С кухни пахло жареным мясом, и большинство народу в толпе с жадностью толковали об этом. Моргейну же от этого запаха замутило; а взглянув на бледное, перепуганное лицо Враны, она и вовсе решила убраться куда подальше.
«Не нужно было ей идти. Это я недоглядела за Священными реликвиями. Это я не заметила вовремя, до какой глубины предательства дошел Мерлин. И как же я скроюсь отсюда, исполнив, что должна исполнить, если Врана будет в таком состоянии?»
Моргейна отыскала уголок, откуда можно было наблюдать за залом, оставаясь незамеченными. В дальней части зала располагался огромный пиршественный стол – тот самый Круглый Стол, уже вошедший в легенды. Для короля с королевой было устроено возвышение, а на спинке каждого кресла было написано имя соратника, обычно восседающего в нем. На стенах висели великолепные знамена. После строгой простоты Авалона все это показалось Моргейне чересчур пестрым и безвкусным.
Ждать пришлось довольно долго. Но вот, наконец, откуда-то донеслось пение труб, и взбудораженная толпа загомонила. "До чего же странно смотреть на двор со стороны, – подумала Моргейна, – после того, как ты столько лет была его частью!" Кэй отворил огромные двери, и Моргейна съежилась: Кэй узнает ее, кем бы она ни вырядилась! Хотя – с чего бы вдруг ему смотреть в ее сторону?
Сколько же лет неспешно протекло с тех пор, как она удалилась на Авалон? Этого Моргейна не знала. Но Артур словно бы сделался выше и еще величественнее, а волосы его были такими светлыми, что невозможно было сказать, появились ли в тщательно расчесанных кудрях короля серебряные пряди. Гвенвифар тоже казалась все такой же стройной и изящной, хоть и было заметно, что грудь ее потеряла былую упругость.
– Глянь-ка, до чего молодой выглядит королева, – негромко заметила одна из соседок Моргейны. – А ведь они с Артуром поженились в тот год, когда у меня родился первенец. И вот глянь теперь на нее – и на меня.
Моргейна взглянула на женщину – сутулую, беззубую, согбенную, словно согнутый лук. Та тем временем продолжала:
– Поговаривают, будто это сестра короля, Моргейна Волшебница, заколдовала их обоих, потому-то они и не стареют…
– Хоть колдуй, хоть не колдуй, – проворчала другая беззубая старуха, – а только если б королева Гвенвифар, благослови ее бог, два раза на день чистила хлев, да рожала каждый год по ребенку, да думала, как прокормить детей, и в худые времена, и в добрые, – ничего бы от ее красоты не осталось! Оно конечно, так уж наша жизнь устроена, – а все-таки хотелось бы мне спросить у священников, почему королеве достались одни радости, а мне – одни напасти?
– Будет тебе ворчать, – сказала первая старуха. – Ты сегодня наешься до отвала и насмотришься на всех этих лордов и леди. И ты сама знаешь, почему жизнь так устроена – друиды ведь рассказывали. Королева Гвенвифар носит красивые платья и живет во дворце, потому что в прошлых жизнях творила добро. А мы с тобой бедные и уродливые, потому что плохо себя вели; а если мы будем больше думать, что творим, то и нам когда-нибудь выпадет лучшая доля.
– Ага, как же, – пробурчала ее собеседница. – И священники, и друиды – все они одним миром мазаны. Друиды говорят свое, а священники твердят, что ежели в этой жизни мы будем послушными, так попадем после смерти на небо, к Иисусу, и будем пировать там с ним, и никогда уже не вернемся в этот грешный мир. А как ни крути, выходит одно: кто-то рождается в нищете и умирает в нищете, а кто-то и горя не знает!
