Ты знаешь, Иль, мне кажется... — Иволга умолкла.
— Что?
— Да просто он про тебя ТАК рассказывал. Ну там, на Квирине. Что такая, мол, девушка, ну прямо такая... Мне кажется, что он к тебе явно неравнодушен.
Ильгет онемела. Странно... почему же она ни разу не подумала об этом?
— Ты про что? — выдавила она наконец, — мы с ним вроде просто хорошие друзья... Да я ведь замужем, Иволга!
Квиринка пожала плечами.
— Знаешь, муж, конечно, мужем, но... ну, я человек свободных взглядов. Я в общем-то, тоже познакомилась с моим мужем, когда он был женат на другой. Так получилось. В жизни всякое бывает, Ильгет...
— Нет! — вскрикнула она. Иволга покачала головой, коснулась ее руки.
— Ладно, ладно, Иль, — сказала она, — я не всерьез. Не обращай внимания. Как Бог даст, так и будет.
Ильгет чувствовала какое-то странное отвращение. Не надо было говорить об этом! Совсем не надо. Лучше бы Иволга рассказала просто об Арнисе, о том, какой он человек, за что прославился в СКОНе, что вообще любит, чем увлекается, о его родителях...
Не надо так. Пошлость это. Не хочу. Ничего не хочу. Гадость! Господи, и ведь подумать даже не могла... Почему я такая дура? Но ведь и он — он вел себя просто как друг?
И этот разговор — он лишний.
Наверное, все это отразилось на лице Ильгет, Иволга поспешно сунула ей в руки гитару.
— Ладно, забудь, не обращай внимания. Лучше спой, твоя очередь.
— Я спою... это на стихи моего любимого поэта, Мэйлора. Только я играю плохо...
— Это неважно.
Ильгет тихонько запела.
От кирпичной стены
И от желтой травы,
От закатных полос,
От густой синевы
Сделай шаг, сделай шаг
В темный круг, в темный лес,
В бледно-призрачный сад,
Слышишь, листья шуршат,
Слышишь листья шуршат
Под ногами, как дни?
Так уходит трава
Из-под ног, из-под ног,
Остаются одни
Те, кто жил, те, кто смог.
А от беленных стен
И от груд кирпича,
И от запаха хлеба,
И от желтых цветов,
И от солнечных рощ -
Уходи, уходи.
Ты не здесь, ты не свой,
Ты не сможешь, ты враг.
Белый свет, желтый цвет
Синим облаком дни.
Там не так, все не так.
Только где твоя власть? Только кто командир?
Слышишь, двери скрипят:
Сделай шаг, сделай шаг!
Слышишь, камнем в стекло:
Уходи, уходи.
Больше они об Арнисе не говорили. К вечеру Иволга проводила гостью на вокзал. Ильгет уже ощущала себя самой близкой и давней подругой квиринки.
И нисколько не было ощущения опасности... так, будто и вправду она приехала всего лишь погостить, будто пароль и переданный пакет просто не существовали — да Ильгет и не знала, что в пакете, зачем это нужно.
Просто так — прошлись по заснеженной темной улице, снежок еще шел и кружился, мелькал в светлых кругах фонарей. Народу даже у вокзала было немного. Миновали большой рекламный плакат, призывающий покупать какие-то сигареты. Постояли на перроне, болтая о том, о сем. Подошел, лязгая и громыхая, древний состав, выкрашенный в бледно-зеленое. И тогда Иволга протянула гостье длинную, костлявую руку без перчатки, чуть замерзшую, как-то сиротливо высунутую из рукава штормовки.
— Ну пока, Ильгет... еще увидимся.
Ильгет посмотрела в лицо квиринки. И в светло-серых глазах увидела промельк тоски и тревоги. И один только этот промельк напомнил ей о войне.
— Пока.
— Будь осторожнее, — сказала Иволга, помедлив, — хочу еще с тобой встретиться. Поняла?
— Ага. И ты тоже.
