Сизову и его офицерам, людям, далеким от возникших вдруг вопросов, казалось, что их можно решить быстро и одним ударом. Самая большая опасность, по их мнению, исходила от организованной преступности, добравшейся уже до законодательных и властных структур. И МВД и ФСБ давно знали всех деятелей этой «армады» в лицо, но трудно было доказать связь чиновников и бандитов. Первый же указ новой власти разрешил брать под стражу за одно подозрение в принадлежности к подобным структурам мафии. ФАПСИ прослушивало все и всех, без каких-либо санкций прокурора. Чтобы поднять престиж милицейской службы, резко, в три раза, увеличили зарплату личному составу, ввели ряд дополнительных льгот. Были подняты пенсии бывшим работникам органов, семьям погибших на боевом посту гарантировалась пожизненная пенсия в размере оклада, выплачивалась стипендия сиротам для обучения в высших учебных заведениях. Но милиционеров, уличенных в пособничестве уголовным элементам, ждала суровая кара. Кроме большого срока предусматривалось лишение выслуги. Годы в органах словно вычеркивались из жизни человека. Кроме того, уволенный с «волчьим» билетом не имел права работать в государственных органах даже на второстепенных постах.
В Уголовный кодекс вернули смертную казнь. Теперь к ней приговаривали за убийство или ранение милиционера, хранение большого количества оружия и наркотиков, создание бандгруппировок, участие в террористических актах.
На помощь милиции бросили армию. Результаты сказались сразу. Тюрьмы, следственные изоляторы за короткий срок были забиты крутыми парнями, пересевшими с «Мерседесов» на воронки. Большинство из них давно уже не держали в руках оружие, числились членами правления солидных фирм и банков, записались в меценаты и обучали детей в престижных школах Англии и США. При прежнем режиме за спинами купленных чиновников и хитроумных адвокатов они казались неуязвимыми.
Чтобы освободить для них место, часть мелких уголовников, проходивших по незначительным делам, пришлось выпустить почти под «честное слово» — подписку о невыезде. Прокуратура задыхалась от обилия свалившейся на нее работы. Не могла помочь людьми и военная прокуратура, сама увязшая в делах сотен проворовавшихся военачальников.
Но командовать гражданскими лицами было трудно. Часть прокуроров, по привычке начавших выпускать «крутых» из тюрем под залог и подписку о невыезде, пришлось просто уволить все с тем же «волчьим» билетом. Осознав, что дело в этот раз обстоит весьма серьезно, бандиты всех рангов начали звереть. Почти каждое задержание заканчивалось стрельбой, и счет погибших военных и милиционеров пошел на десятки. Чтобы избежать лишних жертв, было разрешено стрелять на поражение при первых же признаках сопротивления. Негласно это даже поощрялось, и иногда с задержаний привозили одни трупы.
Был ликвидирован статус понятых, теперь показания милиционера можно было опровергнуть только с помощью трех свидетелей. В первые месяцы после переворота в МВД прошла громадная чистка. Предложили уволиться очень многим непойманным взяточникам, нечистым на руки милиционерам и просто подозреваемым в связях с криминалом. Другие уволились сами, в результате в органах осталось шестьдесят процентов прежнего состава. Но в милицию наконец-то пошли люди с более высоким образованием и моральными устоями.
В октябре в столице началась первая бомбовая война. Десятого октября взорвался грузовик недалеко от здания Министерства внутренних дел, спустя два дня — около приемной ФСБ на Кузнецком мосту. Толку от этих взрывов было мало, погибло пять ни в чем не повинных прохожих, пятнадцать было ранено. Но не этого добивались террористы. Они ставили целью лишить доверия военное правительство, показать, что оно ничего серьезного не сможет в таких условиях.
В ноябре прогремело еще три взрыва, и лишь тогда, почти случайно, была накрыта база взрывников и они сами. В свою очередь криминальный мир нанес еще один удар.
Министром внутренних дел был назначен майор Михаил Доронин, один из шести офицеров, отличившихся при штурме Кремля. Как и все получившие министерские портфели, он автоматически стал генералом. Танкисту по профессии, ему трудно было войти в странный для него мир профессиональных борцов с преступностью. Но майор от природы оказался въедливым и дотошным. Вскоре он разобрался почти во всем, уволил двоих заместителей, с десяток генералов и привлек в министерство новых людей из бывших военных. Доронин старался привить подчиненным идею особой кастовости, избранности их положения в стране.
