Устроив короткое обсуждение, офицеры решили впустить дружинников в здание. И вот уже они в корпусе. Впереди командиры: сутуловатый капитан в поношенной форме Корпуса Увечных воинов и поручик с пронзительными глазами и сливообразным носом на бесцветном лице, с умными, маленькими глазами. На груди у поручика мерно покачиваются два «солдатских» Георгия. Вошедшие представились:
– Капитан Летчицкий.
– Поручик Гумилев.
Защитники в свою очередь называли себя. Соколов с любопытством разглядывал поручика: однофамилец, или… Наконец он не выдерживает:
Господин поручик, разрешите спросить. Вы не тот самый Гумилев, который…
Поручик усмехается:
– Видимо тот самый. И даже который.
Теперь уже и офицеры училища оглядели вошедших с интересом.
– Чем можем служить? – спрашивает Воронец.
– Нами доставлен приказ Генералу Шарнгорсту из Генерального штаба.
– Так что ж мы стоим, господа? Прошу Вас.
Офицеры ушли. Юнкера занялись своими делами, при этом не забывая исподтишка разглядывать новоприбывших. Люди как люди. В стареньких заношенных гимнастерках, у многих – без погон. И у всех на груди – Георгии. Но даже если бы их не было, уже по тому, как они держат оружие и держатся сами видно старых вояк.
Севе очень хочется расспросить их о Гумилеве. Ведь он и сам, чего греха таить, пописывает стишки. И не без успеха читал их зимой на елке в Дворянском собрании. Он безуспешно ищет повод, что бы заговорить с дружинниками, лихорадочно перебирая в уме возможные варианты.
От напряженной работы мысли ему очень хочется курить. О, радость! Вот он и повод! Левой рукой достает из кармана кителя портсигар:
– Угощайтесь, господа.
– Благодарю, господин юнкер, – крупная морщинистая рука, на которой не хватало двух пальцев, шарит в портсигаре и вытаскивает папиросу. – огоньку позволите?
– Угощайтесь, – чиркает спичка, и язычок пламени выхватывает из полумрака лукавую усмешку прикуривающего человека.
– Что, господин портупей, поговорить охота? Это ничего, это всегда перед боем бывает. – Дружинник выпускает клуб ароматного дыма. – За табачок спасибо, хорош. Ну, так спрашивай, юнкер, видно ж – распирает…
Соколов слегка покраснев, от того что раскрыт его «хитрый» маневр, глубоко затягивается:
– А скажите, поручик Гумилев – Ваш командир, ведь он поэт?
А как же, – дружинник усаживается у стены поудобней, подбирая под себя ноги, – но только вот что я Вам скажу, господин портупей-юнкер: каков он поэт, про то Вам лучше знать, а вот храбрости он необычайной, это я еще по уланскому полку помню, где вместе службу начинали. То есть, он начинал. В 14-ом…
Дружинник замолкает, делает несколько затяжек, потом продолжает:
– Он и дружину-то в Питере едва не первый организовал. Собирал своих однополчан, вот и меня грешного…
– А стихи его Вы знаете? – Сева все еще надеется на чудо. – Читали?
– И читал, и наизусть знаю, – дружинник молчит, а потом, возведя очи горе тихо произносит:
…Заколол последнего я сам,
Чтобы было чем попировать,
В час, когда пылал соседский дом
И вопил в нем связанный сосед!
– Спасибо за курево, – и замолкает, показывая, что разговор окончен.
Портупей-юнкер еще пытается что-то спросить, но тут раздается голос штабс-капитана Тучабский:
– Вторая рота! Строится!
С грохотом ссыпаются юнкера по лестнице, и строятся перед своим ротным.
– Господа! Получен приказ: силами одной роты Павловского, одной роты Николаевского и тремя дружинами отбить у мятежников телефонную станцию. Мы выступаем немедленно. Взводные! Получить патроны и паек. Выполнять!..
Штурм Телеграфа. Петроград. Красный мятеж. 1923 год.
В зловещей тишине напуганного грабежами и убийствами города шагали бойцы сборного отряда по питерским улицам. Только ритмичный стук сапог, да жаркое дыхание выдавало их. Ни один фонарь не горел, почему-то мятежники старались сразу их уничтожить, словно не людьми они были, а зловещими морлоками из сочинений господина Уэллса. Обожали просто темноту. А может, потому что злодейства под покровом темноты вершить легче? Но сейчас слабые сумерки знаменитых «белых ночей», вдобавок щедро сдобренные дымом от множества горевших домов и других строений помогали.
– Господа! Сразу в драку лезть не будем. Разведаем. А там посмотрим.
