— Не знаю, насколько невинна его душа, но водка у тебя, похоже, неплохая.
Где брал? — спросил Пафнутьев.
— Сама пришла! — не задумываясь, ответил Шаланда, и опять не понял Пафнутьев — шутит ли потрясенный начальник милиции или уже дает показания.
Вслед за бутылкой Шаланда вынул из тумбочки стола банку с солеными огурцами, со стуком поставил ее на стол, развернул пакет с подсохшими кусками хлеба. Разлив водку в два подвернувшихся на подоконнике стакана, Шаланда поднял свой и остро взглянул на Пафнутьева.
— Удачи тебе, Оськин, в неземных условиях! — и, не дожидаясь согласия Пафнутьева на столь своеобразный тост, Шаланда залпом выпил водку до дна. После этого опустил толстые свои пальцы в банку, нащупал там в соленом растворе огурец, вынул его и тут же сунул в рот, не обращая внимания на Пафнутьева, которому пришлось добывать себе закуску точно таким же способом.
— Хорошие огурцы, — сказал Пафнутьев.
— Можешь и рассолу выпить, — Шаланда невидяще смотрел в стену и яростно жевал похрустывающий огурец.
— Так ты же вроде пальцы там помыл! — усмехнулся Пафнутьев.
— Тогда не пей, — Шаланда равнодушно передернул плечами, взял банку и сделал несколько больших глотков, показывая безвредность напитка. — Как ты думаешь, Паша, меня выгонят?
— За что?
— Не уследил... Смертоубийство в собственном кабинете... Это тебе не хвост собачий, не ус моржовый!
— Убийца задержан? — спросил Пафнутьев.
— Ты же видел.
— Спрашиваю — задержан?
— С поличным! По горячим следам! — воскликнул Шаланда, и во взгляде его возникла слабая надежда на понимание.
— Тогда все в порядке, — успокоил Пафнутьев. — Преступник задержан, орудие убийства изъято, труп увезли, кровь смыли. Ты чист, Шаланда, и можешь дальше исполнять свои служебные обязанности. Орден за заслуги перед Отечеством вряд ли получишь, но звезда на погоны тебе обеспечена. Твои действия отличались грамотностью, оперативностью, решительностью. И потом, в конце концов, во время схватки с убийцей ты рисковал 'собственной жизнью. На это не каждый способен. А ты подтвердил высокое профессиональное мастерство и личное мужество.
— Ты же видел, Паша! — плачущим голосом проговорил Шаланда, растроганный пафнутьевским сочувствием. — Ты же все видел... Подтвердишь?
— Заметано, — Пафнутьев похлопал осунувшегося за последние полчаса Шаланду по плечу.
— Повторим? — Шаланда протянул руку к бутылке.
— Чуть попозже, чуть попозже, — остановил его Пафнутьев. — А то, не дай Бог, я рухну на то самое место, куда упал несчастный Оськин.
— Как знаешь, — обиделся Шаланда и спрятал бутылку в стол, со стуком захлопнув дверцу.
— Пошли в кабинет, я задам тебе один вопрос, — сказал Пафнутьев, направляясь к двери.
— А здесь не можешь?
— Уголовное дело там осталось? Пошли, Шаланда, пока у тебя его не сперли прямо со стола.
— Что ты хочешь узнать?
— Оба трупа работали в фирме «Фокус»?
— Ну? — Шаланда исподлобья взглянул на Пафнутьева, и в глазах его промелькнула настороженность.
— У тебя есть данные об этой фирме?
— Зачем они тебе?
— Тебе известно, кто ее владелец, телефоны знаешь, адреса... Способ сокрытия доходов, налоговые хитрости... Ты же все это знаешь?
— Ничего я не знаю! — резко ответил Шаланда, и Пафнутьев в ответ лишь удивленно вскинул брови. Если до этого выкрика Шаланды между ними было понимание и желание помочь друг другу, то последними словами Шаланда как бы отрекался от всего, ранее сказанного. — На фига мне знать что-то об этой фирме, если ее сотрудники не убийцы, а жертвы?
— И тебе неважно, кого убили? — вкрадчиво спросил Пафнутьев.
— Мне важно, кто убил.
— Но зная, кого убили, ты можешь установить причину.
— Это, Паша, уже твое дело. Устанавливай!
— Пошли в кабинет, — настойчиво проговорил Пафнутьев. — Мне надоело в этой твоей забегаловке. Вилки бы завел, что ли! Так и будешь заставлять гостей пальцами огурцы из рассола вылавливать?
— Будут тебе вилки, — проворчал Шаланда. — Все тебе будет, — он открыл дверь, выпустил Пафнутьева в коридор и повернул ключ в двери.