– А я слыхала, что королева не такая уж счастливая, – подала голос еще одна старуха – получилось так, что в этом углу их собралось сразу несколько. – Хоть она и вся из себя царственная, ребенка родить она так и не смогла. А вот у меня есть сын – он теперь ведет хозяйство – и дочка – она вышла замуж и живет на соседнем подворье, а еще одна дочка прислуживает монахиням в Гластонбери. А королеве Гвенвифар пришлось усыновить сэра Галахада, сына Ланселета и ее кузины Элейны, – иначе Артур остался бы без наследника!
– Ну да, ну да, это они так говорят, – хмыкнула четвертая старуха, – но мы-то с тобой знаем, что на шестом-седьмом году царствования Артура королева Гвенвифар куда-то уезжала из замка, – думаешь, они не могли все так рассчитать, чтоб комар носа не подточил? Жена моего сводного брата служила тут кухаркой, и он говорил, будто это всем известно, – что королева и ее супруг проводят ночи врозь…
– Замолкни, старая сплетница! – прикрикнула первая старуха. – Вот услышит кто-нибудь из слуг, что ты тут несешь, и тебя за такой поклеп кинут в пруд! А я вот что скажу: сэр Галахад благородный рыцарь, и из него в свой черед выйдет хороший король – дай бог долгой жизни королю Артуру! И кому какое дело, чей он сын? Я так думаю, что Галахада прижил на стороне сам король – они ведь оба светловолосые. А гляньте на сэра Мордреда: все знают, что он в самом деле – сын короля от какой-то распутницы.
– А я еще и не такое слыхала, – заметила еще одна женщина. – Говорят, будто Мордред – сын какой-то колдуньи – фэйри, и Артур взял его ко двору, а свою душу отдал в заклад, чтоб прожить сто лет. Вы только гляньте на этого сэра Мордреда – он же совсем не стареет! Да и на Артура посмотреть: ему уже за пятьдесят, а выглядит он, будто тридцатилетний!
– Ну, а мне-то какое до всего этого дело? – беззастенчиво поинтересовалась очередная собеседница. – Кабы тут был замешан дьявол, он бы уж позаботился, чтоб этот самый Мордред был на одно лицо с Артуром, – чтоб всякий, как глянет, признавал в нем Артурова сына! Мать Артура была авалонской крови – вот видели вы леди Моргейну? Она тоже была смуглой и темноволосой, да и Ланселет, ее родич, точно такой же… Я уж скорее поверю, что Мордред – незаконный сын Ланселета и леди Моргейны, как раньше поговаривали! Вы только гляньте на них! Да и леди Моргейна на свой лад хороша, хоть и темненькая, и ростом не вышла.
– Ее тут вроде как нет, – заметила какая-то женщина, и старуха, знакомая с придворной кухаркой, непререкаемым тоном заявила:
– Ну, а то как же! Она ж ведь поссорилась с Артуром и убежала в волшебную страну. Всем известно, что теперь в ночь на праздник всех святых она летает вокруг замка на ореховой метле, и всякий, кто взглянет на нее хоть краем глаза, тут же ослепнет!
Моргейна уткнулась лицом в потрепанный плащ, пытаясь удержаться от смеха. Врана, тоже слышавшая этот разговор, обернулась; на лице ее было написано живейшее негодование. Но Моргейна лишь покачала головой. Сейчас им следовало помалкивать и не привлекать к себе внимания.
Рыцари расселись по своим местам. Ланселет, усевшись, вскинул голову и быстро оглядел зал, и на мгновение Моргейне показалось, что это ее он разыскивает, что их взгляды вот-вот встретятся… задрожав, она поспешно опустила голову. По залу принялись сновать слуги; одни наливали вино соратникам и их дамам, другие разносили 'среди простолюдинов доброе темное пиво в больших кожаных мехах. Моргейне и Вране тоже вручили по кружке, и, когда Врана попыталась отказаться, Моргейна строго шикнула на нее:
– Пей сейчас же! На тебе лица нет, а нам понадобятся силы! Врана поднесла деревянную кружку к губам и отхлебнула немного, но видно было, что ей стоило немалых трудов проглотить это пиво. Их соседка – та самая женщина, что сказала, будто леди Моргейна была хороша на свой лад, – поинтересовалась:
– Ей что, нездоровится?