— Ни один человек не может поднять руку на служителя закона и остаться безнаказанным, — говорил он. — Человек в милицейской форме должен вызывать уважение в народе и страх у нарушителей закона. Пора отучить уголовников не только стрелять в служителей порядка, но и вообще иметь при себе оружие...
Именно против него и направила свой удар московская мафия.
Шло заседание Временного Военного Совета, на котором обсуждался вопрос об отношениях с Европейским союзом, ставших напряженными после введения смертной казни. Слово держал Фокин, утвердившийся за эти месяцы на посту главного идеолога страны:
— Мы подготовили еще один закон, без сомнения, он также вызовет большой шум на Западе. Имеется предложение подвергнуть стерилизации всех умственно отсталых жителей России. Их у нас несколько миллионов, плодятся они как кролики, на всяческие льготы для этих кретинов уходят громадные суммы. Если так пойдет, то лет через пятьдесят половина населения страны будет ходить с открытым ртом и хлопать в ладоши...
В этот момент секретарь подошел к Сизову и протянул ему небольшой листок. Прочитав его, тот жестом остановил докладчика и глянул на Доронина:
— Михаил, полчаса назад похитили твоего сына.
От лица министра отхлынула кровь, оно стало почти одного цвета с сивыми волосами. Сына своего Доронин любил безмерно. Единственный ребенок, давшийся им с женой очень трудно, похожий больше на мать, чем на отца, обожаемый, заласканный и любимый.
— Как они... смогли? — с трудом выдавил он.
— Похитили около школы, телохранитель убит. Весь центр перекрыт, Москву так же закрываем.
— Они что, требуют выкуп или захотят обменять на кого-нибудь? — спросил Соломин.
— Еще не известно, но мне кажется, что это вряд ли, — качнул головой Сизов. Как всегда в минуты волнения он поднялся и начал ходить за спинами своих коллег. — Мне кажется, что они просто захотели показать свою силу.
Он остановился около Доронина, положил руки ему на погоны:
— Миша, надо найти его, любой ценой. Это вызов. Мы разрешаем тебе все, но найди его, вырви с корнем желание действовать такими методами!
Сизов обернулся к Сазонтьеву:
— Главковерх, надо Доронину еще подкинуть людей.
— Ладно, сделаем. Я этих ублюдков своими руками передушу, — проворчал низким басом Сазонтьев.
* * *
Два последующих дня в столице для многих ее жителей показались сущим адом. На улицах громоздились гигантские пробки, тщательно проверялись все выезжающие из города машины. Грузы выгружались даже из дальнобойных фур, не останавливали пломбы на опечатанных контейнерах. Попутно была раскрыта масса преступлений, обнаружено громадное количество наркотиков, сотни единиц оружия, на сотни тысяч рублей поддельной водки и на миллионы — контрабандного курева. Падающие с ног от усталости участковые в сопровождении армейских патрулей прочесывали все более или менее подозрительные квартиры, ранее хоть чуть-чуть причастные к уголовной среде. Были задержаны сотни бандитов, прежде сумевших уйти от ареста. Но все было бесполезно — сын Доронина как в воду канул.
На третьи сутки, с утра, в ворота воинской части в Подмосковье начали въезжать многочисленные «воронки» в сопровождении грузовиков с солдатами. Часть эту расформировали, но до конца растащить все имущество не успели, и Доронин использовал ее как небольшой концлагерь для задержанных за последние дни. Полковник Заев, начальник этой странной тюрьмы, невысокий, с седыми висками, затянутый в портупею, медленно переходил с этажа на этаж, вслушиваясь в крики, доносящиеся со всех сторон. Такого не было со времен незабвенного Лаврентия Берия. Допросы шли непрерывно, сразу десятки людей подвергались жутким пыткам.
Занимались этим в основном офицеры, до переворота служившие в пехоте или в артиллерии, но призванные волей приказа под знамена министерства внутренних дел. Они не были садистами, но четыре месяца необъявленной войны с всесильной мафией довели их до последней стадии озлобления. Доронин был весьма популярен в этой новой армейско-милицейской среде, и похищение его сына было болезненно воспринято офицерами. Все понимали, что это вызов, и вызов не только генералу, но и лично им, так что средств в борьбе они уже не выбирали.