Ильгет вскочила на подножку вагона, помахала Иволге рукой. Потом еще раз, уже из салона. Поезд медленно тронулся и застучал по шпалам, набирая ход.
Вскоре Ильгет удалось перевестись в закладочный цех. Это была довольно сложная операция.
В закладочном цехе работали в другом режиме: по восемь часов, но только четыре дня в неделю. Вроде бы мало, но условия работы были такими, что — и этого казалось много. Режим работы Ильгет и решила сделать отправной точкой своей просьбы. С мастером она говорила, жалуясь на мужа — якобы тот требует обязательного присутствия жены по вечерам, готового ужина и так далее (в каком-то смысле это было правдой, Пита уже ворчал по поводу того, что приходя с работы, не всегда обнаруживает дома жену и ужин). Мастер обещала помочь, и уже через неделю Ильгет перевели в закладочный цех.
Условия там и вправду были аховые. Работали одни заключенные, большинство из них — мужчины, да и те — из колонии строгого режима, как поняла Ильгет. Ее, правда, поставили на конвейер вместе с женщинами, и тут продолжался все тот же мат, все те же дикие разговоры о пьянках и драках, иногда и сами драки... Тетки здесь работали еще более отпетые, одна из них, к примеру — бывшая содержательница подпольного дома терпимости, где работали малолетние проститутки, что в Лонгине пока еще запрещено.
Но Ильгет мало обращала внимания на женщин, особенно к концу смены. Впрочем, и они после обеда уже замолкали. Слишком уж тяжело. Конвейер полз быстро, закладывать зародыши нужно было в скоростном темпе, а температура в цехе стояла под семьдесят градусов, как в бане. Пот лился с работающих градом.
Единственное утешение — скоро весь этот цех, видимо, взлетит на воздух. Из первого разговора с Арнисом Ильгет поняла, что группа готовится взорвать фабрику, это их пока что основная задача. Дэггеры — основное и лучшее сагонское оружие... Наверняка были и еще какие-то группы, и другие задачи перед ними стояли, но Ильгет этого знать не полагалось.
Удивительно, но сейчас она как-то легко относилась ко всему. Проклятая парилка — ну и плевать. Муж возмущается — ее это нисколько не задевало. Она старалась успокоить его гнев двумя-тремя фразами, иногда это не получалось, но все равно до глубины души ссоры ее не трогали, как раньше.
Ничто больше не имело значения. Только Арнис. Только работа. Ильгет предпочла забыть слова Иволги, во всяком случае, у нее точно не возникало никаких грешных мыслей по отношению к квиринцу. Иногда она встречала Арниса на территории фабрики, в черной форме и пилотке, и все, что допускалось — незаметно для окружающих обменяться с ним взглядами. Как-то раз Арнис конвоировал к боковым зданиям одного из мужчин-заключенных. Ильгет увидела его издалека и долго смотрела, прежде чем он почувствовал ее взгляд, поднял глаза... Целую секунду Арнис смотрел на нее. Прошел мимо. Ильгет остановилась. Поглядела вслед. В этот момент заключенный вывернулся и дернулся было бежать. Здоровенный мужик, между прочим, крупнее Арниса. И без наручников. Бывший ско схватил своего подопечного за кисть и очень быстро вывернул ему руку, пара ударов, и зек лежал на земле. Ильгет опомнилась и пошла дальше.
У Арниса работка тоже веселая... не позавидуешь.
Плевать. На все. Скоро что-то произойдет. Что-то страшное. Но страшное это принесет наконец освобождение от всего... пусть даже смерть. Ильгет ощущала почти постоянное возбуждение, приподнятость. Иногда думалось, что вот скоро смерть, а она еще ведь ничего в жизни не успела, глупо так жизнь прошла. Все, что останется от Ильгет — несколько стихотворений, незаконченный роман, десяток рассказов, да и то все — так, баловство, графоманство. И не прочитает их никто. Ни карьеры она не сделала, ничего полезного для людей. И ребенка не родила.
