Скоро он глубоко погрузился в дела «Лестера». На сцене появилось новое поколение людей, закалённых войной; банками управляли теперь предприимчивые, скорые в размышлениях и решениях молодые люди, деятельности которых уделял пристальное внимание президент Трумэн, чья победа в борьбе за второй срок удивила весь мир, оповещённый уже о том, что победителем почти наверняка станет Томас Дьюи. Не удовлетворившись таким предсказанием, «Чикаго Трибьюн» далее сообщила, что Дьюи практически выиграл выборы, но в Белом доме остался именно Гарри Трумэн. Уильям очень мало знал об этом незаметном сенаторе от штата Миссури, помимо того, что читал в газетах, но как истый республиканец надеялся, что его партия найдёт подходящего человека для президентской кампании 1952 года.
Поступил первый отчёт от Тэда Коэна. Авель Росновский всё ещё искал способ купить акции «Лестера» и обращался ко всем перечисленным в завещании наследникам, но заключил только одну сделку. Сьюзен Лестер отказалась разговаривать с адвокатом Уильяма, когда тот искал встречи с ней, поэтому ему не удалось точно выяснить причину, по которой она продала свои шесть процентов акций, тем более что у неё не было для этого никаких финансовых оснований. «Ад не знает такой ярости», – подумал Уильям.
Отчёт Коэна был безукоризненно полным.
Генри Осборна назначили директором группы «Барон» в мае 1947 года, по всей видимости, с исключительной целью отслеживания движения средств по счетам «Лестера». Что ещё более важно, Авель Росновский обеспечил покупку акций у Сьюзен таким образом, чтобы нельзя было проследить их приобретение ни им самим, ни Осборном. Шестью процентами акций банка теперь владеет Росновский. Похоже, он готов заплатить ещё 750000 долларов за два процента Питера Парфита. Уильям слишком хорошо понимал, какие шаги сможет предпринять Росновский, когда получит в свои руки восемь процентов акций. Но ещё больше беспокоил Уильяма тот факт, что темпы роста «Лестера» отставали от темпов роста группы «Барон», которая уже сравнялась со своими основными конкурентами – группами «Хилтон» и «Шератон». Уильям уже стал задумываться о том, не проинформировать ли совет директоров о полученных новостях и не встретиться ли ему с Авелем Росновским лично. После нескольких бессонных ночей он спросил совета у жены.
– Да не делай ты ничего, – ответила Кэтрин, – пока совершенно точно не убедишься, что его намерения именно такие, как ты думаешь. Всё это дело может оказаться бурей в стакане воды.
– С Генри Осборном в роли наёмника Росновского можно быть уверенным, что буря не останется в стакане и это дело не закончится совершенно без последствий. Я не могу сидеть и ждать, пока выяснится, какие планы он строит в отношении меня.
– А вдруг он изменился, Уильям? Ведь с вашей последней встречи прошло почти двадцать лет.
– Аль Капоне тоже мог бы измениться, если бы ему дали высидеть его полный срок. Мы никогда не будем знать точно, но и гадать на кофейной гуще я тоже не хочу.
Кэтрин больше ничего не сказала, но Уильям позволил ей убедить себя и не стал ничего предпринимать, а только продолжал пристально следить за ежеквартальными отчётами Коэна и надеяться, что интуиция жены не подведёт.
28
Группа «Барон» заработала большую прибыль во время взрывного подъёма американской экономики после войны. С двадцатых годов в стране не было условий для такого лёгкого и быстрого зарабатывания денег, и к началу пятидесятых люди стали верить, что такие денёчки продлятся долго.
Но Авеля интересовали не только финансовые достижения. По мере того как он становился старше, положение Польши в послевоенном мире беспокоило его всё сильнее. Он считал, что его успехи не давали ему права быть сторонним наблюдателем. Что сказал Павел Залесский, польский консул в Турции? «Возможно, ты ещё при жизни увидишь, как Польша поднимется вновь». Авель употреблял всё своё влияние, чтобы американский Конгресс занял более решительную позицию в отношении советского контроля над Восточной Европой. По мере того как к власти там одно за другим приходили марионеточные социалистические правительства, у Авеля появлялось ощущение, что его усилия напрасны. Он лоббировал политиков в Вашингтоне, выступал перед журналистами, давал обеды в Чикаго, Нью-Йорке и других центрах польских землячеств в Америке, и скоро «польское дело» стало синонимом прозвища «Чикагский Барон».
