказать ему свою приверженность тем, что буду продолжать встречать врага, пока в моем теле сохраняется жизнь; и еще тем, что буду защищать тех, кого позволят защитить мои слабые силы, пока не наступит мой собственный конец. Какое мне дело до того, что все люди на всех планетах решили направить свои стопы к адской бездне? То, что творят они, погрязшие в своих грехах, меня не касается. Единственное, что для меня имеет значение, - это Господь и судьбы его приверженцев, одним из которых являюсь и я. В конце концов все те, кто устремился к адской бездне, окажутся преданными забвению; но я и все те, кто, подобно мне, жил, сохраняя чистоту веры, останутся в памяти Всевышнего.
Годлан опустил голову, закрыл лицо руками и просидел так несколько секунд. Когда он отнял ладони от лица и снова поднял голову, Хэл увидел, что кожа на его лице обвисла и оно выглядит очень постаревшим.
- Это то, что надо, - прошептал он.
- А тебя заботят твои семейные привязанности, - произнес Иаков почти мягко. - Это мне знакомо, потому что я помню то недолгое время, когда я был женат. Я помню, как мы с женой мечтали о наших будущих детях, которые так и не успели родиться. Именно своих детей тебе предстоит защищать в эти грядущие мрачные дни. И ты надеялся, что я дам тебе повод думать, что ты сумеешь сделать это. Но я не могу оправдать твою надежду. Все, что тебе дорого, погибнет. Иные превратят Молодые Миры в свой грязный вертеп, и ничто не сможет их остановить. Обратись к Господу, брат мой, ибо нигде больше ты не сможешь найти поддержки.
Глава 22
Глубокой ночью, когда после обильного обеда все гости уже крепко спали в отведенной им для ночлега комнате, Хэл проснулся. Он окинул взглядом два ряда матрасов и застывшие на них в различных позах тела спящих. Лунный свет причудливо разукрасил их пятнами. Вокруг было тихо и спокойно.
Хэл приподнялся на локте, явно ощущая внутреннюю тревогу, заставившую его проснуться, но не находя ей объяснения. В следующий момент откуда-то издалека донесся еле слышный, повторяющийся звук, но никаких ассоциаций в его сознании он не вызвал. Звук явно шел снаружи, через окна, оставленные открытыми в дальнем конце длинной комнаты. Он поднялся с постели, прошел босиком к ближайшему открытому окну и выглянул во двор. Внизу, там, где вечером проходила служба, на одной из скамеек виднелась сгорбленная фигура человека, казавшаяся в лунном свете совершенно черной. Человек сидел неподвижно, но вдруг плечи его затряслись, правая рука потянулась ко рту, и снова раздался тот самый звук. Человек кашлял. И теперь по очертаниям фигуры Хэл узнал этого человека; ему незачем было оборачиваться назад, чтобы посмотреть, чей матрас, накрытый одеялом, пустует.
Внизу на скамейке сидел Иаков. Еще дважды приступы кашля сотрясали все его тело, пока Хэл стоял у окна. Не дожидаясь следующего приступа, Хэл вернулся на свою постель. Некоторое время он лежал, не засыпая и прислушиваясь. Но Иаков не возвращался, и в конце концов Хэл снова заснул.
На следующее утро рассвет еще только окрасил небо на востоке в алые тона, а бойцы уже собирались двинуться дальше. Все домочадцы Годлана вышли, чтобы проводить их и снабдить заботливо приготовленными на кухне пакетами с холодной едой, которой они могли бы подкрепиться в пути до вечера, пока не найдут пристанища на ночь в следующей гостеприимной семейной усадьбе. Прощание с хозяевами получилось таким теплым, словно бойцы сами были частью многочисленного семейства Годлана.
Оказавшись снова на дороге, Иаков без лишних слов, как обычно, зашагал во главе группы. Глядя на своего командира, Хэл не заметил ни на его суровом лице, ни в энергичной походке никаких изменений, которые могли бы указать на причину приступов кашля, мучивших его во дворе прошлой ночью. И тем не менее с этих пор он решил понаблюдать за заместителем Рух более внимательно.
Иаков продолжал вести их вперед размеренным шагом, и лишь через несколько недель, проснувшись однажды ночью в комнате, отведенной им для ночлега на очередной приютившей их ферме, Хэл снова обнаружил, что постель Иакова пуста. Выглянув наружу, Хэл увидел, как снова его сгорбленную фигуру время от времени сотрясал тяжелый кашель.
Хэл попробовал осторожно расспрашивать остальных членов группы и убедился, что о ночных бдениях Иакова никто из них ничего не знает, а на любое выражение беспокойства о здоровье заместителя их командира они, как правило, отвечали шутливыми замечаниями вроде того, что сделан он из кожи и металла и что никакая хворь не осмелится к нему подступиться.
Наконец они пришли к назначенному месту встречи - на ферму Молер-Бени, представлявшую собой очень большую усадьбу. Она принадлежала двум семьям, так что там постоянно находилось не меньше ста двадцати работников. Сбор вновь воссоединенного отряда численностью около двухсот человек, а затем и его уход отсюда вряд ли могли привлечь к себе такое же внимание, как если бы все происходило во владениях какого-нибудь хозяйства средних размеров. И кроме того, от фермы Молер-Бени было меньше тридцати километров до Мэйсенвейла, небольшого города, где находились и склад металлов, и завод удобрений - две цели их будущей диверсии.
Группа, Куда входили Хэл и Дитя Господа, прибыла на место встречи последней, к вечеру этого по-летнему жаркого дня. И теперь легкий вечерний ветерок приятно холодил их разгоряченные лица, когда, сложив свое снаряжение в одном из просторных сараев для хранения оборудования и инструментов, временно приспособленном, под казарму, они шли на главную кухню фермы, чтобы утолить голод за поздним обедом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67