– Нет, она просто перепугалась, – отозвалась Моргейна. – Она никогда прежда не бывала при дворе.
– Правда, тут красиво? Все эти лорды и леди такие нарядные! А нас скоро угостят вкусным обедом, – сказала женщина, обращаясь к Вране. – Эй, она что – не слышит?
– Она немая, но не глухая, – пояснила Моргейна. – Мне кажется, будто она малость понимает, что я ей говорю, а вот чужих – уже нет.
– Вот теперь, как ты это сказала, она уже кажется просто глуповатой, да и все, – сказала другая женщина и погладила Врану по голове, словно собачонку. – Это что ж, она с рождения такая? Вот жалость-то! А ты за ней небось присматриваешь? Ты – добрая женщина. Бывает, что такого человека родня держит на веревке, будто дворового пса, а ты вот взяла сестру даже ко двору. Глянь-ка на того священника в золотой ризе! Это епископ Патриций. Говорят, будто он выгнал из своей страны всех змей. Подумать только! Интересно, он их палкой гнал?
– Это просто так говорится, а имеется в виду, что он изгнал друидов – их называют змеями мудрости, – сказала Моргейна.
– Да что всякая деревенщина смыслит в таких делах! – фыркнула ее неуемная собеседница. – Я точно слыхала, что это были змеи! А весь этот ученый люд, и друиды, и священники – они же заодно. С чего вдруг им ссориться?
– Может, и так, – послушно согласилась Моргейна. Ей вовсе не хотелось привлекать к себе лишнего внимания. Взгляд ее прикипел к епископу Патрицию. За Патрицием тяжело шагал ссутуленный человек в монашеской рясе. Но что делает Мерлин в свите епископа? Моргейна помнила, что ей стоило бы держаться потише, но потребность немедленно разобраться в происходящем превозмогла осторожность.
– А что тут сейчас будет? – спросила она у соседки. – Я думала, все эти благородные лорды и леди уже прослушали обедню в церкви…
– Я слыхала, – сообщила одна из женщин, – будто в церковь помещается немного народу, вот и решили сегодня перед пиром отслужить обедню для всех, кто тут собрался. Вон, смотри, слуги епископа несут алтарный столик с белым покрывалом, и все, что нужно. Тесс! Дай послушать!
Моргейне казалось, что она вот-вот сойдет с ума от гнева и отчаянья. Неужто они собираются осквернить Священные реликвии так, что уж невозможно будет очистить – использовать их в христианской обедне?
– Смотрите, люди, – нараспев произнес епископ, – сегодня старое уступает место новому. Христос восторжествовал над старыми, ложными богами, и теперь они склонятся пред именем Его. Ибо так Христос истинный сказал роду людскому: «Я семь путь и истина и жизнь». И еще сказал он: «Никто не приходит к Отцу как только через Меня». И в знак сего все то, что люди, не ведавшие еще истины, посвящали ложным богам, ныне посвящено будет Христу и станет служить Богу истинному…
Епископ продолжал говорить, но Моргейна уже не слышала его. Внезапно она осознала, что сейчас произойдет… «Нет! Я ведь поклялась Богине! Я не могу допустить такого святотатства!» Повернувшись, Моргейна коснулась руки Враны; даже здесь, посреди битком набитого зала, они были открыты друг для друга. "Они собираются воспользоваться Священными реликвиями Богини, чтоб вызвать божественную силу… того, который семь Единый… но они это сделают ради своего Христа, который всех прочих богов считает демонами, – во всяком случае, до тех пор, пока они не воззовут к нему!
Чаша, которую христиане используют во время обедни, – это заклинание воды, а тарелка, на которую они кладут свой святой хлеб, – священное блюдо стихии земли. И вот теперь они хотят, используя древние символы Богини, воззвать к одному лишь своему Христу; и вместо чистой воды святой земли, исходящей из прозрачнейшего источника Богини, они осквернят ее чашу вином!