Но думалось о смерти как-то абстрактно. Ильгет когда-то боялась умереть, мама в детстве объясняла ей, что там ничего нет, одна лишь черная пустота, вечный сон. Как это — вечный? Как это — больше никогда, никогда не существовать?! И даже уверовав в Христа, Ильгет не до конца изжила этот страх... иногда возвращались сомнения — все же вдруг там ничего нет?
Но теперь этих сомнений не было. Ильгет не знала, что там. Но и страха не было, нисколько. Так, абстрактные размышления. Ильгет понимала, что когда придет момент, она очень даже испугается, она вовсе не смелая по натуре. Но сейчас пока она не боялась. Может быть, даже наоборот хотела приблизить этот момент, сократить ожидание.
Да и чего ждать? Будет взрыв... выстрел... мгновенная ошеломляющая боль — и ничто? Ильгет толком не представляла, что будет.
Несколько раз она выполняла поручения Арниса, неизменно добавлявшего в конце письма: храни тебя Господь! До победы. Ходила по каким-то адресам, передавала вещи... что все это значило — неизвестно, да Ильгет и не стремилась узнать. Зачем-то все это, видимо, было нужно.
Близился Новый Год.
В последнем письме был указан очередной тайник — в автобусном депо. Якобы по рассеянности заснуть и доехать до последней остановки. Там разыграть сцену: простите, куда я попала? И уже на выходе из депо, под урной, якобы поскользнувшись и упав, достать рулончик с запиской.
Ильгет прокляла все на свете, особенно пока добиралась из депо домой. Автобусы шли переполненные, мороз, давка, на остановках стоять почти невозможно. Ильгет приплясывала от дикого холода. А карман грел маленький желтый пенал.
Ильгет раскрыла записку уже дома.
Арнис благодарил за последнее выполненное поручение. И давал новое — получить от такого-то человека взрывное устройство. Установить под конвейером, желательно, ближе к началу. Сигнал на взрыв будет дан, когда придет время...
«Это самое опасное из всего, что тебе приходилось делать, — писал Арнис, — я буду молиться за тебя».
Все. Сердце застучало, словно часы последнего отсчета. Скоро начнется. Скоро...
На следующий день Ильгет установила мину, получив ее с утра на остановке от незнакомого парня. Действительно, совершенно незаметное устройство. И пронести его оказалось легко. И прилепить снизу на магнит — ничего сложного. Темная, в цвет конвейера шайба, к тому же очень похожие шайбы и так были наляпаны снизу — там и сям, неизвестно, какую функцию они выполняли. Отличить мину от других деталей конвейера было невозможно. К тому же если еще и не знать, что она там установлена. Никакая профилактика и ремонт были не страшны — кто будет проверять эти штуки на наружной оболочке...
Ильгет кожей ощущала эту мину, быстро работая на ползущей ленте — закладывая в черные слизистые зевы беловатые зародыши, придерживая их щипцами. Интересные все-таки у сагонов технологии... такие суперразвитые, автоматизировать это до сих пор не смогли. Или не догадались. А может быть, рабский труд выгоднее. Или, например, для роста этих зародышей требуется человеческое тепло.
Ильгет переминалась с ноги на ногу и вдруг подпрыгнула — наступила нечаянно на кого-то. Обернулась.
Ее соседку звали Жеррис, высохшая, морщинистая, тертая жизнью баба, лет под сорок, старательно молодящаяся... Голос у Жеррис был резкий, пронзительный, напоминающий Ильгет свекровь. По каким-то намекам было ясно, что сидит она за убийство, и не за одно.
Женщина была явно рада развлечению.
— Простите, — пролепетала Ильгет машинально.
— Ты че,..., не видишь, куда ноги свои ставишь?
— Извини, — сказала Ильгет погромче, — не заметила.
Ей и в самом деле было стыдно.
— — Еще она будет извиняться! Че целку с себя корчишь? — Жеррис разразилась потоком нецензурных слов, ее, видимо, понесло. Ильгет отвернулась и стремительно нагнала темп, а то пара «матриц» (так назывались эти черные карманы) уже уехала без начинки.
