— Хочешь знать, изменяла ли я тебе?
— Нет, не хочу.
— Так вот, не изменяла, ни разу! Вот! — она выпалила, задохнувшись от обиды. Как он мог усомниться?! Или все-таки мог?..
— Летиция, я не рассказал тебе одну важную вещь.
— Не будем ни о чем говорить больше, а то поссоримся. — У нее от обиды дрожал голос.
— Нет, послушай. Я был в плену. И я был рабом.
— Рабом? Но рабство запрещено.
— Именно так. Но меня провели под «ярмом». Ты знаешь про этот обряд? Я стал рабом. И чтобы избавиться от позора, должен был посетить храм Либерты, надеть шапочку вольноотпущенника. Претор коснулся меня своей палочкой.
— Подожди. Тебя что, записали в списки освобожденных?
— Да.
— Под каким именем?
— Гай Элий Перегрин.
До Летиции только сейчас дошло.
— Элий, ты что, не гражданин Рима? Он кивнул. Она молчала. Не знала, что должна сказать. А она приготовила для него новую пурпурную тогу, привезла с собой. А он и белую обычную тогу гражданина надеть не имеет права. Летиция отвернулась, уткнулась лицом в подушки. Перегрин…
— Вот так получилось: выходила замуж за Цезаря, а оказалась женой Перегрина, — продолжал он со странным смешком. — Кстати, формально ты теперь не моя жена. Придется вновь заключить брак, если, конечно ты согласишься. Ведь ты теперь Августа.
— Но это ерунда! Чушь! Подашь прошение на имя императора, и тебе тут же вернут гражданство. — Она стиснула зубы. Глаза ее сверкали. Она была готова драться за него со всем миром.
— Гражданство я могу вернуть. Но меня внесут в списки эрарных трибунов, а не в патрицианские списки.
— Ну и что? Что это значит?
— Думаю, для тебя очень многое. «Для тебя многое, а мне на все титулы плевать», — хотела уточнить она, но хватило ума не уточнять.
— Для меня это не имеет значения. Ты — гладиатор, а я твоя девчонка, которая ездит из одного города в другой, от одного места битвы к другому за любимым бойцом. Вчера ты проиграл, тебя уволокли в сполиарий. Но разве от этого я стану меньше тебя любить?
Она думала — он поблагодарит ее, скажет: милая, ты гений доброты. А он не сказал ничего. Достал коробочку из серого картона, вынул табачную палочку. Хотел закурить. Передумал. Смял коробочку и отшвырнул в угол.
— Когда ты должна вернуться в Рим?
— Да завтра и вернемся. — Она постаралась подавить обиду. Да и в самом деле — с чего это она ждет похвалы. Вот дурочка. Она же поступила так, как и должна поступить умная преданная жена… «Уже не жена, еще не жена», — поправила она себя, и червячок сомнения ковырнулся в душе. На мгновение представила заголовок какого-нибудь подлого вестника: «Августа в постели с рабом». Значит, все-таки зацепило. Но ведь подло, подло! — Нет, завтра не получится. Надо попрощаться с царем Книвой. Все эти дурацкие формальности сводят меня с ума! Я и так торчу здесь дольше положенного. Значит, послезавтра мы с тобой возвращаемся. Вновь поженимся в какой-нибудь из праздничных дней. Как ты думаешь, я после этого буду считаться
универой ? — Она вновь легла рядом с ним и попыталась пристроить голову у него на плече.
— Летиция, я не могу вернуться в Рим.
— Что?
— Я дал обет.
— Тебе не кажется, что два подобных признания за день — слишком. — Она засмеялась через силу.
— Я дал обет, что не увижу Город двадцать лет.
— Это невозможно! — она села на постели, подогнув ноги, и уставилась на Элия. Она не могла поверить, что он говорит серьезно. — Зачем?
— Если я исполню обет, боги не позволят Трионовой бомбе взорваться вновь.
— Так давно никто не поступает.
— Знаю. Но я решил.
— Бред! Бред! Бред! — она несколько раз стукнула кулачком его по груди. — Ты спятил. А обо мне ты подумал? О Постуме, наконец!
— Мы можем видеться за пределами Города. Вернее, Италии. Так точнее будет исполнен обет.
— Вечно ты что-то придумаешь! То Нисибис, то это! Я тебя ненавижу! — она соскочила с кровати, подошла к окну. Губы дрожали. Но она справилась. — Так нельзя, Элий. — Она обернулась. Строгий педагог, разговаривающий с провинившимся лицеистом. — Подумай, как это отразится на Постуме. Он ведь маленький. И он император. Должен жить в Риме. А ты будешь все время вдали. Вы будете видеться изредка, урывками.
— Я знаю.
— Почему Постум должен страдать? Так нечестно!