Доктор Теодор Шимановский, бывший профессор Ягеллонского университета в Кракове, написал для журнала «Свобода» блестящую статью об Авеле под заголовком «Борьба за признание». Она-то и подсказала Авелю мысль войти в контакт с Шимановским и узнать, чем ещё он может помочь.
Пожилой профессор тепло принял Авеля.
– Барон Росновский, – сказал он, – я долгое время восхищаюсь тем, как неустанно вы работаете на благо нашего дела! Похоже, вы никогда не теряете веры.
– А почему я должен её терять? Я всегда считал, что в Америке возможно всё.
– Но, я боюсь, что как раз те люди, на которых вы пытаетесь влиять, и позволили случиться польской трагедии. Они никогда не сделают ничего конкретного, чтобы освободить наш народ.
– Не понимаю, что вы имеете в виду, профессор, – сказал Авель. – Почему они нам не помогут?
– Вы, конечно же, знаете, что американским солдатам был отдан специальный приказ замедлить темп своего наступления на восток, чтобы русские могли захватить как можно большую территорию в Центральной Европе. Паттон мог быть в Берлине задолго до русских, но Эйзенхауэр приказал ему приостановить наступление. А ведь самому Эйзенхауэру приказали как раз наши руководители в Вашингтоне – те самые, которых вы пытаетесь убедить вернуть в Европу оружие и войска.
– Но они же не могли знать тогда, чем в итоге станет СССР! Русские были нашими союзниками. Я согласен, что мы были глупы и наивны в 1945 году, но не американцы же предали польский народ.
Перед тем как ответить, Шимановский откинулся в кресле и устало закрыл глаза.
– Жаль, что вы не были знакомы с моим братом, барон Росновский. Я только вчера получил сообщение, что он умер шесть месяцев назад в советском лагере, очень похожем на тот, в котором были вы.
Авель подался вперёд, желая выразить соболезнования, но профессор движением руки остановил его.
– Нет-нет. Не надо ничего говорить. Вы же сами знаете, что такое лагерь. Соболезнования не нужны. Мы должны изменить мир, пока другие спят. – Шимановский помолчал. – Моего брата передали русским американцы.
Авель изумлённо посмотрел на него.
– Американцы? Но как такое возможно? Если вашего брата в Польше захватили русские…
– Мой брат никогда не попадал в плен в Польше. Он был освобождён из немецкого лагеря под Франкфуртом-на-Майне. Американцы продержали его месяц в лагере для перемещённых лиц, а потом передали русским.
– Этого не может быть! Почему они так поступили?
– Русские требовали репатриации всех славян. Репатриантов они хотели либо уничтожить, либо поработить. До кого не добрался Гитлер, до тех добрался Сталин! А я могу доказать, что мой брат более месяца находился в американской зоне оккупации.
– Но его случай, – начал Авель, – мог быть исключением…
– Исключений не было, зато было множество других случаев, – произнёс Шимановский бесстрастным голосом. – Сотни тысяч, возможно, даже миллион. Вряд ли мы когда-нибудь узнаем об этом. Не думаю, что американские власти вели тщательный учёт своей работы в рамках операции «Ключевой канал».
– Операция «Ключевой канал»? А почему никто об этом не говорит? Конечно же, если бы все узнали, что мы – американцы – отправляем освобождённых людей умирать в Россию, то пришли бы в ужас.
– Нет ни каких-либо явных доказательств, ни документов об этой операции. Генерал Кларк, благослови его Бог, отказался выполнять приказ о репатриации, а некоторых военнопленных предупредили сочувствующие солдаты нашей армии, и им удалось бежать до того, как их начали передавать Красной армии. А мой брат был одним из тех, кому не повезло. В любом случае, теперь уже слишком поздно.
– Но американский народ должен узнать об этом! Я создам комитет, напечатаю брошюры, выступлю с речами. Конгресс, безусловно, прислушается к нам, если я поведаю всю правду.
– Барон Росновский, я полагаю, что эта задача велика даже для вас… Нет-нет, я не собираюсь вас недооценивать, друг мой. Но вы не понимаете умонастроений мировых лидеров. Америка отдала этих несчастных людей просто потому, что никому и в голову не приходило, что за этим последуют суды, лагеря и расстрелы. Но теперь, когда мы входим в пятидесятые, разве кто-нибудь признает свою хотя бы косвенную ответственность? Нет, никто и никогда этого не сделает. Даже через сто лет… Надеюсь, вам понятно, к какому выводу я вас подталкиваю? Вам надо напрямую заняться политикой.
