– Да сделайте же что-нибудь! – закричал Везель, обращаясь к Зулу. – Видите, она умирает? Сделайте что-нибудь!
Какое-то мгновение Зулу смотрел на него, ничего не соображая, потом припомнил уроки оказания первой помощи и, скинув свою куртку, прикрыл ею миссис Везель, а невысокий продовольственный ящик подставил ей под ноги.
– Оставайтесь здесь, – сказал он Кумико, – и спрячьтесь, если появятся пираты. А я попробую позвать на помощь.
Она согласно кивнула, и он опрометью выбежал из груды развалин, не соображая даже, куда он бежит, и лишь узнав знакомую дорогу, понял, что спешит к себе домой. Но не искать защиты у отца с матерью, а сесть на скиммер и домчать до соседнего селения, где был доктор.
Предвечернее ясное небо закрывали густые клубы черного дыма, но пониже дыма над лесом стояло ярко-оранжевое свечение, освещая дорогу, и Зулу бежал, не спотыкаясь о коряжины, не задерживаясь на поворотах.
Как ему казалось, он был недалеко уже от дома, когда путь ему преградила сплошная стена огня, – горел лес, подожженный фазерами пиратов. Горел с гулом и треском. Пламя, как сказочный зверь, перепрыгивало с горящего дерева на трепещущие от ужаса соседние деревья, и ничто не могло остановить прыжки пламенного зверя, никто не мог убежать от него.
Зулу так и не разобрался, отчего его щеки покрылись слезами: от страха или от едкого дыма, разъедающего глаза. Да и некогда было раздумывать. С громким криком Зулу бросился с дороги в лесную чащу, пытаясь обойти пожар стороной и пробраться к дому. Но сколько он ни бежал вдоль сплошной стены огня, не находил ни конца, ни края этой страшной преграды.
И стена эта не знала покоя, не стояла на месте, а приближалась все ближе и ближе к задыхающемуся от дыма и от усталости Зулу, обдавала его своим горячим дыханием, грозясь вот-вот дотянуться до него жадными, всепожирающими языками.
Зулу бросился прочь от огня, уже не зная, куда он бежит и в какой стороне находится его дом. Он бежал до тех пор, пока гудящее пламя не осталось далеко позади, остановленное то ли ветром, то ли мелколесьем. Вконец обессиленный Зулу споткнулся о какую-то корягу, упал, приподнялся на колени и горько заплакал. Если бы кто-нибудь спросил его, о чем он плачет, он не смог бы ответить, потому что ему было жаль и себя самого, заблудившегося в вечернем лесу, и чету Везель. Стоя на коленях, он просто молился рыданиями, потому что никто не учил его словам молитв. И больше всего слез досталось на долю миссис Везель.
Выплакавшись, он почувствовал себя отдохнувшим, снова способным к движению, и, не выбирая дороги, пошел, куда глаза глядят, стараясь придерживаться одного направления.
Это помогло. Спустя какое-то время он стал узнавать местность, по которой проходил, а вскоре на опушке леса увидел свой дом, который был цел и невредим. Из гаража мать выводила скиммер, чтобы отправиться на поиски его, Зулу. Из-за шума и треска далекого уже пожара кричать было бесполезно, и Зулу спокойно ждал, когда мать обернется и увидит его. Так оно и случилось. Мать подлетела к нему на скиммере, выслушала его торопливый рассказ, и через несколько минут они уже были на месте бакалейной лавки.
Мать смазала Кумико раны на щеке и плече, вправила вывихнутую лодыжку и объяснила, что кроме ночных кошмаров ей ничего не угрожает.
У мистера Везеля было сломано несколько ребер, но он упорно отказывался от какой-либо помощи, ползал вокруг неподвижного тела своей жены и громко окликал ее.
Миссис Везель не отзывалась, потому что была мертва. Глубокая рана на ее лбу перестала кровоточить, закрытая твердой коркой свернувшейся крови. Кожа вокруг раны высоко вздулась, сквозь неплотно прикрытые веки виднелись посиневшие белки, а из полуоткрытого рта выглядывал серый кончик языка.
Зулу неподвижно стоял над тем, что когда-то было миссис Везель, пораженный неприглядной картиной смерти, и чем больше всматривался в нее, тем сильнее чувствовал свою вину.
После матери и отца, может быть, и после Кумико миссис Везель была самым близким ему человеком. Он никогда не сможет забыть ее доброту и никогда не простит себе своего испуга. Не испугайся он пожара, не заблудись в лесу, к миссис Везель раньше пришла бы помочь, и она была бы жива. Если бы он не испугался…
И вдруг Зулу осознал, что он уже не ребенок, а взрослый человек, и хоть он и не один, – рядом с ним нет ни матери, ни Кумико, ни потерявшего рассудок Везеля – только образ мертвой миссис Везель. А рядом с ним тот, кого он не видит, но знает, что он рядом с ним и хочет ему добра.