— Я знаю. Но, Летиция…
— А еще говоришь, что ты не Сцевола! — Она швырнула в него первое, что попалось под руку. Попался кодекс. Тит Ливии, кажется. И небось тот том, где все это описано — Муций Сцевола и царь этрусков Порсенна. Чтоб им всем изжариться, воспевателям подвигов! — Ты двадцать лет будешь гореть в огне! И я рядом с тобой! И Постум! Жаровня на троих! И мы на ней голой задницей только потому, что тебе пришло в голову дать обет.
— Постум поймет. Я все ему объясню.
— Не поймет. Ну, может, и поймет. Может, он такой же, как ты, чокнутый. А я вот не пойму.
— И ты поймешь. Мы будем писать друг другу пространные нежные письма. Описывать события, делиться впечатлениями. Ты будешь рассказывать подробно, как прошел очередной день Постума, как он учится. Наймем специального курьера — он будет возить письма каждодневно. А после нашей смерти Квинт издаст письма. Наше переписка превзойдет письма Цицерона популярностью.
Она не ответила, вновь отвернулась к окну. А ведь она думала, что это будет самым счастливым днем в ее жизни. И вот…
— Зачем все это? — спросила тихо. — Ради чего?
— Ты видела их, тех, кого лечили? — спросил Элий.
— Да. — Она помолчала. — Очень страшно. Один из них высох, как египетская мумия. Высоченный парень, здоровяк-центурион. Он был олимпиоником 499-й олимпиады в метании диска. А после облучения превратился в черную головешку. И все жил, жил…
Она кинулась в постель, обхватила Элия, стала покрывать его лицо и изуродованную шею поцелуями.
— Ну какой же ты все-таки сумасшедший… Точно, сумасшедший!
— Ах, вот как! Значит так? Мир или война?
— Война, конечно же, — засмеялась она, слегка прикусывая кожу на его плече. — Я буду днем с Постумом, ночью — с тобой. Корд на своей авиетке будет возить меня туда-сюда. И так я буду порхать между вами, сплету невидимую нить, кокон, соединю. Иначе зачем я тебя выбирала?
Глава 22
Июньские игры 1976 года (продолжение)

«Войска монголов повернули назад, в Хорг. Варвары испугались силы цивилизованных государств, испугались, что Великий Рим придет на помощь своим союзникам, и предпочли удалиться без боя. Вот что значит сила непобедимых римских легионов!»
«Вестник „Римский демократ“ уже три дня как не выходит».
«Акта диурна», 17-й день до Календ июля
Со всех сторон в Рим стекались исполнители. Гениев среди них было меньшинство, они затерялись в пестрой толпе молодых, упитанных людей, которых сопровождали такие же молодые упитанные женщины с букетами цветов. Специальные составы поездов везли этих людей в Рим без остановок. Все это были в основном члены общества «Радость». Шел слух, что вечером в Риме для них устроят пиршество прямо на форуме. Тысячи и тысячи столов, заставленных жареными угрями, миногами, фаршированными поросятами, фруктами, пирогами. И еще будут разбрасывать тессеры, и по каждой — выигрыш. Говорили, что самый большой выигрыш — миллион. Все верили.
«Бенита в диктаторы» — было начертано на каждом вагоне, по обеим сторонам надписи — лавровые венки. Ветер трепал пурпурные ленты.
Люди встречали поезда криками радости. И погода вдруг изменилась. Дожди прекратились. Сделалось солнечно, ясно. Лишь белые облака висели высоко-высоко над землей.
Все римские станции еще с вечера выплевывали толпы в Город, и они бурлили в его узких улицах хмельком молодого вина. Таверны были открыты до утра. Сам Бенит сидел в редакции «Первооткрывателя». В эту ночь он не ложился. Когда Бениту сообщили о повторном разгроме редакции «Либерального вестника», он радостно потер руки и произнес: «Началось!»
С утра форум затопила огромная толпа. Люди все прибывали и прибывали.
— Пусть предатели Рима уезжают в Альбион! Им нет места в Империи! — вопили на форуме.
И когда Бенит появился на рострах в сенаторской тоге, восторженный вопль покатился волной, перехлестнул ораторскую трибуну и понесся дальше и выше, к подножию Капитолия. Цветы, венки летели к ногам молодого кумира. Он поднял руку, и толпа стихла.
А Бениту вдруг сделалось весело и легко.
— Римляне, — крикнул он толпе, — вы вновь станете господами мира!
И они завопили в ответ хором:
— Да, станем!
В дверь постучали. Летиция с трудом разлепила глаза. Солнце садилось. — Я ж велела не беспокоить!
Элия как будто здесь и не было все эти дни. Преторианцы прекрасно знали, кто живет в номере с Августой, но делали вид, что его не замечают.
Вновь стук — громче, настойчивее.
— Ну что еще? Вот скоты, не могут подождать, — она соскочила с кровати, накинула персидский халат и, приоткрыв дверь, глянула в щелку.
