Но здесь его ожидало разочарование — уровень автомобильного обслуживания в Испании был настолько отлажен, что в инструментах не было никакой надобности. Мастерские через каждые несколько километров, магазины запчастей, заправочные станции со всем комплексом обслуживания — десятки миллионов туристов ежегодно, что вы хотите!
И все-таки российская предусмотрительность, российская дорожная бестолковость дала себя знать — выпростав вперед руку, Пафнутьев нащупал крышку канистры. Да, водитель, выросший на бескрайних наших просторах, на странных наших дорогах, по которым можно было проехать сотню километров и не встретить не то чтобы заправочной станции, а даже простого указателя — куда едешь и что тебя ждет впереди. Водитель, прошедший такую школу, просто не мог довериться самому лучшему обслуживанию, он должен был о себе позаботиться, не доверяясь хваленому Западу.
Легонько, чтобы не услышали в кабине, Пафнутьев постучал по канистре костяшками пальцев — по звуку понял, что канистра полная, как говорится, по горло. Тогда он ощупал крышку, опасаясь, что она на замочке, что стянута проволокой, что на ней хитроумные испанцы приспособили еще какое-то запорное устройство. Но нет, ничего этого не было. Канистра запиралась точно так же, как и дома, — на два входящих в пазы штыря. После этого Пафнутьев подвигал канистру, проверяя, не закреплена ли она ремнями в самом багажнике — нет, никаких креплений не было.
В этом что-то было, несмотря на всю безысходность положения, в котором оказался Пафнутьев, в канистре таилось если и не спасение, то хотя бы шанс на спасение.
Сигарета? Можно попросить сигарету, как говорится, напоследок. Дадут? Вряд ли... Это только короли перед казнью позволяли приговоренным обратиться с последней просьбой, от этих костоломов сигареты не дождешься.
Спички? Спичек нету. Попросить? Не дадут.
Стоп!
Канистра стоит на дне багажника горловым отверстием кверху... Может, ее положить? В этом что-то есть — Пафнутьев, чуть сдвинувшись в сторону, положил канистру набок с таким расчетом, чтобы можно было, вылезая, незаметно откинуть крышку...
Ощупывая карманы, Пафнутьев сквозь ткань пиджака наткнулся на что-то твердое, что-то маленькое и совершенно ему незнакомое... Предмет был плоский, скользкий, шелковая ткань кармана не позволяла его ухватить...
И тут Пафнутьев почувствовал, что машина остановилась. И в этот же самый момент понял, что именно лежало у него в кармане — это была перламутровая зажигалка, которую подарила Маша на прощание. Вряд ли ее можно как-то использовать, но... Но в зажигалке таилась подсказка.
Машина остановилась — это Пафнутьев почувствовал по толчку, — его резко бросило вперед, и он ткнулся лицом в канистру. Хлопнули дверцы машины, послышался скрежет ключа в замке, и когда крышка багажника открылась, Пафнутьев на какое-то время был попросту ослеплен ярким солнцем.
— Вылезай, Паша, приехали, — услышал он голос Славы. — Разговор есть.
— Поговорим. — Пафнутьев нарочито замедленно приподнялся в багажнике. В тот момент, когда он собой прикрыл канистру, ему удалось откинуть крышку, а едва ноги коснулись земли, Пафнутьев развернулся и как бы обессиленно присел на край багажника, полностью перекрыв его нутро — в таком положении никто не мог видеть ни канистры, ни хлещущего из горловины бензина.
— Отойдем в тень, — сказал Слава, — там есть скамейки, столик... Присядем.
— Подожди, дай дух переведу... После темноты ничего не вижу... Угости сигареткой, Слава! По старой памяти...
Слава с подозрением посмотрел на Пафнутьева, вынул из кармана пачку, встряхнул ее так, чтобы из надорванного уголка показались сигареты. Пафнутьев, не торопясь, взял одну, пошарил в кармане, вынул зажигалку, прикурил. Все это время он внимательно осматривался по сторонам и высмотрел, все-таки высмотрел, что площадка, на которой они остановились, заканчивается обрывом. Он не мог знать, насколько глубок этот обрыв, насколько далеко в глубине следующая площадка, да это сейчас и не имело значения — у него был шанс, и он просто вынужден был его использовать.
— Пошли, — сказал Слава, — время не ждет, — и первым направился к деревянным скамейкам в тени.
