— Ты можешь доказать вину Бенита? — спросил Макций.
— В суде нет. Но мы можем начать кампанию в прессе.
— Не тебе сражаться на страницах вестников с Бенитом. Он мигом собьет тебя с исходной позиции .
— Послушай только, что пишет Бенит в своем «Первооткрывателе»! «Римлян сотни лет отучали от настоящих желаний. Пора вспомнить, что римляне — народ завоевателей! Чтобы вернуть народу величие, надо заставить его сражаться. Даже если он этого не хочет. С последней войны миновало более двадцати лет. Выросло поколение, которое не знает, что такое война. Пора поднять в обществе температуру». Ты только послушай! Каково! Поднять температуру. Ты потерял единственного сына, я вырос сиротой. А этот тип мечтает о новой бойне. Да он наверняка самый последний трус.
— Даже если он смельчак — это что-то меняет?
— Зачем этому типу поднимать температуру, скажи?
— Он хочет абсолютной власти. У людей слишком бедная фантазия. Все, что они могут придумать, — это попытаться вернуть прошлое. «Кто видел настоящее, тот уже видел все, бывшее в течение вечности, и все, что еще будет в течение беспредельного времени. Ибо все однородно и единообразно". — Макций Проб неожиданно замолчал. — Кстати, нет никаких известий от Квинта?
— Нет, — покачал головой Марк Проб. — Ты думаешь, что…
— Я ничего не думаю, — поспешно оборвал его престарелый диктатор.
И тут огромный желтовато-коричневый ствол повис над дорогой. Марк не успел даже крикнуть: берегись. Водитель затормозил. Но было поздно. Ствол изогнулся, длинные черные щупальца протянулись к горлу старика, обвились вокруг его шеи и вырвали слабое тело из машины. Марк завороженно смотрел, как черные гибкие «пальцы» оплетают худую вздрагивающую спину, кольцами свиваются вокруг шеи. В следующее мгновение, опомнившись, центурион выхватил меч. И тут же увидел, что щупальца тянутся к нему, ползут, закручиваясь усиками гигантского гороха. Марк рубанул наугад, черная липкая жидкость с шипением брызнула на дорогу, на обитые пурпуром сиденья авто. Тонко вскрикнул водитель, борясь с неведомой тварью. Марк увидел тело деда, поднятое над вершиною пинии. Старый диктатор еще был жив. Его выпученные бесцветные глаза смотрели на Марка и умоляли: спаси. Раскрытый рот с бледными деснами и белый лоскут языка… И вдруг рот наполнился вишнево-красным. Марк принялся рубить уже не по щупальцам, а по толстому, похожему на могучее древо телу неведомой твари. Клинок оставлял на туловище глубокие раны, и из них, шипя, выливалась черная густая жидкость. Тварь перекручивалась кольцами и отползала, и наконец Марк увидел голову — подлинно человеческую крошечную голову с маленькими голубыми глазками. Голова смотрела на центуриона немигающим взглядом, и изо рта по подбородку с редкой белесой бороденкой стекала все та же черная жидкость. Эта уродливая человеческая голова ужаснула центуриона куда больше, чем огромное змеевидное туловище, что свисало с акведука. Марк ударил еще раз с такой яростью, что едва не перерубил монстра пополам. Во всяком случае что-то важное удар повредил. Взметнувшаяся до самой вершины пинии голова внезапно рухнула вниз, щупальца опали, как завядшие под палящим солнцем срезанные сорняки. Тварь выронила тело диктатора и замерла. Вернее, замерла одна ее верхняя половина, а вторая отчаянно извивалась, дергалась, хватала змеевидными отростками все подряд. Из глубоких ран продолжала хлестать вонючая жидкость.
Но Марк уже не обращал внимания на тварь. Он бросился к деду. Тот лежал, оплетенный черными мертвыми отростками, и не шевелился. Шея его была неестественно вывернута, глаза открыты и неподвижны. Рот был полон крови. Марк присел на корточки рядом с дедом и заплакал. Он не замечал, что на его коже, там, куда попали черные капли, вспухают огромные волдыри. Вскоре все тело Марка было покрыто ими. Когда к месту трагедии прибыла машина «скорой», центурион потерял сознание.
— Нападение гения-монстра на Макция Проба не может быть случайностью. Кто-то натравил чудовище на диктатора. В этом почти не приходится сомневаться. К сожалению, единственный свидетель Марк Проб пока не может дать показаний. Префект римских вигилов Курций отказался комментировать это убийство, — сообщила Верония Нонниан, ведущая заседание сената. — Но как бы то ни было, мы должны избрать нового диктатора.