В этой чаше Богини, о Матерь, таится котел Керидвен, что питает всех людей и из коего к людям исходят все блага этого мира. Ты взывала к Богине, своенравная жрица, – но выдержишь ли ты ее присутствие, если она и вправду ответит на твой зов?"
Моргейна стиснула руки, и воззвала к Богине с такой страстью и неистовством, какого она не ведала в своей жизни.
"Матерь, я – Твоя жрица! Молю, используй меня, как пожелаешь!"
И на нее водопадом обрушилась сила; сила хлынула сквозь ее тело и душу и переполнила Моргейну. Моргейне казалось, будто она становится все выше. Она не осознавала уже, что Врана поддерживает ее – словно чашу, что наполняют святым вином причастия…
Моргейна двинулась вперед, и ошеломленный епископ отступил перед нею. Она не испытывала ни малейшего страха, хоть и знала, что прикосновение к Священным реликвиям – смерть для непосвященного. "Как же Кевин сумел подготовить епископа? – подумалось ей самым краешком сознания. – Неужто он выдал и эту тайну?" Моргейна со всей отчетливостью осознала, что вся ее жизнь была лишь подготовкой к этому мигу – когда она, словно сама Богиня, взяла чашу обеими руками и подняла.
Впоследствии некоторые рассказывали, будто Святой Грааль несла по залу дева в блистающих белых одеждах. Другие говорили, что слышали, как по залу пронеслось могучее дуновение ветра и пение множества арф. Моргейна знала лишь, что она подняла чашу, и та засияла у нее в руках, словно огромный сверкающий рубин, и запульсировала, словно сердце… Моргейна подошла к епископу, и Патриций упал перед нею на колени.
– Пей, – прошептала Моргейна. – Это – святая сила… Епископ сделал глоток. «Интересно, что он сейчас видит?» – промелькнула у Моргейны мимолетная мысль. Она отошла – или это чаша двинулась дальше, увлекая Моргейну за собой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194
«Не нужно было ей идти. Это я недоглядела за Священными реликвиями. Это я не заметила вовремя, до какой глубины предательства дошел Мерлин. И как же я скроюсь отсюда, исполнив, что должна исполнить, если Врана будет в таком состоянии?»
Моргейна отыскала уголок, откуда можно было наблюдать за залом, оставаясь незамеченными. В дальней части зала располагался огромный пиршественный стол – тот самый Круглый Стол, уже вошедший в легенды. Для короля с королевой было устроено возвышение, а на спинке каждого кресла было написано имя соратника, обычно восседающего в нем. На стенах висели великолепные знамена. После строгой простоты Авалона все это показалось Моргейне чересчур пестрым и безвкусным.
Ждать пришлось довольно долго. Но вот, наконец, откуда-то донеслось пение труб, и взбудораженная толпа загомонила. "До чего же странно смотреть на двор со стороны, – подумала Моргейна, – после того, как ты столько лет была его частью!" Кэй отворил огромные двери, и Моргейна съежилась: Кэй узнает ее, кем бы она ни вырядилась! Хотя – с чего бы вдруг ему смотреть в ее сторону?
Сколько же лет неспешно протекло с тех пор, как она удалилась на Авалон? Этого Моргейна не знала. Но Артур словно бы сделался выше и еще величественнее, а волосы его были такими светлыми, что невозможно было сказать, появились ли в тщательно расчесанных кудрях короля серебряные пряди. Гвенвифар тоже казалась все такой же стройной и изящной, хоть и было заметно, что грудь ее потеряла былую упругость.
– Глянь-ка, до чего молодой выглядит королева, – негромко заметила одна из соседок Моргейны. – А ведь они с Артуром поженились в тот год, когда у меня родился первенец. И вот глянь теперь на нее – и на меня.
