– Из горлышка так из горлышка, – согласился дядя Коля. – Мы ж не на банкете.
– Ужасно пить хочется! Во рту пересохло! – громко сказала Оля, в надежде, что дядя Коля учтет это и предложит ей выпить первой.
Она не ошиблась в своем расчете. Дядя Коля сунул горлышко в рот и стал желтыми, но крепкими зубами сдирать пластмассовый колпачок. Он жевал пластмассу довольно долго, наконец откупорил бутылку.
– Говоришь, пересохло? Вот тебе скорая помощь! Вот посюда пей. А вторую порцию мы из другой будем. – Ногтем большого пальца с черной каймой он показал Оле, сколько она может выпить, и передал бутылку ей.
Оля помертвела. Она точно знала: стоит ей сунуть горлышко этой бутылки в рот – ее тут же вырвет. Чтобы оттянуть время, она понюхала из бутылки – пахло очень противно, – затем, подобно дяде Коле, стала смотреть на этикетку. Она не замечала, что за ней, сузив голубые глаза, наблюдает Нюра. И вдруг спасительная мысль осенила Олю.
– Ах, это вермут! – воскликнула она. – Терпеть его не могу!
– А чего ж тебе надо-то? – несколько обиженно спросил дядя Коля.
– Н-ну, уж лучше простую водку. На, Тараскин, пей!
Бутылка очутилась в руках у Леши, а Нюра теперь навела на него свои прищуренные глаза.
Леша тоже понюхал, повертел бутылку, посмотрел на ее влажное горлышко.
– Я тоже как-то... Мне это вино тоже что-то не очень... пробормотал он.
И тут раздался громкий голос Нюры:
– А видать, вы слабаки оба насчет этого дела! А ну, давай сюда! Нюра выхватила у Леши бутылку, вытерла горлышко ладонью и показала дяде Коле ногтем большого пальца, сколько она собирается выпить. – Вот посюда?
Дядя Коля кивнул. Нюра пила не торопясь, то и дело отрываясь от бутылки и поглядывая на ноготь большого пальца, а у Леши в это время стучало в мозгу: "Она меня слабаком обозвала! Слабаком! При всех!!" И прежде чем Нюра допила свою порцию, он уже знал, как надо действовать.
– Чего ты хватаешь! А ну, отдай! – закричал он тем истеричным голосом, каким кричал на Федю.
– Ну, чего орешь?! Ну, на! – слегка оторопев, сказала Нюра, отдавая ему бутылку.
Леша быстро вытер горлышко ладонью и, припав к нему, начал глотать отвратительную жидкость с таким видом, словно собирается выпить все один. Но он недолго глотал. Он вдруг увидел, что дядя Коля поднялся, торопливо сунул стакан в карман, взял бутылку, стоявшую перед ним, как-то странно вытянулся и замер. Заметили это и остальные ребята. Все они сидели спиной ко входу в закоулок, и только дядя Коля сидел к нему лицом. Все, разумеется, оглянулись и... тут же встали. Перед ними стоял высокий немолодой милиционер с офицерскими погонами на плечах. За спиной милиционера, разинув рты и вытаращив глаза, застыли четверо: Матильда, Демьян, Шурик и Сема.
– Так, Совков! – спокойно сказал милиционер. – Ты, значит, теперь и срок хочешь заработать.
– За что же срок, Иван Спиридонович? – тихо спросил дядя Коля.
– За спаивание несовершеннолетних.
Лицо дяди Коли приняло затравленное выражение, несколько секунд он дергал головой, глядя то на милиционера, то на ребят. Вдруг он нашелся и почти закричал:
– Дак, Иван Спиридонович! Мне какое дело-то до них?! Они со своим пришли, а я со своим... Я тут сижу, знакомого поджидаю, а они, значит, пришли и это самое... Я еще им сказал: нехорошо, мол, ребята в таком возрасте... – Он умолк, обвел ребят умоляющим взглядом и продолжал: – Ну, ребята! Ну, будьте свидетелями! Так я говорю или нет? Ведь мне же из-за вас... меня же под суд могут...
Все молчали, потому что просто-напросто растерялись. И только Нюра сохранила самообладание.
– Ну, так! – сказала она и твердо посмотрела в глаза Ивану Спиридоновичу. – Мы пришли, а он тут уже сидит...
Милиционер обратился к Леше:
– Ты что скажешь?
Леша уже пришел в себя. Он пожал плечами.
– А что я скажу? Все правильно: мы пришли, а этот гражданин тут.
– Кто вино покупал? – спросил Иван Спиридонович.
– Ну, я! Ну и что тут такого?! – громко ответил Леша, понимая, какое прекрасное впечатление произведет подобная наглость на остальных ребят.