В первую минуту никто из старейших сенаторов или консуляров не пожелал высказаться. Слово взял Луций Галл.
— Отцы-сенаторы, подумайте хорошенько! Вы собираетесь опять предоставить власть старику. Невероятно! Мы будем избирать диктатора каждый месяц или каждый год. Эта чехарда погубит Рим. Мы должны вручить власть сильному, мудрому и дальновидному политику, пока Постум еще ребенок.
— Лучше передать часть полномочий диктатора первому консулу, в том числе право подписывать бумаги за императора, — предложил сенатор Помпоний Секунд. — Тогда Риму не понадобится никого избирать.
— В этом случае мы меняем конституцию! — запротестовала Верония Нонниан. — Это недопустимо. Власть консула — одно. Власть императора — совсем другое. Император — главнокомандующий.
— Но Постум не может командовать войсками, — справедливо заметил Помпоний Секунд.
— А я предлагаю избрать Бенита, — заявил Луций Галл. — Лучшую кандидатуру просто не найти!. Он молод. Он может занимать эту должность все двадцать лет. У нас не будет хлопот. К тому же он родственник Императора, хотя и не связан кровными узами с ним. Трудно представить более подходящую кандидатуру. Вспомните, как он одним ударом подавил мятеж гениев. В наше смутное время нам нужен молодой энергичный правитель.
— Спору нет, Бенит талантлив и энергичен. Но средства, к которым он прибегает, весьма сомнительны, — сухо заметила Верония. — Я категорически против. Мы решили назначать сенаторов по старшинству. Выходит, что диктатором должен быть назначен Флакк.
В курии сделалось тихо. Если Макция Проба избрали практически единогласно, то Флакка большинство недолюбливали, его не поддерживала даже собственная партия оптиматов, авентинцы приходили в ярость при одном звуке его имени. Да и консул Силан его терпеть не мог.
— Скорее пегая свинья станет диктатором, — донеслось с заднего ряда.
Сдавленный смех прокатился по рядам.
— Пусть выскажется Бенит, — предложил Луций Галл, прыская в кулак.
Бенит поднялся. Обвел присутствующих тяжелым взглядом. И вдруг улыбнулся — радостно, открыто. И всех обворожила его улыбка. Даже Верония в ответ невольно улыбнулась. Хотя до этого хмурилась и строго поглядывала на сенаторов.
— Власть принадлежит Постуму Августу. Никто в Риме не может ее отнять у императора. Так что должность диктатора чисто номинальная, — сообщил Бенит прописные истины. Его слушали внимательно, будто он излагал волю богов. Всем вдруг понравились и его голос, и его тяжелый взгляд, и даже его несолидный вид.
— Гений, где мой гений, почему не подскажет, что делать, — прошептала Верония Нонниан.
— Если Бенит получит власть, он ее никогда не отдаст, — заявил Секунд и накрыл голову тогой в знак протеста.
— Нам нужен сильный правитель! — воскликнул Луций Галл.
— Сенаторы, вы сошли с ума, — сказал кто-то тихо. — Вы хотите погубить Рим. Неужели вы разучились думать, неужели разучились смотреть в будущее?
Все обернулись в сторону говорящего. Он сидел на пустующем месте Макция Проба. Но это был не Макций Проб. Голова его была прикрыта тогой. А тога… О боги! Тога была пурпурной. Никто не видел, как этот человек вошел в курию. Постум, сидящий на своем курульном стульчике, украшенном слоновой костью и золотом, обряженный в пурпурную крошечную тогу, захныкал. Неизвестный откинул полу тоги со лба. И сенаторы узнали Элия. Все замерли. Но никто не мог не узнать покойного Цезаря — его бледное лицо с тонким носом и удлиненными серыми глазами. Усмешка, что прежде таилась в уголках рта, исчезла — губы были печально изогнуты, будто Элий оплакивал неразумный сенат. Призрак Цезаря переводил взгляд с одного сенатора на другого и осуждающе качал головой.
Всем стало не по себе.
— Это гений, гений Элия, Гэл, — сказал кто-то.
Луций Галл подбежал и всадил стило в запястье гостя, ожидая, что прольется кровь с платиновым ореолом. Но кровь не пролилась. Да и само стило прошло сквозь руку Элия, как сквозь воздух. А призрак Элия стал таять, и вскоре место Макция Проба вновь опустело.
— Элий против, чтобы его сына опекал Бенит, — сказала Верония Нонниан. Постум расплакался в голос.
— Император описался, — хихикнул Луций Галл. — Это его подпись.