— Ты смотри на меня, тварь, когда с тобой разговаривают! — Жеррис схватила ее за плечо и развернула.
— Ну-ка без рук, — угрюмо сказала Ильгет, — сейчас охрану позову.
— О! Смотрите-ка на нее! А может, ты стукачка, а? Девки, стукачка!
Женщины загалдели. Ильгет с ненавистью посмотрела на Жеррис. Вот сказать бы ей... да воспитание не позволяет. Сейчас Ильгет остро жалела о своем воспитании, даже выругаться как следует, и то не умеешь...
Да уж. Солдат Вселенной в мировой войне добра и зла.
Ничего они мне не сделают, успокаивала себя Ильгет, равномерно работая. В первые дни поясница просто отваливалась, а сейчас уже привыкла. Ничего... буду держаться поближе к охране. Ну пустят слух, что я стукачка — так это их дела, меня это не касается. Мне с ними в одной камере не спать, слава Богу.
А через месяц штуковина там, под конвейером, рванет...
Ильгет даже остановилась на пару секунд. Работа в цеху в три смены, без перерывов. На обед и ужин водят партиями, в это время конвейер медленнее начинает ползти. Значит, когда эта штука рванет, люди, стоящие рядом, погибнут. А скорее всего, погибнут все, кто будет в цеху — заряд, наверное, немаленький.
Ильгет какими-то новыми глазами посмотрела на Жеррис. Нет, Жеррис, наверное, останется в живых, раз она в той же смене. Хотя неизвестно, может, в этот день Ильгет просто не выйдет на работу. А все эти заключенные, значит, должны взорваться.
Ильгет вдруг стало холодно — в парилке, при семидесяти градусах.
Вся злость на Жеррис прошла.
Вспомнились честные серые, тревожные глаза Арниса: «Придется убивать, Иль, лонгинцев, твоих же братьев».
К тому же и невинных.
И Сайра, возможно, погибнет.
Да, она обещала. И она это сделает. Да, людей жаль, но это война.
А может быть, и не надо этого делать. Ну что она, в сущности, знает о происходящем? Сагоны?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
— Что?
— Да просто он про тебя ТАК рассказывал. Ну там, на Квирине. Что такая, мол, девушка, ну прямо такая... Мне кажется, что он к тебе явно неравнодушен.
Ильгет онемела. Странно... почему же она ни разу не подумала об этом?
— Ты про что? — выдавила она наконец, — мы с ним вроде просто хорошие друзья... Да я ведь замужем, Иволга!
Квиринка пожала плечами.
— Знаешь, муж, конечно, мужем, но... ну, я человек свободных взглядов. Я в общем-то, тоже познакомилась с моим мужем, когда он был женат на другой. Так получилось. В жизни всякое бывает, Ильгет...
— Нет! — вскрикнула она. Иволга покачала головой, коснулась ее руки.
— Ладно, ладно, Иль, — сказала она, — я не всерьез. Не обращай внимания. Как Бог даст, так и будет.
Ильгет чувствовала какое-то странное отвращение. Не надо было говорить об этом! Совсем не надо. Лучше бы Иволга рассказала просто об Арнисе, о том, какой он человек, за что прославился в СКОНе, что вообще любит, чем увлекается, о его родителях...
Не надо так. Пошлость это. Не хочу. Ничего не хочу. Гадость! Господи, и ведь подумать даже не могла... Почему я такая дура? Но ведь и он — он вел себя просто как друг?
И этот разговор — он лишний.
Наверное, все это отразилось на лице Ильгет, Иволга поспешно сунула ей в руки гитару.
— Ладно, забудь, не обращай внимания. Лучше спой, твоя очередь.
— Я спою... это на стихи моего любимого поэта, Мэйлора. Только я играю плохо...
— Это неважно.
Ильгет тихонько запела.
От кирпичной стены
И от желтой травы,
От закатных полос,
От густой синевы
Сделай шаг, сделай шаг
В темный круг, в темный лес,
В бледно-призрачный сад,
Слышишь, листья шуршат,
Слышишь листья шуршат
Под ногами, как дни?