— Пошли, — согласился Пафнутьев и едва только приподнялся, бросил за спину, в бензиновое нутро багажника сигарету. И в ту же секунду, в тот же момент рванулся к обрыву и тут же упал плашмя наземь. Когда взрывная волна и пламя пронеслись над ним, Пафнутьев вскочил и, не раздумывая, не оглядываясь, бросился с откоса вниз, даже не представляя, что его там ждет. Высота откоса оказалась метров пятьдесят, но он не был отвесным. Да, на нем невозможно было задержаться, но свободного падения тоже не произошло. Пафнутьев попросту безостановочно катился вниз, стараясь прикрыть голову от ударов о камни.
Разбитый, окровавленный, местами поломанный, обгорелый и ободранный, он свалился на трассу, прямо на проезжую часть.
Рефрижератор остановился перед ним в полутора метрах. Пафнутьеву повезло — водитель начал тормозить заранее, издали заметив катящегося по откосу человека. Выскочив из кабины, он подбежал к нему, перевернул на спину, заглянул в лицо.
— Полиция, — чуть слышно проговорил Пафнутьев. — Полиция, — повторил он и потерял сознание. Поколебавшись, водитель осторожно поволок его к кабине.
* * *
Через неделю Пафнутьев лежал на своем диване с приподнятой спинкой. Был он слегка в гипсе, слегка перебинтован, кое-где сквозь бинты проступали не снятые еще швы, но дух его был бодр. Да иного быть не могло, поскольку проведать его пришли давние друзья — Халандовский, все тот же Шаланда, проскользнул в прихожую и несмело присел Худолей, заглянул на огонек и Фырнин. Пафнутьевская жена Вика отсутствовала, поскольку находилась в местах далеких и безопасных, а о возвращении Пафнутьева попросту не знала. Поэтому всеми кухонными делами заправлял Халандовский — остальные были у него на подхвате.
Большой круглый стол посредине комнаты быстро и необратим обретал привычные черты — холодная водка, мясо из духовки, зелень с базара. Стол сдвинули поближе к пафнутьевской кровати, так чтобы уцелевшей рукой он мог дотянуться до всего, что было на этом праздничном столе, — отмечали его счастливое возвращение из поездки по солнечной Испании. Пафнутьев беспричинно улыбался, глядя на радостную суету друзей, а иногда, отвлекаясь от стола, взгляд его устремлялся в далекую прекрасную страну, где довелось ему испытать самые рисковые приключения в своей жизни.
И уже когда все сели за стол и водка была разлита в стопки, а стопки эти покрылись холодным серебристым инеем, неожиданно зазвонил телефон. Все замерли, напряглись и почему-то посмотрели на Пафнутьева.
— Может, не брать трубку? — спросил Халандовский, что-то сообразив.
— Почему? — удивился Пафнутьев под всеми своими гипсами и бинтами. — Я, кажется, догадываюсь, кто это может быть.
— Я тоже догадываюсь, — сказал Халандовский, — потому и спрашиваю.
— Нет, нет, я отвечу. — Поставив холодную рюмку на стол, Пафнутьев протянул к трубке почти здоровую руку. — Пафнутьев на проводе, — сказал он почти прежним своим совершенно дурацким голосом.
— Здравствуй, Паша, — раздался знакомый голос. — Ты меня узнаешь?
— Здравствуй, Юра... Как же мне тебя не узнать, если с тобой у меня связаны самые яркие страницы жизни.
— Ты имеешь в виду Машу?
— И Машу тоже.
— Она передает тебе привет, интересуется твоим здоровьем. Как ты себя чувствуешь?
— Уже лучше, Юра... Маше привет и наилучшие пожелания. Передай ей, что я помню все ее слова и чрезвычайно ей благодарен. Швы с меня снимают, гипс тоже обещают на неделе снять... Так что постепенно я приобретаю прежний вид... И если Маша окажется в России, то, вполне возможно, сможет меня узнать.
— Чем собираешься заняться, Паша?
— Сегодня хочу напиться... Я всегда напиваюсь, когда удается выжить в безнадежной обстановке.
— А чем займешься, когда протрезвеешь?
— За отчет сяду, Юра... После моей недавней командировки в страну Испанию у меня возникло много разных соображений... Знаешь, Юра, мне тебя здесь очень не хватает. И сухого белого вина. И, конечно, Маши.
— Я собираюсь скоро быть в Москве, может быть, смогу тебе помочь.
— Как доброму другу, Юра, не советую. Я в последнее время обидчивым стал, иногда впадаю в гнев... А в гневе я страшен. Даже опасен.
— Наверно, ты, Паша, прав. Я не сразу это понял.
— Не переживай, Юра... И на старуху бывает проруха.
Пафнутьев с самого начала включил громкую связь, поэтому весь разговор его гости слышали до последнего слова. И когда раздались гудки отбоя, все снова потянулись к рюмкам. Иней на них за это время слегка поблек и даже пошел потеками, так напоминающими скупые мужские слезы.