– Посмотри на нее внимательно, – сказал стоящий рядом.
– Не могу! – выкрикнул Зулу и отвернулся с отвращением. – Я убил ее.
– Посмотри на нее, – повторил стоящий рядом.
– Не мучай меня! Я не могу, – взмолился Зулу. – Я испугался. Я заблудился. Я опоздал. И я убил ее! – прокричал Зулу и закрыл глаза.
– Посмотри на нее! – снова потребовал голос, – и убедись, что она была мертва уже в тот миг, когда ты побежал за помощью. Ее убили пираты, а не ты. А ты – слабый, трусливый мальчик, боявшийся леса и дикого зверя, минутный свой испуг признал за преступление. И это в мире, переполненном преступлениями, в мире, где каждый преступник выдает себя за жертву. Но даже свой минутный испуг ты преодолел и пришел на помощь подружке своего детства, которой еще можно было помощь. Открой глаза, посмотри на нее и убедись, что ты не виноват.
Прикрыв лицо руками, Зулу какое-то время стоял в нерешительности, потом медленно опустил руки и открыл глаза: миссис Везель уже похолодела, пепельно-серый цвет окрасил ее лицо, а ногти и кончики пальцев отсвечивали мертвой синевой. Зулу не мог спасти ее. Он смотрел на труп женщины без чувства вины и без страха за самого себя, без стыда, мучившего его долгие годы.
Переполненный чувством свободы и необыкновенной легкости, Зулу поднял глаза на стоявшего рядом, увидел темные, едва различимые черты незнакомого лица и взгляд, наполненный мудростью и любовью.
– Спасибо тебе, – сказал Зулу, – за твою доброту. Ты освободил мою душу от самого тяжелого груза. Позволь тебе отплатить тем же, Я сделаю все, что ты пожелаешь.
К несказанному удовольствию Зулу незнакомец благосклонно улыбнулся ему в ответ.
Глава 12
Камера для арестантов стала для Спока камерой изощреннейшей пытки – пытки чувством вины. Виноватый перед всеми, он не мог оправдаться хотя бы потому, что его оправдания никому не нужны – дело сделано, и исправить что-либо поздно.
И попробуй докажи кому-нибудь, что он не мог убить Сибока вовсе не из-за приверженности к пацифистской философии Суракиана, а просто не мог поднять руку на своего старшего брата.
Но, если честно признаться, то было время, когда Спок смотрел на Сибока не как на брата, а как на преступника, заслуженно подвергшегося наказанию. И все-таки, даже в то время он не смог бы поднять на него руку, настолько он был признателен Сибоку за его доброту и братскую нежность. Память добра неизгладима, от кого бы это добро ни исходило. А Сибок вошел в жизнь и в память Спока как воплощение доброты.
Начать хотя бы с того, что Спок – наполовину землянин – чувствовал свою неполноценность, хотя и был, как он считал, единственным сыном своего отца – Сарека. Да и сам Сарек не скрывал, что ему хотелось бы иметь другого сына. И когда Споку исполнилось, по земным меркам, тридцать лет, Сибок вошел в их семью полноправным членом и действительным наследником своего отца.
Больше всего Спок боялся, что Сибок не признает его за настоящего брата, за настоящего вулканца, каким, без всяких сомнений, был Сибок. Кроме того, Сибок был адептом учения колинару, рожденный в Резиденции Гол, куда таким, как Спок, и доступ был запрещен.
Но представленный своему младшему брату, Сибок поднял руку в приветственном салюте вулканцев, и с братской теплотой в голосе произнес:
– Т'Хайл, брат.
И это приветствие разрушило все барьеры между братьями, отбросило прочь все сомнения, а породило искреннюю любовь…
Спок отогнал воспоминания, заставил себя вернуться к действительности – в камеру арестантов и к ее обитателям.
По тому, как вел себя капитан, было совершенно ясно, что он еще не остыл от недавних событий и заново переживает их: Кирк мерил камеру торопливыми шагами, мрачно глядя себе под ноги. Спок и Маккой молча сидели на одной жесткой койке и наблюдали за ним. Наконец Кирк не выдержал, остановился перед своим первым офицером и, размахивая перед его носом широко растопыренной кистью правой руки, недоуменно произнес:
– Черт возьми, Спок! Я просто не могу поверить!
Спок не изображал из себя невинную овечку. Он знал, что капитан прав, и что дальнейшее молчание недопустимо. Настало время дать объяснение и своему молчанию, и своим непонятным поступкам.