Так уходит трава
Из-под ног, из-под ног,
Остаются одни
Те, кто жил, те, кто смог.
А от беленных стен
И от груд кирпича,
И от запаха хлеба,
И от желтых цветов,
И от солнечных рощ -
Уходи, уходи.
Ты не здесь, ты не свой,
Ты не сможешь, ты враг.
Белый свет, желтый цвет
Синим облаком дни.
Там не так, все не так.
Только где твоя власть? Только кто командир?
Слышишь, двери скрипят:
Сделай шаг, сделай шаг!
Слышишь, камнем в стекло:
Уходи, уходи.
Больше они об Арнисе не говорили. К вечеру Иволга проводила гостью на вокзал. Ильгет уже ощущала себя самой близкой и давней подругой квиринки.
И нисколько не было ощущения опасности... так, будто и вправду она приехала всего лишь погостить, будто пароль и переданный пакет просто не существовали — да Ильгет и не знала, что в пакете, зачем это нужно.
Просто так — прошлись по заснеженной темной улице, снежок еще шел и кружился, мелькал в светлых кругах фонарей. Народу даже у вокзала было немного. Миновали большой рекламный плакат, призывающий покупать какие-то сигареты. Постояли на перроне, болтая о том, о сем. Подошел, лязгая и громыхая, древний состав, выкрашенный в бледно-зеленое. И тогда Иволга протянула гостье длинную, костлявую руку без перчатки, чуть замерзшую, как-то сиротливо высунутую из рукава штормовки.
— Ну пока, Ильгет... еще увидимся.
Ильгет посмотрела в лицо квиринки. И в светло-серых глазах увидела промельк тоски и тревоги. И один только этот промельк напомнил ей о войне.
— Пока.
— Будь осторожнее, — сказала Иволга, помедлив, — хочу еще с тобой встретиться. Поняла?
— Ага. И ты тоже.
Ильгет вскочила на подножку вагона, помахала Иволге рукой. Потом еще раз, уже из салона. Поезд медленно тронулся и застучал по шпалам, набирая ход.
Вскоре Ильгет удалось перевестись в закладочный цех. Это была довольно сложная операция.
В закладочном цехе работали в другом режиме: по восемь часов, но только четыре дня в неделю. Вроде бы мало, но условия работы были такими, что — и этого казалось много. Режим работы Ильгет и решила сделать отправной точкой своей просьбы. С мастером она говорила, жалуясь на мужа — якобы тот требует обязательного присутствия жены по вечерам, готового ужина и так далее (в каком-то смысле это было правдой, Пита уже ворчал по поводу того, что приходя с работы, не всегда обнаруживает дома жену и ужин). Мастер обещала помочь, и уже через неделю Ильгет перевели в закладочный цех.
Условия там и вправду были аховые. Работали одни заключенные, большинство из них — мужчины, да и те — из колонии строгого режима, как поняла Ильгет. Ее, правда, поставили на конвейер вместе с женщинами, и тут продолжался все тот же мат, все те же дикие разговоры о пьянках и драках, иногда и сами драки... Тетки здесь работали еще более отпетые, одна из них, к примеру — бывшая содержательница подпольного дома терпимости, где работали малолетние проститутки, что в Лонгине пока еще запрещено.
Но Ильгет мало обращала внимания на женщин, особенно к концу смены. Впрочем, и они после обеда уже замолкали. Слишком уж тяжело. Конвейер полз быстро, закладывать зародыши нужно было в скоростном темпе, а температура в цехе стояла под семьдесят градусов, как в бане. Пот лился с работающих градом.
Единственное утешение — скоро весь этот цех, видимо, взлетит на воздух. Из первого разговора с Арнисом Ильгет поняла, что группа готовится взорвать фабрику, это их пока что основная задача. Дэггеры — основное и лучшее сагонское оружие... Наверняка были и еще какие-то группы, и другие задачи перед ними стояли, но Ильгет этого знать не полагалось.