С напряжением в сети творилось что-то неладное, на секунды вспыхивал яркий свет, затем лампочки тухли и горели вполнакала. Двое суток армейские электрики пытались устранить эту неисправность, но все их усилия ни к чему не приводили. Эта странная пульсация освещения еще больше добавляла истеричности в без того напряженную обстановку. Зато отопление работало чересчур хорошо, и во всем громадном здании было жарко и душно. Остановившись на пороге небольшой, слабо освещенной комнаты, служившей прежде сушилкой, Заев увидел двоих офицеров. В отличие от своего начальника они были в расстегнутых рубахах. Еще больше был обнажен человек, висящий на наручниках на крюке в потолке. Из одежды на нем значились только обильные наколки да густая поросль на груди.
— Крутани еще! — не замечая полковника, сказал распаренный капитан. Его напарник, лейтенант, кивнул головой и крутанул ручку небольшого генератора. Висевший узник закричал отчаянно, дико, чувствовалось, что боль была ужасной. Заев рассмотрел, что провода от генератора прикреплены к половым органам мужика.
— Ну, так кто отдал этот приказ?! — заорал капитан, нервно затягиваясь сигаретой.
— ...Не знаю... — с трудом прохрипел заключенный, сильно дернулся, словно желая подтянуться на своих стальных браслетах, а потом неожиданно обмяк.
— Чего это он? — встревожился капитан.
— Похоже готов, сердце не выдержало, — отозвался лейтенант, проверив пульс у своего подопечного.
Капитан со всей душой выругался. Подойдя вплотную, он загасил сигарету о лицо арестованного, но тот даже не дернулся, хотя отчетливо запахло горелым мясом.
— В самом деле крякнул, а жаль...
— Он что-то сказал? — спросил Заев.
Оба офицера вздрогнули. Только теперь они заметили присутствие своего непосредственного начальника.
— Немного. Сказал, что это сделала солнцевская братва и что приказ пришел из Бутырки. Божился, что ничего конкретного не знает.
Заев кивнул головой.
— Хорошо, отдохните, скоро понадобитесь все.
— Как генерал? — спросил лейтенант.
— Все так же. Третьи сутки не спит, смотреть страшно.
— Да, не пожелаю испытать такое никому, — качнул головой капитан.
— Вот поэтому надо сразу отучить их от подобных методов.
Полковник спустился вниз, в подвал. В большой комнате за столом сидел Доронин, в одной офицерской рубашке с отстегнутым и висящим на зажиме галстуке. Перед ним два солдата держали на коленях обнаженного человека с окровавленной головой. Сам Доронин молчал, а допрос вел полковник Волошин, кадровый милицейский служака, прошедший в этом ведомстве все ступени, от участкового, до начальника главка.
— Ну, Хомич, не пудри нам мозги. Сказал "а", скажи и "б". С чего ты взял, что это непременно люберецкая братва отличилась?
— Гадом буду, начальник... не знаю точно, — уголовник говорил с трудом, делая большие паузы. — Фокич говорил... что они сработали, а ему кто нашептал, сейчас даже боженька не узнает... Одел Фокич березовый бушлат.
— Уведите его, — тихо велел Доронин.
Волошин удивленно глянул на генерала, по его мнению с этим парнем еще можно было работать. Когда заключенного увели, Доронин высказал свое мнение:
— Бесполезно, так мы будем топтаться долго. Кто говорит на люберецких, кто на солнцевских, почти все тыкают пальцем в Бутырку. — Он обернулся к Заеву. — Как там, привозят?
— Да, осталась последняя партия. Через час все будут на месте.
— Еще час! — с отчаянием в голосе сказал Доронин. За три дня он заметно похудел, кожа приобрела серый оттенок, глаза ввалились, белки глаз налились кровью. Все это время генерал ничего не ел, только курил одну сигарету за другой и пил крепкий чай, скорее чифир.
Через полтора часа на войсковой плац вышли Доронин, Заев и Волошин. Вся обширная площадь, как бы зажатая огромным, п-образным зданием, была запружена людьми. В двойном кольце охраны стояла плотная толпа людей в штатском, без верхней одежды, в лучшем случае пиджаках и джинсовых куртках. Под ноябрьским ветром их держали уже не первый час, но, несмотря на всю аховость их положения, при виде старших офицеров из толпы полетели недовольные крики:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47