– Правильно, господин капитан! Кого пошлём? Есть у меня пара ребят, рекомендую…
Спрятавшиеся за близлежащими домами бойцы с нетерпением ожидали двух дружинников, бывших пластунов, посланных в разведку. Наконец, когда стало совсем невмоготу, разведчики появились и сразу были препровождены к командирам для доклада. Охваченные нервной лихорадкой ожидания боя юнкера тихо переговаривались вполголоса, когда появился их командир, капитан Тучабский.
– Так, слушать внимательно! Подходим тихо, не стрелять до последнего. В здании захвачены заложники, если начнём пальбу раньше срока – их убьют. Поэтому действовать старайтесь штыками, как я вас учил. Все поняли?
– Так точно!
– Отлично. Сейчас дружинники начнут, а мы следом, ребятушки.
Капитан снял фуражку и смахнул со лба щедро выступивший пот, затем одел головной убор на место, привычным жестом проверил соответствие кокарды Уставу. Вытащил револьвер из кобуры, крутнул барабан. Готово.
– Штыки – примкнуть!
В тишине залязгали длинные трёхгранные штыки, надеваемые на верные трёхлинейки. Через несколько мгновений хищные жала украсили стволы.
– Готовсь.
Рота вновь сомкнула ряды и ощетинилась тусклыми лезвиями, словно гигантский ёж. Капитан вглядывался в сумрак, пытаясь разглядеть, что творится впереди. Внезапно сзади показался дружинник:
– Господин капитан, наши ПОШЛИ…
– Спасибо, милейший… Ну, сынки. Не подкачайте!
Ожидание стало совсем невыносимым, когда впереди тускло блеснула на мгновение синяя вспышка офицерского фонаря. Затем ещё раз.
– Бегом!
И Тучабский бросился первым, следом за ним бежали юнкера. Массивные двери здания городского телеграфа были открыты. Возле них грудами тряпья лежали два трупа красных бандитов. Перегаром спиртного несло даже от мертвецов. Опасливо косясь на тела юнкера вбежали внутрь, где их уже ожидали дружинники, бесшумно снявшие охрану. К капитану подошёл Гумилёв и негромко о чём-то заговорил, тот кивнул, и знаком подозвал Соколова.
– Юнкер, у тебя ноги быстрые, пойдёшь с ребятами господина командира дружинников, будешь для связи. Вперёд не лезь, понял?
– Так точно, господин капитан!
– Не ори. Это ещё только начало.
– Так точно, господин капитан.
– Уже лучше. И береги себя.
Тучабский ласково толкнул портупей-юнкера в плечо и развернулся к остальным, распределяя по выбранным позициям. Долго глазеть Всеволоду не дали, капитан Летчицкий окинул юношу взглядом, но, кажется, остался доволен, молча кивнул и двинулся к своим.
– Семёнов, Белобородько, Иваницын.
– Здесь, господин капитан.
– Что у нас?
– Наверху наши. Но внутрь не входили. За одной дверью совсем тихо, а за другой вроде как есть кто. Мы лезть не стали, так услышали.
– Заложники?
– Барышни, говорят, отдельно заперты, в кабинете начальника. К дверям два ящика гранат Новицкого привязаны. Верёвка от кольца…
Тут троица замялась.
– Чего, верёвка?
– Так это, господин капитан, вот она…
Один из разведчиков вытащил из кармана галифе кусок бечёвки и понуро протянул командиру.
– А если заметят?
– Так некому…
– Почему?!
– А того, что за бечёвкой следить должон мы того, а остальные – пьяные вдрызг. Мы их перевязали всех. Но к барышням не входили, а то визг подымут, а ещё не все комнаты проверены.
– А вы уверены, что у барышень никого из красюков нет?
– Так точно, господин капитан. Все мятежники сейчас водку глушат наверху. Напротив сидят, в зале для собраний. У них там и патефон играет, и визг какой-то. Чай, кого из барышень…
У говорившего сжались кулаки и он замолчал. Летчицкий опять внимательно посмотрел на разведчиков, затем, ничего не сказав, махнул рукой.
– Пошли. Юнкер, вперёд не лезь.
– Так точно, господин капитан…
Быстро, но тихо дружинники проскользили по покрытой ковровой дорожкой лестнице, ведущей на второй этаж. В руках у многих появились ножи, но кое-кто оставил и винтовки. Бесшумно растворились массивные двустворчатые двери, и на глазах у изумлённого Всеволода стоявший у двери с заложниками часовой завалился на спину. Ловкие руки подхватили падающее тело и аккуратно положили на пол, только сейчас юноша заметил посторонний предмет, торчащую из глазницы наборную рукоятку ножа… Разведчики были правы: веселье в комнате напротив шло во всю. Шипела тупая иголка патефона, кто-то наяривал на гармошке, слышался густой мат и женские взвизги. Дружинники переглянулись, и в следующее мгновение двери рухнули на пол, а нападающие ринулись внутрь. Соколов было устремился за всеми. Но чья-то рука ухватив его за плечо, отпихнула назад, и густой бас прогудел над ухом:
– Мал ещё. Успеешь…
Мятежники не успели ничего предпринять – затуманенные алкоголем мозги не работали. Дружинники вырезали из всех прежде, чем кто-либо успел схватится за оружие. Женщины, слава Богу, оказались не захваченными телефонистками, а красными сёстрами милосердия.