Не успев сделать несколько шагов по коридору, они увидели идущую навстречу процессию. Впереди с двумя швабрами в руках шел бородатый доцент, а следом дежурный волок, подхватив под мышки, второго алкоголика. Лицо его было серовато-зеленым, руки-ноги безвольны и расслаблены.
— Что с ним? — спросил Шаланда.
— Вырубился, — пояснил дежурный. — Кровь увидел и по стенке на пол соскользнул. Кажется, немного в штаны наделал. Неприятно...
— Кому?
— Ему, — почему-то оправдываясь, пояснил дежурный.
— А второй? — Шаланда спрашивал напористо, громко, пытаясь погасить в себе неуверенность и ужас от разыгравшейся в его кабинете трагедии.
— Держится.
— А дело сделали?
— Да, кровь смыли. Мы с Петром. Эти ученые мужи чуть было сами не улеглись в лужи.
— Наука, — с издевкой протянул Шаланда и, не оглядываясь, прошел в кабинет.
Пол был влажный, но чистый. Плотно усевшись, Шаланда решительно вынул из стола папку уголовного дела, полистал ее, шумно переворачивая страницы, поднял глаза на севшего напротив Пафнутьева. — Так что тебя интересует?
— "Фокус".
— Телефоны, адреса, имена, банковские счета?
— Примерно так.
— Теперь послушай меня, Паша, — Шаланда сцепил пальцы и положил сдвоенный кулак на папку уголовного дела. — Когда к врачам попадает раненный, умирающий бандит, что они делают?
— Лечат его, охламона, — улыбнулся Пафнутьев, сразу представив все, что скажет Шаланда, к какому выводу придет.
— Правильно. Когда престарелый убийца, отсидевший десять или двадцать лет, входит в троллейбус, где все места заняты, ты что делаешь?
— Я уступаю ему место.
— Молодец. Когда ко мне обращается человек с сомнительной репутацией и просит защитить, сохранить жизнь, рассказывает об угрозах и преследованиях, я что делаю?
— Ты бросаешься его спасать.
— Паша, я просто обязан защитить этого человека.
— У тебя, правда, это получилось не очень хорошо.
— Да. Упущение. Не учел, что этот дряхлый преступник столь злобен и свиреп. Впервые в жизни увидел старца, который бросается на людей с ножом даже в кабинете начальника милиции. И ты тоже раньше не видел такого, Паша. Не пудри мне мозги и не говори, что ты все бы предусмотрел. Не надо! Все предусмотреть невозможно. Можешь мне поверить.
— Верю, — кивнул Пафнутьев. — Но упрекнуть тебя можно.
— В чем? — вскинулся Шаланда.
— Ты допустил избиение подозреваемого со стороны потерпевшего. Если бы твой Оськин не трогал старика, тот бы не схватил со стола штык. А он его тронул. Ты же при этом спокойно оставался в своем кресле, полагая, что пара лишних зуботычин поможет тебе разговорить старика.
— Так, — крякнул Шаланда. — Понял. Мнение твое уяснил.
— Ни фига ты не уяснил. Я сказал все это только для того, чтобы ты не думал, что чист и ясен, как месяц в лунную ночь. Ты должен был ждать неожиданностей. И получил.
— А ты уж и рад!
— Возвращаемся к моим вопросам. Ты даешь сведения о «Фокусе»? Я не настаиваю, только спрашиваю.
— Паша... Послушай меня... Это очень крутые ребята. Среди твоих клиентов таких еще не было. Прекрасно понимаю, что во всей это истории есть второе дно...
— И третье тоже.
— Может быть... Чувьюрова я задержал и спрятал за решетку только для того, чтобы его не пришили в том же подъезде. Но видишь, как получилось.
— Так что «Фокус»?
— О «Фокусе» я тебе ничего не скажу! Ни единого слова! — к удивлению Пафнутьева, Шаланда, произнеся эти суровые слова, приложил палец к губам, дав знак молчать. — Не твоего ума это дело! Позволь мне самому с ними разобраться! — Шаланда опять приложил палец к губам. Потом этим же пальцем показал на папку уголовного дела и многозначительно подмигнул, желая, видимо, дать понять, что там Пафнутъев найдет все необходимое.
— Подожди меня здесь, — сказал Шаланда, направляясь к двери. Обернувшись, он опять указал на папку, оставленную на столе. И лишь после этого вышел, заперев дверь на ключ со стороны коридора.
— Так, — крякнул Пафнутьев. — Крепко же эти оськины запугали бедного Шаланду, если он в собственном кабинете не решается говорить вслух, если он только в своей забегаловке осмеливается произнести что-то внятное.
Пафнутьев подошел к столу, уселся в шаландинское кресло, вынул свой блокнот и раскрыл уголовное дело. Ему хватило десяти минут, чтобы выписать данные об Оськине, о его убитом приятеле, о старике — адреса, служебные и домашние телефоны, место работы. Все сведения были на первых страницах протоколов допросов, очных ставок, свидетельских показаний.