– Капитан, – начал он спокойным голосом, глядя в разъяренное лицо Кирка:
– Что я могу сделать, чтобы вернуть твое доверие?
– Еще раз предать всех нас, находящихся на борту корабля!
– Я сделал больше того, что ты предлагаешь – я предал тебя, своего капитана, и не надеюсь, что ты простишь меня, – подтвердил обвинение Спок.
– Простить тебя? – до шепота понизил свой голос Кирк, – да я бы дал тебе пинка, чтобы ты вылетел за борт…
– Если ты думаешь, что это поможет, – покорно согласился Спок.
– Я бы попридержал его, Джим, – с сарказмом вмешался Маккой, – в космосе и без того дерьма хватает.
Спок с удивлением посмотрел на доктора, а Кирк напомнил ему:
– Опять торопишься с этим словом, старина. – И вновь обратился к вулканцу:
– Спок, но почему ты так поступил? Все, что тебе предстояло сделать – это нажать на курок. Я не просил тебя убивать его. Я понимаю, что убийство для тебя неприемлемо. Но ты мог ранить его в ногу и хотя бы остановить таким образом. Неужели мне надо тебе объяснять, что общее благо весомее блага одного, хотя бы самого великого человека. Нам на нашей собственной шкуре довелось испытать этот классический афоризм.
– Капитан, – с убежденностью произнес Спок, – если бы я нажал на курок, Сибок был бы уже мертв.
– Почему? – глаза Джима лихорадочно блестели, он нетерпеливо ждал ответа, хлопая себя по бедрам, – объясни?
– Как объяснил сам Сибок, он не остановился бы, пока я не убил бы его, а просто раненый, он по-прежнему оставался бы грозным противником. Он не успокоился бы до тех пор, пока «Энтерпрайз» не оказался бы в его руках. Возможно, вы заметили, что Сибок…
Кирк с мольбой вскинул руки, словно прося божьей помощи:
– Спок, мы поставили на карту двести жизней против одной! Неужели ты не понимаешь, что должно перевесить?
– Я хорошо знаю Сибока – он не убьет…
– Да он – сумасшедший! – выкрикнул Кирк, сам едва не сходя с ума, и Спок понял, что пришло время для полного откровения.
– А вам не приходило в голову, капитан, что вы приказывали мне убить моего брата?
– Не сомневаюсь, что как вулканец, Сибок – твой собрат, могу даже допустить, что когда-то вы были друзьями. Но что-то я не заметил, что вы питали симпатии друг к другу, тем более, что с твоей стороны и оснований для этого не было. Так что твой довод…
Спок прервал его – предотвратить неизбежное не было никакой возможности:
– Ты не хочешь слушать меня, Джим. Но ты послушай: Сибок и я – мы сыновья одного отца – Сарека.
Маккой, сидевший рядом со Спокам, отшатнулся от него так, что чуть не упал с койки, успев издать лишь одно слово:
– Что?
Некоторое время капитан пристально смотрел на своего Первого офицера, пораженный услышанным. А придя в себя, спросил:
– Он – твой брат?
Спок кивнул.
– Ты шутишь, Спок?
– Нет.
– Спок, я, как капитан, хорошо знаю все твои биографические данные. Сибок не может быть твоим братом, согласно этим данным. А предоставление ложной информации для личного досье – это грубейшее нарушение воинских законов Федерации.
– Формально ты прав, – согласился Спок. – Не имело никакого смысла объяснять в биографических данных, что Сибок был сканн – изгнанник, считавшийся погибшим даже для его семьи, что сам факт его существования навсегда вычеркнут из всех официальных записей на Вулкане. В этом смысле у меня действительно нет брата.
Гнев Джима сменился ощущением полной опустошенности, и он расслабленно признался:
– Мне надо присесть. – Он подошел к койке и тяжело опустился на нее рядом с Маккоем. Доктор задумался и спросил:
– А почему ты не мог сказать прямо, что у вас с Сибоком один отец, но разные матери?
– Именно это я и хотел сказать.
– А я всегда считал, что твой отец не был женат до того, как повстречал твою мать.
– И да, и нет. – Споку трудно было разговаривать на эту тему. – Его первая жена Т'Ри решила стать жрицей, и брак аннулировали. Служителям культа разрешаются такие вещи. И Сарек был уверен, что их недолгий брак не дал прибавления. Т'Ри скрывала от него и зачатие, и рождение сына. До самой ее смерти Сарек не знал, что у него есть сын по имени Сибок. А после смерти Т'Ри взял Сибока к себе, и мы – два брата – жили вместе до тех пор, пока старейшины не изгнали его с Вулкана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39