Весь день она разбирала письма. Каждое — как крик, как вопль — хриплый отвратительный вороний грай. Каждое кричало о разном, и все вместе об одном и том же — все желали чьей-то смерти, разорения, заточения, осуждения. Все призывали на голову ближних несчастья и беды, обвиняли других в воровстве, нечестии, измене. Да что же это? С ума они все сошли, что ли? Какая-то женщина требовала, чтобы у ее соперницы случился выкидыш. Она желала смерти нерожденному дитяте. Другая призывала все кары на голову молодых людей, которые вместе с ее сыном изнасиловали девушку. Сын этой женщины попал в карцер, а двое его дружков почему-то избегли наказания. Теперь несчастная мать хотела, чтобы эти двое, свалившие всю вину на ее сына, погибли или получили страшные увечья. Право же, этой женщине следовало лучше воспитывать сына, и тогда бы не случилось несчастья. И не надо было никого проклинать.
Бывали и другие письма, конечно. Люди просили помочь вылечить, помочь деньгами, устроить детей в какой-нибудь престижную академию, женить сына на богатой наследнице, организовать ночь любви со знаменитым актером. Письма, в которых просили денег на лечение, или на летний отдых детей, или денег на покупку нового авто — простого, обыденного, незлобливого — складывались на стол толстой секретарше, она что-то писала в ответ на эти просьбы, иногда прикладывала чеки или звонила в благотворительные фонды. Для себя Крул оставлял послания с просьбами о любви актеров и гладиаторов — эти заявки Крул обсуждал со своими помощниками. Плосколицые широкоплечие здоровяки громко ржали над каждой строчкой, обсуждая, кто из них в этот раз сыграет роль желанного любовника и сколько за это получит ауреев. Их матерям стоило лучше воспитывать своих сыновей.
У Порции не было сил дольше оставаться в этом гадюшнике и с утра до вечера сортировать отвратительные послания. Каждый вечер она клялась, что не вернется к Крулу. И каждое утро отправлялась на работу свою, как на казнь.
В первую стопку она складывает письма, где просили кого-нибудь убить. Во вторую — где желали, чтобы соседей ограбили. В третьей оказывались пожелания пожаров. Пожары почему-то были наиболее популярны. Три дня назад одна женщина умоляла, чтобы сгорела базилика, где ее дочь приговорили к трем годам карцера. И базилика запылала, подожженная сразу с трех сторон. Что сгорит сегодня. Порция не знала.
Порция покосилась на постель. Как хорошо было бы лечь и заснуть. Но она не заснет. Подушка обожжет, кровать облепит липкими простынями. Что же делать? Как заснуть, не ложась? Как заглушить бесконечное верченье слов в голове — пожары, пожары, пожары, убитые, покалеченные…
Тиберий.
Старика она вспоминала постоянно. Сегодня после работы специально прошла мимо дома Элия в Каринах. Знала, что Тиберий сейчас там живет. Увидела. Он стоял, опираясь на палку, у дверей и разговаривал с какой-то женщиной. Порция прошла мимо, на мгновение остановилась, даже кивнула. Даже улыбнулась. И Тиберий нехотя кивнул в ответ.
Не знает…
Как хорошо, что он не знает! Это просто счастье, что Тиберий не знает.
Элий был прав — не надо было голосовать за Бенита. О боги, почему она не послушалась Элия. Ей так хотелось проголосовать за Бенита! Вот и проголосовала. Исполнила желание. О боги, почему Элий погиб! Если бы он был жив, она бы дала обет во всем и всегда слушаться Элия. Элия — а не своих глупых желаний.
Да, Элий погиб. Но в этом-то Порция не виновата. Хотя бы в этом. Но перед Элием она тоже испытывала чувство вины. Они так нехорошо расстались. Она бы могла принять его предложение работать в канцелярии. Сейчас ей бы не пришлось унижаться перед этим мерзким Крулом. А вдруг Бенит не знает о письмах? Может такое быть или нет? Вдруг он думает, что исполняет совсем другие желания — помогает кому-то деньгами, жертвует на лечение, образование. Риторские школы в их трибе стали бесплатными. Бенит сдержал слово. К тому же он создал общество «Радость», каждый член которого получил право на отдых на берегу моря во время отпуска, на посещение специальных дешевых магазинов и стадионов. Все как обещал. Надо пойти и рассказать Бениту обо всем. Не может человек днем создавать общество «Радость», целовать детей, а по ночам жечь чьи-то дома.
Порция услышала шум в соседней комнате. Ну наконец-то ее мальчик вернулся. Неужто занятия длятся допоздна? Да нет, не занятия, наверняка застрял у какой-нибудь девчонки. Надо ему сказать, чтобы был осторожнее — сейчас на улицах так неспокойно.