Удивительно, но сейчас она как-то легко относилась ко всему. Проклятая парилка — ну и плевать. Муж возмущается — ее это нисколько не задевало. Она старалась успокоить его гнев двумя-тремя фразами, иногда это не получалось, но все равно до глубины души ссоры ее не трогали, как раньше.
Ничто больше не имело значения. Только Арнис. Только работа. Ильгет предпочла забыть слова Иволги, во всяком случае, у нее точно не возникало никаких грешных мыслей по отношению к квиринцу. Иногда она встречала Арниса на территории фабрики, в черной форме и пилотке, и все, что допускалось — незаметно для окружающих обменяться с ним взглядами. Как-то раз Арнис конвоировал к боковым зданиям одного из мужчин-заключенных. Ильгет увидела его издалека и долго смотрела, прежде чем он почувствовал ее взгляд, поднял глаза... Целую секунду Арнис смотрел на нее. Прошел мимо. Ильгет остановилась. Поглядела вслед. В этот момент заключенный вывернулся и дернулся было бежать. Здоровенный мужик, между прочим, крупнее Арниса. И без наручников. Бывший ско схватил своего подопечного за кисть и очень быстро вывернул ему руку, пара ударов, и зек лежал на земле. Ильгет опомнилась и пошла дальше.
У Арниса работка тоже веселая... не позавидуешь.
Плевать. На все. Скоро что-то произойдет. Что-то страшное. Но страшное это принесет наконец освобождение от всего... пусть даже смерть. Ильгет ощущала почти постоянное возбуждение, приподнятость. Иногда думалось, что вот скоро смерть, а она еще ведь ничего в жизни не успела, глупо так жизнь прошла. Все, что останется от Ильгет — несколько стихотворений, незаконченный роман, десяток рассказов, да и то все — так, баловство, графоманство. И не прочитает их никто. Ни карьеры она не сделала, ничего полезного для людей. И ребенка не родила.
Но думалось о смерти как-то абстрактно. Ильгет когда-то боялась умереть, мама в детстве объясняла ей, что там ничего нет, одна лишь черная пустота, вечный сон. Как это — вечный? Как это — больше никогда, никогда не существовать?! И даже уверовав в Христа, Ильгет не до конца изжила этот страх... иногда возвращались сомнения — все же вдруг там ничего нет?
Но теперь этих сомнений не было. Ильгет не знала, что там. Но и страха не было, нисколько. Так, абстрактные размышления. Ильгет понимала, что когда придет момент, она очень даже испугается, она вовсе не смелая по натуре. Но сейчас пока она не боялась. Может быть, даже наоборот хотела приблизить этот момент, сократить ожидание.
Да и чего ждать? Будет взрыв... выстрел... мгновенная ошеломляющая боль — и ничто? Ильгет толком не представляла, что будет.
Несколько раз она выполняла поручения Арниса, неизменно добавлявшего в конце письма: храни тебя Господь! До победы. Ходила по каким-то адресам, передавала вещи... что все это значило — неизвестно, да Ильгет и не стремилась узнать. Зачем-то все это, видимо, было нужно.
Близился Новый Год.
В последнем письме был указан очередной тайник — в автобусном депо. Якобы по рассеянности заснуть и доехать до последней остановки. Там разыграть сцену: простите, куда я попала? И уже на выходе из депо, под урной, якобы поскользнувшись и упав, достать рулончик с запиской.
Ильгет прокляла все на свете, особенно пока добиралась из депо домой. Автобусы шли переполненные, мороз, давка, на остановках стоять почти невозможно. Ильгет приплясывала от дикого холода. А карман грел маленький желтый пенал.
Ильгет раскрыла записку уже дома.
Арнис благодарил за последнее выполненное поручение. И давал новое — получить от такого-то человека взрывное устройство. Установить под конвейером, желательно, ближе к началу. Сигнал на взрыв будет дан, когда придет время...
«Это самое опасное из всего, что тебе приходилось делать, — писал Арнис, — я буду молиться за тебя».
Все. Сердце застучало, словно часы последнего отсчета. Скоро начнется. Скоро...