За дверью стоял Квинт.
— Чего-то ты долгохонько добирался сюда из Антиохии, — заметила Летиция, впуская агента.
Тот вошел, опустив глаза долу.
— Задержался.
— Вот и Элий задержался. Торчал в храме Либерты. А ты что делал? Тоже от чего-нибудь очищался?
Элий вышел в экседру, закутанный в пестрый долгополый халат из махрового хлопка.
Квинт поднял глаза, виновато глянул на Элия, потом на Летицию.
— Играл, — признался вдруг честно.
— Много выиграл? — поинтересовался Элий.
— Проиграл. Полмиллиона.
— Ого! — Летиция бросилась в кресло, обхватила колени руками. — Доблестный муж, ты меня удивляешь. Надеюсь, это все?
Квинт тяжело вздохнул. Мог бы и не продолжать. Про ту минутную слабость никто никогда не узнает. Мысли — не деньги. Но ведь Квинт служит Элию.
— Хотел удрать. В Новую Атлантиду. Устал. Надоело. И не смог убежать. Вот, приехал. — Он изобразил на лице самое искреннее раскаяние.
Летиция молчала. Элий тоже.
— М-да… Ну что ж, хотя бы честно, — наконец сказал Элий. — Ты же нам нужен. Квинт. И мне, и Ле… Августе.
В коридоре послышалась краткая возня, чей-то шепот: «Не сейчас», и в ответ отчетливое, почти что крик: «Это важно»!
— Ну что там еще! — крикнула Августа. Преторианец заглянул в экседру.
— Августа, только что пришло сообщение с телеграфа, — он протянул бумагу с сообщением. Она взяла бумагу, прочла вслух:
— Сенат избрал Бенита диктатором. — Хотела встать, но тут же упала назад в кресло. Сидела и смотрела в одну точку. Известие в голове не укладывалось. — Бенит диктатор. Какой-то бред. Мы должны вернуться.
Элий молчал.
— Квинт, закажи билеты! — Она встрепенулась.
— Нет, — сказал Элий.
Ей показалось, что она ослышалась.
— Но мы должны…
— Летиция, мы не можем вернуться.
— Почему? — она знала ответ, но не могла, не смела даже подумать такое. — Элий… нет, это невозможно, что ты говоришь. Ты — Цезарь!
— Я — Перегрин.
— Бред, бред! Ты вернешься, и все изменится.
— Мы не доедем до Рима.
— Да к воронам все! Никто меня не посмеет тронуть! Я — Августа, мать императора. Я еду. А ты можешь оставаться!
Она кинулась в спальню. Он за нею. Схватил ее за руки, обнял.
— Летиция, я тебя не отпущу. Ты станешь его пленницей, его наложницей…
— Мне плевать.
— Летти!
— Я тебе не жена. Ты меня не удержишь!
— Что ты говоришь!
— Там мой сын.
— И мой.
— Какое тебе дело до него! Ты его никогда не видел!
Элий выпустил ее, отступил. Она шагнула было к двери и встала. Ноги не шли. Она швырнула собранные в охапку вещи и упала сверху сама. Попыталась опереться на руки. Не смогла. Все в ней сломалось. Будто не было ни в руках, ни в ногах костей.
— Что делать, что делать, — шептала. Она знала, что должна остаться. Должна. Но будто неведомая нить тащила ее в Рим.
Элий сел рядом и обнял. Она уронила ему голову на плечо.
— Я придумаю, как спасти нашего мальчика, обещаю. Но сейчас возвращаться нельзя. Летиция не отвечала.
Аспер вступил в здание редакции «Акты диурны» как завоеватель. Репортеры и секретари разбегались при его появлении, будто ожидали погрома и насилия. Аспер в сопровождении исполнителей первым делом заглянул в таблин главного редактора. Главный поднялся из-за стола при виде Аспера.
— Мы поддерживали Бенита. Мы с самого начала были за его избрание, — поспешно заявил главный.
— Даю три часа на сбор вещей, — сказал Аспер. — И чтоб больше тебя никто здесь не видел.
— Но как же… — начал было редактор.
— Теперь главным будет Гней Галликан. Это первое решение диктатора Бенита.
— Но «Акта диурна» не принадлежит императору, — попытался протестовать главный.
— Разумеется. Но тридцать процентов акций скупил банк Пизона. А еще двадцать пять находятся в личной собственности императора. Так что все решает Бенит.
Глава 23
Июньские игры 1976 года (продолжение)

«Вчера большинством голосов сенат утвердил Бенита Пизона диктатором».
«Акта диурна», 16-й день до Календ июля
— Ты отказываешься возвращаться в Рим, Августа? — посол Империи в Готии был сама предупредительность: он встретил Августу в вестибуле и провел в свой таблин — слишком тесный для посла Великого Рима.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46