– Ты? – милиционер с явным недоверием оглядел Лешу с ног до головы. – А в каком магазине тебе вино отпустили?
– Да врет он! Вот ему отпустили, – сказала Нюра, кивнув на Федю. Во-первых, она понимала, что милиционер не поверит Лешке, во-вторых, ей не хотелось прятаться на глазах у всех за спину Тараскина.
Милиционер посмотрел на Федю. Такому верзиле замороченная продавщица, конечно, могла бы отпустить вино, если бы не посмотрела на его физиономию. Тут можно было поверить. Иван Спиридонович обратился к дяде Коле:
– Ты давай иди, Совков. Иди, пока я тебя не пригласил.
– Несправедливо это, товарищ участковый, – сдерживая радость пробормотал дядя Коля. Он бочком протиснулся мимо ребят, забыв, что соврал, будто ждет здесь знакомого, и устремился прочь, унося бутылку.
– Так! – сказал участковый ребятам. – Где живете?
Четверо молчали, думая, как бы увернуться от ответа на такой вопрос, но простодушный Федя ответил сразу:
– В доме восемнадцать. На Костромской улице.
– Все оттуда?
– Ага, – ответил тот же Федя.
– Новоселы, значит. – Участковый уполномоченный Иван Спиридонович помолчал, разглядывая ребят. Четверо из них не производили впечатления таких уж отпетых, но вот пятый, с его въерошенными волосами, с кулоном на голой груди, да еще с бутылкой в руке, Ивана Спиридоновича насторожил. Однако он не подал вида, что обратил особое внимание на Лешу. Он спокойно сказал: – Ну, что ж, пойдемте!
– Куда? – спросил Миша.
– Да пока не в милицию. На первый раз к вам домой пойдем...
– А у меня родители все на работе, – сказал Миша.
– Неважно, с управдомом вас познакомлю, а он уж родителей поставит в известность.
Прежде чем выйти из закоулка, Леша хотел поставить бутылку на землю, но участковый остановил его.
– Возьми, возьми ее с собой! Как-никак вещественное доказательство, будет что предъявить.
И все пустились в обратный путь. Впереди шли пятеро, за ними стройный высокий участковый и далеко позади – Матильда со своими спутниками.
Каждый из собутыльников старался идти с таким равнодушным видом, словно подобные прогулки он совершал еженедельно, и каждый думал о предстоящем разговоре с близкими, после того как те узнают о сегодняшних событиях.
Одна только Оля быстро придумала, что она скажет своим родителям, а потом ее стали занимать другие мысли. Ведь Матильда не соврала, сказав, что Красилины привыкли пьянствовать у себя в Сибири с какими-то бичами. Ведь это именно они купили вина, да еще притащили с собой дядю Колю. Так, может быть, история Тараскина с его роковой любовью к Тамаре тоже чистая правда? Оля покосилась на красивый профиль Тараскина, потом на бело-розовую, с приплюснутым носом физиономию Огурцова... А ведь похоже, что этот Мишка просто завидует Тараскину с его удивительной судьбой, а может, его еще и ревность гложет, вот он и утверждает, что Матильда врет.
Участковый шагал не торопясь, и Оля до прихода во двор успела подумать еще о многом. Она снова покосилась на Лешу. Обычно мальчишки так или иначе обращали на нее свое внимание. Одни поглядывали на нее исподтишка, кто просто с любопытством, а кто и с затаенным восхищением, другие пялили глаза открыто, а этот Тараскин за все время их знакомства взглянул на нее всего лишь разочка два, да и то как на неодушевленный предмет какой-то.
Чем это можно объяснить? Скорей всего, тем, что Тараскин все еще думает о своей Тамаре, что его до сих пор мучают три чувства: любовь, ревность и раскаяние.
Оля ощутила легкую неприязнь к этой неизвестной Тамаре. Так ли уж достойна эта девчонка столь серьезного к себе отношения? Вот Тараскин идет рядом с ней, с Олей Закатовой, не обращая на нее никакого внимания, и не знает, что она не раз заставляла говорить о себе всю школу, не подозревает, какая она яркая, необыкновенная натура. Если он это поймет, он, быть может, забудет про свою Тамару, в его душе воцарится покой и он перестанет быть неврастеником, готовым броситься с кулаками на первого встречного. Но как доказать Тараскину эту свою необыкновенность, как заставить его посмотреть на нее внимательней? Вот бы сейчас, на его глазах, совершить что-нибудь такое, на что ни один из всей этой компании наверняка не способен!