И тут Порция сбилась с мысли. То есть она постоянно сбивалась, перескакивая с одного на другое. Но сейчас все мысли просто застопорило от ужаса. И ужас был вызван запахом. Запахом дыма…
Порция отворила дверь в соседнюю комнатку. Ее мальчик сидел на кровати спиной к ней. Плечи обтягивала черная туника.
Запах сделался ощутимее.
Понтий услышал скрип двери и обернулся. Но ничего не сказал. Нагнулся и принялся расшнуровывать сандалии. Порция подошла ближе. Юноша поднял голову. На щеке черный мазок сажи. Будто кто-то его пометил.
— Что случилось? — спросила она охрипшим голосом.
— Тебе-то чего? — огрызнулся он и отшвырнул снятые башмаки в угол.
Сомнений не осталось. Даже тени сомнений.
— Что вы сегодня сожгли? Базилику? Или что-нибудь другое?
— Завтра узнаешь. Из вестников. Она больше не могла на него смотреть, выскочила из комнаты и захлопнула дверь. Нет, нет, Бенит про все это не знает. Не может знать. И все же.. идти к нему или нет? Идти или нет? Но ведь кто-то должен сказать Бениту, что творят исполнители. И что там в этих письмах. Решено: она пойдет. Должна пойти. С Элием она ошиблась — с Бенитом не ошибется.
Бедный мальчик! Порции следовало лучше воспитывать сына.
Глава 13
Январские игры 1976 года (продолжение)

«Нападение на редакцию „Либерального вестника“ кое-кто считает спланированной акцией. Однако я усматриваю в этом лишь хулиганскую выходку. А то, что преступников не нашли, указывает лишь на неслаженные действия вигилов. Быть может, стоит сменить префекта? Гней Галликан».
«Акта диурна», 8-й день до Ид
Летиция смотрела на спящего в кроватке Постума. Как занятно. Личико ребенка меняется с каждым днем. Она почти все время рядом с ним и безумно далеко. Она видит его и не видит. Слышит его плач и не слышит. Она не помнит, каким он был десять дней назад. А месяц назад? Когда он начал улыбаться? Когда стал садиться? Кажется, он болел. Вот только чем? И как его лечили? Ничего не вспомнить. Или этого не было? Все слилось в один однообразный недень-неночь. Бесконечный поток. Она всматривается в слепящий полдень, пытаясь разогнать черные круги памяти. Всматривается и не видит… То есть не видит того, что хочет увидеть. Видит совсем другое.
Она шагает по небу, и небо уплотняется до твердости мрамора. И вот она поднимается по голубым ступеням. Она уже в зале, где небо черно как ночь, а пол белизной напоминает облака в полдень. Две женские фигуры несутся друг за другом так быстро, что не уследить взглядом. Меч, сверкнувший платиновым всполохом, высекает сноп искр. У одной женщины волосы светлы, у другой темны как смоль. Они взлетают к черному звездному небу, потом устремляются вниз. Уже почти ничего не видно — лишь вспышки платинового сияния. И чей-то крик…
— Последнее желание заклеймено! — кричит светловолосая. — Последнее желание…
Теперь Летиция видит дом, похожий на крепость, с крошечными узенькими оконцами, лохматые пальмы, ослепительно яркое небо. Человек сидит у водоема ссутулившись, глядя в одну точку, шея его обвязана белой тряпкой. Она не сразу узнает в сидящем Элия. Он страшно исхудал — скулы едва не вспарывают кожу, глаза запали, нос тонок и остр как бритва. И волосы — седые, будто припорошенные пылью. Какие-то люди в пестрых тряпках проходят у него за спиной. Он не обращает на них внимания. Смуглый подросток ведет на поводе тощего верблюда с обвисшими горбами, мальчонка что-то говорит Элию. Но тот не слышит. Смотрит прямо перед собой.
— Элий! — зовет она. И видение пропадает.
Летиция вскочила. Элий жив! Он где-то далеко. Очень далеко. Но он жив!
— Квинт! — закричала Летиция так, что заложило уши. — Квинт, где ты! Сюда! Сюда!
Постум проснулся и заплакал. Но Летиция не обратила внимание на крик — она мчалась по переходам дворца, не зная куда, и столкнулась в галерее с Квинтом.
— Квинт, он жив! Я точно знаю, чтo он жив! Я видела его.
— Когда? Где?
— Мне было видение. Он где-то далеко… Там, где верблюды…
— Летти, я его искал и не нашел.
— Ищи дальше. Ищи! Он жив. Я видела его, — повторяла Летиция вновь и вновь. — Он был ранен в шею. Но он поправляется. Ищи, Квинт. Скорее. Я дам тебе сколько угодно денег, отправляйся за ним и привези его ко мне.