– У меня уже была такая мысль, но я пока ещё ничего не решил…
– У меня тоже есть кое-какие соображения по этому вопросу, Барон, так что давайте не терять контакта. – Старик медленно поднялся и обнял Авеля. – Делайте, что можете, ради нашей общей цели, но не удивляйтесь, если перед вами будут закрываться двери.
Как только Авель вернулся в отель «Барон», тут же попросил соединить его с офисом сенатора Дугласа. Пол Дуглас был либеральным демократом и сенатором от Иллинойса, избранным при поддержке чикагского аппарата; в прошлом он всегда помогал Авелю, помня о том, что в его избирательном округе находится самое крупное польское землячество. С польскими избирателями обычно работал его помощник Адам Томашевич.
– Привет, Адам! Это Авель Росновский. У меня есть очень неприятная информация, которую я хотел бы обсудить с сенатором. Нельзя ли как можно быстрее устроить мне встречу с ним?
– Боюсь, его нет в городе, мистер Росновский. Уверен, что он будет рад переговорить с вами, как только вернётся в четверг. Я попрошу его позвонить вам. А могу я сообщить ему, в чём дело?
– Да. Вам как поляку будет интересно. У меня есть сведения из надёжных источников, что американские власти в Германии содействовали передаче перемещённых поляков на восток, на территории, оккупированные Советским Союзом, в результате чего многие польские граждане были отправлены в русские трудовые лагеря и сгинули там.
– Я проинформирую сенатора по его возвращении, мистер Росновский, – после минутного молчания сказал Адам Томашевич. – Благодарю вас за звонок.
Но сенатор не позвонил Авелю в четверг. Не попытался он найти его и в пятницу, и в выходные. Утром в понедельник Авель снова позвонил в его офис. И опять ответил Адам Томашевич.
– О да, мистер Росновский. Сенатор оставил для вас сообщение. Вы понимаете, он очень занят работой над срочными законопроектами, которые должны быть приняты до того, как Конгресс уйдёт на каникулы. Он попросил меня передать, что перезвонит вам, как только улучит свободную минуту.
– Вы проинформировали его о том, что я вам сообщил?
– Да, конечно. Он попросил меня заверить вас, что дошедшие до вас слухи являются всего лишь антиамериканской пропагандой. Его лично проинформировал один ответственный сотрудник Комитета начальников штабов, что у американских войск никогда не было приказа передавать Сталину кого-либо из перемещённых лиц.
Голос Томашевича звучал так, как будто он читал заранее заготовленное заявление, и у Авеля возникло чувство, что он наткнулся на первую закрытую дверь: сенатор Дуглас раньше никогда не избегал встреч с ним.
Авель положил трубку и набрал номер другого сенатора, который сам был знаменитым ньюсмейкером, приближался к вершине славы и не боялся давать самые нелицеприятные оценки кому угодно.
В офисе сенатора Маккарти ответили немедленно и осведомились, кто его спрашивает.
– Я попытаюсь найти сенатора, – произнёс молодой женский голос, когда Авель назвал своё имя и причину, по которой он хотел бы переговорить с Маккарти.
– Мистер Роузневский? – были первые слова сенатора.
Авель на секунду задумался: нарочно Маккарти коверкает его имя или в том виновата плохая связь?
– И о каких же проблемах чрезвычайной важности вы хотели говорить только со мной и ни с кем другим? – спросил сенатор.
Авель заколебался.
– Ваши секреты останутся при мне, – услышал он голос Маккарти, уловившего его сомнения.
– Хорошо, – Авель сделал секундную паузу, чтобы собраться с мыслями. – Вы, сенатор, зарекомендовали себя непосредственным представителем всех тех, кто хотел бы видеть Восточную Европу свободной от ига коммунизма.
– Да, это так. И мне приятно, что вы оценили это, мистер Роузневский.
На сей раз Авель был уверен, что Маккарти намеренно искажал его фамилию, но воздержался от комментариев.
– Что же касается Восточной Европы, – продолжал сенатор, – то вам нужно понять, что никаких реальных шагов по освобождению вашей порабощённой страны не будет до тех пор, пока мы не избавимся от предателей, засевших в нашем правительстве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74