На следующий день Ильгет установила мину, получив ее с утра на остановке от незнакомого парня. Действительно, совершенно незаметное устройство. И пронести его оказалось легко. И прилепить снизу на магнит — ничего сложного. Темная, в цвет конвейера шайба, к тому же очень похожие шайбы и так были наляпаны снизу — там и сям, неизвестно, какую функцию они выполняли. Отличить мину от других деталей конвейера было невозможно. К тому же если еще и не знать, что она там установлена. Никакая профилактика и ремонт были не страшны — кто будет проверять эти штуки на наружной оболочке...
Ильгет кожей ощущала эту мину, быстро работая на ползущей ленте — закладывая в черные слизистые зевы беловатые зародыши, придерживая их щипцами. Интересные все-таки у сагонов технологии... такие суперразвитые, автоматизировать это до сих пор не смогли. Или не догадались. А может быть, рабский труд выгоднее. Или, например, для роста этих зародышей требуется человеческое тепло.
Ильгет переминалась с ноги на ногу и вдруг подпрыгнула — наступила нечаянно на кого-то. Обернулась.
Ее соседку звали Жеррис, высохшая, морщинистая, тертая жизнью баба, лет под сорок, старательно молодящаяся... Голос у Жеррис был резкий, пронзительный, напоминающий Ильгет свекровь. По каким-то намекам было ясно, что сидит она за убийство, и не за одно.
Женщина была явно рада развлечению.
— Простите, — пролепетала Ильгет машинально.
— Ты че,..., не видишь, куда ноги свои ставишь?
— Извини, — сказала Ильгет погромче, — не заметила.
Ей и в самом деле было стыдно.
— — Еще она будет извиняться! Че целку с себя корчишь? — Жеррис разразилась потоком нецензурных слов, ее, видимо, понесло. Ильгет отвернулась и стремительно нагнала темп, а то пара «матриц» (так назывались эти черные карманы) уже уехала без начинки.
— Ты смотри на меня, тварь, когда с тобой разговаривают! — Жеррис схватила ее за плечо и развернула.
— Ну-ка без рук, — угрюмо сказала Ильгет, — сейчас охрану позову.
— О! Смотрите-ка на нее! А может, ты стукачка, а? Девки, стукачка!
Женщины загалдели. Ильгет с ненавистью посмотрела на Жеррис. Вот сказать бы ей... да воспитание не позволяет. Сейчас Ильгет остро жалела о своем воспитании, даже выругаться как следует, и то не умеешь...
Да уж. Солдат Вселенной в мировой войне добра и зла.
Ничего они мне не сделают, успокаивала себя Ильгет, равномерно работая. В первые дни поясница просто отваливалась, а сейчас уже привыкла. Ничего... буду держаться поближе к охране. Ну пустят слух, что я стукачка — так это их дела, меня это не касается. Мне с ними в одной камере не спать, слава Богу.
А через месяц штуковина там, под конвейером, рванет...
Ильгет даже остановилась на пару секунд. Работа в цеху в три смены, без перерывов. На обед и ужин водят партиями, в это время конвейер медленнее начинает ползти. Значит, когда эта штука рванет, люди, стоящие рядом, погибнут. А скорее всего, погибнут все, кто будет в цеху — заряд, наверное, немаленький.
Ильгет какими-то новыми глазами посмотрела на Жеррис. Нет, Жеррис, наверное, останется в живых, раз она в той же смене. Хотя неизвестно, может, в этот день Ильгет просто не выйдет на работу. А все эти заключенные, значит, должны взорваться.
Ильгет вдруг стало холодно — в парилке, при семидесяти градусах.
Вся злость на Жеррис прошла.
Вспомнились честные серые, тревожные глаза Арниса: «Придется убивать, Иль, лонгинцев, твоих же братьев».
К тому же и невинных.
И Сайра, возможно, погибнет.
Да, она обещала. И она это сделает. Да, людей жаль, но это война.
А может быть, и не надо этого делать. Ну что она, в сущности, знает о происходящем? Сагоны?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76