Олин взгляд упал на бутылку в руке Тараскина. После того как горлышко этой бутылки побывало во рту у Нюры, потом у Леши, чувство брезгливости у Оли хотя и сохранилось, но оно уже перестало быть таким непреодолимым, как раньше. Теперь у Оли, пожалуй, хватило бы духа взять это горлышко в рот. А что, если выхватить у Лешки эту бутылку и прямо на глазах у милиционера, на глазах у всего двора сделать из нее глоток-другой? Нет, это действительно мысль! Наверняка это произведет на Тараскина впечатление!
Хотя Оле и нравилось производить впечатление, она всегда старалась все делать так, чтобы это не привело к тяжелым для нее неприятностям. Вот и теперь она стала прикидывать, к чему ее выходка может привести. Как объяснить родителям сегодняшнее свое поведение, она уже знала, как, впрочем, знала, что ей все равно попадет. А как будет реагировать Иван Спиридонович? Может быть, отведет ее в милицию, может быть, ее поставят там на учет, и это лишь возвысит ее в глазах Тараскина и остальных. Но ведь не отправят же ее куда-нибудь в колонию и даже из школы не исключат... Ну, а что касается нагоняя от родителей, тут уж, как говорится, семь бед – один ответ.
Оля все еще колебалась, но чем ближе вся процессия подходила к дому номер восемнадцать, тем больше в ней росла уверенность, что она задумала дело стоящее.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Участковый с ребятами появился во дворе дома восемнадцать с одной его стороны, а с противоположной стороны туда вошли две Лешиных бабушки: сестра Антонины Егоровны Татьяна Егоровна и мать Лешиного отца Евдокия Самсоновна. Антонина Егоровна сообщила каждой из них по телефону о том, что за публика будет окружать их внука, поведала об ужасах, увиденных ею сегодня во дворе, и каждая из бабушек пообещала немедленно приехать. Тут же обе созвонились между собой и уговорились встретиться в метро, чтобы по дороге обсудить положение.
Они очень отличались одна от другой. Востроносенькой сухонькой Татьяне Егоровне было под восемьдесят. Спина ее давно изогнулась, реденькие серые волосы она кое-как закручивала в тощий пучок, и ходила она опираясь на палку с резиновым наконечником. Однако характер у Татьяны Егоровны был живой, и она даже любила посмеяться над тем, что с ней сделала старость. Свою палку Татьяна Егоровна называла клюкой и временами, вертясь перед зеркалом, приговаривала с непонятным удовольствием: "Ну, ведьма! Ну, совершеннейшая старая ведьма!" Вот и сейчас она шагала так быстро, размахивала клюкой так энергично, что Евдокия Самсоновна с трудом поспевала за ней. В черных волосах Евдокии Самсоновны не было ни одного седого волоса, но она была грузна, страдала одышкой и поэтому говорила отрывисто, словно ставила точку чуть ли не после каждого слова.
Встретившись в метро, родственницы обсудили все, что им рассказала Антонина Егоровна, и пришли к заключению, что та сгустила краски. Живя отдельно от семьи Тараскиных, они считали, что Антонина Егоровна склонна преувеличивать свои волнения, связанные с воспитанием внука.
Войдя во двор, они увидели, что там стоит грузовик и снимать с него вещи взрослым помогают ребята.
– А вот и детишки еще приехали, – заметила Татьяна Егоровна, энергично работая клюкой. – С виду вполне порядочные.
– А вот и милиция, – пробасила Евдокия Самсоновна. – Кого-то. Ведут.
И правда, в противоположном конце двора показался высокий милиционер, а перед ним – несколько подростков.
– Ну вот так уж и ведут! – рассердилась Татьяна Егоровна. – Вот вы тоже панику раньше времени... Он сам по себе идет, а они сами по себе.
Однако скоро она притихла, перестала так сильно взмахивать клюкой, да и шаги ее замедлились. А потом две бабушки совсем остановились, вглядываясь в приближающихся ребят и милиционера.
В разговоре по телефону Антонина Егоровна подробно описала, как теперь стал одеваться их Леша, обе бабушки, как большинство пожилых людей, хорошо видели вдаль, и все же они не сразу узнали своего внука в лохматом парне, несшем бутылку в опущенной руке. Бабушки убедились в этом, лишь когда Леша оказался шагах в десяти от них и когда произошло следующее. Рядом с Лешей шла стройная миловидная девочка в черной шелковой юбке и голубой кофточке.
– Ну-ка, Тараскин, дай сюда! – вдруг воскликнула она звонко, выхватила у Леши бутылку, остановилась и стала пить из нее. В следующую секунду бутылка оказалась в руке милиционера, лицо которого стало сразу малиновым.
– Где живешь? – крикнул он яростно первое, что пришло в голову.
– Извините, Иван Спиридонович! – по-прежнему звонко сказала Оля. Просто во рту пересохло! – Эту фразу она давно приготовила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27