Но сегодня это были слезы радости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
И все-таки российская предусмотрительность, российская дорожная бестолковость дала себя знать — выпростав вперед руку, Пафнутьев нащупал крышку канистры. Да, водитель, выросший на бескрайних наших просторах, на странных наших дорогах, по которым можно было проехать сотню километров и не встретить не то чтобы заправочной станции, а даже простого указателя — куда едешь и что тебя ждет впереди. Водитель, прошедший такую школу, просто не мог довериться самому лучшему обслуживанию, он должен был о себе позаботиться, не доверяясь хваленому Западу.
Легонько, чтобы не услышали в кабине, Пафнутьев постучал по канистре костяшками пальцев — по звуку понял, что канистра полная, как говорится, по горло. Тогда он ощупал крышку, опасаясь, что она на замочке, что стянута проволокой, что на ней хитроумные испанцы приспособили еще какое-то запорное устройство. Но нет, ничего этого не было. Канистра запиралась точно так же, как и дома, — на два входящих в пазы штыря. После этого Пафнутьев подвигал канистру, проверяя, не закреплена ли она ремнями в самом багажнике — нет, никаких креплений не было.
В этом что-то было, несмотря на всю безысходность положения, в котором оказался Пафнутьев, в канистре таилось если и не спасение, то хотя бы шанс на спасение.
Сигарета? Можно попросить сигарету, как говорится, напоследок. Дадут? Вряд ли... Это только короли перед казнью позволяли приговоренным обратиться с последней просьбой, от этих костоломов сигареты не дождешься.
Спички? Спичек нету. Попросить? Не дадут.
Стоп!
Канистра стоит на дне багажника горловым отверстием кверху... Может, ее положить? В этом что-то есть — Пафнутьев, чуть сдвинувшись в сторону, положил канистру набок с таким расчетом, чтобы можно было, вылезая, незаметно откинуть крышку...
Ощупывая карманы, Пафнутьев сквозь ткань пиджака наткнулся на что-то твердое, что-то маленькое и совершенно ему незнакомое... Предмет был плоский, скользкий, шелковая ткань кармана не позволяла его ухватить...
И тут Пафнутьев почувствовал, что машина остановилась. И в этот же самый момент понял, что именно лежало у него в кармане — это была перламутровая зажигалка, которую подарила Маша на прощание. Вряд ли ее можно как-то использовать, но... Но в зажигалке таилась подсказка.
Машина остановилась — это Пафнутьев почувствовал по толчку, — его резко бросило вперед, и он ткнулся лицом в канистру. Хлопнули дверцы машины, послышался скрежет ключа в замке, и когда крышка багажника открылась, Пафнутьев на какое-то время был попросту ослеплен ярким солнцем.
— Вылезай, Паша, приехали, — услышал он голос Славы. — Разговор есть.
— Поговорим. — Пафнутьев нарочито замедленно приподнялся в багажнике. В тот момент, когда он собой прикрыл канистру, ему удалось откинуть крышку, а едва ноги коснулись земли, Пафнутьев развернулся и как бы обессиленно присел на край багажника, полностью перекрыв его нутро — в таком положении никто не мог видеть ни канистры, ни хлещущего из горловины бензина.
— Отойдем в тень, — сказал Слава, — там есть скамейки, столик... Присядем.
— Подожди, дай дух переведу... После темноты ничего не вижу... Угости сигареткой, Слава! По старой памяти...
Слава с подозрением посмотрел на Пафнутьева, вынул из кармана пачку, встряхнул ее так, чтобы из надорванного уголка показались сигареты. Пафнутьев, не торопясь, взял одну, пошарил в кармане, вынул зажигалку, прикурил. Все это время он внимательно осматривался по сторонам и высмотрел, все-таки высмотрел, что площадка, на которой они остановились, заканчивается обрывом. Он не мог знать, насколько глубок этот обрыв, насколько далеко в глубине следующая площадка, да это сейчас и не имело значения — у него был шанс, и он просто вынужден был его использовать.
— Пошли, — сказал Слава, — время не ждет, — и первым направился к деревянным скамейкам в тени.
— Пошли, — согласился Пафнутьев и едва только приподнялся, бросил за спину, в бензиновое нутро багажника сигарету. И в ту же секунду, в тот же момент рванулся к обрыву и тут же упал плашмя наземь. Когда взрывная волна и пламя пронеслись над ним, Пафнутьев вскочил и, не раздумывая, не оглядываясь, бросился с откоса вниз, даже не представляя, что его там ждет. Высота откоса оказалась метров пятьдесят, но он не был отвесным. Да, на нем невозможно было задержаться, но свободного падения тоже не произошло. Пафнутьев попросту безостановочно катился вниз, стараясь прикрыть голову от ударов о камни.