Моргейна взглянула на женщину – сутулую, беззубую, согбенную, словно согнутый лук. Та тем временем продолжала:
– Поговаривают, будто это сестра короля, Моргейна Волшебница, заколдовала их обоих, потому-то они и не стареют…
– Хоть колдуй, хоть не колдуй, – проворчала другая беззубая старуха, – а только если б королева Гвенвифар, благослови ее бог, два раза на день чистила хлев, да рожала каждый год по ребенку, да думала, как прокормить детей, и в худые времена, и в добрые, – ничего бы от ее красоты не осталось! Оно конечно, так уж наша жизнь устроена, – а все-таки хотелось бы мне спросить у священников, почему королеве достались одни радости, а мне – одни напасти?
– Будет тебе ворчать, – сказала первая старуха. – Ты сегодня наешься до отвала и насмотришься на всех этих лордов и леди. И ты сама знаешь, почему жизнь так устроена – друиды ведь рассказывали. Королева Гвенвифар носит красивые платья и живет во дворце, потому что в прошлых жизнях творила добро. А мы с тобой бедные и уродливые, потому что плохо себя вели; а если мы будем больше думать, что творим, то и нам когда-нибудь выпадет лучшая доля.
– Ага, как же, – пробурчала ее собеседница. – И священники, и друиды – все они одним миром мазаны. Друиды говорят свое, а священники твердят, что ежели в этой жизни мы будем послушными, так попадем после смерти на небо, к Иисусу, и будем пировать там с ним, и никогда уже не вернемся в этот грешный мир. А как ни крути, выходит одно: кто-то рождается в нищете и умирает в нищете, а кто-то и горя не знает!
– А я слыхала, что королева не такая уж счастливая, – подала голос еще одна старуха – получилось так, что в этом углу их собралось сразу несколько. – Хоть она и вся из себя царственная, ребенка родить она так и не смогла. А вот у меня есть сын – он теперь ведет хозяйство – и дочка – она вышла замуж и живет на соседнем подворье, а еще одна дочка прислуживает монахиням в Гластонбери. А королеве Гвенвифар пришлось усыновить сэра Галахада, сына Ланселета и ее кузины Элейны, – иначе Артур остался бы без наследника!
– Ну да, ну да, это они так говорят, – хмыкнула четвертая старуха, – но мы-то с тобой знаем, что на шестом-седьмом году царствования Артура королева Гвенвифар куда-то уезжала из замка, – думаешь, они не могли все так рассчитать, чтоб комар носа не подточил? Жена моего сводного брата служила тут кухаркой, и он говорил, будто это всем известно, – что королева и ее супруг проводят ночи врозь…
– Замолкни, старая сплетница! – прикрикнула первая старуха. – Вот услышит кто-нибудь из слуг, что ты тут несешь, и тебя за такой поклеп кинут в пруд! А я вот что скажу: сэр Галахад благородный рыцарь, и из него в свой черед выйдет хороший король – дай бог долгой жизни королю Артуру! И кому какое дело, чей он сын? Я так думаю, что Галахада прижил на стороне сам король – они ведь оба светловолосые. А гляньте на сэра Мордреда: все знают, что он в самом деле – сын короля от какой-то распутницы.
– А я еще и не такое слыхала, – заметила еще одна женщина. – Говорят, будто Мордред – сын какой-то колдуньи – фэйри, и Артур взял его ко двору, а свою душу отдал в заклад, чтоб прожить сто лет. Вы только гляньте на этого сэра Мордреда – он же совсем не стареет! Да и на Артура посмотреть: ему уже за пятьдесят, а выглядит он, будто тридцатилетний!