— Кажется, Постум плачет, — сказал Квинт.
— Кажется, да. Ты ищи немедленно, сегодня же ищи! Я не могу больше без него! Найди его!
Летиция кинулась обратно к сыну. Постум уже замолчал. Потому как кроватку его качал, ухватив хвостом, огромный змей. Постум смотрел на него и улыбался.
— Гет, он жив, — сказала Летиция и поцеловала бывшего гения в плоскую башку. — Он скоро вернется…
— Может, устроим по этому поводу небольшой пир? — спросил Гет. — А то я проголодался.
— У меня было видение. Я видела его. Он где-то в Аравии или Сирии. Там, где есть пустыни.
— Пустыни есть во многих местах. В Винланде, например.
— Это не Винланд!
Гет ожидал чего-то в таком духе и постарался сделать вид, что верит. Чего не бывает с человеком страдающим! Все что угодно.
— Это прекрасно, что он жив, — сказал Гет. — Но до поры до времени не стоит об этом никому говорить.
— Почему? — Ей хотелось рассказать о своей радости всему Риму.
— Чтобы не было лишних толков. И чтобы враги не помешали Элию вернуться.
Летиция послушно закивала. Умная девочка.
— Хорошо. Квинт поедет сегодня же. Я дам ему денег. Элий скоро вернется, вот увидишь. Какое счастье! Как он обрадуется, увидев сына! А потом Элий станет императором. Так ведь?
— Скорее — диктатором, — осторожно предположил Гет. — Ведь император — Постум.
— Хорошо, пусть диктатором. Все будет хорошо!
Гет вздохнул. Сам Гет не очень-то верил в эти видения. Но если фантазии несчастной девчонки помогут ей, пусть надеется. К тому времени, когда выяснится, что Элий действительно погиб, она успеет сжиться со своим горем, а Постум чуточку подрастет. И может быть… Ох, мал еще, слишком мал император. А Макций Проб слишком стар. В тревожные годы слишком медленно растут дети. Слишком быстро дряхлеют старики.
Добиться приема у Бенита было не так-то просто. Но Порция старалась не для себя. Она делала это ради Бенита и ради Понтия. И эта мысль ее вдохновляла. Она вымаливала, улещивала, хитрила. Интриговала не слишком успешно, но настойчиво. И вот добилась своего. Двери Бенитова таблина распахнулись, и Порция вошла в огромный зал, пустой, гулкий, с нарисованной галереей на одной стороне и с застекленным криптопортиком на другой. Стол в дальнем углу казался далекой, недостижимой пристанью. Человек за столом был как минимум полубогом. Она шла к нему и протягивала руки. Она рассказала о просьбах и их исполнении, о поджогах, убийствах и избиениях. Голос ее дрожал. Она чуть не плакала. Ей было жаль Бенита. Как могло случиться, что такого прекрасного человека предали. Но она не предаст. Умрет за него, но не предаст. Ведь должен же быть кто-то, за кого хотелось бы умереть. Бенит вышел из-за стола и обнял ее. Она чуть не умерла от восторга. Каждая клеточка ее тела трепетала.
— Ты правильно сделала, что пришла. Я должен был узнать правду именно от тебя. Только простым маленьким людям известна правда. Все, кто наверху, — продажные, лживые твари. И если такие, как ты, будут со мной, мы справимся. Все вместе! Главное — быть вместе! — Голос его проникал в самое сердце.
— Быть вместе, — слезы катились по ее щекам — такие прекрасные, такие светлые слезы. Бенит не виноват. И ее мальчик ни в чем не виноват. И она не виновата. Они же ни в чем не виноваты. Все-все…
— Я должен знать правду. Правду маленьких людей. Непременно. — Бенит разжал руки. — Вам столько причиняли зла. Кто-то должен отереть слезу с ваших глаз! Но для этого вы должны быть тверды. Быть преданы. Все вместе — мне одному!
Порция отступила. Не смея повернуться к Бениту спиной, пятилась задом.
— Ты смелая женщина, ты умная женщина, ты честная женщина, — бросал ей вслед жемчужины похвал Бенит.
Едва дверь за Порцией захлопнулась, как Бенит нажал кнопку звонка. Тут же бочком из узкой потайной двери в таблин протиснулся Аспер и вытянулся по стойке смирно, как будто Бенит был центурионом, а он, Аспер, новобранцем из десятой когорты.
— Переведи ее сына в другой отряд исполнителей. В тот, что занимается постройкой статуи Геркулеса. И проследи, чтобы парень вкалывал до седьмого пота. Без выходных. Мамаша будет счастлива.
— А что делать с женщиной?
— Она пусть работает, где работает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46