Всеволод оцепенело смотрел на заваленную трупами комнату, когда раздался стон, одна из милосердных сестёр шевельнулась и окровавленной рукой коснулась юнкерского сапога.
– Помоги…
Соколов собрался уже нагнуться, когда над ухом прогудел знакомый голос Гумилёва:
– Ты что, юнкер?! Добей и не пачкайся.
– Так, женщига же, господин поручик?
– Какая женщина?! Это Манька Криворотая, шлюха из заведения Лейбовича, её все знают.
Сева послушно сорвал с плеча винтовку с примкнутым штыком и зажмурившись, ткнул вниз, почуствовав, как острое трёхгранное лезвие легко прошло сквозь что-то мягкое и упёрлось в заплёванный и залитый кровью паркет.
– Молодец! А теперь, Соколов, бегом к командиру и доложи, что ВСЁ.
– Есть, господин капитан!..
Красногвардеец Алексей Ковалёв. Петроград. 1923 год.
Свистнул гудок, и закопчёный паровоз потянул вагоны прочь с вокзала. Отряд Ярославской Красной Гвардии прибыл на помощь питерским товарищам, изнемогающим в тяжёлых боях с эксплуататорами трудового народа. Окинул взглядом своих верных бойцов командир Соколов: все как на подбор, потомственные пролетарии. Не один год в подполье провели. По эмиграциям насиделись, горюшка на каторгах хлебнули. Проверенные товарищи, преданные идеям мировой революции до мозга костей. Гордится ими командир. Ой, как гордится. И оружия у красногвардейцев хватает: когда Ярославль под сень Красного знамени перешёл, да гадов эксплуататоров кончили, на складах армейских много чего нашлось. Пулемёты всякие разные: и ручные, и станковые. Так что не ударят в грязь лицом ярославские товарищи перед столичными, покажут, на что способны! А вон и представитель Питерского ЦК торопится, товарищ Блюмкин. Подбежал, руку протянул. По нашему, по-большевистски. Крепко пожал, как положено. Это те, кто на шее трудового народа сидит, силы не имеют, а настоящий пролетарий всегда трудится, поэтому силён…
– Товарищ Ковалёв?
– Я.
– Вам особая задача. Как говорится, с корабля да сразу в пляску. Сегодня внезапным ударом, исподтишка, под покровом ночи золотопогонники при поддержке предателей-дружинников отбили назад Телеграф. Это ставит под угрозу весь успех Революции в Петрограде. Любой ценой отбейте его назад. Любой ценой, вам ясно, товарищ Ковалёв?
– Ясно, товарищ Блюмкин.
– Учтите, что это высокое доверие, когда такое архиважное дело поручают именно вам и вашему отряду.
– Учту, товарищ Блюмкин. Только не маловато ли нас будет? Всего триста человек.
– Подкрепление уже в пути, товарищ Ковалёв. Подойдут два отряда самообороны и рота солдат из Бадаевских казарм. Проверенные товарищи. Помогут.
– Товарищ Блюмкин, разрешите идти?
Идите. Товарищи будут ждать вас возле телеграфа.
– Спасибо, товарищ Блюмкин…
Скомандовал Алексей, и пошли красногвардейцы на смертный бой, контру уничтожать, не желающей свободу трудящимся дать. Идут бойцы. Гордо шагают по проспектам Петрограда, построенных на костях крестьян русских, которых царь-палач Пётр I на стройку согнал. Любили эксплуататоры по этим перспективам гулять, по косточкам замученных и казнённых на колясочках лакированных кататься. Ничего, вот победит Мировая Революция, и построим мы государство всеобщей справедливости. Каждому по труду, каждому по способностям! А буржуев эксплуататоров изведём под корень, всех, до единого!
Такие вот мысли мелькают в голове командира Ковалёва, пока отряд к Телеграфу идёт. Чувствует он, что смотрят из-за плотно закрытых штор на него глаза эксплуататорские. С ненавистью смотрят. Но ему, партийному товарищу, от их взглядов бессильных ни холодно, ни жарко. Сейчас вот выполнят задание, а потом возьмёт он своих ребят и пройдётся по Невскому, потрясёт гадов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50