– Ну, а мне-то какое до всего этого дело? – беззастенчиво поинтересовалась очередная собеседница. – Кабы тут был замешан дьявол, он бы уж позаботился, чтоб этот самый Мордред был на одно лицо с Артуром, – чтоб всякий, как глянет, признавал в нем Артурова сына! Мать Артура была авалонской крови – вот видели вы леди Моргейну? Она тоже была смуглой и темноволосой, да и Ланселет, ее родич, точно такой же… Я уж скорее поверю, что Мордред – незаконный сын Ланселета и леди Моргейны, как раньше поговаривали! Вы только гляньте на них! Да и леди Моргейна на свой лад хороша, хоть и темненькая, и ростом не вышла.
– Ее тут вроде как нет, – заметила какая-то женщина, и старуха, знакомая с придворной кухаркой, непререкаемым тоном заявила:
– Ну, а то как же! Она ж ведь поссорилась с Артуром и убежала в волшебную страну. Всем известно, что теперь в ночь на праздник всех святых она летает вокруг замка на ореховой метле, и всякий, кто взглянет на нее хоть краем глаза, тут же ослепнет!
Моргейна уткнулась лицом в потрепанный плащ, пытаясь удержаться от смеха. Врана, тоже слышавшая этот разговор, обернулась; на лице ее было написано живейшее негодование. Но Моргейна лишь покачала головой. Сейчас им следовало помалкивать и не привлекать к себе внимания.
Рыцари расселись по своим местам. Ланселет, усевшись, вскинул голову и быстро оглядел зал, и на мгновение Моргейне показалось, что это ее он разыскивает, что их взгляды вот-вот встретятся… задрожав, она поспешно опустила голову. По залу принялись сновать слуги; одни наливали вино соратникам и их дамам, другие разносили 'среди простолюдинов доброе темное пиво в больших кожаных мехах. Моргейне и Вране тоже вручили по кружке, и, когда Врана попыталась отказаться, Моргейна строго шикнула на нее:
– Пей сейчас же! На тебе лица нет, а нам понадобятся силы! Врана поднесла деревянную кружку к губам и отхлебнула немного, но видно было, что ей стоило немалых трудов проглотить это пиво. Их соседка – та самая женщина, что сказала, будто леди Моргейна была хороша на свой лад, – поинтересовалась:
– Ей что, нездоровится?
– Нет, она просто перепугалась, – отозвалась Моргейна. – Она никогда прежда не бывала при дворе.
– Правда, тут красиво? Все эти лорды и леди такие нарядные! А нас скоро угостят вкусным обедом, – сказала женщина, обращаясь к Вране. – Эй, она что – не слышит?
– Она немая, но не глухая, – пояснила Моргейна. – Мне кажется, будто она малость понимает, что я ей говорю, а вот чужих – уже нет.
– Вот теперь, как ты это сказала, она уже кажется просто глуповатой, да и все, – сказала другая женщина и погладила Врану по голове, словно собачонку. – Это что ж, она с рождения такая? Вот жалость-то! А ты за ней небось присматриваешь? Ты – добрая женщина. Бывает, что такого человека родня держит на веревке, будто дворового пса, а ты вот взяла сестру даже ко двору. Глянь-ка на того священника в золотой ризе! Это епископ Патриций. Говорят, будто он выгнал из своей страны всех змей. Подумать только! Интересно, он их палкой гнал?
– Это просто так говорится, а имеется в виду, что он изгнал друидов – их называют змеями мудрости, – сказала Моргейна.
– Да что всякая деревенщина смыслит в таких делах! – фыркнула ее неуемная собеседница. – Я точно слыхала, что это были змеи! А весь этот ученый люд, и друиды, и священники – они же заодно. С чего вдруг им ссориться?
– Может, и так, – послушно согласилась Моргейна. Ей вовсе не хотелось привлекать к себе лишнего внимания. Взгляд ее прикипел к епископу Патрицию. За Патрицием тяжело шагал ссутуленный человек в монашеской рясе. Но что делает Мерлин в свите епископа? Моргейна помнила, что ей стоило бы держаться потише, но потребность немедленно разобраться в происходящем превозмогла осторожность.