Разбитый, окровавленный, местами поломанный, обгорелый и ободранный, он свалился на трассу, прямо на проезжую часть.
Рефрижератор остановился перед ним в полутора метрах. Пафнутьеву повезло — водитель начал тормозить заранее, издали заметив катящегося по откосу человека. Выскочив из кабины, он подбежал к нему, перевернул на спину, заглянул в лицо.
— Полиция, — чуть слышно проговорил Пафнутьев. — Полиция, — повторил он и потерял сознание. Поколебавшись, водитель осторожно поволок его к кабине.
* * *
Через неделю Пафнутьев лежал на своем диване с приподнятой спинкой. Был он слегка в гипсе, слегка перебинтован, кое-где сквозь бинты проступали не снятые еще швы, но дух его был бодр. Да иного быть не могло, поскольку проведать его пришли давние друзья — Халандовский, все тот же Шаланда, проскользнул в прихожую и несмело присел Худолей, заглянул на огонек и Фырнин. Пафнутьевская жена Вика отсутствовала, поскольку находилась в местах далеких и безопасных, а о возвращении Пафнутьева попросту не знала. Поэтому всеми кухонными делами заправлял Халандовский — остальные были у него на подхвате.
Большой круглый стол посредине комнаты быстро и необратим обретал привычные черты — холодная водка, мясо из духовки, зелень с базара. Стол сдвинули поближе к пафнутьевской кровати, так чтобы уцелевшей рукой он мог дотянуться до всего, что было на этом праздничном столе, — отмечали его счастливое возвращение из поездки по солнечной Испании. Пафнутьев беспричинно улыбался, глядя на радостную суету друзей, а иногда, отвлекаясь от стола, взгляд его устремлялся в далекую прекрасную страну, где довелось ему испытать самые рисковые приключения в своей жизни.
И уже когда все сели за стол и водка была разлита в стопки, а стопки эти покрылись холодным серебристым инеем, неожиданно зазвонил телефон. Все замерли, напряглись и почему-то посмотрели на Пафнутьева.
— Может, не брать трубку? — спросил Халандовский, что-то сообразив.
— Почему? — удивился Пафнутьев под всеми своими гипсами и бинтами. — Я, кажется, догадываюсь, кто это может быть.
— Я тоже догадываюсь, — сказал Халандовский, — потому и спрашиваю.
— Нет, нет, я отвечу. — Поставив холодную рюмку на стол, Пафнутьев протянул к трубке почти здоровую руку. — Пафнутьев на проводе, — сказал он почти прежним своим совершенно дурацким голосом.
— Здравствуй, Паша, — раздался знакомый голос. — Ты меня узнаешь?
— Здравствуй, Юра... Как же мне тебя не узнать, если с тобой у меня связаны самые яркие страницы жизни.
— Ты имеешь в виду Машу?
— И Машу тоже.
— Она передает тебе привет, интересуется твоим здоровьем. Как ты себя чувствуешь?
— Уже лучше, Юра... Маше привет и наилучшие пожелания. Передай ей, что я помню все ее слова и чрезвычайно ей благодарен. Швы с меня снимают, гипс тоже обещают на неделе снять... Так что постепенно я приобретаю прежний вид... И если Маша окажется в России, то, вполне возможно, сможет меня узнать.
— Чем собираешься заняться, Паша?
— Сегодня хочу напиться... Я всегда напиваюсь, когда удается выжить в безнадежной обстановке.
— А чем займешься, когда протрезвеешь?
— За отчет сяду, Юра... После моей недавней командировки в страну Испанию у меня возникло много разных соображений... Знаешь, Юра, мне тебя здесь очень не хватает. И сухого белого вина. И, конечно, Маши.
— Я собираюсь скоро быть в Москве, может быть, смогу тебе помочь.
— Как доброму другу, Юра, не советую. Я в последнее время обидчивым стал, иногда впадаю в гнев... А в гневе я страшен. Даже опасен.
— Наверно, ты, Паша, прав. Я не сразу это понял.
— Не переживай, Юра... И на старуху бывает проруха.
Пафнутьев с самого начала включил громкую связь, поэтому весь разговор его гости слышали до последнего слова. И когда раздались гудки отбоя, все снова потянулись к рюмкам. Иней на них за это время слегка поблек и даже пошел потеками, так напоминающими скупые мужские слезы.
Но сегодня это были слезы радости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39