Хорошую работу провел Шаланда, полную и добросовестную. Трусоват он всегда был, но обвинять его в этом Пафнутьев не торопился, неизвестно, какому давлению тот подвергся, как разговаривали с ним и чего требовали. Может, и в самом деле «жучок» установили с согласия хозяина кабинета, а то и без такового.
Минут через десять ключ в двери повернулся, вошел сумрачный Шаланда, молча сунул папку уголовного дела в стол, потер ладонями не очень выбритые щеки и показал Пафнутьеву на дверь. Тот молча пожал Шаланде руку, крепко, сочувствующе и благодарно. Уже выходя, оглянулся и со значением потряс в воздухе кулаком.
«Не дрейфь, дескать, МЫ им еще покажем!»
Поддавшись его настроению и довольный, что ему удалось выпроводить настырного гостя, Шаланда в ответ тоже поднял над головой плотно сжатый кулак.
Его жест означал несколько иное: «Держись, Паша! Можешь на меня надеяться!»
* * *
Обыск заканчивался, но ничего интересного обнаружить не удалось. Квартира старика представляла собой настолько обычное нищенское жилище, что здесь, собственно, и искать-то было негде — все на виду, все открыто. Правда, в диван-кровати можно было что-то спрятать, но его нутро вскрывали уже дважды — когда Шаланда был здесь со своими ребятами и вот сейчас, все с тем же результатом.
Худолей уныло переходил из прихожей в комнату, кухню, щелкал фотоаппаратом, но не потому, что увидел нечто любопытное, нашел, обнаружил, а просто для того, чтобы потом не упрекали за бездействие. И он покорно снимал кухню со старым холодильником, вешалку, встроенный шкаф, в котором на гвоздях висели старые пиджаки, фуфайка, замусоленная нейлоновая куртка, заношенное пальто с длинными, кажется, уже вечными вертикальными складками. Скорее из чувства добросовестности, чем из служебной надобности Худолей сфотографировал кухню, стараясь захватить и холодильник, и угол газовой плиты, и мойку, чтобы дать о помещении представление хотя и полное, но никому не нужное.
Повинуясь какому-то внутреннему, не до конца осознанному порыву, Худолей заглянул в холодильник. Лампочка перегорела, внутри мерзлого железного ящика было сумрачно и пустынно. Покрытые плесенью сосиски, початая бутылка кефира, куски селедки в стеклянной банке, закрытой капроновой крышкой — это все, что он увидел. Была у Худолея слабая надежда, что найдется здесь и бутылка водки, но его ожидало жестокое разочарование. А глоточек холодной, пусть даже и не очень хорошей водки очень бы ему сейчас помог, просветлил бы его разум, прибавил сил и желания послужить на пользу правосудию.
— Пусто? — услышал он за спиной голос Пафнутьева.
— Кефир, Паша, только кефир, — Худолей понял, что Пафнутьев прекрасно знает его самочувствие, может быть, даже соболезнует, но помочь не может.
— Это печально, — произнес Пафнутьев до обидного равнодушным голосом, видимо, тайные муки Худолея нисколько его не тронули. — Это печально, — повторил он, думая о чем-то своем.
— Не в тех домах мы, Паша, обыски проводим, не в тех! — горько простонал Худолей, захлопывая дверцу холодильника.
— А где надо проводить?
— Помнишь, на прошлой неделе у одного хмыря оружие искали? Оружия, правда, не нашли, но холодильник, Паша, его холодильник до сих пор стоит у меня перед глазами как голубая мечта. И выпить там было, и закусить, и запить, и похмелиться, а хозяин-то какой хороший попался, какой хороший хозяин! Я сразу почувствовал к нему непреодолимое душевное расположение.
— Чем же он тебе так понравился? — спросил Пафнутьев, заглядывая в кухонный шкафчик, в котором не было ничего, кроме нескольких тарелок и чашек с отбитыми ручками, надколотыми краями, стершимися рисунками — каждая вещь в квартире, каждая подробность выдавали жизнь бедную, непритязательную, если не сказать полуголодную.
— Умом он мне понравился, — ответил Худолей, чуть повысив голос.Проницательностью. Высокими человеческими качествами, которые никому бы из нас не помешали в этой трудной жизни, полной тягот и невзгод! Да, Паша, да!
— Красиво говоришь! — восхитился Пафнутьев.
— Ведь он тогда сразу догадался, зачем я фотографирую внутренности его холодильника, Паша, сразу! Я не успел щелкнуть ни единого раза, а уж все, что требовалось, стояло на столе! Налитое, нарезанное, обильно поданное! В этом, Паша, проявился не только финансовый достаток, но и настоящая душевная щедрость!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39