– А что тут сейчас будет? – спросила она у соседки. – Я думала, все эти благородные лорды и леди уже прослушали обедню в церкви…
– Я слыхала, – сообщила одна из женщин, – будто в церковь помещается немного народу, вот и решили сегодня перед пиром отслужить обедню для всех, кто тут собрался. Вон, смотри, слуги епископа несут алтарный столик с белым покрывалом, и все, что нужно. Тесс! Дай послушать!
Моргейне казалось, что она вот-вот сойдет с ума от гнева и отчаянья. Неужто они собираются осквернить Священные реликвии так, что уж невозможно будет очистить – использовать их в христианской обедне?
– Смотрите, люди, – нараспев произнес епископ, – сегодня старое уступает место новому. Христос восторжествовал над старыми, ложными богами, и теперь они склонятся пред именем Его. Ибо так Христос истинный сказал роду людскому: «Я семь путь и истина и жизнь». И еще сказал он: «Никто не приходит к Отцу как только через Меня». И в знак сего все то, что люди, не ведавшие еще истины, посвящали ложным богам, ныне посвящено будет Христу и станет служить Богу истинному…
Епископ продолжал говорить, но Моргейна уже не слышала его. Внезапно она осознала, что сейчас произойдет… «Нет! Я ведь поклялась Богине! Я не могу допустить такого святотатства!» Повернувшись, Моргейна коснулась руки Враны; даже здесь, посреди битком набитого зала, они были открыты друг для друга. "Они собираются воспользоваться Священными реликвиями Богини, чтоб вызвать божественную силу… того, который семь Единый… но они это сделают ради своего Христа, который всех прочих богов считает демонами, – во всяком случае, до тех пор, пока они не воззовут к нему!
Чаша, которую христиане используют во время обедни, – это заклинание воды, а тарелка, на которую они кладут свой святой хлеб, – священное блюдо стихии земли. И вот теперь они хотят, используя древние символы Богини, воззвать к одному лишь своему Христу; и вместо чистой воды святой земли, исходящей из прозрачнейшего источника Богини, они осквернят ее чашу вином!
В этой чаше Богини, о Матерь, таится котел Керидвен, что питает всех людей и из коего к людям исходят все блага этого мира. Ты взывала к Богине, своенравная жрица, – но выдержишь ли ты ее присутствие, если она и вправду ответит на твой зов?"
Моргейна стиснула руки, и воззвала к Богине с такой страстью и неистовством, какого она не ведала в своей жизни.
"Матерь, я – Твоя жрица! Молю, используй меня, как пожелаешь!"
И на нее водопадом обрушилась сила; сила хлынула сквозь ее тело и душу и переполнила Моргейну. Моргейне казалось, будто она становится все выше. Она не осознавала уже, что Врана поддерживает ее – словно чашу, что наполняют святым вином причастия…
Моргейна двинулась вперед, и ошеломленный епископ отступил перед нею. Она не испытывала ни малейшего страха, хоть и знала, что прикосновение к Священным реликвиям – смерть для непосвященного. "Как же Кевин сумел подготовить епископа? – подумалось ей самым краешком сознания. – Неужто он выдал и эту тайну?" Моргейна со всей отчетливостью осознала, что вся ее жизнь была лишь подготовкой к этому мигу – когда она, словно сама Богиня, взяла чашу обеими руками и подняла.
Впоследствии некоторые рассказывали, будто Святой Грааль несла по залу дева в блистающих белых одеждах. Другие говорили, что слышали, как по залу пронеслось могучее дуновение ветра и пение множества арф. Моргейна знала лишь, что она подняла чашу, и та засияла у нее в руках, словно огромный сверкающий рубин, и запульсировала, словно сердце… Моргейна подошла к епископу, и Патриций упал перед нею на колени.
– Пей, – прошептала Моргейна. – Это – святая сила… Епископ сделал глоток. «Интересно, что он сейчас видит?» – промелькнула у Моргейны мимолетная мысль. Она отошла – или это чаша двинулась дальше, увлекая Моргейну за собой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194