Элий проснулся. Поезд однообразно гремел колесами на стыках. За окном мелькнуло море и скрылось за поросшей соснами горой. Напротив на скамье, подложив под голову сумешку, спал Корд. Запястье, в которое во сне сенатор Галл вонзил стило, болело. Странная слабость охватила Элия. Никогда прежде он не видел столь явственных снов — только что он присутствовал на заседании сената. Сенаторы хотели вручить диктаторскую власть Бениту. Элий им помешал. Заседание закрыли. Но надолго ли? Ведь он не образумил их, а только напугал. Вскоре страх пройдет. И что будет тогда? О боги, что же тогда будет?!
— Либерта Победительница, бодрствуй над нами! — едва слышно прошептал Элий.
Корд спал, голова его моталась из стороны в сторону. Поезд повернул, огибая очередную гору, солнечный луч упал Корду на лицо. Тот пробормотал невнятное, заворочался и крикнул: «Падаем!»
Поезд нырнул в туннель, и стало темно.
Дракон делал вид, что стережет сад, а на самом деле дрых самым бессовестным образом. Дракона звали Ладон. Люди говорили, что Геркулес его прикончил. Вранье. Жив-здоров. Развалился, заняв всю дорогу, и храпит. Желто-зеленая кожа от старости покрылась наростами и складками, а бока сделались зеленовато-лимонными, как у лягушки. Постарел и растолстел дракон, как и его хозяева — боги. Стены вокруг сада высокие. Но не слишком. Вполне нормальные стены. Замшелые. Тут и человеку нетрудно перелезть, не то что богу. Да и сад так разросся, что ветви перевешиваются через ограду. Исключительно из почтения к богам сюда никто не лазает. К тому же яблоки эти вовсе не молодильные. Ничтожный Эврисфей вернул яблоки, едва получил их от Геркулеса. Вполне понятный поступок — плоды сии божественные, людям они без надобности. И молодость никому вернуть не могут. Даже богам. Иначе бы Юнона не красила волосы в такой ужасный рыжий цвет, а скушала бы яблочко и омолодилась. Яблоки эти — божественные скафандры для путешествия из мира в мир, со звезды на звезду. Логос напрасно пугал Меркурия опасностями путешествия в Космосе. Боги не будут строить корабли, не будут надевать скафандры и погружаться в анабиоз. Они скушают по яблочку и удалятся. Энергии, разумеется, понадобится уйма. Но переход будет мгновенным.
Логос взобрался на дракона — тот даже и не проснулся, пока Логос топал по его загривку. Из вежливости Логос постучал в ворота. Подождал. Никто не собирался открывать. Да и не заперто было. Между створками щель, и в ту щель из сада сочился зеленоватый свет. Железные ворота отворились со скрипом, и Логос вступил в сад. Яблони были огромны. Листья изумрудные, белые стволы. Вот только яблоки… Что-то их не видно. Логос обошел сад. И наконец приметил на одной из яблонь, на самой вершине, там, где ветки особенно хрупки, первый золотой плод. Логос поднялся в вышину и сорвал яблоко. Смертный ни за что бы не достал. А вот и второе яблоко притаилось на макушке соседнего дерева. Логос медленно плыл в небе над садом и собирал золотые яблоки. И собрал ровно двенадцать штук. Немного же яблок для путешествия в космосе припасли боги. Но есть еще одно, щедро подаренное гладиатору Веру. Выходит, что всего плодов тринадцать. Минерва не обманывала, говоря, что Логоса обещали прихватить с собой.
Двенадцать олимпийцев плюс юный Логос.
Остальных просят не беспокоиться и напрасно не паковать вещи…
Логос перемахнул через стену, через дракона. Теперь надо было придумать, что делать с яблоками, чтобы боги их не нашли.
Понтий присел на мраморную глыбу и отер лоб. В ушах звенело. Волдыри на ладони лопнули и кровили. От огромной статуи Геркулеса, которую планировали установить в центре форума Бенита, успели отлить две ступни в сенаторских башмаках с полумесяцами. Ступни водрузили на постамент в ожидании остальных частей.
Понтий прислонился спиной к мраморному блоку и смотрел, как по ступеням недостроенной лестницы, бездарно скопированной с каменного водопада Пренесты, наверх поднимается стайка подростков. Впереди шагал долговязый юноша в тоге-протексте. За ним — девушка лет шестнадцати с охапкой фиалок. Они остановились у гранитной базы и принялись перешептываться.
Потом юноша поднял девушку на плечи, и она положила букет цветов на бронзовую ступню.
— Эй, — крикнул Понтий. Парень едва не уронил девчонку. С визгом и криками вся компания кинулась вниз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46